Хочет  сдавать экзамен?  Хорошее
дело...  Только зачем барышне держать экзамен? Барышне надо жениха. А теперь
вот?..  Сейчас...  кто ее учит?.. Господин Дробыш?.. Ну, я видела, что к вам
шел господин Дробыш.  И подумала себе:  зачем господин Дробыш идет так рано?
Ну, он оч-чень умный, этот Дробыш. Вай! Вай! Правда?
     Предлагая этот вопрос,  она  внимательно посмотрела на  тетку,  которая
спокойно рассматривала товары и теперь с легким удивлением подняла взгляд на
Басю.  Умная  еврейка поняла,  что  тетка  ничего  не  знает.  Она  перевела
иронический взгляд своих молодых глаз... Я сильно покраснел.
     - Господин Дробыш оч-чень умный... Он приятель такого хорошего молодого
панича... Ну, а известное дело:
     скажи,  с  кем ты  приятель,-  я  уже знаю,  кто ты  сам.  Он учит вашу
барышню...  Цц-ццы,  оды...  Такая прекрасная барышня, почти невеста... Надо
хорошего учителя...
     - Что вы это,  Бася,-  заинтересовалась вдруг тетка.- К чему вы все это
говорите?..
     - Ну,  надо о чем-нибудь говорить...  Люди любят иногда послушать Басю.
Бася  знает  много  любопытных историй.  Вот,  знаете,  какая  недавно  была
любопытная история в одном городе? Это даже недалеко от нас. Мм-мм-мм... Вы,
может,  уже слышали ее. Нет? Не слышали, как один ширлатан хотел жениться на
одной еврейской девочке... Ну, он себе был тоже еврей... Вот, как Фроим...
     - Бася...  Фроим  не  шарлатан,-  сказал  я,  чувствуя,  что  лицо  мое
загорелось от негодования.
     - Ну-у...  как это можно,  я говорю только,  что он был такой же... ему
было столько же лет...  Ну, и он захотел жениться... А ему не хотели отдать.
И  эта девочка тоже не  хотела.  Так вы знаете,  что он сделал?  У  него был
приятель,  тоже ширлатан порядочный,  как вот Дробыш.  Что-о?  Я говорю, что
Дробыш ширлатан?..  Боже сохрани,  говорить, что господин Дробыш ширлатан. У
него такой отец...  Вай,  вай...  Ну, только ему было столько же лет... И он
был студент... И они придумали. Ой, что они приду -ма-а-ли!
     Она покачала головой и посмотрела на меня, лукаво улыбаясь.
     - Эта девочка пришла себе в  гости к очень хорошим людям.  И у них была
такая хорошая барышня!  Она,  конечно,  ничего не  знала,  что  задумали эти
ширлатаны.  Она ходит себе в саду с этой еврейской приятельницей, и они себе
так  хорошо  разговаривают...  ну,  о  разных вещах.  Мало  ли  есть  о  чем
поговорить молоденьким барышням!  А эта девочка, хоть и еврейка, но она была
feines Fraulein [Благородная девушка (нем.)],  совсем-таки барышня.  И  вот,
подумайте.  Вдруг подскакивает к  ним из кустов этот ширлатан,  этот шейгец,
этот шибеник и хочет надеть кольцо и сказать одно слово...  Ну, такое слово,
такое слово...  что  после этого девушка станет все  равно,  что его жена...
Может,  вам.  совсем нелюбопытно слушать эту историю?  - вдруг спросила она,
поворачиваясь к тетке, которая слушала, наоборот. с величайшим интересом.
     - Вы говорите,-  любопытно?  Ну,  хорошо...  Так я буду рассказывать до
конца...  Я  говорю,  что  он  выскочил из  кустов...  И  с  ним этот другой
ширлатан, который похож на господина Дробыша... И они говорят этой девочке:
     "Дай сюда руку.  Скорей,  скорей". Ну, она разве понимает, какие у него
мысли,  и она дает руку... Тогда тот, другой ширлатан говорит: "Что ты такой
неловкий,  не умеешь надеть на барышню кольцо.  Давай сюда... Я надену. А ты
себе говори слово..." И он надевает кольцо, а тот сказал слово... А я еще не
сказала,  что  у  этой девушки был  другой жених.  О,  какой это жених!  Это
счастье иметь такого жениха... Ученый...
     - Ну  уж,  Бася.  У  вас  все  ученые  женихи  хороши,-  сказала тетка,
улыбнувшись.
     - И,  наверное,  девушка не  любила этого  ученого сопляка,-  вставил я
шпильку, чтобы отомстить Басе за иронию.
     - Ну,  что вы думаете? Только гимназиальная наука хороша? А наша ничего
не стоит?  А вы,  молодой господин,  говорите:  "Не любила"?..  Ну,  где это
сказано,  что невеста должна раньше полюбить,  а потом повенчаться? Когда же
это должно быть совсем наоборот! Разве Ривке видела Исаака раньше, чем вышла
замуж?  Вы знаете,-  у нас невесте закрывают лицо. Зачем? Затем - ей незачем
смотреть на  жениха до  свадьбы...  Яков разве не  женился на Лии,  когда он
думал,  что это Ривка?..  Вы говорите:  это плохо...  А мы считаем,  что это
очень  хорошо.  Разве глупая девочка может выбрать?..  Что  она  знает?  Она
ничего не знает... Бог знает лучше.
     - Ну,  Бася. Эти, извините, глупости мы уже от вас слыхали... И нам так
жаль вашу Фрумочку.  Бога вы не боитесь. Погубите девочку... Потом будет вас
проклинать...
     Бася опять пытливо посмотрела на тетку и продолжала:
     - Проклинать?  Почему же я  не проклинаю моего отца?  Вот аккурат также
думали и  они.  Они  думали:  "Мы больше знаем,  чем бог..."  И  потому этот
ширлатан хотел устроить всю историю. И надо вам сказать...
     В  это время дверь отворилась,  и  из комнаты сестры вышел Дробыш.  Его
лицо с буйным русым вихром над лбом было,  как всегда,  беззаботно весело...
Он любезно поклонился и сказал, улыбаясь:
     - Имею  честь кланяться madame Басе...  Мы  тут  занимались и  невольно
слышим,  что  вы  рассказываете.  Я  тоже  немного знаю  об  этой интересной
истории. И знаете, что мне сказали об ней умные евреи?..
     В глазах Баси на мгновение сверкнула гневная искорка,  но тотчас же они
опять загорелись веселым задором.
     - Ну,  что  они могли сказать?..  Это,  верно,  господин Мендель...  Он
очень, очень умный, этот Мендель. Что же такое он говорит?
     Брови Дробыша чуть-чуть сдвинулись.
     - Господин Мендель даже еще не  слыхал ничего об этой истории,-  сказал
Дробыш серьезно и с оттенком неудовольствия...-  Вы думаете,  во всем городе
только господин Мендель умный еврей?  Есть еще очень много умных евреев... И
в нашем городе, и приезжих, хотя бы из Бердичева, или Гомеля, или Шклова.
     - Ну, и что они говорили вам, ваши умные евреи?
     - Они говорят, что если жених надел кольцо...
     - Ну, а если он не надел кольца?..
     - Все равно. Можно и не надеть непременно на палец... Можно просто дать
кольцо или вещь, не дешевле одной перуты...
     - Дать...  Ну,  а  если  она  не  взяла?..  Если кольцо просто упало на
землю?..
     - Ну,  это еще вопрос,  упало или не упало. И еще надо знать: упало оно
ближе к  нему или к ней?..  Если он успел дать его в руки,  когда говорились
слова,  тогда -  кончено.  После этого надо непременно развод...  А если тот
жених -  коган,  из  колена Левита,  то ему (вы знаете?)  нельзя жениться на
разводке...
     И Дробыш, улыбаясь, посмотрел на Басю...
     - И  это все,  что они вам говорили,  эти умные евреи?  Дробыш взмахнул
несколько  раз  золотым  пенсне  на  шнурке  и  сказал  беспечно,  чуть-чуть
растягивая слова на еврейский лад:
     - Ну-у?.. А что вы хотели бы еще...
     Бася посмотрела на  него и  вдруг на  ее  лице заискрился такой веселый
смех, что Дробыш несколько оторопел...
     - Ну, они, видно, очень умные, ваши евреи. Пусть они будут такие умные,
как Мендель. А все-таки они не знают...
     - Чего же?
     - Ну...-   Бася  прищурила  глаз  и   лукаво  посмотрела  на   молодого
человека.Ну,  я вам скажу... Этот господин, который похож на вас... он очень
умный,  ух,  какой умный...  Только еще  не  очень...  Зачем он  сам надевал
кольцо?..  Закон такой... Ну, это правда: если еврей даст девушке кольцо или
что-нибудь ценное и  скажет такое-то  слово...  Вы  знаете?..  Ну,  она  ему
жена...  А  если гой даст что-нибудь,  а еврей скажет слово...  Кто же будет
муж?.. Этот гой будет муж?..
     Она  посмотрела на  него  своими  красивыми глазами  и  вдруг  залилась
молодым смехом... По выразительному лицу Дробыша прошла тень озабоченности и
недоумения...  Оно очень напоминало то  выражение,  с  каким он  подымался в
детстве с цветочной клумбы, на которую его кинул Фроим...
     Бася продолжала хохотать. Тетка с недоумением смотрела на происходящее,
понимая,  что тут не отвлеченный спор, но еще не отдавая себе полного отчета
в происходящем [На этом рукопись обрывается. (Прим ред.)].


     Отрывок из рукописи "МЕТАМОРФОЗА"

     В доме Менделей было печально... Любимец сын лежал больной, и торжество
всего города как бы злорадно тяготело над их квартирой.
     И вот в один день улицы нашего городка огласились оригинальными звуками
своеобразного оркестра.  В  те  времена еврейская жизнь еще не  замкнулась в
стенах домов и  синагог,  как теперь;  евреи охотно совершали свои обряды на
виду у города, и нам часто случалось видеть еврейские свадьбы... Самый обряд
совершался на площади,  перед синагогой.  Молодые стояли под балдахином,  и,
когда раввин подносил им  вино,-  все  головы тянулись,  чтобы увидеть,  как
молодой  растопчет  рюмку...   Потом   процессия  проходила  по   улицам   в
сопровождении огромной толпы, в сопровождении музыкантов. Оркестр состоял из
одних флейт,  волторн и кларнетов,  и мотив был какой-то особенный:  немного
дикий,  то оживленный,  то тягучий и хватающий за сердце неведомой тоской...
Старой такой,  щемящей,  занесенной бог  весть  из  каких стран и  времен...
Медленно,  размеренно, торжественно и печально переливались на высоких нотах
флейты.  Гобои вторили низко и глухо, и над всем стоял густой топот толпы...
А  в  самом центре этой  толпы,  чуть  мелькая среди моря  голов,  виднелось
смуглое лицо Басиной внучки и рядом,  поддерживаемый под руки,  нетвердый на
ногах, "как травинка", выступал молодой человек с нездоровым бледным лицом и
длинными пейсами.  Казалось, он совсем не участвует сознанием в происходящем
и обдумывает какое-то запутанное воззрение рабби Шамаи или...
     Звуки оркестра стихли где-то далеко...
     По невольному побуждению,  я  пошел к дому Менделей.  Симхе [В рукописи
"Братья Мендель" -  Фроим.  (Прим.  ред.)] было лучше, и товарищам позволяли
посещать его, хотя ненадолго. В квартире Менделей было сумрачно и тихо. Окна
были закрыты ставнями.  Г-н  Мендель вышел ко  мне  задумчивый и  как  будто
растерянный. Израиль горячо пожал мне руку и провел к больному.
     Г-жа  Мендель вошла в  комнату на  цыпочках,  и  мне казалось,  что она
озабочена и  испугана.  Я  успел только поздороваться с  Симхой,  как пришел
доктор. Это был маленький человечек в золотых очках, с подпрыгивающей, будто
танцующей походкой. Он спросил о здоровьи развязно, с той деланной свободой,
какой доктора стараются внести в комнату больного уверенность и бодрость. Но
маленькие глазки  за  золотыми  очками  бегали  вопросительно и  тревожно...
Вообще в доме Менделей чувствовалась тревога и напряжение...
     Когда я  вышел из квартиры,  над крышами уже угас закат и  стояла яркая
звезда,  которую не  затмило даже  сияние подымающейся луны...  Этот вечер с
темными  очертаниями  крыш  и  синевой,   пронизанной  золотистым  сиянием,-
навсегда остался у  меня  в  памяти.  И  всегда мне  кажется,  что  это  был
почему-то особенный,  еврейский вечер...  Может быть, потому, что как только
за мной закрылась дверь Менделей, до моего слуха опять донеслись звуки флейт
и  кларнетов.  Процессия возвращалась и,  очевидно,  должна была пройти мимо
дома  Менделей...  Вскоре  из-за  дальнего угла  показалась темная  толпа  и
влилась в  улицу...  На крыльцо вышел встревоженный доктор и за ним Израиль.
Они пошли навстречу процессии,  а  я стал смотреть им вслед.  Вероятно,  они
хотят  остановить шествие.  Удастся  это  или  не  удастся?..  Толпа  росла,
выступала  из  темноты,  над  нею  в  центре  сверкал  балдахин,  освещенный
факелами.  Свет месяца смешивался с  огнями,  и  странная музыка звучала все
ближе со своими яркими переливами, от пестрого веселья к застарелой тоске...
     Израиль поднялся ко мне на крыльцо и  сильно сжал мне руку.  Остановить
процессию и повернуть ее в переулок, очевидно, не удалось...
     Оркестр все ближе,  топот все сильнее,  и  вскоре все это полилось мимо
нашего крыльца,  неудержимое и  равнодушное,  как море...  И  в  центре этих
звуков и этого движения я увидел нашу частую гостью, Басину внучку. Девушка,
почти девочка,  шла тихо,  с  опущенной головой.  Но  я  не видел на ее лице
никакого особенного выражения. Мимо дома Менделей она шла, не замечая, как и
мимо  других домов.  Жених спотыкался и  по  временам подымал голову.  Факел
осветил его лицо, и мне показалось, что его глаза выразительны и красивы. Но
в них не было никакого внимания к тому, что происходит кругом... Когда центр
процессии прошел  мимо,-  кругом  яснее  выступил  живой  многоголосый говор
толпы.  Было заметно,  что евреи подымают с  любопытством глаза на  закрытые
ставни дома Менделей и  обмениваются замечаниями...  И  чувствовалось что-то
злорадное и торжествующее...
     Я был взволнован.  Мне казалось,  что это какая-то темная сила несется,
неумолимая и  равнодушная,  хороня под  собой еще не  расцветшую жизнь нашей
маленькой знакомки...
     Из поредевшей толпы поднялся к нам на крыльцо Дробыш.
     - Ну,  что?  Хорошо? -спросил он таким тоном, точно мы были виноваты во
всем.
     Израиль посмотрел на него серьезно и сказал:
     - Все-таки так лучше...


        ПРИМЕЧАНИЯ

     Рассказ был начат Короленко в 1915 году. В письме к А. Г, Горнфельду 23
ноября 1915  года Короленко пишет о  своей работе:  "Работаю "медленно",  но
"неуклонно". Три листа уже готовы.
     Еще остается вторая часть,  листов около 2.5, но я сочту готовым, когда
поставлю  последнюю  точку  Все-таки  вполне  на  себя  положиться,   чтобы,
например,  сдать первую часть,  не  окончив второй,  не могу Нужно закончить
хотя бы вчерне (первая часть уже отделана) Надеюсь,  что в январе первая уже
появится  (но   только  надеюсь)"  Короленко  рассчитывал  печатать  "Братья
Мендель" в  журнале "Русское богатство",  в  котором А Г.  Горнфельд являлся
членом редакции.  Внезапная смерть брата, Иллариона Галактионовича, прервала
работу  Короленко.  После  похорон брата  Короленко сильно  заболел,  причем
здоровье его восстанавливалось плохо. "Мечтаю о возможности опять взяться за
продолжение прерванной сначала смертью Иллариона,  а потом болезнью, работы,
а  тут и  еще надвигаются темы.  То и  дело зовут к  участию то в том,  то в
другом  очередном  сборнике..."  -   писал  Короленко  своему  другу  В.  Н.
Григорьеву 16 февраля 1916 года. Работа над рассказом "Братья Мендель" так и
не возобновилась, хотя Короленко неоднократно пытался вернуться к ней.
     В   архиве  Короленко  имеются  две   рукописи  этого  рассказа:   одна
озаглавлена "Метаморфоза",  вторая-"Братья  Мендель"  "Метаморфоза" является
первым черновиком,  действие в  котором продвинуто несколько дальше,  чем  в
"Братьях Мендель" -  втором, более обработанном варианте рассказа, о котором
автор писал Горнфельду:  "первая часть уже отделана".  По воспоминаниям жены
писателя,   в   рассказе  должна  была  происходить  дальнейшая  эволюция  в
характерах  двух   братьев  Мендель:   старший,   Израиль,   превращается  в
мыслителя-революционера,   а  младший  -   Фроим,   изменяет  своим  прежним
убеждениям,   увлекается  "верой  отцов",  к  которой  так  пренебрежительно
относился  в   юности.   На  это  указывает  и   первоначальное  заглавие  -
"Метаморфоза".
     В настоящем издании рукопись "Братья Мендель" печатается полностью, и в
качестве  дополнения к  ней  даны  несколько последних страниц  из  рукописи
"Метаморфоза" В  рукописи "Братья Мендель" имя  сестры рассказчика несколько
раз изменяется:  Аня,  Лена и Маня. В настоящем издании сохранено одно имя -
Аня.
     Прочтя    XXII    том    посмертного   собрания   сочинений   Короленко
(Государственное издательство Украины,  1927),  в  котором были опубликованы
оставшиеся в архиве писателя незаконченные произведения, А. М. Горький писал
10 июля 1927 года Евдокии Семеновне Короленко,  вдове писателя:  "XXII том я
читал с наслаждением и -  с грустью. С грустью, не только о том, что нет уже
человека, который мог писать такие вещи, как "Талант" и "Братья Мендель", но
и о том,  что, отдавая свои силы художника борьбе за справедливость и против
бытового зверства,  он не дописал этих вещей. Изумительна и поучительна была
в  нем  добросовестность художника!  Меня  особенно,  разумеется,  удивила и
заинтересовала тема  "таланта" -  глубокая  и  трудная  тема,  ее  у  нас  в
литературе никто не касался.  Превосходно по четкости,  по пластике и мудрой
простоте начаты "Братья Мендель". Похоже на старых французских мастеров, как
Проспер Мериме..."
     По  воспоминаниям сестры писателя,  Марии  Галактионовны Лошкаревой,  в
действующих лицах  рассказа Короленко отразил черты  ряда  своих знакомых по
ровенскому периоду жизни.  Так,  например, в Басе Мария Галактионовна узнала
старинную знакомую их  семьи -  Иту  Сухарчук,  с  которой у  Короленко была
переписка и много лет спустя после отъезда из Ровно.

     Стр. 400. Меламед - учитель еврейской духовной школы.
     "...соответственную тосефту" - соответствующую выдержку из талмуда.
     Треф - еда, запрещенная еврейским законом.
     "...ни  шему,  ни тефилы" -  ни вечерней,  ни утренней молитвы.  (Прим.
OCR-щика:  Ошибка.  Шма  и  Тфила -  обязательные части как  утренней так  и
вечерней молитвы.  Видимо имелось в виду:  "не пропускает ничего сверх Шма и
Тфилы")
     Стр. 401. Талес, тфилим - молитвенное облачение для мужчин.
     Стр.  402.  Агада-часть талмуда,  излагающая легенды из древней истории
еврейского народа.
     Стр.  411.  Цадик (др.-евр. - праведник) - у набожных евреев - духовный
наставник, которому приписывается особая чудодейственная сила.
     Стр. 428. Амгаарец - невежда.
     "...земля поглотит меня, как Корея".- Корей (правильнее Корах) согласно
библейскому сказанию восстал  против  пророка Моисея,  за  что  был  наказан
богом:  под  ним  и  примкнувшими к  нему вождями мятежа разверзлась земля и
поглотила их.
     Стр.  429.  "Записки еврея" - книга писателя Г. Богрова "Записки еврея"
была издана в Петербурге в 1874 году.
     Стр.   431.   Хусид   (др.-евр.   -   благочестивый)  -так   назывались
последователи религиозно-мистической секты,  возникшей в начале XVIII века в
Подолии.
     Мезузе - нечто вроде талисмана, предохраняющего дом от возможных бед.
     Стр.   433.   Апикойрес  -   человек,  нарушающий  религиозные  законы;
вольнодумец.
     Стр.  435.  "Блажен,  кто с молоду был молод" -  первая строка X строфы
восьмой главы "Евгения Онегина" А. С. Пушкина.
     "...  проклятый Пфефферкорн" -  Иоганн Пфефферкорн -  немецко-латинский
писатель XVI  века,  ярый реакционер.  Ему удалось выхлопотать у  императора
Максимилиана указ,  в  силу  которого у  евреев должны были  быть отобраны и
затем сожжены все их книги, за исключением библии.
     Стр.  442.  Ешиботник -  учащийся в ешиботе - высшем еврейском духовном
училище.
     Стр.  454.  Коган  (коен -  первосвященник) -  каста у  древних евреев,
потомки   которой   должны   были   в   быту   руководствоваться  правилами,
существовавшими для духовных лиц.



        Владимир Галактионович Короленко. Марусина заимка


                  Очерки из жизни в далекой стороне


     ---------------------------------------------------------------------
     Книга: В.Г.Короленко. "Избранные произведения"
     Издательство "Лениздат", Ленинград, 1978
     OCR & SpellCheck: Zmiy (zmiy@inbox.ru), 25 мая 2002 года
     ---------------------------------------------------------------------


        I. УГОЛОК

     Мы ехали верхами по долине Амги. Лошади бежали тихою "хлынью" по колеям
якутской дороги.
     Эти дороги совсем не  похожи на русские,  укатанные телегами и  лежащие
"скатертью" между зелеными полосами. Здесь дороги утаптываются лишь копытами
верховых лошадей.  Две глубокие борозды,  отделенные межником,  по  которому
растет высокая трава,  лежат в  середине.  Они одинаково глубоки и  рисуются
ясным