бытием этих двух молодых людей,  дай им бог здоровья на радость почтенным
родителям...  все теперь в сборе, то я могу объяснить уважаемой публике, что
перед нею находится феномен,  или,  другими словами, чудо натуры, шляхтич из
Заславского повета,  Ян Криштоф Залуский.  Как видите, у него совершенно нет
рук и не было от рождения.
     Он скинул с  феномена курточку,  в которую легко было бы одеть ребенка,
потом расстегнул ворот рубахи.  Я зажмурился,-так резко и болезненно ударило
мне  в  глаза обнаженное уродство этих узких плеч,  совершенно лишенных даже
признаков рук.
     - Видели?  -  повернулся долгоусый к  толпе,  отступая  от  тележки,  с
курткой в руках.-  Без обману...- добавил он,- без всякого ощуканьства...- И
его  беспокойные глаза  обежали публику с  таким  видом,  как  будто  он  не
особенно привык к доверию со стороны своих ближних.
     - И,  однако, уважаемые господа, сказанный феномен, родственник мой, Ян
Залуский -  человек очень просвещенный.  Голова у  него лучше,  чем у многих
людей с руками.  Кроме того,  он может исполнять все,  что обыкновенные люди
делают с помощью рук. Ян, прошу тебя покорно: поклонись уважаемым господам.
     Ноги   феномена  пришли  в   движение,   причем  толпа  шарахнулась  от
неожиданности.  Не прошло и нескольких секунд, как с правой ноги, при помощи
левой,  был снят сапог.  Затем нога поднялась,  захватила с  головы феномена
большой порыжелый картуз,  и  он с насмешливой галантностью приподнял картуз
над  головой.  Два  черных внимательных глаза  остро и  насмешливо впились в
уважаемую публику.
     - Господи   боже!..    Иисус-Мария...    Да    будет    похвалено   имя
господне,пронеслось на разных языках в толпе, охваченной брезгливым испугом,
и  только один лакей Павел загоготал в заднем ряду так нелепо и громко,  что
кто-то  из  дворни счел нужным толкнуть его  локтем в  бок.  После этого все
стихло.  Черные глаза опять внимательно и медленно прошли по нашим лицам,  и
феномен произнес среди тишины ясным, хотя слегка дребезжавшим голосом:
     - Обойди!
     Долгоусый субъект как-то замялся,  точно считал приказ преждевременным.
Он  кинул  на  феномена  нерешительный  взгляд,  но  тот,  уже  раздраженно,
повторил:
     - Ты глуп... обойди!..
     Полковник Дударев пустил клуб дыма и сказал:
     - Однако,  почтенный феномен,  вы,  кажется, начинаете с того, чем надо
кончать.
     Феномен быстро взглянул на него,  как будто с  удивлением,  и затем еще
настойчивее повторил долгоусому:
     - Обойди, обойди!
     Мне казалось,  что феномен посылает долгоусого на  какие-то  враждебные
действия.  Но  тот  только снял с  себя шляпу и  подошел к  лестнице,  низко
кланяясь и глядя как-то вопросительно,  как бы сомневаясь. На лестнице более
всего подавали женщины;  на  лице матери я  увидел при этом такое выражение,
как  будто она все еще испытывает нервную дрожь;  доктор тоже бросил монету.
Уляницкий  смерил  долгоусого  негодующим взглядом  и  затем  стал  беспечно
смотреть по сторонам.  Среди дворни и прислуги не подал почти никто. Феномен
внимательно следил  за  сбором,  потом  тщательно пересчитал ногами монеты и
поднял одну из них кверху, иронически поклонившись Дударову.
     - Пан  доктор...  Очень  хорошо...  благодарю вас.  Дударев  равнодушно
выпустил  очень  длинную  струйку  дыма,  которая  распустилась султаном  на
некотором расстоянии,  но  мне почему-то показалось,  что ему досадно или он
чего-то слегка застыдился.
     - А!  то  есть  удивительное дело,-сказал  своим  фальшивым голосом пан
Уляницкий,-удивительно,  как  он  узнал,  что  вы  -  доктор (Дударев был  в
штатском пиджаке и белом жилете с медными пуговицами).
     - О!  Он  знает  прошедшее,  настоящее  и  будущее,  а  человека  видит
насквозь,сказал   с   убеждением   долгоусый,    почерпнувший,   повидимому,
значительную долю этой уверенности в удачном первом сборе.
     - Да,  я знаю прошедшее, настоящее и будущее,- сказал феномен, поглядев
на Уляницкого, и затем сказал долгоусому: - Подойди к этому пану... Он хочет
положить монету бедному феномену,  который знает  прошедшее каждого человека
лучше, чем пять пальцев своей правой руки...
     И все мы с удивлением увидели, как пан Уляницкий с замешательством стал
шарить у  себя в  боковом кармане.  Он  вынул медную монету,  подержал ее  в
тонких,  слегка дрожавших пальцах с огромными ногтями и...  все-таки опустил
ее в шляпу.
     - Теперь продолжай,- сказал феномен своему провожатому. Долгоусый занял
свое место и продолжал:
     - Я  вожу моего бедного родственника в  тележке потому,  что ходить ему
очень трудно. Бедный Ян, дай я тебя подыму...
     Он помог феномену подняться.  Калека стоял с  трудом,-  огромная голова
подавляла  это  тело  карлика.  На  лице  виднелось страдание,  тонкие  ноги
дрожали. Он быстро опустился опять в свою тележку.
     - Однако он  может передвигаться и  сам.  Колеса тележки вдруг пришли в
движение,  дворня  с  криком расступилась;  странное существо,  перебирая по
земле ногами и  еще  более походя на  паука,  сделало большой круг  и  опять
остановилось против крыльца.  Феномен побледнел от усилия,  и я видел теперь
только два огромных глаза, глядевших на меня с тележки...
     - Ногами он чешет у себя за спиной и даже совершает свой туалет.
     Он  подал  феномену гребенку.  Тот  взял  ее  ногой,  проворно расчесал
широкую бороду и,  опять поискавши глазами в  толпе,  послал ногой воздушный
поцелуй экономке домовладелицы,  сидевшей у окна большого дома с несколькими
"комнатными барышнями".  Из  окна  послышался визг,  Павел  фыркнул и  опять
получил тумака.
     - Наконец,  господа,  ногою он  крестится.  Он  сам  скинул с  феномена
фуражку.  Толпа затихла.  Калека поднял глаза к небу,  на мгновение лицо его
застыло в странном выражении. Напряженная тишина еще усилилась, пока феномен
с  видимым трудом поднимал ногу ко лбу,  потом к  плечам и  груди.  В задних
рядах послышался почти истерический женский плач.  Между тем феномен кончил,
глаза его  еще  злее прежнего обежали по  лицам публики,  и  в  тишине резко
прозвучал усталый голос:
     - Обойди!
     На этот раз долгоусый обратился прямо к рядам простой публики. Вздыхая,
порой крестясь, кой-где со слезами, простые люди подавали свои крохи, кучера
заворачивали  полы   кафтанов,   кухарки  наскоро  сбегали  по   кухням   и,
проталкиваясь к тележке,  совали туда свои подаяния. На лестнице преобладало
тяжелое, не совсем одобрительное молчание. Впоследствии я замечал много раз,
что простые сердца менее чутки к кощунству, хотя бы только слегка прикрытому
обрядом.
     - Пан доктор?..-  вопросительно протянул феномен, но, видя, что Дударев
только  насупился,  он  направил  долгоусого к  Уляницкому и  напряженно,  с
какой-то злостью следил за тем, как Уляницкий, видимо, против воли,- положил
еще монету.
     - Извините,-   повернулся  вдруг  феномен  к  моей  матери...-  Человек
кормится, как может.
     В  его  голосе  была  какая-то  особенная,  жалкая  нота.  Доктор вдруг
выпустил бесконечную струйку синего дыма и,  вынув серебряную монету,  кинул
ее на мостовую. Феномен поднял ее, поднес ко рту и сказал:
     - Пан доктор, я отдам это первому бедняку, которого встречу... Поверьте
слову Яна Залуского.  Ну,  что же ты стал, продолжай,- накинулся он вдруг на
своего долгоусого провожатого.
     Впечатление этой  сцены  еще  некоторое время держалось в  толпе,  пока
феномен принимал ногами пищу, снимал с себя куртку и вдевал нитку в иглу.
     - Наконец,      уважаемые     господа,-      провозгласил     долгоусый
торжественно,ногами он подписывает свое имя и фамилию.
     - И  пишу  поучительные  афоризмы,-   живо  подхватил  феномен.-   Пишу
поучительные афоризмы всем вообще или каждому желающему порознь,  ногами, за
особую  плату,  для  душевной пользы  и  утешения.  Если  угодно,  уважаемые
господа. Ну, Матвей, доставай канцелярию.
     Долгоусый достал из  сумки небольшую папку,  феномен взял  ногой перо и
легко написал на бумаге свою фамилию:
     "Ян Криштоф Залуский, шляхтич-феномен из Заславского повета".
     - А  теперь,-  сказал он,  насмешливо поворачивая голову,-  кому угодно
получить афоризм!?..  Поучительный афоризм,  уважаемые господа, от человека,
знающего настоящее, прошедшее и будущее.
     Острый взгляд феномена пробежал по  всем  лицам,  останавливаясь то  на
одном,  то  на другом,  точно гвоздь,  который он собирался забить глубоко в
того,  на ком остановится его выбор.  Я  никогда не забуду этой немой сцены.
Урод сидел в  своей тележке,  держа гусиное перо в  приподнятой правой ноге,
как человек,  ожидающий вдохновения.  Было что-то  цинически карикатурное во
всей его фигуре и позе, в саркастическом взгляде, как будто искавшем в толпе
свою  жертву.  Среди  простой публики взгляд  этот  вызывал тупое  смятение,
женщины прятались друг  за  друга,  то  смеясь,  то  как  будто  плача.  Пан
Уляницкий,  когда  очередь дошла  до  него,  растерянно улыбнулся и  выразил
готовность достать  из  кармана  еще  монету.  Долгоусый проворно  подставил
шляпу...  Феномен обменялся взглядом с моим отцом,  скользнул мимо Дударова,
почтительно поклонился матери,  и  внезапно я  почувствовал этот  взгляд  на
себе...
     - Подойди сюда, малец,- сказал он,- и ты тоже,- позвал он также брата.
     Все взгляды обратились на  нас с  любопытством или сожалением.  Мы рады
были бы  провалиться сквозь землю,  но уйти было некуда;  феномен пронизывал
нас черными глазами, а отец смеялся.
     - Ну,  что ж,  ступайте,- сказал он таким тоном, каким порой приказывал
идти в темную комнату, чтобы отучить от суеверного страха.
     И мы оба вышли с тем. же чувством содрогания, с каким, исполняя приказ,
входили в  темную комнату...  Маленькие и смущенные,  мы остановились против
тележки,  под  взглядом странного существа,  смеявшимся нам  навстречу.  Мне
казалось,  что  он  сделает над  нами что-то  такое от  чего нам будет после
стыдно всю жизнь,  стыдно в гораздо большей степени,  чем в ту минуту, когда
мы  слезали  с  забора  под  насмешливым взглядом Павла...  Может  быть,  он
расскажет...  но что же?  Что-нибудь такое,  что я  сделаю в будущем,  и все
будут смотреть на меня с таким же содроганием, как несколько минут назад при
виде его уродливой наготы...  Глаза мои застилались слезами, и, точно сквозь
туман,  мне казалось, что лицо странного человека в тележке меняется, что он
смотрит на меня умным,  задумчивым и смягченным взглядом, который становится
все  мягче и  все  страннее.  Потом он  быстро заскрипел пером,  и  его нога
протянулась ко  мне с  белым листком,  на  котором чернела ровная,  красивая
строчка. Я взял листок и беспомощно оглянулся кругом.
     - Прочитай,- сказал, улыбаясь, отец.
     Я взглянул на отца,  потом на мать, на лице которой виднелось несколько
тревожное участие, и механически произнес следующую фразу:
     - "Человек создан для счастья, как птица для полета"...
     Я  не  сразу понял значение афоризма и  только по благодарному взгляду,
который  мать  кинула  на  феномена,   понял,  что  все  кончилось  для  нас
благополучно.  И  тотчас же  опять раздался еще  более прежнего резкий голос
феномена:
     - Обойди!
     Долгоусый грациозно кланялся и подставлял шляпу. На этот раз, я уверен,
больше всех дала моя мать.  Уляницкий эмансипировался и только величественно
повел рукой, показывая, что он и без того был слишком великодушен. Последним
кинул монету в шляпу мой отец.
     - Хорошо сказано,-  засмеялся он при этом,- только, кажется, это скорее
парадокс, чем поучительный афоризм, который вы нам обещали.
     - Счастливая мысль,-  насмешливо подхватил феномен.-  Это афоризм, но и
парадокс вместе.  Афоризм сам по себе,  парадокс в устах феномена...  Ха-ха!
Это правда... Феномен тоже человек, и он менее всего создан для полета...
     Он остановился,  в глазах его мелькнуло что-то странное,- они как будто
затуманились...
     - И  для  счастья тоже...-  прибавил он  тише,  как будто про себя.  Но
тотчас же  взгляд его  сверкнул опять холодным открытым цинизмом.-Га!-сказал
он громко,  обращаясь к долгоусому.- Делать нечего, Матвей, обойди почтенную
публику еще раз.
     Долгоусый,   успевший  надеть  свою  шляпу  и  считавший,   повидимому,
представление законченным,  опять замялся.  Повидимому,  несмотря на  сильно
помятую фигуру и физиономию,  не внушавшую ни симпатии,  ни уважения, в этом
человеке  сохранялась  доля  застенчивости.   Он   нерешительно  смотрел  на
феномена.
     - Ты  глуп!  -  сказал тот жестко.-  Мы получили с  уважаемых господ за
афоризм,  а тут оказался еще парадокс...  Надо получить и за парадокс...  За
парадокс,   почтенные  господа!..  За  парадокс  бедному  шляхтичу-феномену,
который кормит ногами многочисленное семейство...
     Шляпа обошла еще раз по  крыльцу и  по  двору,  который к  тому времени
наполнился публикой чуть не со всего переулка.


        IV

     После обеда я стоял на крыльце, когда ко мне подошел брат.
     - Знаешь что,- сказал он,- этот... феномен... еще здесь.
     - Где?
     - В людской.  Мама позвала их обоих обедать... И долгоусый тоже. Он его
кормит с ложки...
     В  эту  самую  минуту  из-за  угла  нашего дома  показалась худощавая и
длинная фигура долгоусого.  Он шел,  наклонясь,  с руками назади, и тащил за
собою  тележку,  в  которой сидел  феномен,  подобравши ноги.  Проезжая мимо
флигелька,  где жил военный доктор,  он серьезно поклонился по направлению к
окну,  из  которого попыхивал по  временам синий дымок докторской трубки,  и
сказал  долгоусому:   "Ну,   ну,  скорее!"  Около  низких  окон  Уляницкого,
занавешенных и уставленных геранью, он вдруг зашевелился и крикнул:
     - До свиданья,  благодетель...  Я знаю прошедшее,  настоящее и будущее,
как пять пальцев моей правой руки...  которой у меня, впрочем, нет... ха-ха!
Которой у меня нет, милостивый мой благодетель... Но это не мешает мне знать
прошедшее, настоящее и будущее!
     Затем тележка выкатилась за ворота...
     Как будто сговорившись,  мы с  братом бегом обогнули флигель и вышли на
небольшой задний дворик за дом.ами.  Переулок, обогнув большой дом, подходил
к  этому месту,  и  мы могли здесь еще раз увидеть феномена.  Действительно,
через полминуты в  переулке показалась долговязая фигура,  тащившая тележку.
Феномен сидел,  опустившись.  Лицо у  него казалось усталым,  но было теперь
проще, будничнее и приятнее.
     С другой стороны,  навстречу,  в переулок вошел старый нищий с девочкой
лет  восьми.  Долгоусый кинул  на  нищего  взгляд,  в  котором на  мгновение
отразилось беспокойство,  но  тотчас  же  он  принял  беззаботный вид,  стал
беспечно  глядеть  по  верхам  и  даже  как-то  некстати и  фальшиво затянул
вполголоса песню.  Феномен  наблюдал все  эти  наивные эволюции товарища,  и
глаза его искрились саркастической усмешкой.
     - Матвей!  -  окликнул он,  но так тихо,  что долгоусый только прибавил
шагу.
     - Матвей!
     Долгоусый  остановился,  посмотрел на  феномена  и  как-то  просительно
произнес:
     - А! Ей-богу, глупство!..
     - Доставай,- кратко сказал феномен.
     - Ну!
     - Доставай.
     - Ну-у? - совсем жалобно протянул долгоусый, однако полез в карман.
     - Не там,-сказал холодно феномен.-  Сороковец доктора у  тебя в  правом
кармане... Дедушка, постой на минуту.
     Нищий остановился,  снял  шляпу и  уставился в  него  своими выцветшими
глазами.  Долгоусый,  с  видом  человека,  смертельно оскорбленного,  достал
серебряную монету и кинул в шляпу старика.
     - Дьявол вас тут носит, дармоедов,- пробормотал он, принимаясь опять за
дышло. Нищий кланялся, держа шляпу в обеих руках. Феномен захохотал, откинув
голову назад... Тележка двинулась по переулку, приближаясь к нам.
     - А ты сегодня в добром гумбре,-угрюмо и язвительно сказал долгоусый.
     - А что? - с любопытством сказал феномен.
     - Так...   пишешь   приятные   афоризмы   и   раздаешь  голодранцам  по
сороковцу... Какой, подумают люди, счастливец!
     Феномен захохотал своим резким смехом, от которого у меня что-то прошло
по спине, и потом сказал:
     - Ха!  Надо себе позволить иногда... притом же ничего не потеряли... Ты
видишь,  и  приятные афоризмы иногда делают сбор.  У тебя две руки,  но твоя
голова ничего не стоит,  бедный Матвей!.. Человек создан для счастья, только
счастье не всегда создано для него.  Понял? У людей бывают и головы, и руки.
Только мне забыли приклеить руки, а тебе по ошибке поставили на плечи пустую
тыкву... Ха! Это неприятно для нас, однако не изменяет общего правила...
     Под конец этой речи неприятные ноты в голосе феномена исчезли, и в лице
появилось то самое выражение,  с  каким он писал для меня афоризм.  Но в эту
минуту тележка поровнялась с  тем местом,  где мы стояли с  братом,  держась
руками  за  балясины палисадника и  уткнув  лица  в  просветы.  Заметив нас,
феномен опять захохотал неприятным смехом.
     - А!  лоботрясы!  Пришли еще раз взглянуть на феномена бесплатно? Вот я
вас тут!  У меня есть такие же племянники,  я кормлю и секу их ногами...  Не
хотите ли попробовать?..  Это очень интересно.  Ха-ха-ха! Ну, бог с вами, не
трону...  Человек создан для счастья.  Афоризм и парадокс вместе, за двойную
плату...  Кланяйтесь доктору  от  феномена  и  скажите,  что  человеку  надо
кормиться не тем,  так другим,  а это трудно, когда природа забыла приклеить
руки к  плечам...  А  у  меня есть племянники,  настоящие,  с руками...  Ну,
прощайте и помните: человек создан для счастья...
     Тележка покатилась,  но уже в конце переулка феномен еще раз повернулся
к нам, кивнул головой кверху, на птицу, кружившуюся высоко в небе, и крикнул
еще раз:
     - Создан для счастья. Да, создан для счастья, как птица для полета.
     Затем он исчез за углом, а мы с братом долго еще стояли, с лицами между
балясин,  и смотрели то на пустой переулок, то на небо, где, широко раскинув
крылья,  в  высокой  синеве,  в  небесном  просторе,  вся  залитая  солнцем,
продолжала кружиться и парить большая птица...
     А  потом мы пошли опять в  свой угол,  добыли удочки и принялись было в
молчании поджидать серебристую рыбу в загнившей бадье...
     Но  теперь это почему-то  не  доставляло нам прежнего удовольствия.  От
бадьи несло вонью,  ее глубина потеряла свою заманчивую таинственность, куча
мусора, как-то скучно освещенная солнцем, как бы распалась на свои составные
части,  а  кузов казался дрянной старой рухлядью-Ночью оба  мы  спали плохо,
вскрикивали и плакали без .  причины. Впрочем, причина была: в дремоте обоим
нам  являлось  лицо  феномена  и  его  глаза,  то  холодные и  циничные,  то
подернутые внутренней болью...
     Мать  вставала и  крестила нас,  стараясь этим  защитить своих детей от
первого противоречия жизни,  острой занозой вонзившегося в  детские сердца и
умы...

        1894


        ПРИМЕЧАНИЯ

     Рассказ  написан  в  1894  году,  повидимому в  течение одного  дня.  В
записной книжке Короленко под 11 апреля этого года записано:
     "Написал рассказ".  Та  же  дата  поставлена в  конце черновой рукописи
рассказа. Рукопись написана почти без помарок. "Парадокс" впервые появился в
печати в том же году в майской книжке журнала "Русское богатство".
     В  сентябре  1894  года  Короленко  писал  сестре  своей  жены,  П.  С.
Ивановской:  "Вы  меня  немного пожурили за  знак вопроса в  "Парадоксе".  В
отдельном издании -  выскажу свою мысль яснее,  а пока Вам лично скажу,  что
этот  рассказ явился  для  меня  самого  неожиданным результатом всего,  что
пришлось пережить в  последнее время.  Я  вообще  человек  не  унылый  и  не
пессимист. Но смерть моей Лели (маленькой дочери Короленко, умершей во время
его  путешествия в  Америку,  в  1893 году.-Ред.)  так меня пришибла,  что я
никогда,  в  самые тяжелые минуты моей жизни,  не  чувствовал себя до  такой
степени изломанным