али его ученики и  приверженцы в
одеждах отдохновения.  И все молчали, потому что молчал учитель, над которым
пролетел тихий ангел забвения...  Он забыл о римлянах, и о погибших братьях,
и об отце, сложившем голову на войне за свободу, и о невинно пролитой крови,
и  о  том,  что его ждут убийства,  и опасности,  и вражда,  и,  может быть,
заблуждения, и гибель...
     И, вздохнув полною грудью, Гамалиот сказал:
     - Люди должны быть братьями, а божий мир хорош...
     Но  дальняя пыль,  клубясь на дороге,  катилась все ближе,  и,  прикрыв
глаза рукою, Гамалиот увидел толпу людей, которые шли к его дому.
     Тут были вестники из Иерусалима,  пришедшие с известиями к Менахему,  и
галилейские поселяне,  и идумеи, и ессеи в белых одеждах. Идя по дороге, они
спорили между собою, смущая гулом нестройных голосов тихую негу вечера.
     И  так подошли к дому Менахема,  иные звеня запыленными доспехами и все
не переставая спорить. Когда же подошли близко, то стали, и Менахем спросил,
в чем у них спор.
     Вперед выступили вестники и сказали:
     - Мы идем с вестями из Иерусалима и прежде всего выслушай нас.
     Менахем сказал: "Говорите", и они рассказали Гама-лиоту:
     - После того как  ты  и  многие другие удалились из  Иерусалима,  чтобы
призвать на помощь страну,-  в Иерусалим возвратился царь Агриппа,  бывший в
отсутствии. Увидев, что народ готовится к свержению ига, он огорчился, думая
о  своей власти...  Ибо,  если он примкнет к  народу,  то римляне,  в случае
победы,  свергнут его с престола.  Тоже и иудеи,- если пристанет к римлянам.
Царь  Агриппа имеет престол и  потому готов примириться с  рабством.  Собрав
народ,  он обратился к нему с увещанием. Народ стоял внизу на улицах, а царь
стоял  на  высоте переходов.  Сестру же  свою  Веронику,  любимую народом за
кротость, поставил против себя на кровле Асмонеева дома, приказав ей на виду
у  всех  проливать слезы.  Так  хотел  силой  своего изощренного красноречия
смутить мысли народа,  а женскими слезами -  залить пламя народного гнева. В
речи своей Нерона называл "кротким правителем",  а  римлян -  "великодушными
победителями" и  говорил:  "Ничего  так  не  смягчает боль  от  ударов,  как
кротость и  терпение обиженных..."  И смутил многих.  Теперь в разных концах
страны  повторяют слова  Агриппы,  и  в  единодушно восставшем народе посеян
раздор. И вот эти, с нами пришедшие, тоже держатся разных мыслей и спорят...
     Когда  вестники  кончили  рассказ,  тогда  выступили вперед  Матафия  и
Захария, купцы, и сказали Менахему:
     - Агриппа прав,  а  ты  и  твои сеете зло:  твой отец погиб на  войне и
погубил наших отцов,  неповинных в  мятеже и ты хочешь мятежом погубить нас,
мирно  торгующих.  Ты  не  дорожишь своею  жизнью,  потому что  у  тебя  нет
богатства,  а мы дорожим.  Будь же справедлив, мудрый Менахем, сын погибшего
Иегуды.
     Менахем холодно ответил купцам:
     - Мой отец погиб, и ваши отцы тоже погибли... Мой отец погиб с оружием,
а ваших отцов убили разъяренные победители;  но воистину говорю вам:  не мой
отец погубил ваших отцов, а наоборот - они погубили доблестного Иегуду.
     И купцы спросили: "Как это?" Менахем ответил:
     - Иегуда исполнял свой  долг,  сопротивляясь насилию завоевателей.  Так
делали доблестнейшие мужи у всех народов:  парфян, и нумидийцев, и мавров. И
если бы все исполняли этот долг,  то Рим не дерзал бы выйти за свои пределы,
и  на земле был бы мир,  и  земля не стонала бы под игом.  И мой отец был бы
жив.  Но ваши отцы так же,  как малодушные из других народов, оставили своих
защитников без помощи, и они погибли, а нам, сынам тех людей, достался позор
рабства. Вот что отвечу я вам, торговцы... Идите!..
     Тогда подошли к нему ессеи в белых одеждах и сказали:
     - Ты  сеешь  зло,  мудрый Менахем,  учением,  которое в  гордости своей
стремится проникнуть во все,  что было, что есть и что будет. Не довольно ли
человеку знать закон Моисея и еще -  как пахать землю?..  Ты сеешь зло также
учением,  которое зовет на борьбу!.. И горе тебе, Менахем, сын Иегуды! Когда
осаждают  город,  и  город  сопротивляется,  то  осаждающие предлагают жизнь
кротким, а мятежных предают смерти. Мы проповедуем народу кротость, чтобы он
мог избегнуть гибели...  А мятежные умирают смертию...  И поэтому мы - живые
люди, а вы обречены на смерть... Чье же учение лучше?..
     И  они  сказали ему  притчу,  которую Менахем слушал  со  вниманием,  и
другую, и третью, в которых говорилось, что борьба - зло.
     - Воду,-  говорили они,-  не сушат водой,  но огнем,  и  огонь не гасят
пламенем, но водой. Так и силу не побеждают силой, которая есть зло...
     И  ученики Менахема бен-Иегуды смутились.  Но сам Менахем не смутился и
ответил:
     - Правду сказали вы,  кроткие ессеи:  когда  город  сопротивляется,  то
осаждающие направляют оружие на тех,  кто его защищает;  тем же, кто склонен
сдаться,  обещают жизнь,  чтобы склонить большее число к  сдаче...  Да,  это
правда!  Но  когда  на  город нападают грабители и  никто не  смеет встать в
защиту, что тогда делают насильники?.. Не избивают ли они всех без различия,
не  видя никакой разницы,  ни  причины для  милости?..  Вспомните Флора:  не
убивали  ли  его  воины  и  тех,  кто  выходил навстречу легионов с  кротким
приветом?  А ныне Кестий, воюя с нами, привлекает вас обещанием безопасности
и  покровительства!  Не видны пути господни смертному оку:  быть может,  мы,
защитники свободы,  погибнем,  а  вы останетесь с  детьми и  с детьми детей.
Тогда,  кроткие ессеи,  не вспомните ли вы с благодарностью о нас, мятежных,
привлекших на себя весь гнев насильников и  своею гибелью купивших вам мир и
спокойствие?..  Будьте  же  благодарны гибнущим вы,  кроткие  и  сохраняющие
жизнь;  ибо ваша кротость получает цену лишь посредством нашей строптивости,
а ваше спокойствие подобно цветам,  расцветающим на полях,  удобренных нашею
кровью...
     - И еще отвечу вам на ваши доводы:
     Вы прибегаете к уподоблениям и притчам. Это мехи, в которые можно влить
вино худое и  хорошее;  но по мехам нельзя узнать,  какое вино худо и  какое
хорошо; вино узнается в употреблении.
     Так  и  истина познается и  доказывается не  уподоблением,  но  опытом,
который есть проба истины...
     Сила руки не зло и не добро,  а сила; зло же или добро в ее применении.
Сила руки -  зло, когда она подымается для грабежа и обиды слабейшего; когда
же она поднята для труда и защиты ближнего - она добро.
     И если вы думаете,  что ангел,  раскрывающий смысл уподоблений,  служит
только вашей истине,  то в этом вы ошибаетесь.  Огонь не тушат огнем, а воду
не  заливают водой.  Это  правда.  Но  камень дробят камнем,  сталь отражают
сталью,  а силу -  силой... И еще: насилие римлян - огонь, а смирение ваше -
дерево.  Не  остановится,  пока не  поглотит всего.  Флор избивал даже самых
кротких,  а теперь Кестий обещает пощаду даже сражавшимся.  Это потому,  что
вместо  вашего дерева -  римляне встретили наше  железо...  Насилие питается
покорностью,   как  огонь  соломой.  А  гневная  честь  родит  в  насильнике
воспоминание о пользе кротости. Таковы мои уподобления...
     И  ангел притчей не вам одним раскрывает их тайну.  Я  тоже беседовал с
ним, и послушайте, что он рассказал мне.
     И  рабби  Менахем рассказал ученикам своим и  пришедшим к  нему  ессеям
следующую притчу:
     - Однажды бог сжалился над землею, сплошь покрытою злом и бедствиями. И
сказал:  "Я пошлю людям ангела, которого еще не видела земля..." И он позвал
к себе невинного ангела, которому имя "Неведение зла".
     Во взоре небожителя была такая глубокая ясность,  такая тихая радость и
кротость  невинности,  что  всякий  раз,  когда  взор  бога,  слишком  долго
обращенный на грешную землю, омрачался,- он смотрел в лицо своего любимца, в
его синие,  сияющие глаза,  и сам прояснялся... Ангел предстал перед богом в
своей белоснежной одежде и  поднял на него свои взоры,  в  которых искрилось
юное неведение...
     И бог сказал своему ангелу: "Лети вот туда, на землю, пусть люди увидят
твою ясность и устыдятся мрачного позора. Устыдятся и бросят. Твое неведение
так сильно, что и они забудут о пороке".
     Ангел улыбнулся и тихо понесся к земле.
     Многие его видели,  и кому случалось взглянуть в его чистые глаза,  тот
просветлялся... И несчастный забывал свое горе, а злой забывал свою злобу, и
кругом ангела злоба смолкала, а он летел дальше, и попрежнему глаза его были
ясны, потому что он не ведал зла.
     Однажды он летел над землей и  увидел в  лесу человека.  Человек шел по
тропе,  прислушиваясь к лесному шуму,  и озирался, потому что за ним гнались
люди.
     Но ангел не знал, зачем люди гонятся за человеком, и хотел спуститься к
несчастному и  предстать перед ним  в  чаще,  сияя своей чистотой и  кроткой
невинностью.
     Но в  это время тот человек подошел к жилищу другого человека,  который
сидел на пороге, и, упав в изнеможении перед домом, беглец сказал:
     "Я не могу идти дальше,  я утомлен, и за мною погоня, и меня убьют. Дай
мне приют и защиту под твоим кровом".
     И человек ответил: "Я знаю, кто тебя гонит. Их отцы и деды всегда гнали
невинных, а мои отцы и деды давали приют слабым и угнетенным!.. И я дам тебе
приют.  Войди в мой дом и усни...  Но прежде,  дай, я разобью твои цепи, как
делали мои отцы и деды и завещали мне".
     И  он  сломал цепи и  сильной рукой бросил их  далеко,  сказав:  "Да не
осквернится дом отцов моих и дом моих детей цепями рабства!"
     И  гонимый человек вошел в  дом и  уснул,  а ангел все слышал и видел и
ничего не понял, потому что имя его было Неведение.
     Он  склонился над истомленным,  и  улыбка заиграла на устах спящего,  и
душа его стала ясна, а сон крепок.
     И  потом ангел подошел к  хозяину,  сидевшему на  пороге,  но хозяин не
увидел ангела Неведения,  потому что  взоры его  были устремлены в  лес.  Он
сторожил сон своего гостя.
     Тогда ангел полетел дальше.
     И невдалеке встретил людей,  усталых,  измученных и разъяренных.  Пот и
злоба застилали их глаза,  и они не видели,  что перед ними ангел,  а только
спрашивали,- не видел ли он человека в цепях.
     И  ангел протянул с  ясной улыбкой руку к  дому,  где  видел человека в
цепях, и сказал: "Идите за мной,- он там".
     И  сам пошел впереди и  привел их к дому,  где беглец спал с улыбкой на
лице, потому что душа беглеца была ясна.
     И только хозяин заслышал шаги людей и увидел идущих, он быстро поднялся
и вошел в дом.
     И,  разбудив спавшего,  сказал ему:  "Брат, ты отдохнул. Уходи из моего
дома и спеши уйти подальше, потому что сюда приближается погоня..."
     Человек испугался и сказал:
     "Они убьют меня в лесу.  Я слишком долго спал у тебя. и потому не успею
уйти... Горе мне, я погиб".
     Но хозяин ответил:
     "Уходи скорее, а я займу их здесь. Отцы и деды завещали мне хранить сон
гостя, и еще никто не страдал от того, что спал в моем доме".
     Беглец поверил и пошел в лес, а хозяин взял оружие и стал на пороге.
     И люди погони, подойдя, увидели хозяина и сказали:
     "В твоем доме есть человек, которого мы ищем убить. Отдай нам его".
     Но хозяин отвечал:
     "Ваши отцы  и  деды  всегда гнали невинных,  а  мои  отцы  завещали мне
хранить сон гостя".
     Тогда люди обнажили мечи, а ангел стоял и не понимал ничего, потому что
имя его было Неведение.
     И  сталь скрестилась со сталью и  громко звенела и  визжала,  оспаривая
жизнь человека, который защищал жизнь другого...
     И долго сталь сверкала, скрежетала и звенела, пока, наконец, с коротким
шипением змеи не впилась в грудь защитника.  И он упал на порог своего дома,
обагренный кровью...
     Эта  кровь брызнула из  раны  и  попала на  белоснежную одежду ангела и
осталась на ней алым пятном.  А  слух ангела был поражен предсмертным стоном
человека, которого он погубил по неведению...
     Гонители же кинулись в дом и никого не нашли.  И, выйдя оттуда, сказали
хозяину:
     "Вот ты скрыл от нас истину и сам умираешь". А хозяин ответил:
     "Я  скрыл от вас истину,  но моя правда ясна перед богом,  потому что я
умираю,  защитив слабого, как делали мои отцы и деды. И свою кровь я завещаю
моим детям и детям вашим".
     И с этими словами он умер,  а ангел,  слышавший все слова,  не понял их
смысла, потому что его имя было Неведение...
     Но лишь только взгляд ангела упал на алую кровь,-  ее отблеск отразился
в его глазах, и они потеряли свою прежнюю ясность... Он поднял их на людей с
выражением жалобы и  испуга,  а затем,  в ужасе смерти,  поднялся к престолу
бога и  стал перед ним.  И  бог взглянул в  его глаза и  на его одежду-Ангел
стоял перед ним,  и в глазах его не было ясности, а было смущение, и боль, и
стыд,  потому что он был обагрен кровью.  И глаза ангела были мутны,  потому
что в  них не  было уже чистого неведения прежних времен,  но они не засияли
еще скорбным познанием.
     И бог омрачился, а ангел сказал с упреком:
     "О Адонаи,  Адонаи!.. Вот куда ты послал своего любимца... вот что люди
сделали со мною... на моем сердце теперь камень..."
     И бог, глядя на ангела, заплакал:
     "О люди,  люди! Род жестоковыйный и неисправимый,-что вы сделали с моим
любимцем! Исполнилась мера долготерпения моего, и я пролью на вас гибель..."
     И, обратившись к ангелу, спросил:
     "Как это случилось с тобою и где потерял ты свою прежнюю ясность?"
     Тогда ангел рассказал Адонаю все, что с ним было:
     "В лесу я видел человека в цепях и другого, сидевшего на пороге хижины.
Они говорили что-то о  гонениях и  о  защите,  но я  ничего не понял.  Потом
утомленный человек вошел в хижину,  а я полетел дальше...  Я хотел предстать
пред ними, но они меня не видели, потому что были заняты другим..."
     "Им  не  нужна была  твоя  ясность,-  сказал бог.-  Ранее ты  должен бы
предстать перед гонителями, а перед гонимым после".
     "Я не знал,-  сказал на это ангел.-  И  дальше я встретил других людей,
которых глаза застилали пот и вражда. Они спрашивали, не глядя на меня,- где
человек в цепях. Я улыбнулся им и указал хижину..."
     Бог поник головой и сказал:
     "Горе, великое горе!.. Ты сделал не то, что было нужно".
     А ангел рассказал до конца и воскликнул:
     "Ты сам послал меня на землю,  ты виновен в  том,  что случилось,  а не
я!..  Сними же тяжесть,  которая давит мне сердце,  сними с  моей одежды эти
отвратительные алые  пятна!..  Сделай,  предвечный,  чтобы я  не  знал,  как
прежде, чтобы в душе моей опять воцарилась ясность святого, неведения..."
     И ангел, рыдая, склонился перед престолом бога.
     Но бог ответил:
     "Не знаешь сам,  о  чем просишь.  Я не сделаю этого,  но сделаю другое:
вместо Неведения я дам тебе Скорбное Понимание".
     И бог рассказал ангелу, какая кровь обагрила его одежду, и сказал ему:
     "Я  заповедаю тебе носить эту  кровь,  как  святыню.  Это чистая кровь,
пролитая на защиту слабого.  И,  зная это,-  ты будешь скорбеть, а неведение
никогда к тебе не возвратится...
     Даже и  я  не  могу изгладить на  скрижалях времен то,  что  раз было в
прошедшем.  И неужели ты хочешь, чтобы назади осталось все то, что было, а в
твоем  сердце  царила  бы  ясная  радость?..  Того  ли  желаешь,  о  том  ли
просишь?.."
     И,  пока  бог  говорил,  в  глазах  ангела  исчезла  смущенная боль,  и
засветилось в  них скорбное знание,  и  он ужаснулся и  упал перед престолом
божиим и воскликнул:
     "Нет, всемогущий!.. Не хочу ясности неведения!..
     Оставь мне навсегда мою скорбь".
     И бог поднял ангела и сказал:
     "Ты  попрежнему будешь моим любимцем,  и  моя любовь станет к  тебе еще
больше...  Но  отныне имя  тебе будет уже не  Неведение...  Твое имя Великая
скорбь..."
     И ангел поднялся и поднял глаза на бога;  и бог опять с любовью смотрел
на эти глаза и видел в них... скорбь.
     И  ангел сказал:  "Теперь,  господи,  отпусти меня опять на землю...  Я
снесу священную кровь праведника детям его и детям убийц...  И пусть,  когда
они вырастут, ясность заменится в их глазах скорбью познания...
     И  тогда первые будут готовы встать на защиту слабых,  по обычаю своего
рода,  и  будут исполнять завещание отцов до  тех  пор,  пока дети гонителей
поймут всю скорбь, истекающую из завещания насильников".
     И, преклонясь перед престолом бога, ангел поднялся и, взмахнув крылами,
понесся к земле, а бог с любовью следил за тихим полетом Скорби...
     Пока Гамалиот говорил притчу, вечер одел землю своею синею ризой.
     И  земля утонула в  сумраке,  а в небе зажглись огни господни,  и опять
пламенный меч засиял в вышине, обращаясь к стороне Иудеи.
     И  сердца всех  смирились и  стихли,  а  в  души вступила благоговейная
робость перед  знамением воли  господней.  И  все  молчали,  прислушиваясь к
тишине ночи. Людям казалось, что они слышат грозный бег звезды в бесконечных
пространствах,- звезды, знаменующей неотвратимые события.
     А Гамалиот встал на ступенях своего дома,  поднял руки к синеве неба и,
весь озаренный отблеском небесных огней, воссылал мольбы к всевышнему:
     - О Адонаи, Адонаи!..
     Ты  посылаешь на  землю знамения,  но не открываешь их смысла.  В  этой
земле, на которую обращено лезвие меча твоего гнева,- ныне есть угнетатели и
угнетенные. Первым ли, или вторым грозишь ты этим знамением?..
     Да будет воля твоя, всевышний, но вот к тебе моя горячая молитва. Прими
ее ты,  восседающий в  горних и  мудрым оком видящий бесконечные времена.  В
тебе исполнение надежд, в тебе разрешение неведомых, в тебе примирение...
     И  если ты,  в бесконечной мудрости,  судил в наше время гибель правому
делу и еще раз дашь торжествовать насилию,  И если нам,  защитникам, суждено
погибнуть,  а  угнетатели воздвигнут алтари  торжества и  нечестия на  месте
твоих алтарей, Да будет!..
     Но исполни же просьбу обреченных, исполни нашу просьбу, всевышний!
     Пусть никогда не забудем мы, доколе живы, завета борьбы за правду.
     Пусть  никогда  не  скажем:  лучше  спасемся сами,  оставив без  защиты
слабейших.
     Пусть ни один наш удар не будет направлен против неповинного в насилии.
     Пусть никогда не  посягнем на  святость чужих алтарей,  помня поругание
своих.
     Пусть мысли наши сохраняют ясность,  дабы направлять стопы наши по пути
правды, а удары рук - на защиту, а не на утеснение.
     И  когда будут смежаться наши  очи  в  виду смерти,-  не  отыми у  нас,
Адонаи, веру в торжество правого дела на земле.
     Чтобы  мы  знали,  что  закон правды непреложен,  как  непреложен закон
природы:  вот ныне грозное знамение пламенеет в синеве неба, но оно пробежит
и исчезнет.  А кроткая луна, которая ныне мало заметна,- будет восходить над
землей в свое время от века и до века.
     Когда же  пробьет час  твоей воли  и  мы  погибнем,  пусть ангел скорби
осенит своим крылом наши могилы и  поведает о нас нашим детям и детям врагов
наших, чтобы и наша смерть служила правому делу.
     И я верю, о Адонаи, что на земле наступит твое царство!..
     Исчезнет насилие,  народы сойдутся на праздник братства,  и никогда уже
не потечет кровь человека от руки человека.
     Тогда  ангел  скорби,  радостно взмахнув своими  крылами,  поднимется к
небу, а на земле будет радость и мир.
     Пусть  тогда  люди  вспоминают о  нас,  несчастных,  в  жестокое  время
проливших свою кровь для дела защиты, а не для утеснения. Аминь!..

        1886


        ПРИМЕЧАНИЯ

     Рассказ написан в 1886 году и тогда же напечатан в "Северном вестнике",
No 10.  Он  полемически направлен против толстовской проповеди непротивления
злу насилием.  Спустя четыре года,  в  1890 году,  Короленко по поводу этого
рассказа обменялся письмами с  писателем А.  И.  Эртелем,  который увидал  в
"Сказании о  Флоре" (в притче Менахема об ангеле) проповедь того,  что "цель
оправдывает  средства".  В  своем  ответном  письме  11  февраля  189