ужика...
     Камнем упал чорт на  плотину.  Если бы  не  мягкий узел,  то,  пожалуй,
Янкелю не  собрать бы  и  костей.  Потом оба сразу вскочили на ноги и  давай
опять галдеть.
     - Ой,  ой!..  И  что это за свинство,-  закричал Янкель,-  не можете вы
полегче на землю спуститься!.. Я думаю, у вас в руках живой человек.
     - Человек да еще узел, чтоб вам обоим провалиться сквозь землю!..
     - Пхе! Чем вам мешает мой узелок? Я его сам держу, вас не заставляю...
     - Узелок!  Целая гора всяких бе'бехов.  Насилу дотащил,  у-ух! На это и
уговора не было...
     - Ну,  а где это видно, чтобы человек ехал в дорогу без вещей?.. Везете
человека,  везите и  вещи,  это уж  и  без всякого уговора можно понимать...
Разве можно хозяину свое добро бросить?..  Вы, я давно вижу, хотите обмануть
бедного Янкеля, так и придираетесь...
     - А!..  Кто тебя, лисицу, обманет, тот и трех дней не проживет. Я уж не
рад, что и связался...
     - Вы думаете,  я очень рад,  что познакомился и-с-вами?  Ой-вай, важный
пуриц!..  [Барин,  важное лицо (евр.)] А  вы лучше скажите мне,  какой у нас
уговор был.  Ну, вы, может, забыли, так я вам припомню: мы бились об заклад.
Может,  вы скажете: мы не бились об заклад? Вот это будет хорошее дело, если
вы отречетесь!
     - Кто тебе говорит, что не бились? Разве я тебе сказал, что не бились?
     - Ну,  как же вам и сказать,  что не бились, когда мы бились вот здесь,
на этом самом месте.  Может, вы не помните, о чем, так я сейчас припомню. Вы
говорите:  жиды берут проценты,  жиды спаивают народ,  жиды жалеют своих,  а
чужих не жалеют...  Ну,  может,  вы этого не говорили,  а я,  может,  вам не
ответил на это:  вот тут стоит мельник за явором.  Если б он жалел жида,  то
крикнул бы вам:
     "Господин чорт, кидайте,- у него жена, дети". Но он не крикнет... Раз!
     "Вот как угадал, подлый!" - подумал про себя мельник, а чорт сказал:
     - Ну, раз!
     - А еще я говорю,  помните мое слово: как меня здесь не станет, мельник
откроет шинок и  станет разбавлять водку,  а  проценты он и теперь дерет как
следует... Два!
     - Ну,  два,-  подтвердил чорт,  а мельник поскреб в голове: "Как это он
все мог угадать, проклятый?"
     - А еще я говорю: нам чужие желают, чтоб нас черти взяли, это правда...
А как вы думаете,  если б здесь сейчас были наши жидки да увидели, что вы со
мной хотите делать,- какой бы они тут гевалт подняли, а? А об мельнике через
год, кого ни спросите, свои братья скажут: а пусть его чорт унесет... Три!
     - Ну, три!.. я и не отрекаюсь.
     - Вот это хороший интерес был бы, если б вы еще отрекались. Какой бы вы
были после этого честный еврейский чорт? А вы лучше скажите, какой уговор?
     - Я все исполнил: оставил тебя на год живым - раз. Понес сюда - два...
     - А три? Что же будет три?
     - Чего еще? Выиграешь заклад,- отпущу тебя на все четыре стороны.
     - А убытки?.. Разве вы не должны вернуть мне убытки?..
     - Убытки?  Какие  ж  у  тебя  могут быть  убытки,  когда мы  тебе  дали
торговать у  нас без всяких патентов целый год?..  Ну,  что?  Такой барыш на
земле в три года не возьмешь...  Смотри сам:  я тебя захватил отсюда в одном
лапсердаке,  даже без патынков,  а сюда какой ты узел приволок, а? Откуда же
он взялся, если у тебя все были убытки?
     - Ой-вай!  Опять узлом попрекаете!..  Что я себе там торговал,  это мое
счастье...  Разве вы считали мой барыш?  А  я вам скажу по правде,  что я от
вашей торговли взял чистый убыток, а тут, на земле, год потерял..
     - Ах ты, ширлатан! - крикнул чорт.
     - Я ширлатан? Нет, это вы сами ширлатан, шейгиц, лайдак, паршивец!..
     Тут  они  опять заспорили так  шибко,  что уже нельзя было разобрать ни
слова. Оба махали руками, оба трясли ермолками и поднимались на цыпочки, как
два петуха, готовые сцепиться. Наконец чорт спохватился первый:
     - А!  Еще не известно,  кто выиграл!  Что мельник тебя не пожалел,  это
правда,  а остальное еще посмотрим, еще надо у людей спросить, может он и не
думал открыть шинок.
     "Два  открыл!  -  почесался опять мельник.-  Э,  надо  было  хоть годик
обождать,-  остался бы  Янкель в  дураках,  а  то  тут что-то такое неладное
выходит..."
     И он оглянулся на свою мельницу:  нельзя ли тихонько,  по-за мельницей,
махнуть на село?  Но в  это время в  лесу,  за плотиной,  послышались чьи-то
неровные шаги  и  бормотанье.  Янкель схватил на  плечи свой  узел  и  бегом
побежал к тем же яворам. Мельник едва успел спрятаться за толстую ветлу, как
оба -  и  чорт,  и  Янкель -  были уже тут,  а  в  это время в конце плотины
показался подсыпка  Гаврило.  Свитка  на  Гавриле  драная,  с  одного  плеча
спущена,  шапка набоку, а босые ноги все одна с другой спорят: одной хочется
направо, а другая, назло, налево норовит. Одна опять в свою сторону потянет,
а другая так бедного подсыпку к себе кинет,  что вот-вот голова в одно место
улетит,  а спина с ногами в другое. Так вот и идет бедный парубок, выписывая
по  всей плотине узоры,  от  одного края до  другого,  а  вперед что-то мало
подвигается.
     Видит чертяка, что подсыпка совсем пьян, вышел себе да и стал посредине
плотины  в  своем  собственном  виде.   Известно,  с  пьяными  людьми  какая
церемония!
     - Здравствуйте,-говорит,-добрый   человек!    А    где   это   вы   так
намалевались?..
     Тут  только мельник в  первый раз  заметил,  какой Гаврило стал за  год
оборванный и несчастный. А все оттого, что у хозяина заработает, у хозяина и
пропьет; денег от мельника давно уже не видал, а все забирал водкой. Подошел
подсыпка вплоть к самому чорту, уперся сразу обеими ногами в гать и сказал:
     - Тпру-у-у... Вот бесовые ноги, с норовом каким! Когда надо, не идут, а
как увидели,  что у человека перед самым носом торчит что-то, тут они и прут
себе вперед. А ты это что такое, я что-то не разберу никак...
     - Я себе, с позволения вашего, чорт...
     - Ну-у?  Брешешь,  я думаю.  Э!..  А пожалуй,  твоя правда.  И рога,  и
хвост,все как следует. А пейсы по бокам морды зачем?
     - Да я себе, не в обиду вам сказать, жидовский чорт.
     - А!..  Вот видишь ты,  какая оказия!.. Так это не ты ли в прошлом годе
нашего Янкеля уволок?
     - Ну, ну! Я самый.
     - А теперь же кого? Меня, что ли? То я и закричу, ей-богу закричу... Ты
еще не знаешь, какая у меня глотка.
     - Э, не кричи напрасно, добрый человек. На что ты мне сдался?..
     - Может,  мельника? Позвать тебе, так я и позову. Э, нет, постой! А кто
ж у нас шинковать станет?
     - А у него разве есть шинок? - У него?.. Нет, у него два; один на селе,
а другой при дороге...
     - Ха-ха-ха! Не оттого ли тебе мельника и жалко?
     - Ой!  Как ты смеешься здорово...  Ха!  Не такой я  человек,  чтобы его
пожалеть!..  Нет,  не так я  сказал!..  Это он не такой человек,  чтоб я его
пожалел.  Он думает, Гаврилко-дурень... Ну, это-таки правда: я себе не очень
умный человек,  не взыщите вы с  меня.  А все-таки когда ем,  то в чужой рот
каши не кладу,  а только в свой. И как оженюсь, то опять для себя же. Правду
я говорю или нет?
     - Правда оно - правда, ну, а только я не знаю, к чему она клонит.
     - Хе,  может,  тебе не надо знать,  то ты и  не знаешь,  а как мне надо
знать, то я и знаю, зачем он меня женить хочет. Ой, знаю я хорошо, даром что
я не очень догадливый человек.  Вот и тот раз,  как вы Янкеля схапали,  я об
нем пожалел:  "Кто ж  теперь,-говорю хозяину,-у нас шинковать будет?" А он и
говорит:  "Тю,  дурень!  Разве не найдется кому?  А  хоть бы и я вот!" Так и
теперь:  возьмете вы  себе мельника,-  найдется у  нас  кому жидовать и  без
него...  Ну,  а  я тебе,  добрый человек...  тьфу,  тьфу,  не взыщите,  ваша
милость!  Вот же  человеком назвал поганого чорта...  Теперь я  тебе вот что
скажу: что-то мне того, что-то спать хочется. Ты себе как хочешь... бери его
себе сам,  а я пойду лягу,  вот что,  потому что я маленько нездоров.  Вот и
будет хорошо... Ага!..
     Тут подсыпка опять стал заплетать ногами и насилу отпер двери,  как уже
повалился и захрапел.
     Чорт  весело засмеялся и,  став  на  краю  плотины,  моргнул Янкелю под
ясоры:
     - А кажется, твоя правда, Янкель. Что-то выходит похоже... Дай, однако,
мне какую одежину на подержание... Я заплачу...
     Янкель стал смотреть на  свет какие-то шаровары,  чтобы ошибкой не дать
чорту новых,  а  в  это время за рекой,  по дороге из лесу,  показалась пара
волов. Волы сонно качали головами, телега чуть-чуть поскрипывала колесами, а
на телеге лежал мужик Опанас Нескорый, без свитки, без шапки и сапогов, и во
все горло орал песни.
     Добрый был мужик Опанас, да только, бедняга, очень водку любил. Бывало,
только снарядится куда выехать, а уж Харько у шинка сторожит и кличет:
     - Не выпить ли тебе чарочку, Нескорый? Куда торопиться?
     Он и выпьет.
     Выедет после того за село,  через плотину, а там уж, у другого шиночка,
сам мельник кличет:
     - А не выпьешь ли чарочку. Нескорый? Куда тебе поспешать?
     Он и тут выпьет. Глядишь - и вернется домой, никуда не ездивши.
     Да,  добрый был мужик,  но, видно, судьба ему судила пропадать промежду
двумя шинками...  А все-таки человек был веселый и все,  бывало, песни поет.
Весь, бывало, пропьется, и баба сердитая дома дожидается, а он как песню или
прибаутку сложил,  так думает,  что горе избыл.  Так и теперь:  лежит себе в
телеге и поет во все горло, что даже лягушки с берега кидаются в воду:

     Волы мои крутороги
     Идут по дороге...
     А меня не носят ноги,
     Ой, не носят ноги!
     Пропил свитку и чоботья,
     И шапку с затылка...
     А у мельника в шиночке
     Хороша горiлка...

     - Эй,  а  какая там бесова тварюка посередь гати стоит,  что и волам не
пройти?  Вот,  когда бы не лень было мне сойти с воза, я б тебе показал, как
посередь дороги становиться... Цоб, цоб, цоб-бе!
     - Постой  на  одну  минуту,   добрый  человек,-   сказал  чорт  сладким
голосом.Мне бы с тобой потолковать немного...
     - Немного?  Ну, толкуй, а то некогда. Пожалуй, в Каменке шинок заперли,
так и не достучишься... А что ты скажешь, не знаю, как тебя назвать... Ну?
     - О ком это ты такую хорошую песню пел?
     - Спасибо,  что похвалил.  Пел я  об мельнике,  что вот тут на мельнице
живет, а что хороша ли песня, или нет, то лучше мне знать, потому что я себе
сам пою.  Может,  кто от той песни скачет,  а кто и плачет,  вот что... Цоб,
цоб, цоб-бе! Да ты все еще стоишь?
     - Стою.
     - Чего ж ты стоишь?
     - В песне твоей говорится, что горелка у мельника хороша?
     - Вот ты какой...  хитрый!  Человек и песню еще до конца не допел, а он
уж придрался к слову.  Где у беса хороша!..  Ты, видно, не слыхал поговорки:
вперед батька не лезь в  пекло,  а  то опередишь батька и  того...  нехорошо
будет. Когда так, то я лучше тебе до конца спою:

     А у мельника в шиночке
     Хороша горiлка...
     Ой, горiлки две бутылки,
     И... воды бутылка...

     Ну,  что,  все стоишь?  Чего ж тебе,  когда так, еще надо? Вот я сейчас
вылезу-таки с воза,  посмотрю,  долго ли ты настоишься вот тут,  а?.. Что ты
себе подумаешь, если я начну тебя угощать батогом?..
     - Сейчас,  сейчас уйду, добрый человек. Только скажи еще: а что ты себе
подумал бы, когда бы здешнего мельника чорт забрал, как и Янкеля?..
     - А что мне думать? - ничего и не подумаю... Таки, сказать по правде, и
схапает,  когда-нибудь,  непременно-таки схапает...  Э,  да  ты,  вижу,  все
стоишь... Ну, вылезаю с воза. Гляди, уж и ногу одну поднял...
     - Ну, ну! Поезжай себе, когда ты такой сердитый.
     - Ушел ты?
     - Ушел.
     - Цоб, цоб, цоб-бе.
     Опять волы закачали рогами,  заскрипели ярма и занозы, воз покатился на
другой конец гати, а Опаяас запел свою песню:

     Волы мои крутороги,
     Прибавляйте бегу!
     Пропил мельнику колеса,
     Пропью и телегу.

     Колеса стукнули,  съезжая с  гати,  и  песня  Опанаса стала затихать на
горе.
     Не  успела еще  стихнуть,  как послышалась другая,  из-за  реки.  Так и
звенели,  так и  заливались женские голоса,  сначала далеко,  а  там уже и в
лесу.  Видно,  где-нибудь дожинали девчата с молодицами, а может, и отаву на
дальнем покосе сгребали,  а теперь шли себе позднею дорогой и пели, чтобы не
страшно было лесом идти.
     Чертяка разом шмыгнул к Янкелю под вербы.
     - А ну, давай же чего-нибудь поскорее!
     Янкель ткнул ему какую-то рвань.  Чорт кинул ее на землю и ухватился за
узел.
     - А!  что ты мне даешь,  как нищему, что стыдно будет показаться. Давай
получше!
     Чорт выхватил,  что  ему  было нужно,  мигом свернулись у  него крылья,
мягкие,  как у  нетопыря,  мигом вскочил в широкие,  как море,  синие штаны,
надел все  остальное,  подтянулся поясом,  а  рога  покрыл смушковой шапкой.
Только хвост высунулся поверх голенища и бегал по песку, как змея...
     Вот  после  этого чмокнул,  топнул,  подбоченился,  посунулся навстречу
молодицам,-ни  взять  ни  дать  какой-нибудь добрый мещанин или  подпанок из
экономов,- и стал на середине плотины.
     А песня все ближе да все звончее,- уже так и веет по-над землей, да под
ясным месяцем,  что,  кажется,  весь свет разбудит середь ночи.  Да  вдруг и
оборвалась сразу...
     Сыпнули молодицы из  лесу,  будто кто маков цвет из  передника на землю
просыпал,-увидели на  плотине незнакомого щеголя и  сбились в  кучу у  конца
гати.
     - А что оно такое вон там стоит? - спросила одна.
     - Да это мельник,- говорит другая
     - Какой мельник,- и не похоже!
     - Может, подсыпка.
     - Где у подсыпки такая одежа?..
     - А отзовись ты,  когда ты что доброе,-  крикнула вдова Бучилиха,  что,
видно, была побойчее других.
     Чорт  издали  поклонился и  потом  подошел поближе,  выкидывая ногами и
фигурой выкрутасы,  как  настоящий подпанок,  что  хочет  казаться паном,  и
сказал:
     - А не бойтесь,  ласточки вы мои!  Я себе человек молодой, а зла вам не
сделаю. Идите себе спокойно...
     Молодицы и  девки  взошли на  гать,  поталкивая одна  другую,  и  скоро
окружили  чорта.   Э,   не   всегда-таки  приятно,   как   окружат  человека
десяток-другой вот  этаких вострух и  начнут-пронизывать быстрыми очами,  да
поталкивать одна другую локтем,  да  посмеиваться.  Чорта стало-таки немного
коробить да крючить,  как бересту на огне,  уж и не знает,  как ступить, как
повернуться. А они все пересмеивают.
     "Вот так его,  так его,  мои ласточки,- подумал про себя мельник, глядя
из-за корявой ветлы.-  Вспомните,  галочки мои, как Филиппко с вами, бывало,
песни пел да хороводы водил.  А теперь вот какая беда: выручайте ж меня, как
муху  из  паутины".   Еще,   кажется,  если  бы  его  так  пощипать  хоть  с
минуту,-провалился бы чертяка сквозь землю...
     Но старая Бучилиха остановила девчат:
     - Цур вам,  сороки! Совсем парубка засмеяли, что у него и нос опустился
книзу, руки-ноги обвисли... А скажи ты нам, небора'че [Бедняга (укр.)], кого
ты над омутом дожидаешься?
     - Мельника.
     - Приятель ему, видно?
     "Чтоб  таким приятелям моим  всем  провалиться сквозь землю!"  -  хотел
крикнуть Филипп, да голос не пошел из горла, а чертяка отвечает:
     - Не то чтоб большой приятель, а так себе: сосчитаться за старое надо.
     - А давно ты его не видал?
     - Давненько.
     - Ну, так теперь и не узнаешь. Добрый был когда-то парубок, а теперь уж
так голову задрал, что и кочергой до носа не достанешь.
     - Ну?
     - То-то... Не правду я говорю, девоньки?
     - А правда, правда, правда! - застрекотала вся стая.
     - Тю!  тише немножко,-  закричал чорт,  затыкая уши,- от лучше скажите,
что это с ним подеялось и с каких пор?
     - Ас тех пор, как богачом стал.
     - Да деньги стал раздавать в лихву.
     - Да шинок открыл.
     - Да мужа моего Опанаса с проклятым Харьком так окрутил,  что уж мужику
и ходу никуда, кроме кабака, не стало.
     - Да и наших мужей и батьков споил всех дочиста.
     - Ой,  ой, лихо нам с ним, с проклятым мельником! - заголосила какая-то
и, вместо недавней песни, пошли над рекой вопли да бабьи причитанья.
     Поскреб-таки  Филипп свой  затылок,  слушая,  как  за  него заступаются
молодицы. А чорт, видно, совсем оправился. Смотрит искоса да потирает руки.
     - Э,  это еще что!  -звонко перекричала всех вдова Бучилиха.- А слыхали
вы, что он над Галей над вдовиной задумал?
     "Тьфу,-  плюнул мельник.- Вот сороки проклятые! О чем их не спрашивают,
и  то им нужно рассказать...  И  как только узнали?  То дело было сегодня на
селе, а они уж на покосе все дочиста знают... Ну и бабы, зачем только их бог
на свет божий выпускает?.."
     - А  что бы  такое над вдовиной дочкой мой приятель затеял?  -  спросил
чорт,  глядя по  сторонам так,  как  будто это  дело  ему  не  очень даже  и
любопытно.
     И  пошли  тут  сороки выкладывать,  и  выложили одна  перед  другой все
дочиста!
     Чорт помотал головой.
     - Ай-ай-ай!  вот это так уж нехорошо!  Этого уж,  я  думаю,  никто и от
прежнего шинкаря Янкеля не видал.
     - О, да где же такое жиду придумать?
     - Вот еще!
     - Вот,  вижу я,  мои кралечки,  мои зозуленьки,  не  очень-то  вы моего
приятеля любите...
     - А пускай же его все черти полюбят, а от нас не дождется...
     - Ой-ой-ой! Вот, видно, не много вы ему добра желаете...
     - Пускай его потрясет трясця (лихорадка)!
     - Пускай лезет в омут за дядьком!
     - Э, пусть и его чертяка схапает, как того Янкеля!.. Все засмеялись.
     - А правда твоя, Олено, потому, что он хуже жида.
     - Жид по крайней мере не ласовал,  оставлял хоть девчат в  покое,  знал
свою Сурку. Чорт даже подпрыгнул на месте.
     - Ну, спасибо вам, ласточки мои, за ваше приветливое слово... А не пора
ли вам уже идти дальше?
     А сам откинул голову,  как петух, что хочет закричать на заре погромче,
и  захохотал,  не выдержал.  Да загрохотал опять так,  что даже вся нечистая
сила проснулась на дне речки и пошли над омутом круги. А девки от того смеха
шарахнулись так,  как стая воробьев,  когда в них кинут камнем: будто ветром
их сдуло сразу с плотины...
     Пошли у мельника по шкуре мурашки,  и взглянул он на дорогу к селу:  "А
как бы это,-  думает себе,- приударить и мне хорошенько за девками. Когда-то
бегал не  хуже людей".  Да  вдруг и  отлегло у  него от сердца,  потому что,
видит,  опять идет к  мельничной гати человек да еще не кто-нибудь,  а самый
его наймит - Харько.
     "Вот, кусни-ка этого,- подумал он про себя,- авось, зубы обломаешь. Это
мой человек".


        XI

     Наймит  шел  босиком,  в  красной  кумачной  рубахе,  с  фуражкой,  без
козырька,  на затылке, и нес на палке новенькие Опанасовы сапоги, от которых
так и разило дегтем по всей плотине.- "Вот какой скорый! - подумал мельник,-
уж  и  взял себе чоботы...  Ну,  да ничего это.  На этого человека я  крепко
теперь надеюсь".
     Увидев на  середине плотины незнакомого человека,  наймит подумал,  что
это какой-нибудь волочуга-грабитель хочет отнять у  него сапоги.  Поэтому он
остановился в нескольких шагах от Хапуна и сказал:
     - Вот что: лучше и не подходи,- не отдам!
     - Что ты,  спохватись,  добрый человек! Разве я сам без сапог? Погляди:
еще лучше твоих.
     - Так что же ты тут вырос ночью, как корявая верба над омутом?
     - А я, видишь ли, хочу тебе задать один вопрос.
     - Чудно!  Загадку,  что ли?  Кто же тебе сказал,  что я  всякую загадку
лучше всех разгадаю?
     - Слыхал-таки от людей.
     Солдат  поставил сапоги  наземь  и,  вынув  кисет,  стал  набивать себе
трубочку.  Потом выкресал из  кремня огоньку и,  раскуривая под носом густое
курево, сказал:
     - Ну, теперь вываливай: какие там у тебя загадки?
     - Да не то чтобы загадки,  а так...  Кто здесь, по-твоему, самый лучший
человек?
     - Я!
     - Э, почему так?.. Нет ли кого получше?
     - Да ты спрашиваешь:  как по-моему?..  Ну, так я сам себя ни за кого не
от