-- плотник  и  штукатур.  Это
разнеслось, и зэки между собой потешались над  духовным  пастырем  и  хотели
писать  письмо  жене  Шикина,  да  не  знали  адреса.  Вместо  того  донесли
начальству.
   Но свалить оперуполномоченного им  не  удалось.  Генерал-майор  Осколупов
выговаривал тогда Шикину не за сношения  с  секретаршей  (это  была  область
моральных принципов секретарши) и не  за  то,  что  сношения  происходили  в
рабочее время (ибо день у майора Шикина был ненормированный), а лишь за  то,
что узнали заключ„нные.
   В понедельник двадцать шестого  декабря  майор  Шикин  приш„л  на  работу
немногим позже девяти часов утра, хотя если б он приш„л и к обеду -- никто б
ему не мог сделать замечания.
   На третьем этаже против кабинета Яконова  было  в  стене  углубление  или
тамбур, никогда не освещаемый электрической лампочкой, и из тамбура вели две
двери -- одна в кабинет Шикина, другая -- в партком. Обе двери были обтянуты
ч„рной кожей и не имели надписей. Такое соседство дверей  в  т„мном  тамбуре
было весьма удобно для Шикина: со стороны нельзя было доследить, куда именно
заныривали люди.
   Сегодня, подходя к  кабинету,  Шикин  встретился  с  секретар„м  парткома
Степановым,  больным  худым  человеком  в   свинцово-поблескивающих   очках.
Обменялись рукопожатием. Степанов тихо предложил:
   -- Товарищ Шикин! -- Он никого не называл по имени-отчеству.  --  Заходи,
шаров погоняем!
   Приглашение относилось  к  парткомовскому  настольному  биллиарду.  Шикин
иногда-таки заходил погонять шары, но сегодня много важных дел ждало его,  и
он с достоинством покачал своею серебрящейся головой.
   Степанов вздохнул и пош„л гонять шары сам с собой.
   Войдя в кабинет, Шикин аккуратно положил портфель на  стол.  (Все  бумаги
Шикина были  секретные  и  совсекретные,  держались  в  сейфе  и  никуда  не
выносились, - но ходить без портфеля не воздействовало на  умы.  Поэтому  он
носил в портфеле домой читать "Огон„к",  "Крокодил"  и  "Вокруг  света",  на
которые самому подписываться обошлось бы  в  копеечку.)  Затем  прош„лся  по
коврику, постоял у окна -- и назад к двери. Мысли будто ждали его,  притаясь
тут, в кабинете, за сейфом, за шкафом, за диваном  --  и  теперь  все  разом
обступили и требовали к себе внимания.
   Д'ел было!.. Дел было!..
   Он раст„р ладонями свой короткий  седеющий  „жик.  Во-первых,  надо  было
проверить  важное  начинание,  обдуманное  им  в  течении  многих   месяцев,
утвержд„нное недавно  Яконовым,  принятое  к  руководству,  разъясн„нное  по
лабораториям, но ещ„ не налаженное. Это был новый порядок ведения  секретных
журналов. Пытливо анализируя постановку бдительности  в  институте  Марфино,
майор Шикин  установил,  и  очень  гордился  этим,  что  по  сути  настоящей
секретности вс„ ещ„ нет! Правда, в каждой комнате стоят несгораемые стальные
шкафы  в  рост  человека  в  количестве  пятидесяти  штук   привезенные   от
растрофеенной фирмы Лоренц; правда, все документы секретные, полусекретные и
лежавшие около секретных запираются в присутствии специальных дежурных в эти
шкафы на обеденный перерыв, на ужинный перерыв и  на  ночь.  Но  трагическое
упущение состоит в том, что запираются только  законченные  и  незаконченные
работы. Однако, в стальные шкафы вс„  ещ„  не  запираются  проблески  мысли,
первые догадки, неясные предположения -- именно то, из чего рождаются работы
будущего года, то есть, самые перспективные. Ловкому шпиону,  разбирающемуся
в технике, достаточно проникнуть  через  колючую  проволоку  в  зону,  найти
где-нибудь в мусорном ящике клочок промокательной бумаги  с  таким  чертежом
или схемой, потом выйти из зоны -- и уже американской разведкой  перехвачено
направление нашей  работы.  Будучи  человеком  добросовестным,  майор  Шикин
однажды  заставил  дворника  Егорова  в  сво„м  присутствии  разобрать  весь
мусорный ящик во дворе. При этом нашлись две промоклых, см„рзшихся со снегом
и с золой бумажки, на которых явно были когда-то начерчены схемы.  Шикин  не
побрезговал взять эту дрянь за  уголки  и  принести  на  стол  к  полковнику
Яконову. И Яконову некуда было деваться! Так был  принят  проект  Шикина  об
учреждении индивидуальных именных  секретных  журналов.  Подходящие  журналы
были немедленно приобретены на писчебумажных складах МГБ: они  содержали  по
двести  больших  страниц  каждый,   были   пронумерованы,   прошнурованы   и
просургучены. Журналы предполагалось теперь раздать всем, кроме слесарей, то
карей и дворника. Вменялось в обязанность не писать ни на ч„м, кроме как  на
страницах своего журнала. Помимо упразднения гибельных черновиков здесь было
ещ„ второе важное начинание:  осуществлялся  контроль  за  мыслью!  Так  как
каждый день в журнале должна проставляться дата, то теперь майор  Шикин  мог
проверить любого заключ„нного: много ли он думал в среду  и  сколько  нового
придумал в пятницу. Двести пятьдесят таких  журналов  будут  ещ„  двумястами
пятьюдесятью Шикиными, неотступно висящими над  головой  каждого  арестанта.
Арестанты всегда хитры и ленивы, они всегда стараются не работать, если  это
возможно. Рабочего проверяют по его продукции.  А  вот  проверить  инженера,
проверить уч„ного -- в этом и  состояло  изобретение  майора  Шикина!  (Увы,
оперчекистам не дают сталинских  премий.)  Сегодня  как  раз  и  требовалось
проконтролировать, розданы ли журналы на руки и начато ли их заполнение.
   Другая сегодняшняя забота Шикина была -- укомплектовать до  конца  список
заключ„нных на  этап,  намечаемый  тюремным  управлением  на  этих  днях,  и
уточнить, когда же именно обещают транспорт.
   Ещ„ владело Шикиным грандиозно начатое им, но пока  плохо  продвигавшееся
"Дело  о  поломке  токарного  станка",   --   когда   десятеро   заключ„нных
перетаскивали станок из  3-й  лаборатории  в  мехмастерские,  и  станок  дал
трещину в станине. За неделю следствия уже  было  исписано  до  восьмидесяти
страниц протоколов, но истина никак не выяснялась: арестанты попались все не
новички.
   Ещ„ нужно было произвести следствие по поводу того, откуда взялась  книга
Диккенса, о которой Доронин дон„с, что е„ читали в  полукруглой  комнате,  в
частности Абрамсон. Вызывать на допрос самого Абрамсона, повторника, было бы
потерей времени. Значит, надо было вызывать вольных из его окружения и сразу
пугануть их, что вс„ раскрыто, что он признался.
   Так много было сегодня у Шикина дел! (И ведь он ещ„ не знал,  что  нового
ему расскажут осведомители! Он не знал, что  ему  предстояло  разбираться  в
глумлении над правосудием в форме спектакля "Суд над князем Игорем"!)  Шикин
в отчаянии  раст„р  себе  виски  и  лоб,  чтобы  вс„  это  множество  мыслей
как-нибудь уложилось, осело.
   Колеблясь с чего начать, Шикин решил выйти  в  массы,  то  есть  пройтись
немного по коридору в надежде встретить какого-нибудь осведомителя,  который
движением бровей даст понять, что у него донесение срочное, не  ждущее  явки
по графику.
   Но едва он вышел к столу дежурного, как услышал разговор того по телефону
о какой-то новой группе.
   Как? Возможна ли такая стремительность? За воскресенье,  пока  Шикина  не
было, на объекте образовалась новая группа?
   Дежурный рассказал.
   Удар был крепок! -- приезжал замминистра, приезжали генералы -- а  Шикина
на объекте не было! Досада овладела майором. Дать замминистра повод  думать,
что Шикин не терзается о бдительности! И не  предупредить,  не  отсоветовать
вовремя: нельзя же включать в столь ответственную  группу  этого  проклятого
Рубина -- двурушника, человека насквозь фальшивого: клян„тся,  что  верит  в
победу  коммунизма  --  и  отказывается   стать   осведомителем!   Ещ„   эту
демонстративную бороду носит, мерзавец! Сбрить!
   Спеша медленно, делая ножками в мальчиковых  ботинках  осторожные  шажки,
крупноголовый Шикин направился к комнате 21.
   Была, впрочем, управа и на Рубина: на днях он подал очередное прошение  в
Верховный Суд о пересмотре дела. От Шикина зависело -- сопроводить  прошение
похвальной характеристикой или гнусно-отрицательной (как прошлые разы).
   Дверь № 21 была  сплошная,  без  стеклянных  шибок.  Майор  толкнул,  она
оказалась запертой. Он постучал.  Не  было  слышно  шагов,  но  дверь  вдруг
приоткрылась. В е„ растворе стоял Смолосидов с недобрым ч„рным  чубом.  Видя
Шикина, он не пошевельнулся и не раскрыл дверь шире.
   -- Здравствуйте, -- неопредел„нно сказал Шикин,  не  привыкший  к  такому
при„му. Смолосидов был ещ„ более оперчекист, чем сам Шикин.
   Ч„рный Смолосидов с чуть отведенными кривыми  руками  стоял  пригнувшись,
как бокс„р. И молчал.
   -- Я... Мне.. -- растерялся Шикин. -- Пустите, мне нужно познакомиться  с
вашей группой.
   Смолосидов отступил на полшага, и, продолжая загораживать собою  комнату,
поманил Шикина. Шикин втиснулся в узкий  раствор  двери  и  оглянулся  вслед
пальцу  Смолосидова.  На  второй  половинке  двери  изнутри  была  приколота
бумажка:
 
   "Список лиц, допущенных в комнату 21.
   1. Зам. министра МГБ -- Селивановский
   2. Нач. Отдела -- генерал-майор Бульбанюк
   3. Нач. Отдела -- генерал-майор Осколупов
   4. Нач. группы -- инженер-майор Ройтман
   5. Лейтенант Смолосидов
   6. Заключ„нный Рубин
   Утвердил министр Госбезопасности
   Абакумов"
 
   Шикин в благоговейном трепете отступил в коридор.
   -- Мне бы.. Рубина вызвать... -- ш„потом сказал он.
   -- Нельзя! -- так же ш„потом отклонил Смолосидов. И запер дверь.
 
   Утром на свежем воздухе, коля дрова,  Сологдин  проверял  в  себе  ночное
решение.  Бывает,  что  мысли,  безусловные  ночью  в  полусне,  оказываются
несостоятельными при свете утра.
   Он не запомнил ни одного полена, ни одного удара - он думал.
   Но недоспоренный спор мешал ему размышлять с ясностью. Вс„ новые и  новые
хл„сткие доводы, вчера не высказанные Льву, сейчас с опозданием приходили  в
голову.
   Главная же осталась досада  и  горечь  от  вчерашнего  нелепого  поворота
спора, что Рубин как бы получал право быть судь„ю в поступках  Сологдина  --
именно в  том  решении,  которое  сегодня  предстояло  принять.  Можно  было
вычеркнуть Л„вку Рубина  из  скрижали  друзей,  но  нельзя  было  вычеркнуть
брошенный вызов. Он оставался и язвил. Он отнимал у Сологдина право  на  его
изобретение.
   А вообще спор был очень  полезен,  как  всякая  борьба.  Похвала  --  это
выпускной клапан, она сбрасывает наше внутреннее давление, и  потому  всегда
нам вредна. Напротив, брань, даже самая  несправедливая  --  это  вс„  топка
нашему котлу, это очень нужно.
   Конечно, всему цветущему хочется жить. Дмитрий Сологдин,  с  незаурядными
способностями ума и тела, имел право на свою жатву, на свой отстой  молочных
благ.
   Но он сам вчера сказал: к высокой цели ведут только высокие средства.
   Тюремное объявление за чаем Сологдин принял со светящейся  усмешкой.  Вот
ещ„ одно доказательство его предвидения. Он сам прервал переписку вовремя, и
жена не будет метаться в неизвестности.
   А вообще крепчание тюремного режима лишний  раз  предупреждало,  что  вся
обстановка будет суроветь, и выхода из тюрьмы в виде так называемого  "конца
срока" -- не будет.
   Только если кто получит досрочку.
   Или изобретение и досрочка, или -- не жить никогда.
   В девять часов Сологдин одним из первых  прош„л  в  толпе  арестантов  на
лестницу и поднялся в конструкторское бюро  бравый,  налитый  молодостью,  с
завивом белокурой бородки ("вот ид„т граф Сологдин").
   Его победно-сверкающие глаза встретили втягивающий взгляд Ларисы.
   Как она рвалась к нему всю ночь! Как она радовалась  сейчас  иметь  право
сидеть возле и любоваться им! Может быть, переброситься записочкой.
   Но не таков был момент. Сологдин скрыл глаза в любезном поклоне и тут  же
дал Еминой работу: надо сходить в  мехмастерские  и  уточнить,  сколько  уже
выточено креп„жных болтиков по заказу 114.  При  этом  он  очень  просил  е„
поспешить.
   Лариса в тревоге и недоумении смотрела на него. Ушла.
   Серое утро давало так мало света, что горели верхние лампы и зажигались у
кульманов.
   Сологдин отколол со своего кульмана покрывающий грязный  лист  --  и  ему
открылся главный узел шифратора.
   Два года жизни ушло у него на эту работу. Два  года  строгого  распорядка
ума. Два года лучших утренних часов --  потому  что  среди  дня  человек  не
созда„т великого.
   А выходит -- вс„ ни к чему?
   Вот обнажающая плоскость: можно  ли  любить  столь  дурную  страну?  Этот
обезбожевший  народ,  наделавший  столько  преступлений,  и   безо   всякого
раскаяния -- этот народ рабов достоин  ли  жертв,  светлых  голов,  анонимно
ложащихся под топор? Ещ„ сто и ещ„ двести лет этот народ будет доволен своим
корытом -- для кого же жертвовать факелом мысли?
   Не важней ли сохранить факел? Позже нанес„шь удар сильней.
   Он стоял и впитывал сво„ творение.
   У него осталось несколько  часов  или  минут,  чтобы  безошибочно  решить
задачу всей жизни.
   Он открепил главный лист. Лист издал полоскающий звук, как парус фрегата.
   Одна из черт„жниц, как заведено было у  них  по  понедельникам,  обходила
конструкторов и спрашивала старые ненужные листы на  уничтожение.  Листы  не
полагалось рвать и бросать в урны, а составлялся  акт  и  они  сжигались  во
дворе.
   (Вообще это было упущение майора Шикина: так доверять огню. Отчего они не
создали наряду с  конструкторским  бюро  ещ„  оперконструкторского,  которое
сидело и разбирало бы все чертежи, уничтожаемые первым бюро?)
   Сологдин взял жирный мягкий карандаш, несколько раз небрежно  перечеркнул
свой узел и напачкал по нему.
   Потом отколол, надорвал его с одной стороны, положил на него  покрывающий
грязный, подсунул снизу ещ„ один ненужный, вс„  вместе  скрутил  и  протянул
черт„жнице:
   -- Три листа, пожалуйста.
   Потом он сидел, открыв для чернухи справочник и поглядывал, что  делается
с  его  листом  дальше.  Сологдин  следил,  не  подойд„т  ли  кто-нибудь  из
конструкторов просмотреть листы.
   Но тут объявили совещание. Все стягивались и садились.
   Подполковник, начальник бюро, не поднимаясь со стула и не очень  напирая,
стал  говорить  о  выполнении  планов,  о  новых  планах   и   о   встречных
социалистических обязательствах. Он вставил в план, но сам не верил,  что  к
концу будущего года удастся дать технический проект абсолютного шифратора --
и теперь обговаривал это вс„ так, чтоб оставить своим конструкторам запасные
лазейки к отступлению.
   Сологдин сидел в заднем ряду и ясным взглядом смотрел мимо голов в стену.
Кожа лица его была гладка, свежа, нельзя было предположить, чтоб он сейчас о
ч„м-то думал или был озабочен, а скорее пользовался совещанием  как  случаем
передохнуть.
   Но, напротив, -- он напряж„ннейше думал.  Как  в  оптических  устройствах
кружатся  многогранники  зеркал,  попеременно  разными  гранями  принимая  и
отражая лучи, так и  в  н„м,  на  осях  непересекающихся  и  непараллельных,
кружились и сыпали брызгами мысли.
   И вдруг самое простое, простое из простых влетело камешком подозрение: да
не следят ли за ним с позавчерашнего дня, с тех пор, как Антон повидал  этот
лист? Девушки только за дверь вынесут -- и там у них сейчас же  отнимут  его
шифратор.
   Он стал вертеться, как подколотый. Он еле дождался конца совещания  --  и
быстро подош„л к черт„жницам. Они уже писали акт.
   -- Я один лист по ошибке вам дал... Простите... Вот этот. Вот этот.
   Он пон„с его к себе. Ничкой кверху положил на стол. Огляделся. Ларисы  не
было, никто не видел. Большими ножницами он  быстро  неровно  разрезал  лист
пополам, ещ„ пополам, и каждую четвертушку на четыре части.
   Вот так будет верней. Ещ„ одно упущение майора  Шикина:  не  заставил  он
чертить чертежи в пронумерованных просургученных книгах!
   Отвернувшись от комнаты в угол, все шестнадцать листиков пачкой  Сологдин
заложил себе за пазуху, под мешковатый комбинезон.
   А коробку спичек он всегда держал в столе -- для мелких сожжений.
   Озабоченным шагом он вышел  из  конструкторского.  Из  главного  коридора
свернул в боковой, к уборной.
   В переднем помещении зэк Тюнюкин, хорошо известный стукач, мыл  руки  под
краном. В заднем помещении кроме писсуаров шли  подряд  четыре  отгороженные
кабины. Первая была заперта (Сологдин проверил, потянув дверь), две  средних
полуоткрыты и, значит, пусты, четв„ртая  опять  закрыта,  но  поддалась  его
руке. На ней была хорошая задвижка. Сологдин вступил туда, запер и замер.
   Он вынул из-за пазухи два листа, достал спички "победа"  --  и  ждал.  Не
зажигал, боясь, что пламя можно будет увидеть через озарение на потолке, что
запах гари быстро разойд„тся по уборной.
   Кто-то приш„л ещ„. Потом уш„л и он, и тот,  из  первой  кабины.  Сологдин
чиркнул. Сера вспыхнула и отлетела  на  грудь.  Со  второй  спички  сера  не
сорвалась, но огон„к е„ бессилен был  объять  скрученное  коричневатое  тело
спички. Попыхав, он погас с обиженной струйкой дыма.
   Сологдин   про   себя   выругался   ходовым    лагерным    ругательством.
Невоспламеняемые несгораемые спички! -- в какой стране есть  подобные?  Ведь
таких и нарочно не сделаешь! "Победа"! Как они вообще одержали победу?
   Третья спичка при нажатии сломалась. Четв„ртую он ещ„ из  коробки  достал
сломанную. На пятой с тр„х сторон головка была без серы.
   В бешенстве Сологдин выковырнул  сразу  несколько  спичек  и  чиркнул  их
сплоткой. Зажглись. Он подставил бумагу. Ватман загорался  нехотя.  Сологдин
нагнул его огн„м вниз. Разгоревшись, огонь стал жечь пальцы.
   Сологдин осторожно поставил горящие листы стоймя в унитаз, у  края  воды.
Вынул ещ„ пачку и  стал  подпаливать  от  первых,  поправляя,  чтобы  первые
сгорели до конца. Ч„рный пепел их съ„жился и корабликом поплыл по воде.
   Разгорелась вторая пачка. Опустив е„, Сологдин клал на не„ сверху  ещ„  и
ещ„ листы. Новая бумага  придавила  пламя,  и  потянулся  кверху  едкий  дым
тления.
   Тут вош„л кто-то и заперся в кабине через одну от Сологдина. А дым ш„л!
   Это мог быть и друг.
   Мог быть и враг.
   Может быть, дым туда совсем не попадал. А  может  быть  тот  человек  уже
заметил запах гари и сейчас поднимет тревогу.
   В горле дрогнул кашель, но Сологдин сумел удержать.
   И вдруг вся бумага вспыхнула и ж„лтым столбом света  ударила  в  потолок.
Пламя яро горело, суша стенки  унитаза,  и  можно  было  опасаться,  что  он
расколется от огня.
   Оставалось ещ„ два листика, но Сологдин не подкладывал.  Догорело.  Он  с
грохотом спустил воду. Она смяла и унесла весь ворох ч„рного пепла.
   И неподвижно ждал.
   Пришли ещ„ двое за пустым делом, разговаривая:
   -- Он только и смотрит, как на чужом ... в рай ехать.
   -- А ты проверяй на осциллографе -- и бабец кооперации!
   Ушли. Но сразу приш„л кто-то и заперся.
   Сологдин стоял, унизительно затаясь. Вдруг сообразил посмотреть -- что на
оставшихся листах. Один был угловой и  захватывал  черт„ж  только  краешком.
Оторвав деловое, Сологдин выбросил остальное в  корзину.  Второй  же  листик
захватывал самое сердце узла. Сологдин стал очень терпеливо изрывать его  на
мельчайшие кусочки, еле удерживаемые в ногтях.
   Спустил воду -- и в е„ р„ве порывисто вышел в коридор.
   Никто не заметил его.
   В большом коридоре он пош„л медленно.  И  тут  подумал:  сжигаешь  фрегат
надежды, а боишься только, чтоб не лопнул унитаз, да не заметили гари.
   Он вернулся  в  бюро,  рассеянно  выслушал  от  Еминой  насч„т  креп„жных
болтиков и попросил е„ ускорить копирование.
   Она не понимала.
   И не могла бы понять.
   Он сам ещ„ не понял. Тут ещ„ многое было неясно.  Ничуть  не  заботясь  о
показном "рабочем виде", не раскрывая ни готовальни, ни книг,  ни  чертежей,
Сологдин подпер голову и с невидящими открытыми глазами сидел.
   Вот-вот должны были подойти к нему и позвать к инженер-полковнику.
   И действительно позвали -- но к подполковнику.
   Пришли жаловаться из фильтровой лаборатории, что до сих пор