употребил  ты  свой
шиллинг, купив эту книгу. Заучи изложенные в ней правила, следуй им в жизни,
и ты можешь не сомневаться в успехе. Если чья-то нога мешает  тебе,  наступи
на нее, и ее уберут.
     Правильность  этих  соображений  мне  легко  подтвердить   на   примере
семейства Ньюком. Перед вами совсем заурядная женщина, не слишком умная  или
красивая; повстречав случайно  мистера  Ньюкома,  она  велела  ему  на  себе
жениться; и он на ней женился и всю жизнь исполнял все, что она ему  велела.
Приняв полковника Ньюкома на крыльце, она повелела ему  прийти  на  вечерний
прием, и хотя он тридцать пять лет не  бывал  на  вечерних  приемах,  провел
предыдущую ночь без сна и имел лишь один штатский сюртук - тот, что прислали
ему в Индию господа "Штульц и Кo" в 1821 году, - он и не подумал  ослушаться
и в пять минут одиннадцатого уже стоял у дверей ее дома в костюме, вызвавшем
немалое удивление Клайва. Мальчика он оставил беседовать со своим  другом  и
попутчиком мистером Бинни, который в этот день прибыл  из  Портсмута,  снял,
как было  условлено,  комнаты  в  той  же  гостинице  и  успел  отобедать  с
полковником.
     Сюртук, шитый господами Штульц, был, собственно, не сюртук,  а  голубой
фрак с золочеными пуговицами, ныне обнаружившими свою медную природу,  очень
высоким бархатным  воротником,  совершенно  скрывавшим  уши  капитана,  и  с
высокой талией, обозначенной двумя отворотиками и двумя  пуговицами.  Костюм
Томаса  Ньюкома  дополняли  два  жилета  -  верхний  белый  и  нижний  алый,
неизменные парусиновые брюки, а также белая шляпа, в которой мы  видели  его
поутру - таких шляп у него было две дюжины, он купил их по случаю  несколько
лет назад в Баррамтолле. Описывая голубой фрак, мы  не  оговорились,  назвав
владельца его капитаном, ибо в сем звании Томас Ньюком как  раз  и  состоял,
когда им обзавелся, и за истекшие  с  тех  пор  двенадцать  лет  так  привык
считать его нарядным, что и теперь не склонен был изменить свое мнение.
     И тем не менее полковник Ньюком совершенно  затмил  в  тот  вечер  всех
светских львов, собравшихся на  приеме  у  миссис  Ньюком,  включая  доктора
Макбреха, профессора Боджерса и графа  Поски.  У  нашего  достойного  героя,
меньше всего помышлявшего об украшении своей  особы,  имелась  с  1801  года
превосходная бриллиантовая булавка (ее отдал ему перед смертью  бедный  Джек
Катлер,  убитый  в  деле  под  Аргаоном),  и  раз  в  три  года,  по   особо
торжественным случаям, каковым счел и вечер у миссис Ньюком, он извлекал  ее
из шкатулки и накалывал на жабо. Великолепие этой булавки и блеск  золоченых
пуговиц приковали к нему все взоры. Среди гостей многие  были  с  усами,  но
только  усищи  профессора  Бредница,  весьма  упитанного  мученика,  недавно
спасшегося  из  Шпандау,  и  Максимилиана  Фанфарона,  апостола  свободы  из
французских  эмигрантов,  могли  потягаться  с  усами  полковника   Ньюкома.
Польские вожди до того наводнили в то время Лондон,  что  их  никто  уже  не
замечал, кроме одного почтенного депутата парламента от Мэрилебона да, раз в
год, лорда-мэра. Собравшиеся порешили, что незнакомец - тот самый боярин  из
Валахии, о чьем прибытии  в  гостиницу  "Мивар"  сегодня  сообщила  "Морнинг
пост". Миссис Майлс, чьи прелестные вечера, даваемые каждую вторую среду  на
Монтегью-сквер, соперничали, по мнению многих, с  приемами,  которые  каждый
второй четверг устраивала на Брайенстоун-сквер миссис Ньюком, ущипнула  свою
дочь Миру, болтавшую сразу на трех языках  с  герром  Бредницем,  гитаристом
сеньором Карабосси и мосье Пивье - знаменитым французским шахматистом, и тем
привлекла  ее  внимание  к  боярину.  Мира  Майлс  пожалела,  что  не  знает
молдавского, - не для того чтобы говорить, а чтобы  показать  другим,  будто
она говорит на нем. А миссис Майлс, не получившая такого образования, как ее
дочь,  умильно  улыбнувшись,  пропела:  "Madame  Newcome  pas  ici  -  votre
excellence nouvellement arrive - avez-vous fait ung bon g voyage? Je  recois
chez moi mercredi prochaing; lonnure de vous voir  -  Madamaselle  Miles  ma
fille..." {Мадам Ньюком здесь нет. Ваше превосходительство недавно  прибыли?
Хорошо ли путешествовали? Я принимаю по средам, буду счастлива вас видеть  у
себя. Мадемуазель Майлс - моя дочь... (искаж. франц.)} И тут Мира, придя  на
выручку матери, бойко затараторила  по-французски,  к  некоторому  удивлению
полковника, который, однако, решил,  что  в  высшем  свете,  куда  он  нынче
впервые попал, только так и изъясняются.
     Миссис Ньюком покинула свое место у дверей гостиной, чтобы пройтись  по
комнатам  со  знаменитым  индийским  купцом  Раммун  Лалом  -  он   же   его
превосходительство Раммун Лал, он же  его  высочество  Раммун  Лал,  главный
владелец алмазных копей в Голконде и  обладатель  пакета  акций  Ост-Индской
компания в три с половиной миллиона  фунтов  стерлингов.  Оставшись  сегодня
после обеда в мужской компании, он закурил кальян, и, поскольку у  его  слуг
всегда  было  при  себе  несколько  запасных  кальянов,  многие   английские
джентльмены довели себя до дурноты в его честь, пытаясь соревноваться с  ним
в этом занятии. Сам мистер Ньюком вынужден был уйти и лечь в постель, так  и
не совладав с дурнотой, вызванной курением  кальяна,  а  доктор  Макбрех,  в
надежде обратить его высочество в истинную веру, накурился так, что сделался
лицом чернее заморского гостя. Вот  этот-то  Раммун  Лал  -  с  нафабренными
усами, тонким смуглым лицом и мутными белками глаз, в чалме, шалях  и  шитой
накидке, шествовал теперь  по  комнатам,  пожевывая  бетель,  -  который  он
вынимал из серебряной коробочки; миссис Ньюком прогуливала его,  повиснув  у
него на руке и поигрывая веером, зажатым все  в  той  же  грязной  перчатке;
потом она вновь заняла свой пост у дверей гостиной.
     Как только его высочество завидел полковника Ньюкома, который  был  ему
хорошо знаком, вся важность и неприступность мигом слетели с  него,  уступив
место глубочайшему смирению. Он склонил голову и, сложив ладони перед лицом,
с подобострастной миной  двинулся  скользящей  походкой  к  полковнику,  чем
удивил миссис  Майлс,  которая  совсем  обомлела,  когда  молдавский  магнат
вскричал на чистейшем английском языке: "А ты что тут делаешь, Раммун?!"
     Раммун,  не  поднимая  головы  и  не  опуская  ладоней,  что-то  быстро
забормотал на хинди; полковник высокомерно  слушал  его,  покручивая  ус,  а
выслушав, резко отвернулся и заговорил с миссис Ньюком,  которая  с  улыбкой
поблагодарила его за то, что он пришел к ней в нер-вый же вечер по приезде.
     - Куда же мне было идти прежде всего, как  не  в  дом  моего  брата?  -
удивился полковник. Миссис Ньюком выразила сожаление, что за обедом у них не
было свободного места. А ведь  одно  место  все  же  оказалось  незанятым  -
мистера Шэлуни задержали в палате общин. И разговор  был  такой  интересный.
Индийский князь так остроумен...
     - Индийский кто?.. - переспросил полковник. Именитый язычник уже  успел
отойти от них и теперь сидел с одной из самых хорошеньких  гостий,  которая,
обратив к нему свое прелестное личико  и  касаясь  белокурыми  локонами  его
плеча, слушала его с таким жадным вниманием, с  каквму.  наверно,  Дездемона
слушала Отелло.
     Подобное, поведение индуса вывело полковника из себя. В ярости  он  так
закрутил свои усы, что они поднялись у него к вискам.
     - Уж не хотите ли вы сказать, что этот субъект выдает себя за князя? Да
на родине он и сесть не смеет в присутствии офицера...
     - Добрый вечер, мистер Ханимен... Eh, bong  soir,  Monsieur...  {Добрый
вечер, мосье  (искаж.  франц.).}  Вы  так  поздно,  мистер  Прессли.  Барнс?
Возможно ли? Вы оказали мне честь проделать путь от Мэйфэра до Мэрилебона? А
я думала, светские молодые люди никогда не заходят дальше Оксфорд-стрит. Это
ваш племянник, полковник Ньюком.
     - Добрый вечер, сэр, -  говорит  Барнс,  ничем  не  выдавая  изумления,
охватившего его при виде костюма полковника. - Вы, очевидно, сегодня обедали
здесь с Темнокожим Князем? А я как раз шел пригласить его и  дядю  к  нам  в
среду, чтобы они составили вам компанию за обедом. Где мой дядя, сударыня?
     - Вашему дяде стало плохо, и он лег  в  постель.  Он  выкурил  один  из
кальянов, которые приносит князь, и ему сделалось дурно. Как  поживает  леди
Анна? Лорд Кью сейчас в Лондоне? А  ваша  сестричка,  помог  ей  брайтонский
воздух? Я слышала,  вашего  кузена  назначили  секретарем  посольства.  Есть
какие-нибудь приятные вести от вашей тетушки, леди Фанни?
     - У леди Фанни, слава богу, все благополучно,  и  младенец  в  порядке,
спасибо, - сухо ответил Барнс тетке, допекавшей его своей любезностью, и  та
обернулась к новому гостю.
     - Не правда ли, сэр, любопытно, - говорит Барнс полковнику, - наблюдать
такие проявления родственных чувств? Когда бы я ни пришел сюда,  тетушка  не
забудет осведомиться ни о ком из моей  родни,  так  что  я  с  утра  посылаю
человека по всем домам - разузнать, у кого что
     слышно. Значит, дядя Хобсон перекурился и лег  в  постель?..  А  помню,
какой был скандал, когда я однажды  закурил  у  него  в  Марблхеде!  Так  вы
обещали быть у нас в среду, не забудьте.  Кого  вам  позвать  для  компании?
Значит, нашего друга Раммуна не надо? А девицы-то вокруг него так и  вьются!
В Лондоне, если ты с деньгами, выбирай любую,  -  я  говорю  о  женщинах  из
общества, не о здешних, - заметил Барнс доверительно. -  Я  сам  видел,  как
титулованные мамаши осаждают его со всех сторон, а девицы так и едят глазами
его гуттаперчевую физиономию. Говорят, у него в Индии уже есть две жены.  Но
ради дарственной многие барышни из общества охотно бы вышли за  него  замуж,
черт возьми!
     - А здесь разве не общество? - спросил полковник.
     - Нет, почему же. И совсем неплохое. Только... ну понимаете...  В  этой
комнате, поверьте мне на слово, не сыщется и трех  особ,  которых  встретишь
еще где-нибудь. Раммун не в счет. А кто он  на  родине?  Он  ведь  такой  же
князь, как я.
     - Насколько я понимаю, он сейчас большой богач, - сказал полковник. - А
выбился из самых низов, и о том, как он нажил состояние, ходят разные темные
слухи.
     - Очень может быть, - сказал  молодой  человек.  -  Впрочем,  нас,  как
деловых людей, это не касается. А у него в самом деле большое состояние?  Он
держит у нас внушительный вклад и, кажется, намерен увеличить его и вести  с
нами  крупные  дела.  Вы,  как  член  семьи,   надеюсь,   поможете   нам   и
предостережете, если что не так. Мой отец пригласил его в Ньюком,  и  вообще
мы его поддерживаем, а правильно ли это, неясно. Я лично думаю, что нет.  Но
я младший компаньон фирмы, все дела решают старшие.
     Младший компаньон оставил модную томность и перестал растягивать слова.
Он говорил теперь просто и откровенно, не скрывая своей  заинтересованности.
Толкуй ему не толкуй, он бы все равно не понял, за что дядюшка  почувствовал
к нему гадливость и презрение. Совсем еще  юнец  -  только-только  пробилась
бородка, - а уже расчетливей старого скряги, и, наверно,  прижмет  должника,
точно Шейлок. "Если он таков в двадцать, что же станется с ним к пятидесяти,
- с ужасом думал полковник. - Нет, если бы Клайву суждено было  стать  таким
бессердечным существом, пусть лучше бы он умер!" А ведь этот молодой человек
был незлым по натуре, нелживым, услужливым. Сам он считал, что его не в  чем
упрекнуть. Да он и вправду был не хуже тех, кто  его  окружал.  Совесть  его
никогда не мучила - если только он не опаздывал в Сити; сон его был крепок -
разве  что  накануне  ему  случалось  хватить  лишку;  и  мысли  о   попусту
растраченной жизни не терзали его душу. Свою жизнь он почитал  счастливой  и
достойной. Он был компаньоном в большом деле и чувствовал,  что  сумеет  его
расширить. Со временем он найдет  себе  хорошую  партию  и  возьмет  большое
приданое. А пока что, по молодости лет, можно, подобно другим,  поразвлечься
и погрешить, хоть и не так, как  иные  вертопрахи  -  не  очертя  голову,  а
осмотрительно, без огласки, в рамках приличия, там, где никто не  заметит  и
не будет неприятностей или скандала. Барнс Ньюком никогда не забывал пойти в
церковь или  переодеться  к  обеду.  Покупал  всегда  за  наличные.  Если  и
напивался пьян, так вместе  с  другими  и  непременно  в  хорошей  компании.
Никогда не опаздывал в контору и не пренебрегал своим туалетом, как бы  мало
ни спал и  как  бы  ни  трещала  у  него  голова.  Словом,  за  всю  историю
человечества ни один еще гроб повапленный  не  имел  столь  презентабельного
вида.
     Пока юный Барнс беседовал со своим  дядей,  сухощавый,  приятного  вида
джентльмен с высоким лбом, который поклонницы величали "благородным  челом",
и в аккуратном белом галстуке, повязанном так искусно, как это умеют  делать
лишь священники, рассматривал полковника Ньюкома, поблескивая очками, и ждал
случая обратиться к нему. Полковник, заметив, с каким пристальным  вниманием
разглядывает его джентльмен в черном, спросил у Барнса  имя  этого  пастора.
Барнс, обратив свой монокль в сторону очков, сказал, что,  хоть  убейте,  не
знает; ему знакомы среди гостей от силы два человека. И тем  не  менее  очки
отвесили моноклю поклон, который тот не соизволил заметить. Очки двинулись в
их сторону, и Барнс Ньюком сделал шаг назад.
     ~ Уж не собирается ли он заговорить со мной, черт возьми! -  воскликнул
он в раздражении. Он вовсе не желал говорить с кем попало и где попало.
     Но господин в очках уже подходил к ним, протягивая обе руки. Его  ясные
голубые  глаза  светились  восторгом,  улыбающееся  лицо  все  собралось   в
морщинки, но и улыбка, и дружеский жест предназначались полковнику.
     - Если миссис Майлс не обманула меня, сэр, я имею честь разговаривать с
полковником Ньюкомом? - спросил он.
     - С ним самым, сэр, - ответил полковник, и  тогда  его  собеседник,  со
словами "Чарльз Ханимен",  сорвал  с  руки  сиреневую  лайковую  перчатку  и
схватил руку зятя.
     - Муж моей бедной сестры! -  возгласил  он.  -  Мой  благодетель!  Отец
Клайва! Как тесен мир! И как я рад видеть вас и познакомиться с вами!
     - Так вы - Чарльз?! - вскричал полковник. - Очень рад,  Ханимен,  очень
рад пожать вашу руку. Мы с Клайвом  к  вам  сегодня  нагрянули  бы,  да  вот
набралось дел до самого обеда. Вы  напомнили  мне  бедную  Эмму,  Чарльз,  -
добавил он грустно. Эмма не была ему доброй  женой.  Эта  капризная,  глупая
женщина доставила ему при жизни немало беспокойных дней и горьких ночей.
     - Бедная, бедная Эмма! - воскликнул проповедник, обращая взор к  люстре
и изящным движением поднося к глазам батистовый платочек. Никто в Лондоне не
умел столь картинно сверкнуть перстнем или  прижать  к  лицу  платок,  пряча
нахлынувшие чувства. -  В  самые  светлые  дни,  смешавшись  с  безрассудной
толпой, мы не можем забыть ушедших. Те, кто покинул нас, все равно  остаются
с нами. Но не этим надо встречать друга, приплывшего к родным  берегам.  Как
приятно мне, что вы снова в старой доброй Англии! Как, должно быть, было вам
отрадно видеть Клайва!
     - Болтун проклятый! - пробормотал про себя  Барнс,  прекрасно  знавший,
кто стоит перед ним. - Вечно витийствует, точно с кафедры!
     Настоятель часовни леди Уиттлси с улыбкой поклонился ему.
     - Вы не узнали меня, сэр.  А  я  имел  честь  видеть  вас  в  Сити  при
исполнении ваших служебных обязанностей. Я приходил в банк с чеком,  который
мой брат с такою щедростью...
     - Забудем об этом, Ханимен! - воскликнул полковник.
     - Ничто не заставит меня забыть об этом, дражайший полковник, - ответил
мистер Ханимен. - Я был бы на  редкость  плохим  человеком  и  неблагодарным
братом, если б когда-нибудь забыл вашу доброту.
     - Оставим ее, прошу вас!
     - Как же, оставит он ее, когда она еще не раз может ему пригодиться!  -
проворчал сквозь зубы Барнс. - Не отвезти ли вас домой?  -  обратился  он  к
дяде. - Мой экипаж ждет у крыльца, и я буду рад захватить вас.
     Но полковник сказал, что ему надо еще поговорить с  шурином,  и  мистер
Барнс, отвесив ему  учтивый  поклон  и  ни  с  кем  больше  не  простившись,
проскользнул в дверь и в молчании спустился по лестнице.
     Теперь Ньюком остался  в  полном  распоряжении  пастора.  Ему  хотелось
знать, что за люди его окружают, и Ханимен всех ему  описал.  Миссис  Ньюком
была бы весьма польщена, если бы слышала, как расписывал Чарльз  Ханимен  ее
самое и ее гостей. Он так их расхваливал, словно они стояли тут же у него за
спиной  и  слышали  каждое  его  слово.  Такое  скопище  умов,  талантов   и
добродетелей должно было поразить и восхитить новоприбывшего.
     - Вон та дама в красном тюрбане,  возле  которой  стоят  ее  прелестные
дочери, - леди Плут, жена знаменитого судьи.  Все  в  Лондоне  диву  даются,
почему он до сих пор не лорд Главный Судья и не пэр  Англии.  Мне,  впрочем,
рассказывали по секрету, будто  препятствием  послужило  его  имя:  покойный
монарх ни за что не соглашался, чтобы у него был пэр по фамилии  Плут.  Сама
миледи простого звания, - я слышал  даже,  что  из  прислуги,  -  но  вполне
отвечает своему нынешнему положению. Она образцовая жена и мать, и ее дом на
Коннот-Террас славится самым утонченным  гостеприимством.  Молодой  человек,
что беседует с ее дочерью,  -  начинающий  адвокат,  к  тому  же  успел  уже
прославиться в качестве сотрудника наших ведущих журналов.
     - А что за кавалерийский офицер в белом жилете стоит  там  с  бородатым
евреем? - осведомился полковник.
     - О, это еще один известный литератор, стряпчий  по  профессии.  Но  он
променял юриспруденцию на служение музам. Можно  подумать,  что  эти  девять
сестер отдают предпочтенье усатым мужчинам.
     - В жизни не сочинил ни строчки, - смеется полковник, покручивая усы.
     - А я замечал, что большинство писателей носит  усы!  Бородатый  еврей,
как вы изволили его назвать, это герр фон Лунген,  знаменитый  гобоист.  Три
джентльмена, неподалеку от него, это мистер Сми, член  Королевской  Академии
(тот, что бритый), мистер Мойз и мистер Кроппер (те, что бородатые). У рояля
поет  синьор  Меццофорте,  великий  римский   баритон.   Ему   аккомпанирует
мадемуазель Лебрюн. Профессор Кварц и барон  Кристаль,  знаменитые  немецкие
геологи, беседуют в дверях со своим прославленным  коллегой  сэром  Робертом
Минераллом. А видите того полного джентльмена - у него еще манишка в табаке?
Это  знаменитый  своим  красноречием  доктор   Макбрех   из   Эдинбурга,   а
разговаривает он с доктором Этторе, который недавно,  переодевшись  прачкой,
бежал из застенков римской инквизиции. Его  несколько  раз  допрашивали  под
пыткой тисками и дыбой и наутро,  говорят,  должны  были  сжечь  на  Большой
площади. Но по чести сказать, дорогой полковник, я не очень верю во все  эти
россказни о мучениках и обращенных. Ну где еще встретишь  такого  здоровяка,
как профессор Бредниц, а ведь он был узником Шпильберга  -  выбрался  оттуда
через дымоход и дальше - через окно. Промедли он там еще, и не сыскалось  бы
окна, в которое он мог бы пролезть. А этот ослепительный мужчина  в  красной
феске - Курбаш Паша - тоже вероотступник, как  ни  прискорбно  мне  об  этом
говорить. Он прежде жил в Марселе,  был  там  парикмахером  и  звался  мосье
Буклю,  но  потом  уехал  в  Египет  и  променял  там  щипцы  на  тюрбан.  А
разговаривает он сейчас с мистером Пилигримом, одним из наших талантливейших
молодых  поэтов,   и   Десмондом   О'Тара;   сыном   досточтимого   епископа
Балинафадского, который, незадолго до кончины,  впал  в  римско-католическую
ересь.  Ваша  родственница,  скажу  по  секрету,  любит  собирать   у   себя
знаменитостей. Сегодня, я слышал, здесь ожидался один  друг  моей  юности  -
краса и гордость Оксфорда по прозвищу "Голубок"; в свое время, когда мы были
на третьем курсе, он получил ньюдигетский приз, а нынче должен  был  прибыть
сюда уже под им