)  --  здесь  вы  встречаетесь  с  настоящими
спорщиками! -- и тут-то вы оказываетесь как рыба на песке!  И  вам  оста„тся
только лаяться и ругаться.
   -- По-моему, до сих пор ты облаял меня больше, чем я тебя.
   Сологдин и Рубин,  как  сворож„нные  своими  вечными  разногласиями,  вс„
сидели у опустевшего имениннища. Абрамсон давно уш„л читать  "Монте-Кристо";
Кондраш„в-Иванов -- размышлять о величии Шекспира; Прянчиков убежал  листать
прошлогодний у кого-то "Огон„к"; Нержин  отправился  к  дворнику  Спиридону;
Потапов, исполняя до конца обязанности хозяйки дома,  помыл  посуду,  разн„с
тумбочки и л„г, накрывшись подушкой от света и шума. Многие в комнате спали,
другие  тихо  читали  или  переговаривались,  и  был  тот  час,  когда   уже
сомневаешься -- не пропустил ли дежурный  выключить  свет,  заменив  его  на
синий. А Сологдин и Рубин вс„ сидели на пустой постели Прянчикова в  закутке
у последней оставленной тумбочки.
   Однако тянуло к спору одного Сологдина: у него сегодня  был  день  побед,
они бурлили в н„м, не улегались.  Да  и  вообще  по  его  расписанию  всякий
воскресный вечер отводился забавам. А какая забава могла  быть  распотешней,
чем -- срамить и загонять в тупик защитника царствующего скудоумия!
   Для Рубина же спор сегодня был тягостен, нелеп. Не заверш„нная только что
работа была у него, а напротив  --  навалилась  новая  сверхтрудная  задача,
создание целой науки, за которую в одиночку приходилось приниматься завтра с
утра, а для этого уже с вечера беречь бы силы. Ещ„  звали  его  два  письма:
одно от жены, другое от любовницы. Когда же было и ответить, как не сегодня!
--  жене  дать  важные  советы  о  воспитании  детей,  любовнице  --  нежные
заверения. А ещ„ звали  Рубина  монголо-финский,  испано-арабский  и  другие
словари, Чапек, Хемингуэй, Лоуренс. И ещ„ сверх: то за комическим спектаклем
суда, то за мелкими подколками соседей, то за именинным обрядом целый  вечер
он не мог добраться  до  окончательной  разработки  одного  важного  проекта
общегражданского значения.
   Но тюремные законы спора хватко держали его. Ни в одном  споре  Рубин  не
должен был  быть  побежд„н,  ибо  представлял  тут,  на  шарашке,  передовую
идеологию. И вот, как связанный, он вынужденно  сидел  с  Сологдиным,  чтобы
втолковывать ему азбуку, доступную дошкольникам.
   Тише и мягче Сологдин увещевал:
   -- Настоящий спор, говорю  тебе  из  лагерного  опыта,  производится  как
поединок. По согласию выбираем посредника  --  хоть  Глеба  сейчас  позов„м.
Бер„м лист бумаги, делим его отвесной чертой пополам.  Наверху,  через  весь
лист, пишем содержание спора. Затем, каждый  на  своей  половине,  предельно
ясно и кратко, выражаем свою точку зрения на поставленный вопрос.  Чтобы  не
было  случайной  ошибки  в  подборе  слова  --  время  на  эту   запись   не
ограничивается.
   -- Ты из меня  дурака  делаешь,  --  полусонно  возразил  Рубин,  опуская
сморщенные веки. Лицо его над бородой выражало глубочайшую усталость. -- Что
ж мы, до утра будем спорить?
   -- Напротив! -- весело воскликнул Сологдин, блестя глазами. -- В  этом-то
и замечательность подлинного мужского спора! Пустые словопрения и сотрясения
воздуха могут тянуться неделями. А спор на бумаге иногда кончается в  десять
минут: сразу же становится очевидно, что противники или говорят о совершенно
разных вещах  или  ни  в  ч„м  не  расходятся.  Когда  же  выявляется  смысл
продолжать спор -- начинают поочер„дно записывать доводы на своих половинках
листа. Как в поединке: удар! --  ответ!  --  выстрел!  --  выстрел!  И  вот:
невозможность увиливать, отказываться от употребл„нных выражений,  подменять
слова словами -- приводит к тому,  что  в  две-три  записи  явно  проступает
победа одного и поражение другого.
   -- И время -- не ограничивается?
   -- Для о держания истины -- нет!
   -- А ещ„ на эспадронах мы драться не будем?
   Воспламен„нное лицо Сологдина омрачилось:
   -- Вот так я и знал. Ты первый наскакиваешь на меня...
   -- По-моему, ты первый!..
   -- ... да„шь мне всякие клички,  у  тебя  их  в  сумке  много:  мракобес!
попятник! -- (он  избегал  иноземного  непонятного  слова  "реакционер")  --
увенчанный прислужник -- (значило: "дипломированный лакей") -- поповщины!  У
вас набралось бранных слов больше, чем научных определений. Когда же я  беру
тебя за жабры и предлагаю честно спорить, -- у тебя нет времени, нет  охоты,
ты устал! Однако, у вас нашлось время и охота перепотрошить целую страну!
   -- Уже полмира! -- вежливо поправил Рубин. -- Для дела у нас всегда  есть
время и силы. А -- болтать языком? О ч„м нам с тобой?  Уже  между  нами  вс„
сказано.
   -- О ч„м? Предоставляю выбор  тебе!  --  галантным  широким  жестом  (род
оружия! место дуэли!) ответил Сологдин.
   -- Так я выбираю: ни о ч„м!
   -- Это не по правилам!
   Рубин затеребил отструек ч„рной бороды:
   -- По каким таким правилам? Что ещ„ за правила? Что за инквизиция?  Пойми
ты: чтобы плодотворно спорить, надо же иметь хоть какую-то общую  основу,  в
каких-то основных чертах вс„ же иметь согласие...
   -- Вот, вот! я ж и говорю: чтоб оба признавали  прибавочную  стоимость  и
владычество рабочих!  --  (Так  на  Языке  Предельной  Ясности  обозначалась
"диктатура пролетариата".)  --  И  спорили  бы  только  о  том,  написал  ли
закорючку Маркс натощак или Энгельс после обеда.
   Нет, невозможно было избавиться от этого издевателя! Рубин вскипел:
   -- Да пойми ты, пойми ты, что --  глупо!  Ты  и  я  --  о  ч„м  мы  можем
говорить? Ведь куда ни копни, за что ни возьмись --  мы  с  тобой  с  разных
планет. Ведь для тебя например дуэли и  сейчас  ещ„  лучший  способ  решения
обид!
   -- А попробуй доказать обратное! -- откинулся Сологдин, сияя. -- Если  бы
были дуэли -- кто бы решился клеветать? Кто бы  решился  отталкивать  слабых
локтями?
   -- Да твои ж драчуны! Лыцари!.. Для тебя вообще мрак Средних веков, тупое
надменное рыцарство, крестовые походы -- это зенит истории!
   -- Это -- вершина человеческого Духа! -- выпрямляясь, подтвердил Сологдин
и помавал над головою  пальцем.  --  Это  великолепное  торжество  духа  над
плотью! Это с мечом в руках неудержимое стремление к святыням!
   -- И вьюки награбленного добра? Ты -- докучный гидальго!
   -- А ты --  библейский  фанатик!..  то  есть,  [одержимец!  -]  парировал
Сологдин.
   --  Ведь  для  тебя  Белинский  ли,  Чернышевский  ли,  все  наши  лучшие
просветители -- недоучившиеся поповичи?!
   -- Долгополые семинаристы! -- ликуя, добавил Сологдин.
   -- Ведь для тебя не говорю уже -- наша, но  даже  Французская  революция,
через  сто  пятьдесят  лет  после  не„  --  тупой  бунт  черни,   наваждение
дьявольских инстинктов, истребление нации -- не так ли?
   --  Разумеется!!  И  попробуй  доказать  обратное!  Вс„  величие  Франции
кончается восемнадцатым веком! А что было после бунта?  Пяток  заблудившихся
великих людей? Полное вырождение нации! Чехарда правительств на потеху всему
миру! Бессилие! безволие! ничтожество!! прах!!!
   Сологдин демонически захохотал.
   -- Дикарь! пещерный житель! -- возмущался Рубин.
   -- И никогда уже Франция не поднимется! Разве только  с  помощью  римской
церкви!
   -- И вот  ещ„:  для  тебя  Реформация  --  не  естественное  освобождение
человеческого разума от церковных вериг, а...
   --  Безумное  ослепление!   лютеранское   сатанинство!   Подрыв   Европы!
Самоуничтожение европейцев! Хуже двух мировых войн!
   -- Ну вот... ну вот!.. Вот-вот!.. -- вставлял Рубин.
   -- Ты же -- ископаемое! ихтиозавр! О ч„м нам с тобой спорить?  Ты  видишь
сам, что запутался. Не лучше ли нам разойтись мирно?
   Сологдин заметил движение Рубина встать и уйти. Этого никак  нельзя  было
допустить! -- забава уходила, забава ещ„  не  состоялась.  Сологдин  тут  же
обуздался и неузнаваемо помягчел:
   --  Прости,  Л„вушка,  я  погорячился.  Конечно,  час  поздний,  и  я  не
настаиваю, чтоб мы брали из главных вопросов. Но давай проверим самый  при„м
спора-поединка на каком-нибудь л„гком изящном предмете. Я дам тебе на  выбор
несколько [титлов] (это значило -- [тем)]. Хочешь  спорить  из  словесности?
Это -- область твоя, не моя.
   -- Да ну тебя...
   Как  раз  было  время  сейчас  уйти,  не  подвергаясь  бесславию.   Рубин
приподнялся, но Сологдин предупредительно шевельнулся:
   -- Хорошо! Титл нравственный: о значении гордости в жизни человека!
   Рубин скучающе пожевал:
   -- Неужели мы гимназистки?
   И -- поднялся между кроватями.
   -- Хорошо, такой титл... -- схватил его за руку Сологдин.
   -- Да пош„л ты... -- отмахнулся Рубин, смеясь. -- У тебя же вс„ в  голове
перев„рнуто! На всей Земле ты один остался, кто ещ„ не призна„т тр„х законов
диалектики. А из них вытекает -- вс„!
   Сологдин светлой розовой ладонью отв„л это обвинение:
   -- Почему не признаю? Уже признаю.
   -- Ка-ак? Ты -- признал диалектику?  --  Рубин  засюсюкал  трубочкой:  --
Цыпочка! Дай я тебя поцелую! Признал?
   -- Я не только е„ признал -- я над ней [думал]! Я два  месяца  думал  над
ней по утрам! А ты -- не думал!
   -- Даже думал? Ты умнеешь с каждым дн„м! Но тогда о ч„м же нам спорить?
   -- Как?! -- возмутился Сологдин. -- Опять не о чем? Нет общей  основы  --
не о чем спорить, есть общая основа -- не о  чем  спорить!  Нет  уж,  теперь
изволь спорить!
   -- Да что за насилие? О ч„м спорить?
   Сологдин вслед за Рубиным тоже встал и размахивал руками:
   -- Изволь! Я принимаю бой на самых невыгодных для меня условиях.  Я  буду
бить вас оружием, вырванным из ваших же грязных лап! О  том  будем  спорить,
что [вы] сами тр„х ваших законов не понимаете! Пляшете, как  людоеды  вокруг
костра, а что такое огонь -- не понимаете. Могу тебя на этих законах  ловить
и ловить!
   -- Ну, поймай! -- не мог не выкрикнуть Рубин, злясь  на  себя,  но  опять
погрязая.
   -- Пожалуйста. -- Сологдин сел. -- Присаживайся.
   Рубин остался на ногах.
   -- Ну, с чего б нам полегче? --  смаковал  Сологдин.  --  Законы  эти  --
указывают нам [направление] развития? Или нет?
   -- Направление?
   -- Да! Куда будет развиваться... э-э... -- он поперхнулся -- ...процесс?
   -- Конечно.
   -- И в ч„м ты это видишь? Где именно? -- холодно допрашивал Сологдин.
   -- Ну, в самих законах. Они отражают нам движение.
   Рубин тоже сел. Они стали говорить тихо, по-деловому.
   -- Какой же именно закон да„т направление?
   -- Ну, не первый, конечно... Второй. Пожалуй, третий.
   -- У-гм. Третий -- да„т? И как же его определить?
   -- Что?
   -- Направление, что! Рубин нахмурился:
   -- Слушай, а зачем вообще эта схоластика?
   -- Это -- схоластика? Ты не знаком с точными науками. Если закон не  да„т
нам числовых соотношений, да мы ещ„ не знаем и направления развития  --  так
мы вообще ни черта не знаем. Хорошо. Давай с  другой  стороны.  Ты  легко  и
часто повторяешь: "отрицание отрицания".  Но  что  ты  понимаешь  под  этими
словами? Например, можешь ты ответить: отрицание отрицания -- всегда  бывает
в ходе развития или не всегда?
   Рубин на мгновение задумался. Вопрос был неожидан,  он  не  ставился  так
обычно. Но, как принято в спорах, не давая внешне понять  заминки,  поспешил
ответить:
   -- В основном -- да... Большей частью.
   -- Во-от!! -- удовлетвор„нно взревел Сологдин. -- У вас целый  жаргон  --
"в основном", "большей частью"! Вы разработали тысячи таких  словечек,  чтоб
не говорить прямо. Вам скажи "отрицание отрицания"  --  и  в  голове  у  вас
отпечатано: зерно -- из него стебель --  из  него  десять  з„рен.  Оскомина!
Надоело! Отвечай прямо: [когда] "отрицание отрицания" бывает, а когда --  не
бывает? Когда его нужно ожидать, а когда оно невозможно?
   У Рубина следа не осталось его вялости, он подсобрался сам и собирал свои
уже разбредшиеся мысли на этот никому не нужный, но вс„ равно важный спор.
   -- Ну, какое это имеет практическое значение -- "когда бывает", "когда не
бывает"?!
   -- Нич-чего себе! Какое [деловое] значение имеет один  из  тр„х  основных
законов, из которых вы вс„ выводите! Ну, как с вами разговаривать?!
   -- Ты ставишь телегу впереди лошади! -- возмутился Рубин.
   -- Опять жаргон! жаргон! То есть, [феня..].
   -- Телегу впереди лошади! -- настаивал Рубин. -- А мы, марксисты, считали
бы позором выводить конкретный анализ явлений из готовых законов диалектики.
И поэтому нам совсем не надо знать, "когда бывает", "когда не бывает"...
   -- А я вот тебе сейчас отвечу! Но ты сразу скажешь, что ты это знал,  что
это понятно, само собой разумеется...
   Так слушай: если получение прежнего качества вещи [возможно] движением  в
обратном направлении, то отрицания отрицания не бывает! Например, если гайка
туго зав„рнута и надо е„ отвернуть --  отворачивай.  Тут  обратный  процесс,
переход количества в качество, и  никакого  отрицания  отрицания!  Если  же,
двигаясь в обратном направлении, воспроизвести прежнее качество  невозможно,
то развитие может пройти через отрицание, но и  то:  если  в  н„м  допустимы
повторения. То есть: необратимые изменения будут отрицаниями лишь  там,  где
возможно отрицание самих отрицаний!
   -- Иван -- человек, не Иван -- не человек, -- пробормотал  Рубин,  --  ты
как на параллельных брусьях...
   -- С гайкой. Если, заворачивая е„, ты сорвал резьбу, то отворачивая,  уже
не верн„шь ей прежнего качества -- целой резьбы. Воспроизвести это  качество
теперь  можно  только  так:  бросить  гайку  в  переплав,  потом   прокатать
шестигранный пруток, потом проточить и наконец нарезать новую гайку.
   -- Слушай, Митяй, -- миролюбиво остановил его  Рубин,  --  ну  нельзя  же
серь„зно излагать диалектику на гайке.
   -- Почему нельзя? Чем гайка хуже зерна?  Без  гайки  ни  одна  машина  не
держится.  Так  вот,  каждое  из  перечисленных  состояний  необратимо,  оно
отрицает предыдущее, а новая  гайка  по  отношению  к  старой,  испорченной,
явится  отрицанием  отрицания.  Просто?  --  И  он   вскинул   подстриженную
французскую бородку.
   -- Постой! -- усмотрел Рубин. -- В ч„м же ты меня  опроверг?  У  тебя  же
самого и получилось, что третий закон да„т направление развития.
   С рукой у груди Сологдин поклонился:
   -- Если бы тебе, Л„вчик, не была свойственна быстрота соображения,  я  бы
вряд ли имел честь с тобой беседовать! Да, да„т! Но то, что  закон  да„т  --
надо научиться брать! Вы -- умеете? Не молиться закону -- а работать с  ним?
Вот ты вывел, что он направление да„т. Но  ответим:  всегда  ли?  В  неживой
природе? в живой? в обществе? А?
   -- Ну, что ж, -- раздумчиво сказал Рубин. -- Может быть во  вс„м  этом  и
есть какое-то рациональное зерно. Но вообще-то -- словоблудие-с,  милостивый
государь.
   -- Словоблуды -- вы! -- с новой запальчивостью отсек дланью Сологдин.  --
Три закона! Три ваших закона! -- он как мечом размахивал в толпе сарацин. --
А вы ни одного не понимаете, хотя вс„ из них выводите!..
   -- Да говорят тебе: не выводим!
   -- Из законов -- не выводите? -- изумился Сологдин, остановился в рубке.
   -- Нет!
   -- Так что они у вас -- пришей кобыле хвост? А откуда вы тогда взяли -- в
какую сторону будет развиваться общество?
   -- Слу-шай! -- Рубин стал вдалбливать нараспев. -- Ты -- дуба  кусок  или
человек? Все вопросы решаются  нами  из  конкретного  анализа  ма-те-ри-ала,
разумеешь? Любой общественный вопрос -- из анализа классовой обстановки.
   -- Так что они вам? --  разорялся  Сологдин,  не  сообразуясь  с  тишиной
комнаты, -- три закона? -- вообще не нужны?!
   -- Почему, очень нужны, -- оговорил Рубин.
   -- А зачем?! Если из них ничего не выводится?  Если  даже  и  направления
развития из них получать не надо, это словоблудие? Если требуется только как
попугаю повторять "отрицание отрицания" -- так на ч„рта они нужны?..
   ... Потапов, который тщетно пытался  укрыться  под  подушкой  от  их  вс„
возрастающего шума, наконец сердито сорвал подушку с уха  и  приподнялся  на
постели:
   -- Слушайте, друзья! Самим не спится -- уважайте сон других,  если  уж...
-- и он показал пальцем вверх наискосок, где лежал Руська, -- если не можете
найти более подходящего места.
   И рассерженность Потапова, любящего размеренный распорядок, и устоявшаяся
тишина всей полукруглой комнаты, которая стала им теперь особенно слышна,  и
окружение  стукачами  (впрочем,  Рубин  свои   убеждения   мог   выкрикивать
безбоязненно) -- заставили бы очнуться всяких трезвых людей.
   Эти же двое очнулись лишь чуть-чуть. Их долгий -- не первый и не  десятый
-- спор только начинался. Они поняли, что нужно  выйти  из  комнаты,  но  не
могли уже ни смолкнуть, ни расцепиться. Они уходили, по дороге меча  друг  в
друга словами, пока дверь коридора не поглотила их.
   И почти сразу после их ухода белый свет погас, заж„гся ночной синий.
   Руська Доронин, чь„ ухо бодрствовало ближе всех к их спору, был,  однако,
далее  всех  от  того,  чтобы  собирать  на  них   "материал".   Он   слышал
недосказанный нам„к Потапова, понял  его,  хотя  и  не  видел  устремл„нного
пальца -- и испытал прилив нерешимой обиды, вызываемой у нас упр„ками людей,
чь„ мнение мы уважаем.
   Когда он затевал  эту  острую  двойную  игру  с  оперативниками,  он  вс„
предвидел, он  пров„л  бдительность  врагов,  был  теперь  накануне  зримого
торжества со [ста сорока семью] рублями, --  но  он  был  беззащитен  против
подозрения друзей! Его одинокий замысел, именно  из-за  того,  что  был  так
необычен и таен, -- предавался презрению и позору.  Его  удивляло,  как  эти
зрелые, толковые, опытные люди  не  имели  достаточной  широты  души,  чтобы
понять его, поверить, что он -- не предатель.
   И, как  всегда  бывает,  когда  мы  теряем  расположение  людей,  --  нам
становится втройне дорог тот, кто продолжает нас любить.
   А если это -- ещ„ и женщина?..
   Клара!.. Она пойм„т! Он завтра же откроется ей в своей авантюре -- и  она
пойм„т.
   И безо всякой надежды, да и безо всякого желания уснуть, он  извивался  в
своей распал„нной постели, то вспоминая пытливые кларины глаза, то вс„ более
уверенно нащупывая план побега под проволоку овражком до шоссе, а там  сразу
автобусом в центр города.
   А дальше там поможет Клара.
   В семимиллионной Москве человека найти трудней, чем  во  вс„м  обнаж„нном
Воркутинском крае. В Москве-то и убегать!..
 
   Дружбу  Нержина  с  дворником  Спиридоном  Рубин  и  Сологдин  благодушно
называли "хождением в народ" и поисками той самой великой сермяжной  правды,
которую ещ„ до Нержина тщетно искали Гоголь, Некрасов, Герцен,  славянофилы,
народники,  Достоевский,  Лев  Толстой  и,  наконец,  оболганный  Васисуалий
Лоханкин.
   Сами же Рубин и Сологдин не искали этой сермяжной  правды,  ибо  обладали
Абсолютной прозрачной истиной.
   Рубин хорошо знал, что понятие "народ"  есть  понятие  вымышленное,  есть
неправомерное обобщение, что всякий народ раздел„н на классы, и даже  классы
меняются со временем. Искать высшее понимание жизни  в  классе  крестьянства
было  занятием  убогим,  бесплодным,  ибо  только   пролетариат   до   конца
последователен и  революционен,  ему  принадлежит  будущее,  и  лишь  в  его
коллективизме и бескорыстии можно почерпнуть высшее понимание жизни.
   Не менее хорошо знал и Сологдин,  что  "народ"  есть  безразличное  тесто
истории, из которого  лепятся  грубые,  толстые,  но  необходимые  ноги  для
Колосса Духа. "Народ" -- это общее обозначение  совокупности  серых,  грубых
существ, беспросветно тянущих упряжку, в которую они впряжены рождением и из
которой их освобождает только смерть.  Лишь  одинокие  яркие  личности,  как
звенящие зв„зды разбросанные на т„мном  небе  бытия,  несут  в  себе  высшее
понимание.
   И оба знали, что Нержин переболеет, повзрослеет, одумается.
   И, действительно, Нержин перебывал и пропутался уже во многих крайностях.
   Изнылая от боли за [страдающего брата], русская литература прошлого  века
создала в н„м, как во всех своих первочитателях, -- в серебряно