лельню в Розбери-Грин; а преподобный  доктор
Поттер, глава прихода, знал ее только по  благотворительной  деятельности  и
рождественским доброхотным даяниям. Наше сельское духовенство, как известно,
всегда водит дружбу с местной знатью. Глава розберийской паствы сочувствовал
и покровительствовал доброй мадам де Флорак, однако  супруга  его  и  дочки,
которых принимали в лучших домах графства, откровенно  третировали  соседку.
Даже когда умер ее богатый брат и она получила свою долю наследства,  миссис
Поттер по-прежнему очень одобряла то, что бедная мадам де Флорак не рвется в
общество (сама миссис Поттер была дочерью разорившегося шляпного  фабриканта
из Лондона и в свое время жила гувернанткой в одном  благородном  семействе,
откуда вышла за мистера Поттера, в те  дни  частного  репетитора).  Так  что
правильно поступает мадам де Флорак, повторяла пасторша, что держится  своей
среды - местная знать никогда ее не примет! Том Поттер,  пасторский  сын,  с
которым мне посчастливилось вместе учиться в колледже  Святого  Бонифация  в
Оксбридже - шумливый, развязный и, прямо сказать, весьма вульгарный  молодой
человек - спрашивал меня, уж не является ли Флорак  бильярдным  маркером,  и
был столь предусмотрителен, что  посоветовал  сестрам  не  заводить  речь  о
бильярде в присутствии владелицы Розбери. Том прямо остолбенел, услышав, что
мосье Поль де Флорак - дворянин из рода куда более древнего, чем большинство
английских семей, за исключением  двух  или  трех  (к  каковым,  разумеется,
принадлежит и ваша, мой любезный и уважаемый читатель, если вам очень дорога
ваша родословная). По чести говоря, союз с  Хиггами  из  Манчестера  был,  с
точки зрения геральдики, первым мезальянсом в семействе Флораков  за  многие
десятилетия. Я отнюдь не хочу этим  сказать,  будто  какой-нибудь  иноземный
дворянин может  равняться  с  нашим,  британским,  а  тем  паче,  будто  наш
английский сноб, который только вчера купил себе герб, а то, глядишь,  прямо
заимствовал его из геральдического  справочника  или  заказал  его  себе  за
деньги у какого-нибудь умельца, не имеет права смотреть свысока на всех этих
заезжих графов.
     И тут однажды из Ньюкома в Розбери-Грин  торжественно  прибыла  коляска
четверней с лакеями в строгих, хорошо всем знакомых ливреях  Ньюком-парка  и
подкатила к воротам пасторского дома, где в это время  миссис  Поттер  и  ее
дочки торговались по обыкновению с  Рокинсом,  продавцом  рыбы,  развозившим
свой товар на осле. Дамы были в заношенных платьях  и  несвежих  истрепанных
чепчиках. Ни минуты не сомневаясь при появлении коляски, что владельцы Парка
пожаловали именно к ним, они бросились в дом одеваться,  покинув  разносчика
Рокинса в самый разгар спора по поводу трех макрелей. Маменька выхватила  из
картонки новый чепец, а Лиззи и Лидди понеслись в спальню надевать платья, в
которых были на завтраке в "Атенеуме", когда там читал лекцию лорд  Леверет;
не успели они всунуть  в  платья  свои  прелестные  плечики,  как  с  ужасом
вспомнили, что маменька как раз перекраивала в гостиной один из  папенькиных
фланелевых жилетов и оставила его там, когда послышались выклики  Рокинса  и
из-за изгороди вынырнула пара ослиных ушей. Подумать только - к ним гости из
Ньюком-парка, а в гостиной такой беспорядок!
     Но когда они сбежали  вниз,  в  комнате  не  было  господ  из  Парка  -
злосчастный жилет преспокойно валялся на столе (как они  ринулись  на  него,
как зашвырнули его в шифоньерку!), а единственный гость - разносчик Рокинс -
стоял с широкой ухмылкой в дверях веранды, держа в  руках  трех  макрелей  и
продолжая кричать: "Шесть пенсов за три штуки, барышни, "пять" это не  цена!
Я же бедняк, мэм, у меня жена и детишки!.."
     Тогда девицы завопили: "Какая наглость!", "Идите прочь, невежа, дерзкий
нахал!", "Ступайте на черный ход, сэр!", "Еще что вздумали!" - и  все  такое
прочее, боясь что вот-вот войдут леди Анна Ньюком,  мисс  Этель  и  Барнс  и
услышат это неприличное препирательство.
     Но владельцы Ньюком-парка так и не появились. Вот диво-то! Они проехали
мимо пасторской усадьбы и остановились у ворот мадам де Флорак. Туда  они  и
свернули. Они пробыли у виконтессы с  полчаса,  а  покуда  коляска  медленно
ездила перед домом по усыпанной гравием дороге. Миссис  Поттер  поспешила  с
дочками на верхний этаж и из окна комнаты, где спали служанки, увидела,  как
леди Анна, Этель и Барнс гуляют  по  саду  с  мадам  де  Флорак,  заходят  в
оранжереи, потом выходят оттуда, провожаемые садовником Маквиртом и  неся  в
руках огромные кисти винограда и охапки цветов; увидели они и то, как  Барнс
почтительно беседует с мадам де Флорак; когда же они спустились в гостиную и
чинно уселись за работу - Лидди раскрыла золотообрезный нотный альбом, Лиззи
принялась вышивать покров для алтаря,  а  маменька  шить  алую  накидку  для
неимущей старушки, - то с болью в сердце узрели, как мимо ограды  промчалась
коляска: внутри сидели дамы из Парка, а правил четверкой Барнс Ньюком.
     Это  было  в  ту  самую  пору,  когда  Барнс  надумал  взять  под  свое
покровительство мадам де Флорак и затеял помирить ее с мужем.  Вопреки  всем
пророчествам миссис Поттер, местная знать сама явилась на  поклон  к  дочери
фабриканта. А уж после того как мадам де Флорак превратилась в принцессу  де
Монконтур и в округе стало известно, что она  намерена  провести  в  Розбери
Рождество, (об этом, как вы легко догадаетесь, сообщили и "Ньюком  сентинел"
и "Ньюком индепендент"), высокородных соседей посетил преподобный Г. Поттер,
доктор богословия, с супругой. Нетрудно догадаться и  о  том,  что  от  глаз
почтенной дамы не укрылись перемены, произведенные в Розбери-Хаус  мастерами
от Вайнира из Ньюкома: строгий желтый атлас и позолота  в  гостиной,  резной
дуб в столовой, набивной ситец в спальнях, апартаменты принца  и  принцессы,
комнаты для  гостей,  курительная  (господи  помилуй!)  и  конюшни  -  этими
особенно интересовался Том Поттер.  ("А  еще,  можете  себе  представить,  -
рассказывал он потом, - настоящая бильярдная!")
     Весь дом сверху донизу был удобнейшим образом переоборудован; и  теперь
вам ясно, что чете Пенденнисов предстояло весьма  уютно  провести  Рождество
184.. года.
     Том Поттер был столь любезен, что пришел ко мне  с  визитом  на  третий
день после нашего прибытия; накануне он приветствовал меня в церкви,  увидав
на  одной  из  скамей  принцессы.  Прежде   чем   высказать   желание   быть
представленным моей жене, он попросил меня по  всей  форме  представить  его
моему другу, принцу, коего величал  "его  высочеством".  А  его  высочество,
который вел себя с примерной серьезностью и только разок ахнул,  когда  мисс
Лидди на хорах затянула с детьми гимн и те запели, кто в лес, кто по  дрова,
похвалил Тому проповедь, прочитанную его  родителем.  Том  проводил  нас  до
ворот Розбери.
     - А не зайдете ли вы сразиться со  мною  на  бильярде,  -  говорит  его
высочество. - Ах да, простите, я забыл, что  у  вас  не  принято  играть  на
бильярде по воскресеньям!
     - В любой другой день с восторгом, ваше  высочество,  -  отвечает  Том,
нежно пожимая на прощание руку его высочества.
     - Он ваш товарищ по колледжу? - спрашивает Флорак. - Странные же у  вас
товарищи по колледжу, душа моя! И вообще вы,  англичане,  странный  народ!..
Клянусь, я встречал таких, которые, скажи  я  им:  "Почистите  мне  сапоги",
пошли бы и вычистили! А заметили вы, как "преподобный отец" ел  нас  глазами
на проповеди? Он все поглядывал на нас поверх молитвенника, клянусь честью.
     Мадам де Флорак со своей стороны  лишь  выразила  пожелание,  чтобы  ее
супруг пошел послушать  мистера  Джейкоба  в  сектантской  молельне.  Мистер
Поттер вообще неважный проповедник.
     - Savez-vous qu'elle est furieusement belle, la fille du Reverend! {А у
"преподобного", знаете ли, чертовски хорошенькая дочка! (франц.).} -  шепнул
мне его высочество. - Я не сводил с нее глаз во время  проповеди.  Прелесть,
что за  соседочки!  -  Вид  у  Поля  при  этом  был  весьма  победоносный  и
плутовской.  Моей  жене,  надо  сказать,  принц   де   Монконтур   выказывал
беспредельную учтивость, почтение и любезность. Он восхищался ею.  Сыпал  ей
бесчисленные  комплименты  и,  без  сомнения,  искренне  поздравлял  меня  с
приобретением такого сокровища. Конечно, он был уверен, что и над  ней,  как
над всякой дочерью Евы, он может одержать победу. Но я был его другом в  дни
ненастья, его гостем, и он щадил меня.
     Я в жизни не видел никого  забавнее,  эксцентричнее  и  милее  Флорака,
каким он был в этот период своего процветания.  Как  уже  сообщалось  в  сем
правдивом жизнеописании, мы приехали в  субботу  вечером.  Нас  проводили  в
отведенные нам уютные комнаты, где в каминах пылал огонь и все дышало теплом
и гостеприимством. Флорак весь сиял благодушием. Он  беспрестанно  тряс  мою
руку, хлопал меня по плечу и называл не иначе как "голубчик" или  "дружище".
Он кричал своему дворецкому:
     - Мосье здесь все равно что хозяин, помни это,  Фредерик!  Предупреждай
каждое его желание. Угождай ему по мере сил. Он был добр ко мне во дни  моих
бедствий. Слышишь, Фредерик? Смотри, чтобы мистер Пенденнис не нуждался ни в
чем, а также мадам, его прелестная супруга,  ее  ангелочек-сын  и  их  няня.
Никаких солдатских выходок с этой молодой особой, Фредерик, vieux  scelerat!
Garde-toi de la, Frederic; si non, je t'envoie a Botani Bay; je  te  traduis
devant le Lord Maire.
     - En Angleterre je me fais Anglais, vois-tu, mon ami, -  продолжал  его
высочество. - Demain c'est dimanche et tu vas voir {Старый мошенник!  Смотри
у меня, Фредерик, не то я сошлю тебя в Ботани-Бей,  ты  у  меня  предстанешь
перед лордом-мэром! Как видишь, мой друг,  в  Англии  я  англичанин.  Завтра
воскресенье, и ты убедишься сам (франц.).}. - Ага, звонят к обеду!  Идите  и
переоденьтесь, мой друг! - И этот душа-человек еще раз  крепко  сжал  обеими
руками мою руку. - Всем сердцем рад видеть вас у себя. - Он заключил гостя в
объятия. В глазах его стояли слезы, и весь он был несколько комичен в  своем
сердечном порыве. Принцесса де Монконтур, не столь экспансивная и склонная к
объятьям, была, на свой лад, не менее любезна с моей супругой, как  я  узнал
об этом в конце первого дня нашего пребывания в их доме, когда  мы  с  женой
стали обмениваться впечатлениями. Маленькая принцесса заходила и в  спальню,
и  в  детскую  поглядеть,  все  ли  есть  у  ее  гостей,  что   нужно.   Она
присутствовала при купании и укладывании ребенка  (в  жизни  она  не  видала
такого херувимчика!) и принесла ему чудесную  игрушку.  Поначалу  она  и  ее
мрачнолицая старушка-горничная пугали малютку, однако скоро он к ним привык.
С утра пораньше принцесса уже  появилась  в  детской  почти  одновременно  с
матерью малыша.
     - Ах, - вздыхала бедняжка, - как, должно быть, вы счастливы, имея дитя!
     Словом, моя супруга была совершенно покорена ее добротой и радушием.
     И вот наступило воскресное утро, и мы действительно  узрели  Флорака  в
обличий какого-то невиданного британца.  На  нем  были  лосины  и  сапоги  с
отворотами; после завтрака,  отправляясь  в  церковь,  он  надел  пальто  из
толстой белой шерсти и  маленькую  шапочку,  в  каковом  одеянии,  очевидно,
полагал себя точной копией английского джентльмена. Разговаривая с  конюхами
и слугами, он щедро пересыпал свою речь проклятьями, не потому что привержен
был к божбе, а  потому  что  считал  сквернословие  отличительным  свойством
английского сквайра. Он не обедал без ростбифа и всегда требовал, чтобы мясо
было недожаренным, "как любите вы, англичане"; посещал боксерские состязания
и  держал,  бойцовых  петухов.  Он  с  восторгом  приобщался  к  спортивному
лексикону, как заправский охотник "травил лису" и перехватывал ее на  скаку,
был поистине ослепителен, отправляясь в отъезжее, в своей бархатной  шапочке
и бонапартовских сапогах, а потом угощал всю охоту у себя в Розбери, где его
маленькая добродушная  супруга  так  же  любезно  принимала  джентльменов  в
красных куртках, как, бывало, тучных сектантов в черном,  которые  распевали
гимны и читали проповеди  на  лужайках  ее  сада.  Эти  господа,  напуганные
переменами в жизни принцессы, сокрушались об  ее  душе;  однако  в  графстве
популярность Монконтуров все возрастала, да и  в  самом  Ньюкоме  их  теперь
почитали не меньше, ибо принцесса не знала устали в своих  добрых  делах,  а
приветливость  ее  мужа  была  предметом   всеобщего   восхищения.   "Ньюком
индепендент" и "Ньюком  сентинел"  наперебой  расхваливали  его  высочество,
причем  первая  особо  подчеркивала  его  несходство  с  сэром  Барнсом,  их
депутатом.  Любимым  развлечением  Флорака  было,  усадив  жену  в   коляску
четверней, прокатить ее в Ньюком.  Когда  он  проезжал  по  городу,  уличные
мальчишки бежали за ним и кричали  "ура!".  В  витрине  одной  галантерейной
лавки был выставлен галстук  желтого  цвета  под  названием  "Монконтур";  в
другой лавке красовался розовый, и название его было "Принц",  что  звучало,
наверно, особенно соблазнительно для местных щеголей.
     И  вот  однажды  коляска  четверней  доставила  нас   в   расположенный
неподалеку Ньюком-парк, куда по просьбе  принцессы  ее  сопровождала  и  моя
супруга, разумно решившая не открывать ее высочеству своей неприязни к  леди
Кларе.  Сколько  раз,  возвращаясь  домой  из  какого-нибудь   великолепного
особняка, мы с Лорой,  преисполненные  эгоистического  счастья,  благодарили
небо за то, что обитаем в скромном жилище. Долго ли еще  будут  существовать
на свете эти хоромы? Разве уже сейчас их владельцы не предпочитают  селиться
в небольшой брайтонской квартирке или в  мансарде  на  Парижских  бульварах,
покидая свои пустынные родовые замки и парки, отгороженные от мира сугробами
снега? Уезжая из Ньюком-парка, мы вздохнули с облегчением,  точно  вырвались
из тюрьмы. Наши дамы уселись в экипаж и, едва за  нами  затворились  ворота,
принялись делиться впечатлениями. Что,  владеть  таким  поместьем?  Но  ведь
тогда бы пришлось в нем жить! И мы согласились на том, что крохотный  уголок
земли,  именуемый  "Фэрокс",  милее  нашему  сердцу,  чем   это   громоздкое
сооружение эпохи Тюдоров. Помещичий дом был обставлен во времена Георга  IV,
и в нем господствовал так называемый "псевдоготический стиль". Нам  пришлось
пройти через мрачную анфиладу готических обеденных залов, давно не  видавших
гостей, и миновать несколько  гостиных  с  мебелью  под  холщовыми  чехлами,
прежде чем мы попали в маленькую комнату, где проводила  время  леди  Клара,
иногда одна-одинешенька, а  иногда  в  обществе  нянек  и  детей.  Мрачность
окружающей обстановки словно придавила бедняжку. Даже когда Лора завела речь
о детях (добрая принцесса де  Монконтур  расписывала  нашего,  как  чудо  из
чудес), леди Клара нисколько не оживилась. Ее собственных отпрысков привели,
показали и увели. Точно какая-то тяжесть лежала на плечах этой  женщины.  Мы
заговорили о свадьбе  Этель.  Она  сказала,  что,  кажется,  свадьба  должна
состояться в Новый год. Она не знает, отделывали Гленливат заново  или  нет.
Столичного дома лорда Фаринтоша она не видела. Сэр Барнс приезжал в поместье
раза два  на  воскресенье,  несколько  дней  охотился  и  развлекался,  как,
наверно, положено всем мужчинам. Скоро ли он опять приедет,  ей  неизвестно.
Когда мы поднялись и начали прощаться, она вялым  движением  дотронулась  до
звонка и снова опустилась на диван, где лежала груда французских романов.
     - Неплохие книжечки она себе подобрала, - говорит Поль, пока  мы  катим
по темным аллеям мрачного парка, мимо грустных прудов, над  которыми  вьются
туманы, и сбившихся в кучу овец, тут  и  там  образующих  грязные  пятна  на
траве; ни одна  из  множества  труб  на  оставшемся  позади  нас  здании  не
дымилась, если не считать слабой беленькой струйки,  что  тянулась,  как  мы
знали, из камина, у которого сидела одинокая владелица Ньюкома.
     - Уф! - произнес Флорак и  щелкнул  бичом,  когда  за  нами  замкнулись
ворота парка и его упряжка с веселым грохотом понеслась по дороге.  -  Какое
счастье выбраться из этого склепа! Что-то роковое есть в этом доме... в этой
женщине. В доме атмосфера надвигающейся беды.
     Во  время  своих  наездов  в  город  Ньюком  наш  друг  Флорак   всегда
останавливался в "Королевском Гербе", и вот однажды, когда мы входили с  ним
в это заведение, в сенях нам встретился какой-то постоялец, и принц  кинулся
к нему, чтобы, по своему обыкновению, заключить в объятия, весьма дружески и
сердечно назвав его "Джеком".
     Но Джек, казалось, был не особенно  доволен  встречей  с  нами  и  даже
попятился на шаг от француза.
     - Мой  милый  Джек,  любезнейший  Хайгет,  как  рад  я  вас  видеть!  -
продолжает Флорак,  не  замечая  ни  холодности  приезжего,  ни  любопытства
хозяина гостиницы, который тут  же  дожидался  в  почтительной  позе,  желая
проводить его высочество в лучшую комнату.
     - Здравствуйте, мосье де Флорак, - мрачно бросает новоприбывший  и  уже
хочет после этого краткого приветствия пройти мимо, но, очевидно, передумав,
поворачивает назад и следует за Флораком в отведенные нам апартаменты.
     - A la bonne heure! {Вот и хорошо! (франц.).} - И  Флорак  возобновляет
свои сердечные приветствия. - А я-то думаю, какая муха вас укусила, mon  bon
{Мой милый (франц.).}, - говорит он милорду. Стоящий тут же хозяин,  потирая
руки, кланяясь и  ухмыляясь,  осведомляется,  не  хочет  ли  его  высочество
чем-нибудь подкрепиться с дороги. Мне, как другу  и  спутнику  принца,  тоже
перепадала толика его безмерного радушия. В отсутствие его высочества хозяин
оказывал мне особое внимание, хотя и не без некоторой фамильярности.
     Лорд Хайгет подождал, пока  мистер  Тэплоу  удалился,  и  тогда  сказал
Флораку:
     - Пожалуйста, не называйте меня здесь по имени, Флорак. Я здесь инког.
     - Plait-il {Простите (франц.).},  что  значит  -  инког?  -  спрашивает
Флорак. Когда же ему объяснили это слово, он разразился смехом.  Потом  лорд
Хайгет обратился ко мне:
     - Прошу прощения, мистер Пенденнис, я никого не  хотел  обидеть,  но  я
здесь по одному делу и предпочел бы, чтобы в  этом  городе  не  знали  моего
полного титула. На провинциалов это  так  действует,  понимаете  ли.  Минуты
покоя не дадут. А какие вести от нашего друга Клайва?
     - С титулом или без оного, вы всегда для меня желанный гость,  Джек.  А
что это за дело? Ох, старый ловелас! Держу пари...
     - Нет, нет, совсем не то, - с жаром говорит Джек. - Честное слово! Я...
я просто задумал... раздобыть  денег,  то  есть  вложить  их  здесь  в  одно
предприятие, чертовски выгодное предприятие! Между прочим, если хозяин будет
спрашивать, я - мистер Хэррис, гражданский инженер,  дожидаюсь  прибытия  из
Америки в Ливерпуль парохода "Канада" и ужасно  беспокоюсь  о  своем  брате,
который находится на борту.
     - Что он тут плетет?! Приберегите свои сказки для трактирщика, Джек,  а
для нас не старайтесь. Почему же вы до сих пор не заглянули к нам в Розбери,
милейший мистер Хэррис? Принцесса разбранит меня, если  вы  не  приедете.  И
непременно захватите своего милого  брата,  когда  он  тоже  сюда  прибудет.
Слышите? - Последняя часть этой тирады предназначалась для  мистера  Тэплоу,
вновь вошедшего в наш номер с вином и печеньем.
     Вскоре  владелец  Розбери  и  мистер  Хэррис  отправились  на   конюшню
поглядеть  лошадь,  которую  хотел  купить  принц.  Хозяин  гостиницы,   под
предлогом, что ему почудился мой звонок, опять вторгся в комнату и  принялся
выспрашивать у меня о неизвестном постояльце, уже вторую  неделю  живущем  в
его доме. Знаю ли я эту особу? Мистер Пенденнис ответил, что, разумеется, он
знает эту особу.
     - Весьма почтенная особа, не так ли? - не унимается наш Бонифэйс.
     - А разве принц де Монконтур стал бы водить знакомство  с  какой-ни