же
более робко:
   - Но за что ему на меня злиться? Ведь у самого хвост замаран!
   - Вот именно потому, что у него  хвост  замаран,  он  и  зол  на  тебя,
Гензекен. Он же боится, что ты проболтаешься...
   - Насчет чего же это я проболтаюсь? Да я словечка не  пророню  про  это
окаянное письмо...
   - Дело не только в письме, Гензекен! - восклицает она в отчаянии. - Тут
еще эта штука, ну, путч этот!..
   - Какой путч? - Он оторопел.
   - Ах, Гензекен, не притворяйся, пожалуйста!  Нечего  тебе  передо  мной
притворяться! Ну насчет путча, который вы  готовите...  лейтенант  боится,
что ты выдашь их!
   - Так я же ничего не знаю об его  дурацком  путче,  Мандекен!  -  вопит
Мейер. - Даю честное слово, Мандекен! Я  понятия  не  имею,  что  они  там
затеяли!
   Она задумалась. Она почти верит ему. Но затем чутье подсказывает ей,  -
пусть говорит что хочет, - ему все равно грозит  опасность,  и  он  должен
сейчас же исчезнуть отсюда.
   - Гензекен, - заявляет она очень строго, - это все одно, - знаешь ты на
самом деле что-нибудь или не знаешь. Он-то думает,  ты  знаешь.  И  хочешь
выдать его. И он бесится на тебя из-за письма. Он над тобой что-то сделать
хочет, поверь мне!
   - Ну, а что он может сделать? - спрашивает Мейер оторопев.
   - Ах, Гензекен, да не притворяйся  ты!  Ты  же  отлично  помнишь,  и  в
газетах про это печатали, и снимки были, -  все  они  в  белых  капюшонах,
чтобы их не узнали, и они судят кого-то,  а  внизу  подписано:  суд  фемы.
Смерть предателям! Так, кажется?
   - Но я же не предатель, - возражает он, только бы  сказать  что-нибудь,
без убежденности.
   А для нее вопрос уже не в этом.
   - Гензекен! - молит она. - Ну почему  ты  не  хочешь  уйти  отсюда?  Он
сейчас в деревне, на собрании, а ее я уж спроважу от окна. Сейчас тебе еще
можно уйти - почему же ты не хочешь? Я не так  уж  тебе  нужна,  чтобы  ты
из-за этого оставался, ведь ты путался даже с  этой  Гартиг  сегодня  (она
все-таки не удержалась, заговорила об этом,  но  тут  же  пожалела),  -  и
подумай-ка, завтра возвращается ротмистр, а ты столько напакостил тут  без
него и в трактире нализался в рабочее время - отчего же ты не хочешь  уйти
по своей воле, ведь он тебя все равно вышвырнет!
   - У меня ни гроша нет, - бурчит он. - Да и куда я пойду?
   - Ну, ты можешь в одной из деревень устроиться,  в  гостинице,  хоть  в
Грюнове - там есть чистенькая гостиница, я танцевала там. В воскресенье  я
свободна и приду тебя проведать. У меня есть немного денег, я  принесу  их
тебе. И ты спокойненько будешь подыскивать  себе  новое  место,  в  газете
всегда объявления есть, только подальше отсюда.
   - А я знаю,  что  в  воскресенье  кто-то  будет  сидеть  в  дураках,  -
возражает он сварливо. - И денег он тоже не дождется!
   - Ах, Гензекен, не будь ослом! Зачем же я стану предлагать тебе деньги,
если не собираюсь прийти? Значит, ты уйдешь, да?
   - Что это тебе вдруг приспичило отделаться от меня, кого  ты  уже  себе
присмотрела?
   - А ты уж и ревность разыгрываешь - да, разыгрываешь, ведь ты на  самом
деле меня ни капельки не ревнуешь!
   Он помолчал, затем спросил:
   - Сколько у тебя денег?
   - Да, немного, из-за падения курса. Но я могу  и  дальше  давать  тебе,
теперь я позабочусь, чтобы барыня мне  как  следует  платила.  Говорят,  в
Бирнбауме уже выдают заработную плату рожью.
   - Платить рожью?.. Да старуха скорей повесится!  Ты  всегда  придумаешь
глупости! - Он презрительно смеется, ему  необходимо  опять  почувствовать
свое превосходство над  ней.  -  Знаешь  что,  Мандхен,  лучше  сбегай  за
деньгами немедленно. Не могу же я сидеть без денег в гостинице. А Вайо  ты
сейчас же спровадишь.  Мне  надо  еще  уложиться,  как  тут  соберешься  в
потемках! О господи,  -  застонал  он  вдруг,  -  тащить  до  Грюнова  два
чемоданища - такую штуку только ты можешь придумать!
   - Ах, Гензекен! - пытается она его утешить. - Все это не  так  страшно,
лишь бы ты благополучно выбрался! Не забывай  этого...  А  я  помогу  тебе
тащить, сегодня я совсем не лягу. Утром с головы до ног  вымоюсь  холодной
водой и буду свежа, как огурчик, думаешь - нет?
   - Ладно, ладно, - заметил он  ворчливо,  -  тебе  бы  только  быть  как
огурчик, вот для тебя главное. Ну, ты идешь или не идешь?
   - Да, сейчас иду. Только не сразу все делается, я  должна  еще  барышню
увести отсюда. И ты, правда, Гензекен, будешь поторапливаться? Я  ведь  не
знаю, когда вернется лейтенант.
   - Ах, этот! - презрительно бурчит Мейер-губан. - Пусть не задается! Как
ты полагаешь, сколько  оно  длится,  такое  собрание?  Уж,  наверно,  часа
два-три! Особенно скоро крестьянам голову не заморочишь!
   - Значит, торопись, Гензекен! - еще раз предостерегает его Аманда. -  Я
живо обернусь - целую, Гензекен!
   - Ну уж катись, - отвечает он раздраженно, - тебе бы только лизаться, а
у меня тут вопрос жизни и смерти! Все вы,  бабы,  таковы!  Всегда  на  уме
только эта их так называемая любовь! Все в одну точку метят!
   - Эх ты, дурачок, - отвечает она и дергает его за волосы, "на этот  раз
ласково. - Я же просто рада, что ты  уберешься  отсюда!  Наконец-то  можно
будет опять спокойно работать!.. Сумасшедшая это штука, но если уж  она  в
тебя засела и нужно вечно смотреть да  соображать...  А  кто  ты  в  конце
концов? Мразь и ничтожество.  Думаешь,  не  знаю?  Только  ничего  это  не
меняет, хоть и знаю, ведь жизнь - балаган, и  ты  в  нем,  верно,  главная
обезьяна...
   Она чмокнула его, хотел он того или  нет,  и  вышла  из  комнаты  почти
веселая, почти довольная.


   2. ЛЕЙТЕНАНТ У МЕЙЕРА

   Управляющему Мейеру недолго пришлось ждать, чтобы Аманда увела  барышню
с ее сторожевого поста. Он только мельком выглянул в окно в лунную ночь и,
убедившись, что никого нет, включил свет. Будучи лишен всякой фантазии, он
никак не мог представить себе грозившую ему опасность. Ведь до сих  пор  в
его жизни все шло без сучка, без задоринки. Толстокожим легко жить...  Все
должно хорошо кончиться и теперь.
   В сущности не такая уж плохая перспектива - пожить  на  чужой  счет,  а
относительно будущего у него вдруг наметились даже кое-какие планы!  Такой
лейтенант может очень и очень пригодиться!
   Сегодня ночью, до того как отсюда выкатываться, он должен  еще  кое-что
сделать. В самом деле, надо поторапливаться. Но пока что ему  еще  трудно,
голова еще совсем дурная, да  и  напялить  на  себя  городскую  одежду,  -
верхнюю рубашку, воротничок и галстук - тоже не так-то легко.  Его  трясет
озноб. "Верно, от эфира, - решает Мейер. - От вина  меня  еще  никогда  не
трясло! Вот дерьмо!"
   Вздыхая, принимается он за укладку. Уже одно  это  -  нелегкая  задача:
надо отыскать в разгромленной,  неприбранной  комнате  все  свои  пожитки,
изгаженные и перемятые, и запихать их в  два  чемодана.  Он  их  привез  с
собой, в Нейлоэ он ничем не обзавелся, значит, и сейчас  все  вещи  должны
войти. После долгого  тисканья,  комканья  и  надавливания  ему,  наконец,
удается запереть чемоданы и затянуть ремни, - его следующей  возлюбленной,
которая все это потом будет стирать да гладить, не позавидуешь.
   Интересно, сколько денег принесет ему Мандхен?  Хорошая  девчонка,  эта
Мандхен, задается  немножко,  а  вообще  очень  мила!  Ну,  много  она  не
принесет, много денег теперь на грузовике везти надо. Но в качестве аванса
- сойдет и это.
   Вдруг Мейер разражается бранью, он замечает, что стоит посреди  комнаты
в одних носках, а башмаки-то  в  чемодане.  А,  сволочь!  Он  так  привык,
одеваясь, залезать в высокие сапоги, что совсем забыл о башмаках. Конечно,
к городскому костюму он наденет  остроносые  оранжевые  полуботинки-танго.
Вот только, в каком они чемодане?! Увидев в первом чемодане сапоги, он  на
миг предается сомнениям - все-таки до Грюнова не  близкий  путь,  с  двумя
чемоданами в лапах будет не легко, да и полуботинки-танго  ему  тесноваты.
Но мысль о том, что он предстанет перед грюновскими девушками в  городском
костюме и сапогах - решает вопрос: нет, надо надеть полуботинки!
   Конечно,  полуботинки  оказываются  только  во  втором  чемодане.   Они
налезают с некоторым трудом. "Разойдутся на ходу!" - утешает себя Мейер.
   После этого Губан шествует в контору, извлекает из ящиков и папок  свои
бумаги. На билет страховой кассы он предусмотрительно наклеивает марки  за
полгода вперед. Марок здесь много, и если они потом потеряют цену, тоже не
беда.
   Затем, тщательно обдумав, сочиняет справку для полиции о выезде. В  ней
значится, что господин Мейер "едет по своим делам". Внизу он ставит печать
уполномоченного по имению: так, теперь и это в порядке.
   Поразмыслив, Мейер решает, что двойной  шов  -  крепче,  и  пишет  себе
вторую справку. Мейер превращается в Шмидта, - извиняюсь, - в фон  Шмидта.
Ганс фон Шмидт, администратор, тоже "едет по своим  делам".  "Так!  Ну-ка,
олухи, а теперь найдите меня!"
   Мейер   осклабился,   очень   довольный.   Приятное   сознание    своей
замечательной хитрости изгоняет из головы  тяжесть  и  боль.  Хорошая  это
штука - быть хитрее других и водить их за нос. Желаю успеха!
   Мейер откидывает  крышку  пишущей  машинки  и  начинает  печатать  себе
удостоверение на бланке управления Нейлоэ. Конечно,  он  чудо-управляющий,
перл, все знает, все может, все делает - и к тому же  -  честен,  надежен,
трудолюбив!  Приятно  видеть  это  написанным   черным   по   белому!   Из
удостоверения возникает образ Мейера, с каким  Мейер  охотно  познакомился
бы, каким Мейер охотно был бы, образ безупречного,  работящего  Мейера,  с
блестящим,  многообещающим   будущим,   Мейера,   прямо   созданного   для
административной деятельности, словом, Мейера из Мейеров!
   Пожалуй, свидетельство он накатал уж слишком  хвалебное,  -  непонятно,
как можно было отпустить такого управляющего, его надо было держать у себя
до конца  своих  дней!  Однако  сметливый,  мудрый,  хитрый  Мейер  и  тут
придумывает выход: "Ввиду истечения срока аренды", - пишет он,  -  видите,
тут не может быть никаких вопросов у нового начальства к старому...  Ввиду
истечения срока аренды неизвестно, куда он выехал. А теперь надо приложить
печать управления и подпись: Иоахим фон Праквиц,  ротмистр  в  отставке  и
арендатор  имения,  затем  печать  уполномоченного,  -  при  удостоверении
подписи лишняя печать не повредит. Здорово выглядит -  на  него  попадется
самая опытная лисица!
   "А теперь - бумаги в бумажник, запас гербовых марок  тоже  туда  сунем,
марки всегда пригодятся  -  зачем  им  валяться  здесь!  Несгораемый  шкаф
скрипит не очень громко. Как известно, деньжат там не слишком много, но на
первое время хватит. Да если Мандхен  еще  поусердствует  и  подсыплет,  я
месяц-два поживу в  свое  удовольствие!  Господи,  прямо  толстяком  стал,
справа бумаги, слева деньги - а грудь, грудь колесом, вот что надо  иметь,
дитя мое! Грудь колесом - новейшая мода, впрочем, вовсе  нет!  Но  на  мой
взгляд  это  всегда  красиво.  Ну,  еще  несгораемый  шкаф  запереть,  так
приличнее будет выглядеть завтра утром..."
   - Нет,  не  запирайте,  дорогой!  Всегда  оставляйте  настежь,  молодой
человек, так приличнее... И ротмистр прямо  с  утра  будет  в  курсе...  -
раздается с порога голос лейтенанта.
   На миг лицо Мейера искажается, но действительно только на миг.
   - Как захочу, так и сделаю, - отвечает он дерзко и запирает шкаф. -  Да
и вам, собственно, незачем шляться сюда ночью. Вы и так уж сперли  у  меня
из комнаты письмо.
   - Юноша! - останавливает его лейтенант угрожающим тоном  и  делает  два
шага к Мейеру. Даже он растерялся от такого невообразимого  нахальства.  -
Юноша, вы видите вот это?
   - Разумеется, я вижу эту штуковину, - заявляет Мейер, и  только  легкая
дрожь в голосе выдает, как ему жутко от лицезрения пистолета. - И я бы мог
вооружиться этакой пушкой, их в ящике хоть завались. Да мне всегда кажется
- обойдусь и без нее.  Я  ведь  знал,  что  вы  придете!  -  добавляет  он
хвастливо.
   -  Знали,  говорите?  -  тихо  произносит   лейтенант   и   внимательно
вглядывается в стоящего перед ним безобразного, наглого коротышку.
   - Заговорщиком заделались?.. Решили путч устроить? - издевается  Мейер,
он снова уверен в себе и смотрит на лейтенанта свысока. - И вы  так  и  не
заметили, что, когда вы в моей комнате рылись, тут, за стенкой, в конторе,
все время стояла одна девушка,  и  она  все  слышала,  о  чем  вы  с  Вайо
беседовали - да, вы удивлены?
   - Так. - Тон  у  лейтенанта  очень  спокойный.  -  Значит,  здесь  была
спрятана девушка? А где эта девушка сейчас? Опять в комнате рядом?
   - Нет! - бесстрашно отвечает Мейер.  -  Теперь  нет.  Мы  совсем  одни,
будьте как дома. Ваша  невеста  и  моя  невеста  пошли  погулять.  Но  вы,
конечно,  представляете,  -  добавляет  он  предостерегающе  в  ответ   на
невольный жест лейтенанта, - что моя девушка  завтра  будет  рассказывать,
если со  мной  случится  какая-нибудь  неприятность!  Или  вы  собираетесь
застрелить нас обоих? - бесстрашно замечает он, радуясь своей дерзости,  и
смеется.
   Лейтенант с размаху садится в кресло, закидывает ногу на ногу  -  он  в
коричневых крагах - и сосредоточенно раскуривает сигарету.
   - Вы, юноша, не дурак, - замечает он. - Вопрос о том, не слишком ли  вы
уж хитры... Осмелюсь узнать, каковы ваши планы?
   - Это, пожалуйста! - заявляет Мейер с готовностью.  Убедив  лейтенанта,
что умнее с ним не связываться, Мейер желает только одного - мирно  с  ним
расстаться.
   - Я отсюда смываюсь! - заявляет он. - Уже  пошабашил  -  да  вы  видели
только что, перед шкафом... - Он смотрит на лейтенанта,  но  лицо  у  того
неподвижно.
   - Это мое полное право - взять деньги. Во-первых,  мне  еще  полагается
жалованье, а потом, как вы думаете, ведь он же какие-то  гроши  несчастные
мне платит с этим падением курса! Так что, если я себе немного  и  возьму,
это еще далеко не все, что ротмистр украл у меня.
   Он вопросительно смотрит на лейтенанта, словно ища подтверждения.
   Но тот замечает лишь:
   - Это меня не интересует. Куда же вы направляетесь?
   - Куда-нибудь подальше, - смеется Мейер. - По-моему, в  этой  местности
становится неуютно. Ну, скажем, в Силезию или в Мекленбург...
   - Так-так, -  бормочет  лейтенант.  -  Очень  разумно.  Силезия  -  это
неплохо. А куда вы сейчас направляетесь?
   - Сейчас?
   - Ну да. - В голосе лейтенанта слышится нетерпение.  -  Что  вы  завтра
выедете не из уездного города, где вас всякая собака знает, это  же  ясно.
Так куда вы сейчас направляетесь?
   - Сейчас? Да просто в одну деревню... здесь, поблизости.
   - Так, в одну деревню? В какую же именно?
   -  А  какое,  собственно,  вам   дело?   -   возмущается   Мейер:   это
выспрашивание, за которым что-то кроется, его очень нервирует.
   - Ну, немножко это меня все-таки касается, милейший, - холодно отвечает
лейтенант.
   - Каким образом?
   - Ну как же?.. Мне важно знать, где находится человек, знающий  о  моих
отношениях с фройляйн фон Праквиц. В Силезии это никого не интересует,  но
тут, поблизости, ему может прийти в голову подработать на своих познаниях.
   - Ну что вы! Мне бы даже в голову не пришло! -  негодует  Мейер.  -  Не
такой уж я подлец. Положитесь на меня, господин лейтенант! Я -  могила,  в
таких вещах - я кавалер!
   - Да, знаю, - соглашается  лейтенант  невозмутимо.  -  Ну  так  как  же
называется деревня?
   - Грюнов, - отвечает  с  заминкой  Мейер:  почему  бы  ему  не  назвать
деревню, раз уж лейтенанту и так все известно.
   - Так, Грюнов. А почему именно Грюнов?  Вы  имеете,  вероятно,  в  виду
Грюнов возле Остаде?
   - Это мне моя девушка предложила.  Она  хочет  ходить  туда  ко  мне  в
воскресенье на танцы.
   - Вы намерены и танцевать  там?  Значит,  вы  собираетесь  обосноваться
надолго?
   - Всего на несколько дней. В понедельник я смоюсь - выеду через Остаде.
Можете не сомневаться, господин лейтенант!
   - Да вот  могу  ли  я?  -  задумчиво  спрашивает  лейтенант,  встает  и
направляется к комоду, на который ему перед тем указал Мейер. Он выдвигает
ящик и исследует содержимое.
   - Верно. У вас тут  неплохой  набор  пугачей...  Знаете  что,  господин
Мейер, я бы все-таки на вашем месте сунул в карман такую штуковину.
   Но тот протестует:
   - На что она мне? Нет уж, покорно благодарю!
   - Вы пойдете лесом,  господин  Мейер,  а  сейчас  везде  бродит  всякая
сволочь! Я бы взял, господин Мейер, я никогда не хожу  без  огнестрельного
оружия. Так оно верней!
   Этот молодчик-лейтенант даже словоохотливым стал, так он беспокоится за
жизнь своего друга Мейера.
   Но тот продолжает протестовать.
   - На меня же никто не нападет, - заявляет он. - Никто меня  никогда  не
трогал: это старая штуковина только карманы порвет.
   - Ну что ж! Делайте как хотите, - вдруг разозлившись, говорит лейтенант
и кладет пистолет прямо на комод.
   - До свиданья, - кивает он Мейеру и уходит  из  конторы,  не  дав  тому
ответить.
   "Чудной, - думает Мейер и, выпучив глаза, смотрит на дверь. - Право  же
чудной какой-то. Ну, - утешает он себя, - все они такие. Сначала задаются,
а потом оказывается один пшик".
   Он оборачивается и смотрит на пистолет.
   "Нет, - решает он, - с такими вещами я ничего общего  иметь  не  желаю.
Еще возьмет да  в  кармане  и  выстрелит.  И  куда  это  Мандхен  пропала?
Взгляну-ка я. Часть пути она отлично может тащить чемодан..."
   Он идет к двери.
   "Нет, сначала надо пистолет положить обратно. А то,  что  они  подумают
завтра утром..."
   Он нерешительно держит в руке пистолет и снова колеблется.
   "В сущности он прав, - проносится у него в голове,  -  иметь  при  себе
оружие никогда не мешает".
   Он идет к двери, выключает свет, выходит из дома. При  каждом  шаге  он
чувствует тяжесть пистолета в заднем кармане брюк.
   "Чудно все-таки, каким сильным себя чувствуешь с такой  штуковиной",  -
думает он не без удовольствия.


   3. МЕЙЕР СТРЕЛЯЕТ

   Всего несколько шагов делает управляющий Мейер, и вот  он  видит  обеих
девушек, они сидят  на  скамейке.  Подле  них  стоит,  что-то  говоря  им,
лейтенант. При звуке его шагов лейтенант поднимает голову и замечает:
   - Да вот и он!
   То, что он  стоит  совсем  рядом  с  девушками,  шушукается  с  ними  и
возвещает о его, Мейера, приходе - все злит коротышку Мейера. Подойдя,  он
говорит раздраженно:
   - Если я мешаю, я могу опять уйти.
   Кажется, будто его никто не слышит, никто ему не отвечает.
   - Видно, у вас втроем какой-то секрет уж больно  сладкий?  -  вызывающе
говорит Мейер.
   Опять нет ответа. Но Виолета встает.
   - Вы идете? - спрашивает она лейтенанта.
   - Пожалуйста, можете спокойно говорить ему "ты", - раздраженно заявляет
Мейер. - Нам известно в чем дело и еще кое-что известно!
   С удивительным миролюбием лейтенант берет  Виолету  под  руку  и  молча
уходит с ней в парк.
   - Спокойной ночи, господа!  -  насмешливо  кричит  им  Мейер  вслед.  -
Приятных сновидений!
   Лейтенант оборачивается и кричит Аманде:
   - Значит, поговорите с ним! Это всегда полезно!
   Аманда задумчиво кивает.
   - Чего ты еще киваешь этой обезьяне? - раздраженно набрасывается на нее
Мейер. - Какие у тебя могут быть разговоры с этим типом?
   - По-твоему, все - обезьяны, только не ты, - спокойно заявляет Аманда.
   - Так! Значит - ты меня считаешь обезьяной?
   - Я этого не говорила.
   - Не виляй! Только что сказала!
   - Нет! - И после долгой паузы добавляет: - Барышня совершенно права.
   - В чем это Вайо права? Нашла кого слушать - сопливую девчонку!
   - Что с таким, как ты, лучше не связываться!
   - Ах, она это сказала? - Мейер чуть не задохся от ярости. Самолюбие его
было уязвлено. - А ее хахаль, этот  лейтенант  -  чем  он  лучше  меня?  -
крикнул он в бешенстве. - Ты уж вообразила, что лучше? Такой скот! В  моей
конторе размахивает у меня перед носом пистолетом. Ну, я  его  и  отделал!
Пусть еще раз попадется  мне