я,  продолжают  существовать;  их
теперь уж  три;  Катерина  Васильевна  давно  устроила  свою;  теперь  много
заменяет Веру Павловну в ее швейной, а скоро и вовсе должна  будет  заменить
потому что в нынешнем году Вера Павловна, - простите  ее,  -  действительно,
будет держать  экзамен  на  медика,  и  тогда  ей  уж  вовсе  некогда  будет
заниматься швейною. "Жаль, что нет возможности развиваться этим швейным: как
они стали бы развиваться", говорит иногда Вера Павловна. Катерина Васильевна
ничего не отвечает на это, только  в  глазах  ее  сверкает  злое  выражение.
"Какая ты горячая, Катя; ты хуже меня, - говорит Вера Павловна. - А  хорошо,
что у твоего отца все-таки  что-нибудь  есть;  это  очень  хорошо".  -  "Да,
Верочка, это хорошо, все-таки спокойнее за  сына  (следовательно,  нее  есть
сын). "Впрочем, Катя, ты меня заставила, не знаю о чем думать.  Мы  проживем
тихо и спокойно". Катерина Васильевна молчит. -  "Да,  Катя,  ну,  для  меня
скажи: да..." Катерина Васильевна смеется. "Это не зависит от моего "да" или
"нет", а потому, в удовольствие тебе скажу: да, мы проживем спокойно".
     И в самом деле, они все живут спокойно. Живут ладно и дружно, и тихо  и
шумно, и весело и дельно. Но из этого еще не следует, чтобы  мой  рассказ  о
них был кончен, нет. Они все четверо еще люди молодые, деятельные; и если их
жизнь устроилась ладно и дружно, хорошо и прочно, то от этого она нимало  не
перестала быть интересною, далеко нет, и я еще имею рассказать о них  много,
и ручаюсь, что продолжение моего рассказа о  них  будет  гораздо  любопытнее
того, что я рассказывал о них до сих пор.

XXIII

     Они живут весело и дружно, работают и отдыхают, и наслаждаются  жизнью,
и смотрят  на  будущее  если  не  без  забот,  то  с  твердою  и  совершенно
основательной уверенностью, что чем дальше, тем лучше будет.  Так  прошло  у
них время третьего года и прошлого года, так идет у них и  нынешний  год,  и
зима нынешнего года уж почти проходила, снег начинал таять, и Вера  Павловна
спрашивала: "да будет ли еще хоть один морозный день,  чтобы  хоть  еще  раз
устроить зимний пикник?", и никто не мог отвечать на ее вопрос, только  день
проходил за днем, все оттепелью, и с каждым днем вероятность зимнего пикника
уменьшалась. Но вот, наконец! Когда уж была потеряна  надежда,  выпал  снег,
совершенно зимний, и не с оттепелью, а с хорошеньким, легким  морозом;  небо
светлое, вечер будет отличный, - пикник! пикник!  наскоро,  собирать  других
некогда, - маленький без приглашений.
     Вечером покатились  двое  саней.  Одни  сани  катились  с  болтовней  и
шутками; но другие сани были уж из рук вон: только выехали за город,  запели
во весь голос, и что запели!

                          . . . . . . . . . . . .
                          Выходила молода
                          За новые ворота,
                          За новые, кленовые,
                          За решетчатые:
                          - Родной батюшка грозен
                          И немилостив ко мне:
                          Не велит поздно гулять,
                          С холостым парнем играть,
                          Я не слушаю отца,
                          Распотешу молодца... {170}
                          . . . . . . . . . . . . . .

     Нечего сказать, отыскали песню!  Да  это  ли  только?  то  едут  шагом,
отстают на четверть версты, и вдруг пускаются вскачь, обгоняют  с  криком  и
гиканьем, и когда обгоняют, бросаются снежками в веселые, но не буйные сани.
Небуйные сани после двух-трех  таких  обид  решили  защищаться.  Пропустивши
вперед буйные сани,  нахватали  сами  пригоршни  молодого  снега,  осторожно
нахватали, так что буйные сани не заметили. Вот буйные  сани  опять  поехали
шагом, отстали, а небуйные сани едут коварно, не показали, обгоняя, никакого
вида, что запаслись оружием; вот буйные сани опять несутся на них с  гвалтом
и гиканьем, небуйные сани приготовились дать отличный  отпор  сюрпризом,  но
что это? буйные сани берут вправо,  через  канавку,  -  им  все  нипочем,  -
проносятся мимо в пяти саженях: "да,  это  она  догадалась,  схватила  вожжи
сама, стоит и правит", говорят небуйные сани: -"нет, нет, догоним! отомстим!
Отчаянная скачка. Догонят или не догонят? - "Догоним!" с  восторгом  говорят
небуйные сани,  -  "нет",  с  отчаянием  говорят  они,  "догоним",  с  новым
восторгом. - "Догонят!" с отчаянием говорят буйные сани, - "не  догонят!"  с
восторгом говорят они. - Догонят или не догонят?
     На небуйных  санях  сидели  Кирсановы  и  Бьюмонты;  на  буйных  четыре
человека молодежи и одна дама, и от нее-то все буйство буйных саней.
     - Здравствуйте, mesdames и messieurs, мы очень, очень рады снова видеть
вас, - говорит она с площадки заводского подъезда: -  господа,  помогите  же
дамам выйти из саней, - прибавляет она, обращаясь к своим спутникам.
     Скорее, скорее в комнаты? мороз нарумянил всех!
     - Здравствуйте, старикашка! Да он у вас вовсе еще не  старик!  Катерина
Васильевна, что это вы наговорили мне про него,  будто  он  старик?  он  еще
будет волочиться за мною. Будете, милый старикашка? -  говорит  дама  буйных
саней.
     - Буду, -  говорит  Полозов,  уже  очарованный  тем,  что  она  ласково
погладила его седые бакенбарды.
     - Дети, позволяете ему волочиться за мною?
     - Позволяем, - говорит один из молодежи.
     - Нет, нет! - говорят трое других. Но что ж это дама буйных саней вся в
черном? Траур это, или каприз?
     - Однако я устала, - говорит она и бросается на турецкий диван,  идущий
во всю длину одной стены зала. - Дети, больше подушек! да не  мне  одной!  и
другие дамы, я думаю, устали.
     - Да, вы и нас измучили, - говорит Катерина Васильевна.
     - Как меня разбила скачка за вами по ухабам! - говорит Вера Павловна.
     - Хорошо, что до  завода  оставалась  только  одна  верста!  -  говорит
Катерина Васильевна.
     Обе опускаются на диван и подушки в изнеможении.
     - Вы недогадливы! Да вы, верно, мало ездили вскачь? Вы бы  встали,  как
я; тогда ухабы - ничего.
     - Даже и мы порядочно устали, - говорит за себя и за Бьюмонта Кирсанов.
Они садятся подле своих жен. Кирсанов обнял Веру Павловну; Бьюмонт взял руку
Катерины Васильевны. Идиллическая картина. Приятно видеть счастливые  браки.
Но по лицу дамы в трауре {171} пробежала тень, на один миг, так что никто не
заметил, кроме одного из ее молодых спутников;  он  отошел  к  окну  и  стал
всматриваться в арабески, слегка набросанные морозом на стекле.
     - Mesdames, ваши истории очень любопытны, но  я  ничего  хорошенько  не
слышала, знаю  только,  что  они  и  трогательны,  и  забавны,  и  кончаются
счастливо, я люблю это. А где же старикашка?
     - Он хозяйничает, приготовляет закуску;  это  его  всегда  занимает,  -
сказала Катерина Васильевна.
     - Ну, бог с ним в  таком  случае.  Расскажите  же,  пожалуйста.  Только
коротко; я люблю, чтобы рассказывали коротко.
     - Я буду  рассказывать  очень  коротко,  -  сказала  Вера  Павловна:  -
начинается с меня; когда дойдет очередь до других, пусть  они  рассказывают.
Но я предупреждаю вас, в конце моей истории есть секреты.
     - Что ж, тогда мы прогоним этих господ. Или не прогнать  ли  их  теперь
же?
     - Нет, теперь они могут слушать.
     Вера Павловна начала свою историю.

     . . . . . . . . . . . . . .. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

     - Ха, ха, ха! Эта милая Жюли! Я ее очень люблю! И бросается на  колена,
и бранится, и держит себя без всякого приличия! Милая!

     . . . . . . . . . . . . . .. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

     - Браво, Вера Павловна! "брошусь в окно!"  браво,  господа!  -  дама  в
трауре  захлопала  в  ладоши.  По   этой   команде   молодежь   оглушительно
зааплодировала и закричала "браво" и "ура".
     - Что с вами? Что с вами? - с испугом сказала Катерина Васильевна через
две-три минуты.
     - Нет, ничего, это так; дайте воды, не беспокойтесь, Мосолов {172}  уже
несет. Благодарю, Мосолов; - она взяла  воду,  принесенную  тем  молодым  ее
спутником, который прежде отходил к окну, - видите, как я его  выучила,  все
вперед знает. Теперь совершенно прошло. Продолжайте, пожалуйста; я слушаю.
     - Нет, я устала, - сказала она минут через  пять,  спокойно  вставая  с
дивана.  -  Мне  надобно  отдохнуть,  уснуть  час-полтора.  Видите,  я   без
церемонии, ухожу. Пойдем же, Мосолов, искать старикашку, он нас уложит.
     - Позвольте,  отчего  ж  мне  не  заняться  этим?  -  сказала  Катерина
Васильевна.
     - Стоит ли беспокоиться?
     - Вы нас покидаете? - сказал один  из  молодежи,  принимая  трагическую
позу: - если бы мы предвидели это, мы взяли бы с собою кинжалы. А теперь нам
нечем заколоться.
     - Подадут  закуску,  заколемся  вилками!  -  с  восторгом  неожиданного
спасения произнес другой.
     - О, нет, я не хочу, чтобы преждевременно погибала надежда отечества, -
с такою же торжественностью произнесла дама в трауре: - утешьтесь, дети мои.
Мосолов, подушку, которая поменьше, на стол!
     Мосолов положил подушку  на  стол.  Дама  в  трауре  стала  у  стола  в
величественной позе и медленно опустила руку на подушку.
     Молодежь приложилась к руке.
     Катерина Васильевна пошла укладывать уставшую гостью.
     - Бедная! - проговорили в один голос, когда они ушли из зала, все  трое
остальные, бывшие в небуйных санях.
     - Молодец она! - проговорили трое молодых людей.
     - То-то ж! - самодовольно сказал Мосолов.
     - Ты давно с нею знаком?
     - Года три.
     - А его хорошо знаешь?
     - Хорошо. Вы не беспокойтесь, пожалуйста, - прибавил  он,  обращаясь  к
ехавшим на небуйных санях: - это только оттого, что она устала.
     Вера Павловна сомнительно переглянулась с мужем и Бьюмонтом и  покачала
головной.
     - Рассказывайте! устала! - сказал Кирсанов.
     -   Уверяю   вас.   Устала,   только.   Уснет,   и   все   пройдет,   -
равнодушно-успокоительным тоном повторил Мосолов.
     Минут через десять Катерина Васильевна возвратилась.
     - Что? - спросили шесть голосов. Мосолов не спрашивал.
     - Легла спать и уж задремала, теперь, вероятно, уже спит.
     - Ведь я ж вам говорил, - сказал Мосолов. - Пустяки.
     - Все-таки бедная! - сказала  Катерина  Васильевна.  -  Будем  при  ней
врознь. Мы с тобою, Верочка, а Чарли с Сашею.
     - Но все-таки это нисколько не должно стеснять нас, - сказал Мосолов: -
мы можем петь, танцовать, кричать; она спит очень крепко.

                                   -----

     Если спит, если  пустяки,  то  что  ж,  в  самом  деле?  Расстраивающее
впечатление, на четверть часа произведенное дамою в трауре, прошло, исчезло,
забылось, - не совсем, но  почти.  Вечер  без  нее  понемножку  направлялся,
направлялся на путь всех прежних вечеров в этом роде,  и  вовсе  направился,
пошел весело.
     Весело,  но  не  вполне.  По  крайней   мере,   дамы   раз   пять-шесть
переглядывались между  собою  с  тяжелою  встревоженностью.  Раза  два  Вера
Павловна украдкою шепнула мужу: "Саша,  что  если  это  случится  со  мною?"
Кирсанов в первый раз не нашелся, что  сказать;  во  второй  нашелся:  "нет,
Верочка, с тобою этого не может случиться". - "Не может? Ты уверен?" - "Да".
И Катерина Васильевна раза два шепнула украдкою  мужу:  "со  мною  этого  не
может быть Чарли? В первый раз Бьюмонт только  улыбнулся,  не  весело  и  не
успокоительно; во второй тоже нашелся: "по всей вероятности,  не  может;  по
всей вероятности".

                                   -----

     Но это были только мимолетные  отголоски,  да  и  то  лишь  сначала.  А
вообще, вечер шел весело, через полчаса уж и вовсе весело. Болтали,  играли,
пели. Она спит крепко,  уверяет  Мосолов,  и  подает  пример.  Да  и  нельзя
помешать, в самом деле: комната, в которой она  улеглась,  очень  далеко  от
зала, через три  комнаты,  коридор,  лестницу  и  потом  опять  комнату,  на
совершенно другой половине квартиры.

                                   -----

     Итак,  вечер  совершенно  поправился.  Молодежь,  по  обыкновению,   то
присоединялась к остальным, то отделялась, то  вся,  то  не  вся;  раза  два
отделялся к ней Бьюмонт; раза два отбивала ее всю от него  и  от  серьезного
разговора Вера Павловна.
     Болтали много, очень много; и рассуждали всей компаниею,  но  не  очень
много.

                                   -----

     Сидели все вместе.
     - Ну, что ж, однако, в результате: хорошо или дурно? - спросил  тот  из
молодежи, который принимал трагическую позу.
     - Более дурно, чем хорошо, - сказала Вера Павловна.
     - Почему ж, Верочка? - сказала Катерина Васильевна.
     - Во всяком случае, без этого жизнь не обходится, - сказал Бьюмонт.
     - Вещь неизбежная, - подтвердил Кирсанов.
     - Отлично дурно, следовательно, отлично, - решил спрашивавший.
     Остальные трое  его  товарищей  кивнули  головами  и  сказали:  "браво,
Никитин".

                                   -----

     Молодежь сидела в стороне.
     - Я его не знал {173}, Никитин; а ты, кажется, знал? - спросил Мосолов.
     - Я тогда был мальчишкою. Видал.
     - А как теперь тебе кажется, по воспоминанью, правду  они  говорят?  не
прикрашивают по дружбе?
     - Нет.
     - И после того, его не видели?
     - Нет. Впрочем, ведь Бьюмонт тогда был в Америке.
     -  В  самом  деле!  Карл  Яковлевич,  пожалуйста,  на  минуту.  Вы   не
встречались в Америке с тем русским, о котором они говорили?
     - Нет.
     - Пора бы ему вернуться.
     - Да.
     - Какая фантазия пришла мне в голову, - сказал Никитин: - вот бы пара с
нею.
     - Господа, идите кто-нибудь петь со мною, - сказала  Вера  Павловна:  -
даже двое охотников? Тем лучше.
     Остались Мосолов и Никитин.
     - Я тебе могу показать любопытную вещь, Никитин, -  сказал  Мосолов.  -
Как ты думаешь, она спит?
     - Нет.
     - Только не  говори.  Ей  можешь  потом  сказать,  когда  познакомишься
побольше. Другим - никому. Она не любит.

                                   -----

     Окна квартиры были низко.
     - Вот, конечно, это окно,  где  огонь?  -  Мосолов  посмотрел.  -  Оно.
Видишь?
     Дама в трауре сидела,  пододвинув  кресла  к  столу.  Левою  рукою  она
облокотилась на стол; кисть руки поддерживала несколько наклоненную  голову,
закрывая висок и часть волос. Правая рука  лежала  на  столе,  и  пальцы  ее
приподымались и опускались машинально, будто наигрывая какой-то мотив.  Лицо
дамы имело неподвижное выражение задумчивости, печальной, но больше суровой.
Брови слегка сдвигались и раздвигались, сдвигались и раздвигались.
     - И все время так, Мосолов?
     - Видишь. Однако иди, а то простудимся. И то уж четверть часа стоим.
     - Какой ты бесчувственный! - сказал Никитин,  пристально  посмотрев  на
глаза товарища, когда проходили мимо ревербера {174} через переднюю.
     - Причувствовался, братец. Это тебе впервой.
     Подавали закуску.
     - А славная должна быть водка, - сказал Никитин; - да какая же крепкая!
Дух захватывает!
     - Эх, девчонка! и глаза покраснели! - сказал Мосолов.
     Все принялись стыдить Никитина. "Это только оттого, что я  поперхнулся,
а то я могу пить", - оправдывался  он.  Стали  справляться,  сколько  часов.
Только еще одиннадцать, с полчаса можно еще поболтать, успеем.
     Через полчаса Катерина Васильевна пошла  будить  даму  в  трауре.  Дама
встретила ее на пороге, потягиваясь после сна.
     - Хорошо вздремнули?
     - Отлично.
     - И как чувствуете себя?
     - Превосходно. Я ж вам говорила, что пустяки: устала, потому что  много
дурачилась. Теперь буду солиднее.
     Но  нет,  не  удалось  ей  быть  солидною.  Через  пять  минут  она  уж
очаровывала Полозова и командовала молодежью, и барабанила марш или что-то в
этом роде черенками двух вилок  по  столу.  Но  торопила  ехать,  а  другие,
которым уж стало вовсе весело от ее возобновляющегося буйства, не спешили.
     - Готовы лошади? - спросила она, вставая из-за закуски.
     - Нет еще, только велели запрягать.
     - Несносные! Но если так. Вера Павловна,  спойте  мне  что-нибудь:  мне
говорили, у вас хороший голос.
     Вера Павловна пропела что-то.
     - Я вас буду часто просить петь, - сказала дама в трауре.
     - Теперь вы, теперь вы! - пристали к ней все.
     Но не успели пристать, как она уже села за рояль.
     - Пожалуй, только ведь я не умею петь, но это  мне  не  остановка,  мне
ничто не остановка! Но mesdames и messieurs, я пою вовсе не для вас,  я  пою
только для детей. Дети мои, не смейтесь над матерью! - а сама брала аккорды,
подбирая аккомпанемент: - дети, не сметь смеяться, потому что я буду петь  с
чувством. И стараясь выводить ноты как можно визгливее, она запела:

                          Стонет сизый...

     Молодежь  фыркнула  при  такой  неожиданности,  и  остальная   компания
засмеялась, и сама певица не удержалась от взрыва смеха но, подавив  его,  с
удвоенною визгливостью продолжала:

                                          ...голубочек,
                          Стонет он и день и ночь:
                          Его миленький дружо... {175}

но на этом слове голос ее в самом деле задрожал и оборвался. "Не выходит - и
прекрасно,  что не выходит, это не должно выходить - выйдет другое, получше;
слушайте,  дети  мои, наставление матери: не влюбляйтесь и знайте, что вы не
должны жениться". Она запела сильным, полным контральто:

                       Много красавиц в аулах у нас,
                       Звезды сияют во мраке их глаз;
                       Сладко любить их - завидная доля!
                       Но, -

это "но", глупо, дети, -

                       Но веселей молодецкая воля,

не в том возражение, - это возражение глупо, - но вы знаете, почему:

                       Не женися, молодец!
                       Слушайся меня! {176}

Дальше,  дети, глупость; и это, пожалуй, глупость; можно, дети, и влюбляться
можно,  и жениться можно, только с разбором, и без обмана, без обмана, дети.
Я  вам  спою  про  себя,  как  я  выходила замуж, романс старый, но ведь и я
старуха.  Я сижу на балконе, в нашем замке Дальтоне, ведь я шотландка, такая
беленькая,  белокурая; подле лес и река Брингал; к балкону, конечно, тайком,
подходит  мой  жених;  он  бедный, а я богатая, дочь барона, лорда; но я его
очень люблю, и я ему пою:

                        Красив Брингала брег крутой
                        И зелен лес кругом;
                        Мне с другом там приют дневной

потому что я знаю, днем он прячется, и каждый день меняет свой приют, -

                        Милей, чем отчий дом;

впрочем,  отчий-то  дом  был не слишком мил и в самом деле. Так я пою ему: я
уйду с тобою. Как вы думаете, что он мне отвечает?

                        Ты хочешь, дева, быть моей,
                        Забыть свой род и сан,

потому что ведь я знатная, -

                        Но прежде отгадать сумей,
                        Какой мне жребий дан.

"Ты  охотник?"  говорю  я.  -  "Нет".  -  "Ты браконьер?" - "Почти угадала",
говорит он, -

                        Как мы сберемся, дети тьмы, -

потому что ведь мы с вами, дети, mesdames и messieurs, очень дурные люди, -

                        То должно нам, поверь,
                        Забыть, кто прежде были мы.
                        Забыть, кто мы теперь.

поет  он. - "Давно отгадала, - говорю я: - ты разбойник"; что ж, это правда,
он  разбойник  -  да?  он  разбойник.  Что  ж отвечает он, господа? "видишь,
говорит, я плохой жених тебе":

                        О, дева, друг недобрый я;
                        Глухих лесов жилец;

совершенная правда, глухих лесов, потому, говорит, не ходи со мною,

                        Опасна будет жизнь моя,

потому что ведь в глухих лесах звери, -