зашифрован
как "господин а lа Вирхов") и, может быть, поэтому мнение  Пантелеева  никем
не было принято.
     Точка зрения, согласно которой писатель воспроизвел и  романе  реальную
жизненную ситуацию, настолько укрепилась в  напхей  литературе,  что  всякая
попытка  оспорить  ее  правильность  вызывает  полемику.   В   воспоминаниях
Екатерины Жуковской приведены слова В. А. Слепцова  о  том,  что  "не  автор
романа списал с него   свой  тип,  а  напротив,  сам  доктор
вдохновился романом и разыграл его в жизни: порукой в том хронология". К. И.
Чуковский  сделал  к  этому  месту   примечание:   "Это   неверно.   Сеченов
действительно  был  прототипом  Лопухова,  героя   романа   "Что   делать?".
Чернышевский был знакам с Сеченовым задолго до написания  "Что  делать?",  и
ему была известна история его отношений с Боковой, которые  и  отразились  в
романе".  {Екатерина  Жуковская.  Записки.  Редакция  и  примечания   Корнея
Чуковского. Л., 1930, стр. 216. - Отметим попутно, что "красавец-доктор",  о
котором говорится в мемуарах, - конечно, Боков, а не Сеченов, как разъяснено
в примечаниях. О Бокове -  прототипе  Лопухова  К.  И.  Чуковский  писал.  в
примечаниях к изданию: А.  Я.  Панаева  (Головачева).  Воспоминания.  Вступ.
статья, редакция текста и комментарии  Корнея  Чуковского.  Л.,  1956,  стр.
436.} Сообщенный Жуковской аргумент (хронология) не заинтересовал  редактора
и не был проверен.
     Неправомерно было бы элиминировать и семейные предания. Сын писателя М.
Н. Чернышевский (в передаче его дочери  Н.  М.  Чернышевской)  и  двоюродная
сестра Екатерина Николаевна Пыпина (со слов своей сестры Евгении Николаевны)
склонны были отрицать прототипичность героев. {А. П. Скафтымов.  Роман  "Что
делать?" (Его идеологический состав и общественное воздействие). - В кн.: Н.
Г. Чернышевский. Сборник... Саратов, 1926, стр. 94.}
     Важным является свидетельство еще одного  позднего,  но  осведомленного
современника - дочери М. А. Антоновича, О. М. Антонович-Мижуевой. В  отрывке
ее воспоминаний, напечатанном в 1936 г., было в  совершенно  недвусмысленной
форме  высказано  сомнение  в  правильности   привычного   представления   о
прототипах "Что делать?". Приведем это существенно важное  место:  "Родители
мои хорошо были знакомы с доктором Боковым,  его  женой  и  их  другом  дома
Сеченовым. Но ни отец мой, ни мать никогда не говорили, что  Чернышевский  в
этом своем романе вывел якобы чету Боковых и Сеченова. А на это кстати  было
бы указать мне, когда я, с большим трудом доставши этот роман, бывший  тогда
под запретом, стала читать его; кстати, еще и потому, что я знала всех  трех
якобы героев его. Напротив, мама мне говорила,  что  в  лице  Веры  Павловны
Чернышевский  хотел  изобразить  Ольгу  Сократовну,   которую   он   страшно
идеализировал  О том, что в  романе  "Что  делать?"  выведены  Боков  и
Сеченов, я услышала впервые всего  несколько  лет  тому  назад,  да  недавно
прочла  в  книге  Т.  А.  Богданович  "Любовь  людей  шестидесятых  годов"".
{Литературное наследство, т. 25-26, стр. 238-239.}
     И это указание современника не  заставило  исследователей  пересмотреть
старую точку зрения.
     В исследовательской литературе, если не ошибаюсь, один только  раз  был
подвергнут сомнению вопрос о правильности традиционного толкования -  А.  П.
Скафтымовым в 1926 г. в названной выше статье о "Что делать?". В отличие  от
Ю. М. Стеклова А. П. Скафтымов не прибег к вымыслам,  а  сделал  вывод,  что
"если мог Чернышевский что-либо почерпнуть из этой  истории,  то  лишь  один
момент "спасания из-под родительской опеки"". Впрочем, А. П. Скафтымов  счел
нужным оговориться, что  это  предположение  по  скудости  имеющихся  данных
остается темным и неопределенным. {Н. Г. Чернышевский.  Сборник...  Саратов,
1926, стр. 115-116.}  Но  через  18  лет,  в  издании  Гослитиздата,  А.  П.
Скафтымов высказался уже гораздо более  категорически  в  пользу  привычного
толкования.
     Отрицает прототипичность основных персонажей романа  и  М.  Т.  Пинаев,
автор специального комментария к роману "Что делать?",  и  М.  И.  Яновская,
автор работы  о  Сеченове:  {М.  Т.  Пинаев.  Комментарий  к  роману  Н.  Г.
Чернышевского "Что делать?" стр. 93-94; М. Яновская. Сеченов. М., 1959, стр.
192 и след.} она даже склонна  настаивать  на  том,  что  эта  "литературная
сплетня"  была  пущена  недоброжелателями  со  специальной  целью   очернить
Сеченова и помешать его научной карьере. Не  Чернышевский  списал  героев  с
тройки Обручева-Боков-Сеченов, а они поступали по роману,  который  был  для
них и всего  поколения  подлинным  учебником  жизни.  {Акад.  А.  Н.  Крылов
передает слова брата Сеченова -  Андрея  Михаиловича  "Наврал  попович,  это
совсем не Ваня и  не  Мария  Александровна  описаны,  но  в  подробности  не
вдалался" (А. Н. Крылов. Воспоминания и очерки. М., 1956, стр. 37).}

10

     Между  тем  установление  истины  не  представляется  в  данном  случае
особенно сложным или кропотливым делом.
     Целесообразно  прежде  всего  воспользоваться  именно  тем  аргументом,
который в 1863 г. В. А. Слепцов  предлагал  своей  собеседнице  -  Екатерине
Жуковской, но который и она, и - через 65 лет - ее редактор К. И.  Чуковский
отвергли.
     Напомню, что Чернышевский был арестован 7 июля 1862 г. и что роман "Что
делать?" писался в Петропавловской  крепости,  в  условиях  полной  изоляции
автора от внешнего мира, с 14 декабря 1862 по 4 апреля 1863 г.  -  эта  дата
указана Чернышевским на черновой рукописи романа и не может  быть  оспорена.
{Для наших целей не имеет значения предположение, что роман  был  задуман  и
первые наброски его относятся ко времени жизни Чернышевского  в  Саратове  в
1851-1853 гг. (XI, 703). В это время ситуация Обручева-Боков-Сеченов  вообще
не существовала.}
     Стало быть, необходимо прежде всего установить, что  именно  из  романа
Обручевой относится к этому времени. Допустим, хотя и это не бесспорно,  что
все интимные переживания наших героев сразу же становились широко известными
в Петербурге и немедленно доходили до Чернышевского. {П. И. Боков  (домашний
врач Чернышевских с 1858  г.)  несомненно  был  близок  Чернышевскому.  Дата
знакомства Сеченова и Чернышевского не  установлена,  но  скорее  всего  оно
произошло через Бокова. Точно известно, что Сеченов приехал  в  Петербург  1
февраля 1860 г. Как предполагает М. И. Яновская, знакомство  его  с  Боковым
произошло в одну из суббот после 25 февраля 1861 г. у С. П. Боткина,  -  это
могли быть субботы 5, 12, 19 или 26 марта (М. Яновская. Сеченов, стр.  96  и
116. - Эта книга, вышедшая в серии "Жизнь замечательных людей",  написана  в
полубеллетристической форме, но является результатом внимательной работы над
материалами эпохи).  Не  датирован  единственный  сохранившийся  документ  -
визитная карточка Бокова, на которой написано: "П. И. Боков и И. М.  Сеченов
приглашают  Чернышевского  и  Александра  Николаевича    по   случаю
окончания экзаменов Марии Александровны" (Чернышевский,  XI,  718).  Записка
написана не ранее осени 1861 г. - времени знакомства Сеченова с Обручевой  -
и до апреля 1862  г.,  когда  Пыпин  уехал  за  границу.  Во  всяком  случае
(вероятно, в начале 1863 г.) Сеченов предложил "Современнику"  свою  статью:
"Попытка ввести физиологические основы в  психические  процессы".  Она  была
запрещена цензурою, но под заглавием "Рефлексы головного  мозга"  в  том  же
году появилась в "Медицинском вестнике" (Э 47 от  23  ноября).  См.:  В.  Е.
Евгеньев-Максимов. Великий ученый и царская цензура. (Цензура 1860-х  гг.  в
борьбе с материализмом). - Резец, 1938, Э 24, стр. 17-19; С. Е. Драпкина. Н.
Г. Чернышевский и И. М. Сеченов. - Физиологический журнал, 1940, т. 28, вып.
2-3, стр. 147-156; В. Е. Гурвич. Еще одно доказательство  личной  и  идейной
близости И. М. Сеченова и Н. Г. Чернышевского.  -  Труды  института  истории
естествознания и техники, 1955, т. IV, стр. 376-379 (в этой  работе  сделана
неубедительная попытка доказать,  что  знакомство  Сеченова  с  Чернышевским
должно быть отнесено к 1857-1860 гг.); Научное  наследство.  Том  III.  Иван
Михайлович Сеченов. Неопубликованные  работы,  переписка  и  документы.  М.,
1956, стр. 36 и 56-57; М. Г. Ярошенко. Н. Г. Чернышевский и И. М. Сеченов. -
Вопросы философии, 1958, Э 7, стр. 76-83.}
     Мария Александровна Обручева  стала  посещать  лекции  в  Петербургском
университете с осени 1860 г., {Л. Ф. Пантелеев. Воспоминания, стр.  213.}  а
затем стала слушать лекции в  Медико-хирургической  академии.  Здесь  она  и
встретилась  с  И.  М.  Сеченовым,  в  это  время  (с  16  апреля  1860  г.)
адъюнкт-профессором кафедры физиологии. {Научное наследство..., стр. 271}  У
нас нет никаких основании подвергать сомнению  указываемую  самим  Сеченовым
дату его знакомства с Марией Александровной - осень 1861 г. {И. М.  Сеченов.
Автобиографические записки, стр. 174-175.}
     Нет точных сведений, когда познакомился с М. А. Обручевой П. И.  Боков.
Во всяком случае, это знакомство произошло раньше, чем знакомство  М.  А.  с
Сеченовым: Боков был приглашен в семью генерала А. А. Обручева давать  уроки
его дочери; для освобождения ее от  тяжкой  ферулы  родительского  гнета  он
вскоре предложил ей частый в обычаях того времени  фиктивный  брак.  Он  был
оформлен 20 августа 1861 г. - эта дата точно устанавливается  воспоминаниями
брата невесты, В. А. Обручева, и письмом О. С. Чернышевской мужу  в  Саратов
от 29 августа 1861 г. {В. А. Обручев. Из пережитого. - Вестник Европы, 1907,
Э 5, стр. 134 - Письмо О. С. Чернышевской мне неизвестно. О нем упоминает А.
П. Скафтымов в цитированной выше статье в саратовском сборнике (стр. 115).}
     Далее:  из  биографии  М.  А.  Обручевой-Боковой  мы  знаем,  что  этот
фиктивный брак через некоторое  время  стал  браком  фактическим.  И  только
спустя еще какой-то промежуток времени М. А. стала женой Сеченова.
     Таким  образом,  для  того  чтобы  Чернышевский   мог   воспользоваться
сложившейся ситуацией и описать в романе брак с П. И. Боковым,  сближение  с
И. М. Сеченовым и уход к нему, остается время с начала сентября  1861  до  7
июля 1862 г., т. е.  никак  не  более  10  месяцев,  а  в  действительности,
вероятно, гораздо меньше.
     Уже эта справка должна заставить нас отнестись с  большим  сомнением  к
традиционной гипотезе.
     За эти десять месяцев в отношениях  Обручевой  и  Бокова  не  произошло
ничего такого, что могло заставить Чернышевского обратить особое внимание на
эту пару. Весьма вероятно,  что  Чернышевский  знал  о  том,  что  брак  был
поначалу фиктивный, но браков такого рода  вокруг  него  было  в  это  время
немало. Не забудем, что в романе брак Лопухова и Веры Павловны изображен как
вначале фиктивный и лишь  позднее  (см.  19  и  20  главы  третьей)  ставший
фактическим: {Это было понято их квартирной хозяйкой Петровной, но  осталось
незамеченным современной исследовательницей Н. Наумовой, которая с энергией,
достойной лучшего применения,  настаивает  на  фактическом  браке  с  самого
начала, - см. ее книгу: Роман Н. Г. Чернышевского "Что делать?".  Л.,  1972,
стр. 29, 31. - Ср. в статье французского исследователя Шарля Корбе (Corbel):
"Этот фиктивный брак перешел  в реальный..." (Reminiscences  sandiennes
dans "Que faire?" de Cernysevskij. - Revue  des  etudes  slaves,  t.  XLIII,
fasc. 1-4, Paris,  1964,  p.  22).}  именно  так  нередко  и  происходило  в
действительности. Не говорю уже о  совершенно  различной  социальной  среде:
Обручева - дочь генерала, а Вера Павловна - из среды мелкого чиновничества.
     Наши сомнения  еще  более  усилятся,  когда  мы  попытаемся  установить
продолжительность фиктивного и фактического брака  Обручевой  и  Бокова.  По
счастью, такого рода более или менее точные сведения  в  нашем  распоряжении
есть. Этот брак продолжался четыре года! Эта цифра указана в упомянутой выше
статье С. Султанова, написанной на основании непосредственных бесед с П.  И.
Боковым. Приблизительно в конце 1860-х годов Боков сошелся с  женой  видного
петербургского чиновника Т. П. Измайловой (урожденной баронессой  Д'Альгейм)
и вскоре переехал с ней в Москву.
     Очень осведомленный, очень точный и близкий к М.  А.  Сечеповой  Л.  Ф.
Пантелеев {Его статья "Памяти Н. Г. Чернышевского" (Голос минувшего, 1915, Э
11 посвящена "Моему другу  М.  А.  С".}  по  этому  поводу  писал:
"Семейная жизнь М. А. (урожденной Обручевой) и П. И. потерпела  крушение  от
очень обыденной причины - увлечений П. И.  своими  прекрасными  пациентками.
_Так говорила мне сама_ М. А. Ее  близкие  отношения  к  И.  Мих.  Сеченову,
который помог ей своими средствами на  поездку  за  границу  для  довершения
медицинского образования, относятся к значительно  более  позднему  времени,
чем фабула романа "Что делать?"". {Л. Ф. Пантелеев. Воспоминания,  стр.  335
(курсив мой, - С. Р.).}
     Эти даты соответствуют данным, которые можно извлечь из писем  и  очень
сдержанных во всем, что касается личной жизни, "Автобиографических  записок"
Сеченова.
     В письмах первых лет Сеченов  систематически  передает  приветы  Бокову
("Петру Ивановичу" или официально:  "Вашему  мужу").  {Архив  Академии  наук
СССР, Московское отделение, ф.  605,  д.  Э  24;  Научное  наследство,  стр.
234-235.}
     Упоминая о знакомстве с В. О. Ковалевским,  Сеченов  пишет:  "С  ним  я
познакомился, когда _моя будущая жена_ - мой неизменный друг до смерти - и я
стали заниматься переводами, это  началось  в  1863  г.".  {И.  М.  Сеченов.
Автобиографические записки, стр. 197 (курсив мой, - С. Р.).}
     Если в рассказе о 1863 г. М. А. именуется "будущая жена",  то,  излагая
свою дальнейшую жизнь, Сеченов пишет уже иначе: "В каникулы следующего, 1865
года _мы отправились с женой_ за границу". {Там же, стр. 204 (курсив мой,  -
С. Р.). Речь здесь, разумеется, не может идти о формальном браке;  развод  с
Боковым был оформлен лишь в 1888 г. (Звенья, т. III-IV, стр. 894), а брак  с
Сеченовым заключен в 1891 г. (Дворянский адрес-календарь на 1898 г.,  ч.  1,
стр. 195).}
     Некоторое время уход к Сеченову, может быть, и можно было скрывать, тем
более что все  трое  мирно  жили  в  одной  квартире  (вообще  не  исключена
ситуация, именуемая menage a trois, -  и  она  была  вполне  в  духе  эпохи:
вспомним рассуждение Рахметова в главе  "Особенный  человек"),  но  в  конце
концов надо было известить об этом мать жены. В письме от 18 декабря 1867 г.
П. И. Боков и сделал это сообщив З. Ф. Обручевой о  том,  что  дочь  ее  "по
характеру сошлась более с удивительным из людей русских, дорогим сыном нашей
бедной родины - Иваном Михайловичем  Вы  можете  себе  представить,  до
какой степени наша жизнь счастливей, имея членом семьи Ивана  Михайловича!".
{Звенья, т. III-IV, стр. 887.}
     Что брак  М.  А.  Обручевой  и  П.  И.  Бокова  в  самом  деле  не  был
кратковременным эпизодом, видно хотя бы  из  следующих  строк  письма  Марии
Александровны к В. О. Ковалевскому от 22 ноября 1872 г. М. А. Бокова писала:
"Никогда не вздыхаю о husband'e   Хороший  он  человек,  только  мы  не
созданы друг для друга". Так написать может  только  женщина,  прошлый  брак
которой еще не стал слишком далеким прошлым. Через десять-двенадцать лет эти
слова едва ли возможны. {Там же, стр. 597.  -  16  октября  1889  г.  И.  М.
Сеченов писал Обручевой: "Ты бы не была счастлива, моя  золотая,  окруженная
такими дарами" (Архив Академии наук СССР, Московское отделение, ф. 605, д. Э
29). Речь идет о роскошной обстановке, в которой жили Боков и Измайлова.}
     Впрочем, все, что произошло в жизни трех героев после 7 июля  1862  г.,
уже не  может  представлять  для  наших  целей  непосредственного  интереса.
Произведенные хронологические расчеты приводят к выводу, что  все  перипетии
романа М. А. Обручевой с П. И.  Боковым  и  И.  М.  Сеченовым  относятся  ко
времени   после   написания   "Что   делать?"   и,   стало   быть,   вопреки
общераспространенному мнению, никакого отношения к фабуле романа  не  имеют.
{Поскольку хронологические соображения  являются  исключающими,  у  нас  нет
надобности заниматься таким вопросом, как сравнительное изучение  характеров
лжепрототипов и персонажей романа.}

14

     Трудно, если не невозможно, да едва ли и нужно выяснять  сейчас,  каким
образом создалась разоблаченная нами легенда.
     Как и другие недостоверные сообщения о  революционных  демократах,  она
возникла скорее всего в качестве устного (по условиям судьбы  Чернышевского)
предположения какого-то или каких-то не очень  осведомленных  современников,
усмотревших разительное сходство  ситуации,  но  не  знавших  сколько-нибудь
точных дат всех событий.
     Едва ли Чернышевский имел в виду в своем романе  какую-либо  конкретную
ситуацию. Вернее, как  всякий  большой  мастер,  он  обобщил  и  типизировал
характерное для его эпохи явление. {Ср.: А. И. Ревякин. Проблема типического
в художественной литературе. Пособие для  учителей.  М.,  1959,  стр.  105.}
Именно так и надо понимать его слова о том, что  "все  существенное  в  моем
рассказе - факты, пережитые моими добрыми знакомыми" (713). Однако эти слова
(вообще большая часть этого параграфа) из чернового текста в беловой все  же
не перешли. Очень важно не забывать, что резкий протест против  обязательных
поисков прототипов содержится в написанном 10 октября 1863 г., т. е.  вскоре
после завершения "Что делать?", предисловии к "Повести в  повести":  "..."Не
умеющие читать", как я называю их в романе, не могут никакими резонами  быть
обращены в людей с здравым смыслом, понимающих, что роман надобно читать как
роман. Они все ищут: с кого срисовал автор вот это или вот то лицо? с  себя?
или с своей кузины? или с своего приятеля? Они не могут успокоиться, пока не
отыщут чего-нибудь такого  Если бы  я  был  менее  опытен  в  жизни,  я
надеялся бы, что  этою  шуткою  для  невинного  смеха  честным  людям,  этою
оплеухою некоторой тенденции некоторых людей я отобью у сплетников  охоту  к
сплетням" (XII, 684-685).  Это  мнение  самого  автора  романа  игнорируется
обычно исследователями, желающими во что бы то ни стало отыскать прототип.
     С этой достаточно наивной презумпцией  -  прототип  обязательно  был  -
исследователю расстаться  очень  трудно.  Так,  В.  Свирский,  будучи  не  в
состоянии опровергнуть мои хронологические  расчеты,  нехотя  уступает  лишь
часть:  ситуация  Боков-Обручева  послужила  якобы  исходным   пунктом.   Из
множества других аналогичных фактов  этот  "запал  ближе  в  его  душу,  чем
другие". Только после этого В.  Свирский  соглашается  признать  "творческое
воображение" художника и "общий стратегический  план".  {Владимир  Свирский.
Откуда вы. герои книг? Очерки о прототипах. М., 1972, стр. 66-68}
     Примерно такова же точка зрения  П.  Ф.  Ковалевой,  автора  статьи  "К
вопросу о прототипах "новых людей" Чернышевского". {Уч. зап. Орловского гос.
пед. ин-та. Сборник работ аспирантов по гуманитарным наукам, 1963,  т.  XIX,
стр. 175-187.} П. Ф. Ковалева тоже не  мыслит  художественного  произведения
вне понятия прототипа. "Учитель, - пишет  она,  -  должен    рассказать
 какие жизненные события и лица возбудили творческую фантазию художника
и, следовательно , "явились прототипами"" (стр.  175).  В  сноске  П.  Ф.
Ковалева продолжает: "Умолчать  об  этом  невозможно,  так  как  сведения  о
прототипах есть  в  школьном  учебнике  и  учебно-педагогической  практике".
Казалось бы, чего проще -  разъяснить  школьнику,  что  прототип  совсем  не
обязательное условие  создания  художественного  образа,  что  написанное  в
некоторых школьных книжках ошибочно; нет -  исходя  из  своеобразно  понятых
педагогических соображений, автор тщится во что бы  то  ни  стало  утвердить
традицию, не допуская и мысли о ее пересмотре.
     Чтобы  доказать  свой  тезис,   приходится   идти   на   ряд   натяжек,