, как козы.
   - Фу, папа, почему  же  как  козы!  Я  не  коза!  Ну,  а  если  министр
внутренних дел согласится, отец тоже обязан согласиться?
   - Как же так? - спросил ротмистр,  который  все  больше  запутывался  в
сложной проблеме этого проклятого померанского брака. - Ведь о  разрешении
должен просить министра отец!
   - Отец? А не Густель?
   -  Да  ведь  ей   всего   пятнадцать   лет,   девочка,   она   же   еще
несовершеннолетняя!
   - А если он подаст прошение министру внутренних  дел,  я  имею  в  виду
лейтенанта?
   - Без разрешения старика Гальвица твоя Густель вообще  не  может  выйти
замуж! Меня удивляет, что он дал согласие!
   - Вообще не может, папа?
   - Ну, во всяком случае до двадцати одного года!
   - А почему раньше не может? Ведь многие же выходят замуж в семнадцать -
восемнадцать лет!
   - Господи боже мой, Вайо, ты меня совсем с ума сведешь! Значит,  у  них
есть согласие отца!
   - А без этого согласия...
   - А без согласия порядочные девушки вообще не выходят замуж, поняла?  -
крикнул ротмистр.
   - Ну конечно, папа! - сказала Вайо и сделала наивные глаза. - Я  просто
потому тебя спросила, что ты все знаешь, и никто лучше тебя  не  объяснит.
Даже мама.
   - Право, детка, - сказал ротмистр, уже наполовину  успокоившись,  -  ты
меня сегодня совсем изведешь вопросами.
   - Потому что мне все о Густель знать хочется. Ирена пишет,  что  старик
Гальвиц не очень-то соглашается, но лейтенант во что бы то ни стало решил,
и Густель тоже -  и  они  решили  пожениться  при  любых  обстоятельствах.
Значит, должно выйти, папа!
   - Да, Вайо, - согласился отец. - Если она плохая, непослушная дочь, она
с ним убежит, и они отправятся в  Англию.  Там  есть  такой  кузнец,  этот
кузнец их обвенчает, и они поженятся. Но это черт знает что, а не  брак  -
такой девушке лучше и не возвращаться в  родительский  дом,  а  лейтенанту
придется снять мундир, и он уже никогда не сможет быть офицером...
   - Но обвенчаны-то они будут по-настоящему? - ласково спросила Вайо.
   - Ну да, по-настоящему! - крикнул ротмистр красный как мак.  -  Сказано
ведь, без родительского благословения!  (Ротмистр  не  ходил  в  церковь.)
Родительское  благословение  строит  детям  дом,  а  отцовское   проклятие
разрушает его, или как это там в Библии сказано. (Со  времени  конфирмации
ротмистр не заглядывал в Библию.) А тебе, Вайо,  я  запрещаю  писать  этим
двум дурехам, нечего тебя на глупые мысли наводить! И письмо ты мне сейчас
же отдашь, как только домой придем!
   - Хорошо, папа! - послушно сказала Вайо. - Только письмо я уже порвала.
   - Самое умное, что ты могла сделать, - проворчал недальновидный отец.
   Теперь и он  и  дочь  молча  шли  по  лесу.  Ротмистр,  которого  опять
рассердили, пытался думать о машине, правда, вначале ему это не удавалось.
Все время  мешала  какая-нибудь  посторонняя  мысль.  И  только  когда  он
напряженно стал обдумывать, как отделать машину  внутри,  и  столкнулся  с
серьезным вопросом, что лучше - матерчатая обивка или кожа и какой выбрать
цвет, - только тогда удалось ему снова успокоиться, и  теперь  он  в  свое
удовольствие гулял в прекрасном,  по-летнему  разубранном  лесу  вместе  с
дочерью. Слава богу, наконец-то она замолчала.
   И откуда у нее уже эти женские замашки!
   И Виолета тоже не без удовольствия гуляла с отцом; наконец,  она  знает
то, что уже давно хотела узнать. Выйти  замуж  за  ее  лейтенанта  все  же
возможно. А остальное, что говорил  отец  о  родительском  проклятии  и  о
мундире,  сущая  ерунда  по  сравнению  с   полученными   ею   прекрасными
сведениями, а когда она об этом задумывалась - она утешала себя  тем,  что
всегда справлялась с папой, а значит, справится и после свадьбы!  Ее  Фриц
на все руки  мастер,  он  может  стать  кем  угодно  и  незачем  ему  быть
обязательно лейтенантом, - она единственная дочь, и в свое время, Вайо это
прекрасно знала, имение достанется ей, пусть сразу же займется  хозяйством
и помогает отцу, вместо того чтобы колесить на велосипеде по всей стране!
   Вот что творилось в  голове  и  в  сердце  девушки,  но  она  этого  не
замечала. Будущее представлялось ей убранным весенними побегами  зеркалом,
из которого на нее глядит только ее собственное сияющее лицо. А  два  раза
резанувшее ей сегодня слух слово "подлец" как-то скользнуло мимо нее и  не
заставило призадуматься. К данному случаю очень подошла  бы  поговорка  из
сокровищницы Ютты фон Кукгоф: "Для влюбленного  и  веник  роза".  Ведь  он
только из любви к ней стал подлецом, и она силой своей любви  прощала  ему
его подлость. Больше того, она даже восхищалась им, его  геройством,  ведь
ради нее он не побоялся ни уголовного кодекса, ни тюрьмы.
   Но все это лишь расплывчато и смутно шевелилось  в  ее  мозгу,  гораздо
отчетливей видела она, грезя наяву,  тайное  бегство  по  суше  и  морю  в
далекую страну - Англию. Как хорошо, что она успешно занималась с  матерью
английским языком, теперь ей  не  трудно  будет  объясняться  с  тамошними
жителями. Хорошо и то,  что  кончилась  война,  а  иначе  нельзя  было  бы
обвенчаться с ним в Англии!
   И тотчас же перед ее глазами встал венчающий ее кузнец,  -  и  надо  же
чтобы это был кузнец! И вот уже она видит маленькую кузницу, совсем как  у
них в Нейлоэ, перед дверью под навесом у коновязи  стоят  лошади,  которых
надо подковать. Направо от  двери  прислонены  к  стене  большие  тележные
колеса, на них будут набивать ободы, а прямо в дверь виден огонь в  горне,
кузнечный мех раздувает его красным пламенем... И  вот  из  двери  выходит
кузнец, большой и  черный,  в  кожаном  переднике,  и  он  обводит  вокруг
наковальни ее, Виолету фон Праквиц, и лейтенанта Фрица.
   Ах, этот злополучный кузнец из Гретна Грин [деревушка  в  Шотландии;  в
XIX веке была одно время прибежищем для  влюбленных,  желавших  сочетаться
браком против воли родителей (в Шотландии брачный кодекс  был  значительно
облегчен); мировым судьей, оформляющим эти браки, был одно время кузнец] -
и надо же, чтобы он был кузнецом! Будь это трубочист или портной,  никогда
бы не внес он столько сумбуру в головы  двух  поколений;  он  -  последнее
прибежище всех безнадежно любящих юных сердец!
   Но кузнец! Всем,  кто  не  мог  достать  требуемых  в  бюрократическом,
бумажном мире бумаг, он представлялся древним исполином, - железо и кровь,
мускулы и песня молота - венчающим по божескому, не по бумажному закону.
   Он уже стольким вскружил голову, этот разжиревший от  побочных  доходов
вершитель браков - почему ему было не вскружить голову и Вайо? Она  видела
кузницу и видела кузнеца, он может их обвенчать,  и  он  их  обвенчает,  а
тогда прощай скрытничанье и тоскливое ожидание.  Прощай,  домашний  арест,
бесстыдный лакей Редер и наглый господин Пагель - с ней будет только Фриц,
утром, днем, вечером, круглые сутки, и в будни, и в воскресные дни...
   Эти мечты были так прекрасны, они совсем оплели  Вайо,  окутали  уютной
спасительной сетью, и она уже не думала ни о дороге, ни  об  отце  и  шла,
позабывшись, тихо мурлыча себе под нос. Дочка - о лейтенанте,  отец  -  об
автомобиле, каждый размечтался в соответствии со своим возрастом.
   Потому-то оба они одинаково испугались, когда из кустов вышел  человек,
человек в довольно-таки обтрепанной военной форме защитного цвета, зато  в
стальном шлеме на голове, с ружьем в руках, с кобурой и полудюжиной ручных
гранат на поясе.
   Человек приказал очень решительно:
   - Стой!
   После раздосадовавшей его встречи с тайным советником ротмистр,  следуя
потребности в одиночестве, невольно углубился в лес;  уже  давно  миновали
отец с дочерью расчищенные просеки и  по  охотничьей  тропе  пробрались  в
глухую чащу, известную под названием "Черный лог". Здесь,  у  самого  края
тешовских владений, бор был запущенный, дремучий.  Редко  добирались  сюда
рабочие, чтобы расчистить и проредить чащобу. Земля, в этих местах  обычно
ровная как ладонь,  здесь  вздулась  буграми  и  волнами,  между  которыми
залегли  темные  ложбины;  там  в   котловинах   пробивались   ручьи,   не
пересыхавшие и в сухое лето и  питавшие  почти  неприступное  болото,  где
водились  кабаны.  Высоко  возносились  темные  сосны  и  ели,  окруженные
непролазными  зарослями  ежевики,  даже  браконьерам  не  удавалось  здесь
чем-нибудь поживиться - Черный лог был слишком неприступен.
   И среди этой дремучей лесной глуши стоял вооруженный до зубов человек и
без всякого на то законного права говорил зятю  владельца:  "Стой!"  Да  и
говорил-то еще невежливо.
   Виолета фон Праквиц в первый момент вскрикнула от испуга. Однако теперь
она стояла спокойно, только дышала глубоко, что-то говорило ей,  что  этот
солдат связан с ее лейтенантом, что после долгой  разлуки  она,  возможно,
опять увидит его...
   А ротмистр, который в первый  момент  только  ахнул  от  неожиданности,
отозвался  на  окрик  "Стой!"  в  лесу,  где  отдавать  такие   приказания
приличествовало бы скорее ему, не так сердито, как можно было бы  ожидать.
Дело в том, что человек, столь невежливо окликнувший его, был в мундире, а
на ротмистре мундира не было.  Для  ротмистра  же  не  существовало  более
непреложной истины, чем та, что любой военный  вправе  приказывать  любому
штатскому. Это правило он всосал с молоком матери, пронес незыблемым через
всю свою офицерскую жизнь - и поэтому он сейчас же остановился и,  уставив
глаза на часового, стал ждать, что будет дальше. (Молча ждать тоже входило
в это правило. Какой-нибудь штафирка, конечно, стал бы  любопытствовать  и
расспрашивать; старый служака молчит и ждет.)
   И верно, как только человек увидел, что  они  не  собираются  оказывать
сопротивление или бежать, он приложил к губам  свисток  и  свистнул  -  не
слишком громко и не слишком тихо. Затем он отнял свисток от губ  и  сказал
вполне миролюбиво:
   - Господин лейтенант сейчас придет.
   Не  будь  ротмистр  зачарован  военной  атмосферой,   о   которой   так
стосковался, поведение дочки  должно  было  бы  показаться  ему  несколько
странным. Она то краснела, то бледнела, то брала его  за  руку,  то  опять
отпускала, то глотала слюну, а теперь чуть не смеялась...
   Но ротмистр не обращал на это внимания, он радовался, как только  может
радоваться офицер в отставке, когда  после  всяких  штатских  дрязг  вдруг
попадет на плац-парад. С одобрением смотрел он на часового,  а  часовой  в
свою очередь с одобрением смотрел на то красневшую, то бледневшую Вайо.
   Тут в кустах что-то зашуршало - не напрасно был дан свисток,  все  идет
как по-писаному! - и из чащи вышел лейтенант,  поджарый  парень  с  сухими
чертами лица, колючими холодными глазами и  редкой  рыжеватой  щетиной  на
подбородке. Вайо смотрела на  него  широко  раскрытыми  сияющими  глазами,
теперь это на самом деле, вправду, наконец-то был лейтенант, ее лейтенант!
   Но лейтенант не взглянул на Виолету, он не взглянул и на  ротмистра,  а
подошел к часовому.
   Часовой доложил:
   - Двое штатских, господин лейтенант!
   Лейтенант кивнул и, словно только сейчас заметив обоих, поглядел на них
своими колючими светлыми глазами.
   "Жалко, что Фриц не в шлеме! Как бы мне хотелось увидеть его хоть разок
в шлеме!" - мелькнуло в голове у Виолеты.
   Но  лейтенант,  что-то  соображая,  глядел  на  обоих  из-под  походной
фуражки. Казалось, он не узнавал Вайо, казалось, он ничего не слыхал  и  о
ротмистре.
   - Кто такие? - холодно спросил он.
   Ротмистр оживился, он представился, коротко, по-военному  доложил,  что
он зять здешнего владельца и гуляет в своем лесу - словом, он  очень  рад,
надо полагать, маневры, рейхсвер...
   - Благодарю вас! - коротко сказал лейтенант. - И будьте так любезны без
промедления уйти обратно той  же  дорогой,  какой  пришли!  И  будьте  так
любезны хранить полное молчание об этой встрече! В  интересах  государства
необходимо строго соблюдать тайну! - Он замолчал и серьезно  посмотрел  на
ротмистра. Потом прибавил: - Прошу растолковать это и фройляйн.
   Вайо с упреком и мольбой глядела  на  своего  Фрица.  Это  она-то,  она
предаст его, ведь она же  выдержала  и  не  поддалась  на  попытки  матери
вынудить у нее признание. Как это гадко со стороны Фрица! Что он не  узнал
ее при отце, это правильно, хотя он преспокойно мог подмигнуть ей. Но  то,
что он себя так держит, словно она, она может проговориться, когда она ему
так предана, нет, это гадко с его стороны!
   И ротмистра тоже неприятно  задела  такая  непомерная  строгость.  Этот
щенок лейтенант не  прав,  обращаясь  с  ним,  как  с  абсолютно  штатским
человеком. Он должен был бы почуять бывшего офицера, своего, хоть тот и  в
штатском. Уж не воображает ли этот хлыщ, что сумел обмануть видавшего виды
офицера? В первую минуту ротмистр от удивления, что встретил здесь в самой
гуще леса военных, на многое не обратил внимания... Этот хлыщ  говорил  об
интересах государства, но ротмистр понял  по  разношерстному  обтрепанному
обмундированию, по отсутствию знаков различия, что это не рейхсвер, -  это
мог быть так называемый  Черный  рейхсвер,  который  едва  ли  представлял
интересы теперешнего правительства, теперешнего государства.
   Однако к досаде, что с ним обошлись так  бесцеремонно,  что  его  сочли
дураком, примешивалось любопытство, желание  узнать,  наконец,  что  такое
творится за его спиной здесь в округе. Еще в Берлине он говорил  Штудману,
что его удручает какая-то мучительная  неуверенность,  какая-то  тревожная
неизвестность, - и вот он  стоит  у  самых  истоков,  он  может,  наконец,
узнать, что готовится, и принять свои меры!
   Поэтому,  когда  лейтенант  строго  повторил:  "Прошу!.."  -  и  весьма
недвусмысленно указал на лесную тропку, ротмистр быстро сказал:
   - Как вам уже известно, я владелец Нейлоэ, вернее арендатор. Я слышал о
том, что готовится...  Я...  хм!  хм!..  достаточно  влиятелен.  Разрешите
попросить о краткой беседе?
   Он взволнованно смотрел на молодого человека, который глядел на него  в
упор. Когда же ротмистр, слегка задыхаясь, закончил, лейтенант  коротко  и
отрывисто спросил:
   - А для какой, собственно, цели?
   - Ну, - с готовностью ответил ротмистр, - я хотел бы иметь  возможность
ориентироваться,  уяснить  себе,  понимаете.  Надо  же  и  самому  принять
решение... У меня работает пятьдесят  человек,  по  большей  части  бывшие
фронтовики... При  известных  обстоятельствах  я  мог  бы  оказать  ценную
помощь...
   - Благодарю вас! - коротко прервал лейтенант его  лепет.  -  При  любых
обстоятельствах такие вещи не обсуждаются  в  присутствии  дамы!  Часовой,
посмотрите, чтобы  господа  немедленно  покинули  это  место.  Честь  имею
кланяться!
   С этими словами лейтенант снова нырнул в кусты, в  отдалении  хрустнули
ветки...
   "Фриц!" - чуть не крикнула Вайо и чуть не бросилась ему  на  грудь.  О,
она отлично понимала его холодность, она страшилась ее все эти дни,  когда
он не приходил и  не  давал  о  себе  знать:  он  не  простил  ей  хлопот,
причиненных ее глупым любовным письмом, он боялся, что  она  повредит  его
делу; она в его глазах дурочка, болтливая девчонка,  он  отрекся  от  нее.
Может быть, и у него щемит сердце, но он и виду не подает, он крепок,  как
кремень! Она всегда знала - он герой! Но она докажет,  что  достойна  его,
никто ничего от нее не выведает, и в один прекрасный день...
   - Прошу! - чуть ли не с угрозой приказал часовой.
   - Идем, Виолета! - позвал ротмистр, опомнившись от оцепенения,  и  взял
дочь под руку. - Девочка, да ты совсем побледнела, а только что пылала как
жар. Ты, верно, здорово перепугалась?..
   - Он бы мог быть повежливее, правда, папа?
   - Господи боже мой, Вайо, ведь он офицер  и  при  исполнении  служебных
обязанностей! Ну где же это видано - объяснять каждому! Я убежден, что  он
доложит по начальству. Там наведут  справки,  и  тогда  один  из  офицеров
придет ко мне... Так уж полагается в военном  деле,  во  всем  точность  и
исполнительность.
   - Но он просто надерзил тебе!
   - Э, эти молодые лейтенанты часто пересаливают.  Он  неуверен  в  себе,
потому и дерзит.
   - А может, он вовсе и не лейтенант? Такой обтрепанный.
   - Да ведь часовой его так назвал! Это, видишь ли, не регулярный отряд.
   - А как он тебе понравился?
   - Ну, конечно, я тебя понимаю, ты на него  сердишься,  он  грубоват  и,
конечно, невежлив по отношению  к  даме.  Но,  по-моему,  у  него  хорошая
выправка, ты не согласна? Уверен, что он дельный молодой офицер...
   - Правда, папа?! А ты заметил, какие у него красивые холеные руки?
   - Нет, Вайо, не обратил внимания. Но под моим началом он  не  ходил  бы
таким небритым! Впрочем, как сказано, тут не регулярный отряд!
   - Но, папа...
   Вайо охотно до самого дома играла бы с отцом в эти  сладостные  прятки,
это облегчало тяжесть, лежавшую у  нее  на  сердце.  Но  помешал  лесничий
Книбуш. Он вынырнул из-за кустов можжевельника и поздоровался  с  отцом  и
дочерью.
   - Что вы здесь в чаще делаете? - с удивлением  спросил  ротмистр.  -  Я
думал, Книбуш, в эти края вы никогда и не заглядываете.
   -  Всюду  свой  глаз  нужен,  господин  ротмистр,  -  сказал   лесничий
значительно. - Думаешь, ничего не случится, ан вот и случилось.
   - Да ну? - от удивления ротмистр даже остановился. - Неужто и вы в  том
конце были?
   - В Черном логе? Так точно,  господин  ротмистр,  -  доложил  лесничий,
которому не терпелось рассказать, что он знает.
   - Так, так, - равнодушно протянул ротмистр. - Ну и ничего  особенно  вы
там не видели?
   - Как же, господин ротмистр, я видел вас и барышню, - сказал  лесничий,
знавший, что новость, выболтанная с первого же слова, теряет в цене.
   - В Черном логе?
   - Туда вы, господин ротмистр, не дошли!
   - Ах так, - заметил фон Праквиц, весьма раздосадованный, что  есть  еще
один свидетель этой неприятной  сцены.  -  Вы,  значит,  видели,  как  нас
остановили?
   - Как же, господин ротмистр, видел.
   - И о чем мы говорили, слышали?
   - Нет, господин ротмистр, я был слишком далеко.  -  И  после  небольшой
томительной паузы: - Я был между часовым и остальными солдатами.
   - Так, значит,  там  были  еще  люди?  -  спросил  ротмистр  как  можно
равнодушнее. - Сколько же всего?
   - Тридцать человек, господин ротмистр.
   - Так, а я думал больше. Может быть, вы не всех видели?
   - Да я же с самого начала там был! Слышу,  идет  машина.  Должен  же  я
знать, господин ротмистр, что у меня в лесу  делается!  Я  ведь  с  самого
начала спрятался. Тридцать человек вместе с лейтенантом Фрицем!
   - Лейтенанта зовут Фрицем? - воскликнул пораженный ротмистр.
   - Ну да, - сказал лесничий и густо покраснел под взглядом Вайо. -  Так,
по крайней мере, называла его команда, - смущенно пробормотал  он.  -  Мне
так показалось.
   - Как, Книбуш, команда называла его Фриц? - не веря своим ушам, спросил
ротмистр.
   - Нет,  нет,  -  засуетился  лесничий.  -  Солдаты  говорили  "господин
лейтенант", но там был еще один, верно, тоже лейтенант,  тот  называл  его
Фрицем...
   - Верно, так  и  есть,  -  заметил  ротмистр,  успокоившись.  -  Просто
неслыханное дело, чтобы солдаты называли своего  офицера  Фрицем!  Даже  в
иррегулярных войсках это недопустимо.
   - Нет, - поправился лесничий,  -  тот,  верно,  тоже  лейтенант,  такой
толстый!
   - Так, так, - сказал ротмистр. - И с ними была машина?
   - Как же, господин ротмистр! - Лесничий был рад, что развязался с такой
опасной темой, хотя бы  и  ценой  своей  тайны.  -  Грузовик,  нагруженный
доверху.
   - А чем, видели?
   - Как же, господин  ротмистр.  -  Тут  лесничий  все  же  огляделся  и,
убедившись, что  вокруг  только  редкий  строевой  лес,  в  котором  негде
притаиться доносчику, сказал, но все же очень  тихо:  -  Оружие,  господин
ротмистр!  Ружья,  ящики  с  боеприпасами,  ручные  гранаты,  два   легких
пулемета, три тяжелых... они все закопали...
   Ротмистр узнал то, что хотел. Он выпр