опешив.
   - Мне кажется, это была барышня, - задумчиво промолвила Аманда.
   - Барышня? Среди ночи? Да еще с двумя мужчинами? - ужаснулась Гартиг. -
В жизни не поверю!
   - Тот, сзади, может быть, лакей, - соображала Аманда вслух. - Переднего
я не знаю. Он нездешний - я и голоса его никогда не слышала.
   - Чудно... - сказала Гартиг.
   - Чудно... - сказала Бакс.
   - И какое ему дело, что мы здесь стоим? - громко спросила Аманда. - Сам
нездешний, а спать посылает!
   - Вот именно! - отозвалась, как  эхо,  Гартиг.  -  А  барышня  спокойно
разрешает ему командовать.
   - Куда только они пошли? - спросила Аманда и уставилась в конец двора.
   - Может быть, в замок? - заметила Гартиг.
   - Еще что? Чего ради они пойдут отсюда? Зачем  барышне  черный  ход?  -
усомнилась Аманда.
   - Тогда остается только дом управляющего, - осторожно нащупывала  почву
Гартиг.
   - Я тоже подумала, - призналась  Аманда.  -  А  что  им  там  делать?..
Чудно... идут гуськом, и так тихо, точно от всех прячутся.
   - Да, чудно, - согласилась Гартиг. - Что, если нам посмотреть?..
   - Тебе пора идти к мужу! - строго остановила ее Аманда Бакс. - Если кто
и заглянет в дом управляющего, так это я.
   - Но мне до смерти хотелось бы узнать, Мандхен...
   - Ты должна называть меня фройляйн Бакс. И потом  -  что  ты  наплетешь
мужу насчет того, где ты пропадала? А твои дети?
   - Ох... - равнодушно вздохнула Гартиг.
   - И вообще, ты моего Ганса оставь в покое! В другой раз это тебе так не
пройдет! Если я тебя еще застану...
   - Нет, нет, Мандхен, клянусь тебе! Но ты мне завтра расскажешь...
   - Спокойной ночи! - отрезала Аманда Бакс  и  зашагала  к  темному  дому
управляющего.
   Жена кучера все-таки постояла на том же  месте,  с  завистью  глядя  ей
вслед. Она думала о том, как хорошо живется таким вот незамужним девушкам,
а они этого не ценят. Потом тихонько вздохнула и направилась домой, где ее
ждал детский крик и, наверно, уже рассерженный муж.


   2. В ДОМЕ ТАЙНОГО СОВЕТНИКА ЛОЖАТСЯ СПАТЬ

   После потрясения, пережитого фрау фон Тешов во время вечерней  молитвы,
она почувствовала глубокую потребность в  отдыхе.  Ничего  она  больше  не
желала ни видеть, ни слышать, только поскорей бы лечь в постель.
   Поддерживаемая с одной  стороны  своей  подругой,  фройляйн  Юттой  фон
Кукгоф, с другой - лакеем Элиасом, добралась она, пошатываясь, до большой,
в три окна, спальни, обставленной красным  деревом.  Фройляйн  фон  Кукгоф
раздела дрожавшую и  всхлипывавшую  приятельницу,  и  вот  она  лежала  на
широкой кровати красного дерева,  маленькая,  точно  девочка,  с  высохшей
птичьей головкой, в белом чепчике на жиденьких космах и в белой  шерстяной
кофточке крупной вязки.
   - Господи боже мой, Ютта, как ужасен этот мир! - причитала она. - Боже,
прости меня за то, что я осуждаю, но какая бессовестная молодежь! Ах,  что
скажет Лених? А тем более суперинтендант Кольтерьян?
   - Всякая вещь на что-нибудь да  годится,  Белинда,  -  изрекла  Ютта  с
премудрым видом. - Ты, главное, не волнуйся! Тебя все еще знобит?
   Да, фрау фон Тешов все еще  знобило.  Фройляйн  фон  Кукгоф  позвонила.
Лакею Элиасу было приказано налить в кухне две грелки.
   Лакей уже хотел уйти.
   - Ах, Элиас!
   - Что угодно, барыня?
   - Скажите кухарке, пусть еще вскипятит мне чашку мятного чая.  Да...  и
покрепче. И пусть положит побольше сахару. Да... ах, боже!
   - Слушаюсь, барыня.
   Лакей хотел уйти.
   - Ах, Элиас!
   - Что угодно, барыня?
   - Пусть она лучше сварит мне глинтвейн, мятного чаю  не  нужно.  Мятный
чай вызывает отрыжку! Только без воды, одно красное вино. В красном вине и
так много воды. Ах, боже, и немного мускатного ореха. И одну гвоздичку.  И
очень много сахару. Не правда ли, Элиас, вы скажете все как надо?
   - Слушаюсь, барыня!
   - И... ах, Элиас, еще минутку!  Пусть  прибавит  чуточку  рому  -  мне,
правда, очень нехорошо, - немного. Но, конечно, чтобы вкус чувствовался  -
не так уж мало, Элиас, понимаете?
   Лакей Элиас - ему почти семьдесят, и он совсем облысел -  понимает.  Он
ждет еще несколько мгновений, затем делает попытку  удалиться,  но  слабый
голос еще раз возвращает его от самой двери:
   - Ах, Элиас!
   - Что угодно, барыня?
   - Ах, Элиас, пожалуйста, пойдите-ка сюда... справьтесь на  кухне...  но
как будто это не от меня исходит, а так, между прочим...
   Лакей Элиас ждет молча. Вероятно, барыне опять очень худо, она  едва  в
силах говорить. Надо бы в самом деле поскорее принести ей  глинтвейну,  но
он еще не может заказать его, у хозяйки еще что-то на сердце.
   - Элиас, спросите - но только как будто между прочим, что она... ну  да
вы знаете... легла спать?.. Да, спросите, только между прочим...
   В течение еще нескольких минут больная чувствовала себя очень плохо,  и
фройляйн фон Кукгоф пришлось немало потрудиться; она  успокаивала  подругу
назидательными изречениями и благоразумными уговорами, грела  ее  холодные
руки в своих, гладила голову. Но вот появляются грелки и глинтвейн, крепко
благоухающий ромом; уже один запах живительно действует на фрау фон Тешов.
Сидя на кровати и строго поджав губы, выслушивает она сообщение о том, что
"та" вышла.
   - Хорошо, Элиас. Мне очень грустно. От  души  желаю  вам  доброй  ночи,
Элиас. Я едва ли смогу заснуть.
   При этих словах Элиас выражает на своем лице подобающую скорбь и,  тоже
пожелав доброй ночи, уходит.
   Он усаживается в вестибюле. Ему еще надо дождаться  тайного  советника,
чтобы снять с него сапоги. Затем его рабочий день окончен.
   Но ожиданием старик  Элиас  не  тяготится,  у  него  есть  занятие.  Он
вытаскивает из кармана толстый,  когда-то  коричневый,  а  теперь  ставший
почти черным,  бумажник  и  длинный  список  номеров,  фамилий,  слов.  Из
бумажника он извлекает пачку побуревших  банкнот,  развертывает  список  и
начинает сравнивать, вычеркивать, делать пометки.
   У старой барыни сегодня неприятный вечер, а у  лакея  Элиаса  приятный:
ему сегодня удалось купить еще пять старых с  красной  печатью  коричневых
кредиток мирного времени, по тысяче марок каждая.
   Подобно множеству немцев, главным образом стариков, на глазах у которых
происходят дьявольские чудеса инфляции, не хочет и Элиас верить  всеобщему
обесцениванию. Ведь что-нибудь же должно остаться человеку, который  свыше
пятидесяти лет усердно откладывал; не может этого  быть,  чтобы  водоворот
поглотил все.
   Самый обыкновенный здравый смысл подсказывает, что  "настоящие"  деньги
довоенного времени так и должны остаться настоящими.  Это  подтверждает  и
надпись на кредитном  билете,  что  он-де  подлежит  обмену  на  золото  в
государственном банке. А золото всегда  останется  настоящим.  Ненастоящие
деньги - это, конечно, те, которые выпущены во время войны и, уж  конечно,
после войны. Еще во время войны обман  начался  с  полотняных  рубашек  из
бумаги и кожаной обуви из картона.
   Когда старик Элиас почуял первые признаки инфляции,  он  начал  скупать
кредитные билеты в тысячу  марок.  Всегда  найдутся  люди,  нуждающиеся  в
деньгах, и банкноты ему перепадали. Всегда найдутся люди, не  умеющие  так
ловко все обмозговать, как старик Элиас. Верно, до Элиаса доходили  слухи,
будто государственный банк в Берлине уже не  обменивает  эти  банкноты  на
золото. Но это, конечно, блеф, это  для  дураков.  Просто  государственный
банк сбивает цену на собственные билеты, чтобы сэкономить золото. Но Элиас
не дурак, он не собирается отдавать банку свои кровные денежки по дешевке.
Он выждет, ждать он может - и настанет день, когда он все-таки получит  за
них золото, - в точности как на них напечатано.
   Так старик Элиас начал собирать кредитки  -  вначале  это  было  просто
капиталовложением. Затем оказалось, что и  тут  -  целая  наука,  и  Элиас
познал на склоне дней все радости коллекционерства (не подозревая о том).
   Существовало столько разнообразных коричневых банкнот в  тысячу  марок!
Правда, сразу же выяснилось, что годятся только  те,  на  которых  красная
печать. А все с зеленой - выпущены уже в военное и послевоенное время,  их
ни в коем случае не  следует  брать!  Но  существовали  банкноты  с  одной
красной печатью и  с  двумя  красными  печатями.  Банкноты  без  полосатых
водяных знаков и банкноты с голубой полосой  слева  и  с  голубой  полосой
справа. На одних имелось восемь подписей, на других девять, а на некоторых
расписалось даже десять человек! Затем попадались банкноты с буквами A, B,
C, D или с семизначными и восьмизначными цифрами. Все тот же  банкнот,  те
же картинка и надпись - и вместе с тем какое бесконечное разнообразие!
   Старик Элиас записывает и сравнивает, он уже давно собирает  не  просто
коричневые банкноты в тысячу марок,  он  собирает  особенности,  различия,
варианты. Его большая круглая лысая  голова  багровеет.  Он  сияет,  найдя
новую разновидность, которой не имел до сих пор! Он твердо уверен  в  том,
что различия - это тайные приметы, сделанные знатоками для  знатоков.  Они
непременно что-нибудь да означают: кто  сумеет  их  истолковать,  загребет
кучу золота!
   Пусть старый барин смеется над ним. Как ни хитер его господин, а в этих
тайнах он ничего не смыслит! Он верит всему, что ему наплетут чиновники  в
банке, всему, что напечатано в газете. Старик Элиас не так доверчив - зато
он уже сейчас богаче своего  хозяина,  у  него  больше  ста  тысяч  марок.
Золотом! Деньгами, которые все равно что золото.
   Сегодня  ему  очень  повезло.  Среди  его  приобретений  -  три  совсем
новеньких банкнота. Один из них - 1876 года. Старик и не  подозревал,  что
существуют такие старые кредитные билеты в тысячу марок,  самая  старая  у
него 1884 года. О, надо будет еще очень и очень подумать, стоит ли  менять
и этот - в тот день, когда Элиас будет менять бумажки на золото!  Они  так
красивы, эти  банкноты  с  величественными  фигурами,  изображающими,  как
говорят, Промышленность, Торговлю и Транспорт.
   - Промышленность, Торговля  и  Транспорт,  -  шепчет  он,  взволнованно
разглядывая банкноты.
   "Тут все, над чем трудится народ, - соображает он, -  только  сельского
хозяйства нет, это очень жалко!"
   На что ему золото? Ведь сто тысяч золотом нельзя же  таскать  на  себе.
Только страху за него натерпишься, а эта бумага так красива!
   И он  счастлив,  старый  лакей!  Осторожно  складывает  он  банкнот  за
банкнотом, прежде чем  спрятать  их  обратно  в  бумажник.  Берлин  и  его
банкнотные станки вгоняют людей в горячку, которая  становится  все  более
мучительной, - а ему эти станки дали счастье, большое счастье!  Прекрасные
банкноты!


   Глинтвейн оказал свое действие.  Фрау  фон  Тешов  ожила;  она  сидела,
обложенная подушками.
   - А не почитаешь ли ты мне, Ютта? - сказала она своей подруге.
   - Из Библии? - с готовностью спросила фройляйн фон Кукгоф.
   Однако сегодня вечером предложение это оказалось  неуместным.  Вечерняя
молитва с обращением грешницы не удалась. Поэтому и Библия и ее бог попали
в некоторую немилость.
   - Нет, нет, Ютта, - нужно же нам когда-нибудь сдвинуть с мертвой  точки
нашу работу над Гете!
   - С удовольствием, Белинда, дай, пожалуйста, ключи.
   Фройляйн фон Кукгоф были выданы  ключи.  На  верхней  полке  гардероба,
среди шляп, лежал тщательно запрятанный  прекрасный  тридцатитомный  Гете,
переплетенный в полукожу, - подарок фрау фон Тешов ее внучке  Виолете  фон
Праквиц ко дню конфирмации. Конфирмация Виолеты уже давно  состоялась,  но
работы уйма, трудно даже  предугадать,  когда  ей  можно  будет,  наконец,
вручить этот подарок.
   Фройляйн фон Кукгоф извлекла из шкафа седьмой том: "Лирика I".
   Он как-то странно распух. Рядом с книгой фройляйн фон  Кукгоф  положила
на стол ножницы и бумагу.
   - Клей, Ютта, - напомнила фрау фон Тешов.
   Подруга поставила на стол и баночку с клеем,  открыла  книгу  и  начала
читать в указанном месте стихи о "Золотых дел подмастерье".
   После первой же строфы фрау фон Тешов одобрительно закивала головой.
   - На этот раз нам повезло, Ютта!
   - Подожди радоваться, Белинда,  -  возразила  фройляйн  фон  Кукгоф.  -
Цыплят по осени считают.
   И она прочла вторую строфу.
   - Прекрасно, прекрасно, - снова кивнула  фрау  фон  Тешов;  последующие
строфы она также нашла достойными похвалы.
   Пока они не дошли до строк:

   Малютка-ножка стук да стук.
   Как мил на ней чулочек!
   Подвязка - из моих же рук
   Подарок, мой дружочек.

   - Постой, Ютта! - воскликнула  фрау  фон  Тешов.  -  Опять,  -  жалобно
продолжала она. - Как тебе кажется, Ютта?
   - Я же тебе  сразу  сказала,  -  заявила  фройляйн  фон  Кукгоф.  -  Не
перестанет кот мышей ловить.
   - И это называется министр! - возмутилась фрау фон Тешов.  -  Ничем  не
лучше теперешних! Как ты находишь, Ютта?  -  Однако  она  не  стала  ждать
ответа. Приговор был произнесен. - Заклей его, Ютта! Заклей  хорошенько  -
вдруг девочка прочтет!
   Фройляйн фон Кукгоф уже  начала  с  помощью  бумаги  и  клея  налеплять
пластырь на непристойное стихотворение.
   - Немного же от него осталось, Белинда, - сказала она и взвесила том  в
руке.
   - Какой позор! - возмутилась фрау фон Тешов. - А еще классик! Ах, Ютта,
лучше бы я купила девочке Шиллера! Шиллер гораздо возвышеннее, он не такой
плотский.
   - Вспомни старинную поговорку, Белинда: нет быка без рогов. И Шиллер  -
не для молодежи. Вспомни-ка "Коварство и любовь",  Белинда.  И  потом  эта
ужасная женщина, эта Эболи...
   - Верно, Ютта. Мужчины все такие. Ты не представляешь, как я намучилась
с Хорст-Гейнцем.
   - Да, да, - сказала Кукгоф. - Свинья любит свою лужу. Ну, читаю дальше.
   Слава богу, следующим шло стихотворение о спасительнице Иоганне  Зебус.
Все это, конечно, было очень возвышенно. Но совершенно  непонятно,  почему
поэт все время называет Иоганну "прелесть".
   - Не хватало, чтобы он еще написал "красотка  Ганхен",  не  правда  ли,
Хорст-Гейнц?
   Тайный советник только что  вошел.  Весело  ухмыляясь,  смотрел  он  на
работу этих двух сухоньких старушек.
   - "Ганна" - вероятно, показалось  ему  слишком  банальным,  -  заметил,
подумав, тайный советник. Он ходил по комнате в носках и в жилете, держа в
руках книгу.
   - Но отчего же "прелесть"?
   - Я думаю, Белинда, это вроде уменьшительного - вам не кажется, Ютта? -
Лицо тайного советника было  совершенно  серьезно,  и  только  морщинки  в
уголках  глаз  вздрагивали.  -  Перси-Персик-Прелесть  -  тоже  не  совсем
пристойно, а?
   - Заклеивай, Ютта, заклеивай! Что, если у девочки появятся такие мысли!
- взволнованно воскликнула фрау фон Тешов. - Ах, от стихов  совсем  ничего
не остается! Ноги этой Бакс не  должно  быть  в  моем  доме,  Хорст-Гейнц.
Выгони ее немедленно!
   - Единственно, что я сделаю, так это немедленно лягу в постель. И кроме
того...
   - Я ухожу, - пробурчала Кукгоф. - Дайте мне только запереть Гете.
   - Кроме того, ноги Бакс уже нет в доме. Я видел эту  девицу  недавно  в
парке.
   - Ты отлично знаешь, что я имею в виду, Хорст-Гейнц.
   - А если я знаю, что ты  имеешь  в  виду,  так  тебе  незачем  мне  это
повторять, Белинда. - И продолжал с угрожающим покашливанием:  -  Фройляйн
фон Кукгоф, обращаю ваше внимание на то, что я сейчас снимаю брюки.
   - Не торопи ее, Хорст-Гейнц, должна же она мне пожелать спокойной ночи!
   - Я уже иду. Спокойной ночи, Белинда, и не думай больше  о  сегодняшней
молитве! Спи спокойно. Подушки удобно лежат? Грелки?..
   - Фройляйн фон Кукгоф! Очередь за кальсонами, а затем я предстану перед
вами в одной рубашке! Вы же не захотите, чтобы прусский тайный советник  в
одной рубашке...
   - Хорст-Гейнц!
   - Сейчас ухожу! Спи крепко, Белинда, спокойной ночи, а порошки...
   - Перси-Персик-Прелесть! -  завопил  тайный  советник.  Он  был  уже  в
рубашке, но не решался сбросить этот последний покров... - Каждый вечер та
же комедия с этими старыми наседками! О женщины! - воскликнул он.
   - Желаю вам спокойной ночи, - с  достоинством  процедила  фройляйн  фон
Кукгоф. - И подумать только, что господь бог создал людей по образу своему
и подобию... давно это было!
   - Ютта! - нерешительно  запротестовала  фрау  фон  Тешов  против  такой
клеветы на ее Хорст-Гейнца, но дверь за подругой уже захлопнулась,  и  как
раз вовремя.
   - А что же произошло на молитве? - спросил тайный  советник,  нырнув  в
ночную сорочку.
   - Пожалуйста, не уклоняйся, Хорст-Гейнц, рассчитай эту Бакс завтра же.
   Кровать мощно вздохнула под тайным советником.
   - Это твоя птичница, а не моя, - заметил он. - Ты скоро потушишь  свет?
Я спать хочу.
   - Ты знаешь, что мне нельзя волноваться, а когда такая  особа  начинает
нахальничать... Мог бы, кажется, хоть раз исполнить мою просьбу...
   - Она стала нахальничать на  вечерней  молитве?  -  осведомился  тайный
советник.
   - Она развратная, - заявила фрау фон Тешов в бешенстве. - Вечно лазит к
управляющему в окно.
   - Мне кажется, и сейчас она тоже лазила, - заметил тайный  советник.  -
Вероятно, твоя вечерняя молитва еще не успела подействовать, Белинда.
   - Ее нужно прогнать. Бакс неисправима.
   - А тогда начнется опять история с твоей  птицей.  Ты  же  знаешь,  как
обстоит дело, Белинда. Ни у одной еще не было так мало убыли в цыплятах, и
столько яиц мы тоже не получали. И  корма  она  изводит  меньше,  чем  все
другие.
   - Оттого, что у нее шуры-муры с управляющим!
   - Верно, совершенно верно, Белинда!
   - Просто она получает гораздо больше корма, чем показывает!
   - А нам это только на руку, ведь это же зерно нашего  зятя!  Нет,  нет,
Белинда, она отличная работница, и  у  нее  легкая  рука.  Я  бы  не  стал
рассчитывать ее. Какое нам дело, чем она занимается ночью!
   - Но в доме не должно быть греха, Хорст-Гейнц!
   - Она же к нему ходит, в контору, а не он к ней в людскую!
   - Хорст-Гейнц!
   - Ну как же, Белинда, ведь правда же!
   - Ты отлично  знаешь,  что  я  имею  в  виду,  Хорст-Гейнц!  Она  такая
развратная...
   - Верно, - согласился тайный советник, зевая. - В сущности  так  всегда
бывает. Дельные люди хотят жить  по-своему.  Этого  прохвоста  Мейера,  ее
дружка, можешь часами пинать в задницу,  он  становится  от  этого  только
вежливее...
   Грубых слов в устах своего мужа фрау фон Тешов старалась  не  замечать.
Она сделала вид, что не слышит слова "задница".
   - Скажи Ахиму, чтобы он его выгнал. Тогда я могу оставить Бакс.
   - Если я скажу господину зятю, чтобы  он  выгнал  своего  служащего,  -
задумчиво проговорил старик, - так он наверняка не расстанется  с  ним  до
конца своей жизни. Но утешься, Белинда, мне кажется, дружок Аманды  завтра
и так вылетит... А если нет, я его немножко похвалю, и ему тут же придется
укладывать чемоданы.
   - Сделай это, Хорст-Гейнц!


   3. УПРАВЛЯЮЩИЙ МЕЙЕР НАПИВАЕТСЯ

   Большинство  людей  имеет  склонность  приписывать  собственные  ошибки
другим: в рассказе о страусе, от страха прячущем голову в песок, вероятно,
нет ни слова правды, однако, истинная правда то, что  многие  люди,  перед
лицом приближающейся опасности, закрывают глаза, а затем  утверждают,  что
ее не существует.
   Управляющий Мейер, после ухода фрау Гартиг, лишь потому зажег свет, что
ему хотелось чего-нибудь выпить. Отчаянная головная боль  после  пьянства,
неудачный разговор с тайным советником, на чье расположение он всегда  мог
рассчитывать, приближение мстительницы Аманды - все это не пробудило в нем
ничего, кроме желания пропустить стаканчик. Он жаждал  "выкинуть  все  это
дерьмо из головы".
   Оградив окна от вторжения Аманды, он, ища  сорочку,  постоял  некоторое
время среди хаоса своей захламленной комнаты с  развороченной  постелью  и
раскиданной повсюду одеждой. Такой же хаос царил у него и в голове, к тому
же лоб изнутри колола резкая боль. Какие-то обрывки  мыслей  выступали  из
мрака и уносились раньше, чем он успевал схватить их. Он знал, что дома  у
него выпить нечего - ни коньяку, ни водки, ни