ать, - не унимался милорд. - Коли
она не посетит за  вечер  два-три  сборища,  она  отдаст  богу  душу,  слово
джентльмена. Леди Кью, знаете ли, вроде той клячи, которую стоит распрячь, и
она свалится.
     - Что ж, благодарствую за маменьку, - ответила, леди Анна.
     - Да-да, слева джентльмена. Вчера за вечер она  побывала  во  множестве
мест, я точна знаю. Обедала у Блоксамов - я там был. Потом,  по  ее  словам,
она собиралась пойти посидеть со старой  миссис  Крэкторп,  которая  сломала
себе ключицу (этот Крэкторп из лейб-гвардии, ее внучек, - скотина,  надеюсь,
старуха, не оставит ему ни пенса). Потом она прикатила к леди Хокстоун,  где
а самолично слышал, как она говорила, будто успела еще побивать - ну у  кого
бы  вы  думали?  -  у  Флауэрдейлов.  Теперь  ездят  к  этим   Флауэрдейдам.
Представляете? К кому у нас только не ездят, черт возьми! Они ведь, кажется,
из ткачей?
     - И мы тоже, милорд.
     - Ах да, запамятовал! Но вы же из старого, очень старого рода.
     - Ничего не поделаешь, - не без лукавства  ответила  мисс  Ньюком.  Она
всерьез верила в свою родовитость.
     - Вы что, верите в брадобрея? - удивился  Клайв.  Маркиз  уставился  на
него с благородным любопытством, точно вопрошая: "Какой еще брадобрей,  черт
возьми, да кто, черт подери, вы сами?"
     - Зачем же отрекаться от предков?  -  ответила  мисс  Этель  просто.  -
По-моему, в те далекие времена, людям приходилось заниматься... всевозможным
трудом,  и  отнюдь  не  считалось  зазорным  быть  брадобреем  у  Вильгельма
Завоевателя.
     - У Эдуарда Исповедника,  -  поправил  ее  Клайв.  -  Наверно,  это  не
выдумка, потому что я видел портрет  упомянутого  брадобрея.  Его  нарисовал
один мой приятель, Макколлоп, и, кажется, картина еще не продана.
     Леди Анна заметила, что была бы счастлива  взглянуть  на  нее.  А  лорд
Фаринтош  припомнил,  что  Макколлоп  владел  болотом  по  соседству  с  его
собственным  в  Аргайлшире,  однако  не  соизволил  вступить  в   беседу   с
незнакомцем  и  предпочел  любоваться  в   зеркале   своей   привлекательной
физиономией, покуда обсуждалась эта тема.
     Но Клайв не стал продолжать разговора, а, отойдя  к  столику,  принялся
рисовать брадобрея,  и  тогда  лорд  Фаринтош  возобновил  свою  упоительную
светскую беседу.
     - Что за гнусные зеркала в  этих  брайтонских  пансионах!  Лицо  в  них
получается какое-то зеленое,  право  так,  а  меня  ведь  зеленым  никак  не
назовешь, не правда ли, леди Анна?
     - Но поверьте, лорд Фаринтош, у вас очень нездоровый  вид,  -  заметила
мисс Ньюком весьма серьезно. - А все потому, что вы засиживаетесь заполночь,
курите да еще и ездите, наверно, к этому мерзкому Плэтту...
     - Разумеется, езжу! Но отчего же мерзкому - это уж слишком, право  так!
- вскричал благородный маркиз.
     - Как хотите, только вид у вас  очень  нездоровый.  Помните,  маменька,
каким цветущим был прежде лорд Фаринтош?  Прямо  грустно  смотреть,  как  он
сдал, - ведь это второй его сезон!
     - Господи боже мой, что вы такое говорите, мисс  Ньюком?!  По-моему,  я
прекрасно выгляжу! - И сиятельный юноша пригладил  рукою  волосы,  -  Жизнь,
конечно, нелегкая: каждый вечер рваться на  части,  сидеть  чуть  ли  не  до
рассвета, а потом, знаете, эти скачки одна за другой, - хоть  кого  изведут!
Вот что я сделаю,  мисс  Ньюком.  Поеду  в  Кодлингтон,  к  маменьке,  слово
джентльмена, весь июль  просижу  там  смирнехонько,  а  потом  отправлюсь  в
Шотландию, и уж в следующем сезоне буду всем на загляденье!
     - Так и поступите, лорд Фаринтош! -  сказала  Этель,  которую  донельзя
забавляли как  юный  маркиз,  так  и  ее  кузен,  сидевший  за  столом  и  с
возмущением слушавший своего соперника. -  Что  вы  там  делаете,  Клайв?  -
осведомилась она.
     - Рисую бог знает что...  того  лорда  Ньюкома,  что  пал  в  битве  на
Босвортском поле, - ответил  художник,  и  девушка  подбежала  взглянуть  на
рисунок.
     - Но почему он у вас так похож на Панча? - удивилась молодая особа.
     - А что, нехорошо смеяться над собственными предками? - спросил Клайв с
серьезным видом.
     - Какая потешная картинка! - воскликнула леди Анна. -  Взгляните,  лорд
Фаринтош, ну разве не прелесть?
     - Возможно. Только  я,  признаться,  не  разбираюсь  в  этих  вещах,  -
отозвался маркиз. - Слово джентльмена. Вот Одо  Картон  вечно  рисует  такие
карикатуры, а я в них не смыслю. Вы ведь завтра возвращаетесь  в  город,  не
так ли? И будете у леди Такой-то и Сякой-то (эти  аристократические  фамилии
он произнес совсем уже невнятно). Вы не должны допустить, чтобы мисс Блэккеп
взяла над вами верх. Ни в коем случае!
     - И не возьмет, будьте покойны, - сказала мисс Этель. - Могу я  просить
вас об услуге, лорд Фаринтош? Ведь леди Иннисхауен ваша тетка?
     - Ну разумеется, тетка.
     - Так вот, не будете ли вы так добры достать приглашенье на ее  бал  во
вторник  моему  кузену  мистеру  Клайву  Ньюкому.   Клайв,   позвольте   вас
представить маркизу Фаринтошу.
     Юный маркиз отлично  запомнил  эти  усы  и  их  обладателя  по  прошлой
встрече, хотя не счел нужным показывать, что узнал его.
     - Я счастлив, мисс Ньюком, исполнить любое ваше желание, - сказал он и,
обернувшись к Клайву, спросил: - По-видимому, служите в армии?
     - Нет, я художник, - ответил Клайв, весь так и залившись румянцем.
     - Ах вот как! Право, я не знал! -  вскричал  маркиз;  и  когда  вскоре,
беседуя с мисс Этель на балконе, Фаринтош разразился громким смехом,  Клайв,
возможно не без резона, подумал: "Высмеивает мои усы, чтоб ему!.. С каким бы
наслаждением я сбросил его сейчас  на  улицу!"  Однако  это  благое  желание
мистера Клайва не повлекло за собой никаких немедленных действий.
     Поскольку маркиз Фаринтош,  по-видимому,  намерен  был  задержаться,  а
общество его изрядно-таки раздражало Клайва, последний откланялся и ушел  на
прогулку, утешаясь мыслью,  что  сможет  воспользоваться  вечерними  часами,
когда леди Анна будет  занята  сэром  Брайеном,  а  потом,  конечно,  пойдет
укладывать детей, и таким образом даст ему  возможность  побыть  с  четверть
часа наедине с прелестной кузиной.
     Каково же было негодование Клайва, когда, воротившись наконец к  обеду,
он  обнаружил  в  гостиной  развалившегося  в  кресле  Фаринтоша,   который,
оказывается, тоже был зван. Надежды на tete-a-tete  рухнули.  Этель  с  леди
Анной и маркизом, как то свойственно людям, болтали  об  общих  знакомых,  о
том, какие предстоят нынче балы, кто собирается на ком жениться,  и  прочее,
прочее. И поскольку лица, о которых шла речь, принадлежали к высшему  свету,
о коем Клайв имел лишь  смутное  представление,  он  вообразил,  что  кузина
важничает перед ним, чувствовал себя весьма неуютно и угрюмо молчал.
     У мисс Ньюком были свои недостатки, она,  как,  наверно,  уже  подметил
читатель, была порядком-таки суетна, однако на этот раз, право  же,  никакой
вины за ней не было. Если бы две кумушки в гостиной его тетки  мисс  Ханимен
толковали о делах мистера Джонса и мистера Брауна, Клайва бы это не  задело,
но самолюбивые юноши  частенько  принимают  свою  оскорбленную  гордость  за
независимость духа; к тому  же  для  нас,  представителей  среднего  класса,
ничего нет обиднее, как слышать в беседе произносимые запросто имена сильных
мира сего.
     Итак, Клайв безмолвствовал и ничего не ел за обедом, к немалой  тревоге
Ханны, которая в детстве не раз укладывала его спать и продолжала испытывать
к нему материнскую нежность. Когда же он отказался от  пирога  с  малиной  и
смородиной и от заварного крема - тетушкина  шедевра,  -  который,  как  она
помнила,  он  со  слезами  клянчил   мальчишкой,   добрая   женщина   совсем
всполошилась.
     - Да что это с вами, мистер Клайв!  -  промолвила  она.  -  Скушали  бы
кусачей! Хозяйка готовила, сами знаете, - и она поставила  блюдо  с  пирогом
обратно на стол.
     Леди Анна и Этель от души смеялись рвению доброй старушки.
     -  Скушали  бы  кусочек,  Клайв!  -  тут  же  повторяет   Этель,   едва
простодушная миссис Хикс вышла из комнаты.
     - Чертовски вкусная штука, - заметил лорд Фаринтош.
     - Так скушали бы еще кусочек! - предложила мисс Ньюком, в ответ на  что
молодой маркиз, протягивая тарелку, изволил любезно  заметить,  что  здешняя
кухарка - сногсшибательная мастерица по части пирогов.
     - Кухарка?! Что вы, да никакая это не кухарка! - вскричала мисс  Этель.
- Неужели, лорд Фаринтош, вы не помните ту  принцессу  из  "Тысячи  и  одной
ночи"? Она тоже была сногсшибательной мастерицей по части пирогов.
     Лорд Фаринтош признался, что не помнит.
     - Я так и думала. Так вот, в Аравии, или в Китае, или еще  где-то  жила
одна принцесса, которая готовила такой крем и пекла такие пироги, что  никто
не мог с нею сравниться. Здесь, в Брайтоне, тоже  есть  одна  пожилая  дама,
отличающаяся тем же удивительным талантом. Это хозяйка нашего дома.
     - И моя тетка, с вашего  позволения,  сэр,  -  сказал  мистер  Клайв  с
большим достоинством.
     - Что вы говорите! Неужели это вы пекли, леди Анна, - изумился милорд.
     - Дама червей напекла нам  сластей!  -  продекламировала  мисс  Ньюком,
слегка покраснев.
     - Этот пирог  испекла  моя  добрая  старая  тетушка,  мисс  Ханимен,  -
продолжал Клайв.
     - Мисс Ханимен - сестра того проповедника, знаете,  которого  мы  ходим
слушать по воскресеньям, - пояснила мисс Этель.
     - Ну, родственные связи Ханименов не такая уж интересная тема, -  мягко
заметила леди Анна. - Кун, пожалуйста, уберите все это. Клайв, давно ли были
вести от полковника Ньюкома?
     Пока шел весь этот разговор о пирогах и сластях, на красивом лице лорда
Фаринтоша  читалось  выражение  замешательства  и  глубокой   растерянности,
Арабская принцесса, дама червей, выпекающая сласти, мисс Ханимен -  кто  они
все, черт возьми?! Так можно было вкратце  выразить  недоуменные  мысли  его
светлости. Впрочем, вслух он их не высказывал и на какое-то время в столовой
воцарилось неловкое молчалив. Клайв мысленно убеждал себя,  что  он  отстоял
свою независимость не постеснялся родной тетки; и все же,  так  ли  уж  надо
было упоминать о ней в этом обществе и не лучше ли было бы мистеру Клайву не
вступать в разговор о пирогах?
     Этель, по-видимому, держалась именно такого мнения;  ибо  весь  остаток
вечера без умолку болтала с лордом Фаринтошем, едва удостаивая словом своего
кузена. Леди Анна почти все  время  отсутствовала,  поглощенная  заботами  о
детях и сэре Брайене, так что Клайв имел счастье сидеть и слушать, как  мисс
Ньюком изрекает самые неожиданные суждения, порой выпуская заряд своих шуток
в него самого, а порой высмеивая его приятелей, чем  выставляла  собственную
особу далеко не в лучшем свете. Болтовня  ее  только  больше  обескураживала
лорда Фаринтоша, который не понимал и десятой доли ее  намеков,  ибо  небеса
хоть и наделили юного маркиза личным обаянием, обширными землями,  старинным
титулом и неотъемлемой от него спесью, однако не даровали ему  большого  ума
или чувствительного сердца.
     Вскоре из верхних, комнат вернулась огорченная леди  Анна  и  сообщила,
что сэру Брайену нынче худо, и молодые люди встали, чтобы откланяться.  Лорд
Фаринтош заверил хозяек, что обед был просто восхитительный, а  уж  особенно
пироги, слово джентльмена! И он посмеялся собственному остроумию. Мисс Этель
при этом напоминании только метнула на мистера Клайва презрительный взгляд.
     Маркиз собирался назавтра отбыть в Лондон. А не едет ли и мисс  Ньюком?
Вот если бы поехать одним поездом! - опять неудачное замечание.
     - Поедет ли Этель или нет, зависит оттого, как будет  себя  чувствовать
сэр Брайен, - ответила леди Анна.  -  К  тому  же  вы  оба  слишком  молоды,
джентльмены, чтоб быть ее провожатыми, -  добавила  она  ласково  и  тут  же
поторопилась пожать руку Клайву, боясь, как бы ее слова не обидели его.
     Тем временем Фаринтош прощался с мисс Ньюком.
     - Умоляю вас, - говорил маркиз, - не бросайте меня у  леди  Иннисхауен.
Вы же знаете, я ненавижу балы и не езжу на  них,  когда  нет  вас.  Ненавижу
танцевать, слово джентльмена!
     - Благодарю вас, - ответила мисс Ньюком, приседая.
     - Кроме как с одной дамой, одной  единственной,  слово  джентльмена!  Я
непременно раздобуду приглашение для вашего кузена. Ах, если  бы  только  вы
согласились испробовать эту лошадку - я сам ее вырастил в Кодлингтоне, слово
джентльмена! Она так хороша - прямо заглядение, а смирная - как ягненок!
     - Я не люблю лошадей, похожих на ягнят, - возразила девушка.
     - Да нет,  она  будет  летать,  как  сокол!  Она  уже  и  барьер  берет
великолепно. Да-да, слово джентльмена!
     - Что ж, покажите мне ее как-нибудь, когда я  возвращусь  в  Лондон,  -
ответила мисс Этель, протягивая ему руку и даря его восхитительной улыбкой.
     Клайв подошел к ним; он кусал губы.
     - По-видимому, вы теперь не  изволите  больше  ездить  на  Бартпоре?  -
осведомился он.
     - Бедный старый Бартпор! Теперь на нем ездит детвора,  -  сказала  мисс
Этель, бросая коварный взгляд на Клайва, точно желая убедиться, попала ли ее
стрела в цель. И тут же добавила: - Нет, его нынче не привезли в  город;  он
остался в Ньюкоме, но я его очень люблю. - Возможно, она решила, что  ранила
кузена слишком больно.
     Но если Клайв и был ранен, то не показывал вида.
     - Он у вас уже года четыре, -  ну  да,  минуло  четыре  года,  как  мой
батюшка объездил его для вас. И вы все еще  продолжаете  любить  его?  Какое
чудо постоянства! Порой вы даже катаетесь на нем в деревне  -  за  неимением
лучшей лошади, - какая честь для Бартпора!
     - Что за вздор! - Здесь мисс Этель с повелительным видом сделала Клайву
знак остаться на минутку по уходе Фаринтоша.
     Но юноша предпочел не подчиниться этому приказу.
     - Спокойной ночи, - сказал он.  -  Я  еще  должен  проститься  внизу  с
тетушкой.
     И он ушел следом  за  лордом  Фаринтошем,  который,  наверно,  подумал:
"Какого черта, разве не мог он проститься с теткой здесь  наверху?",  -  так
что, когда Клайв,  отвесив  ему  поклон,  скрылся  в  задней  гостиной  мисс
Ханимен, молодой маркиз  ушел  вконец  озадаченный  и  назавтра  рассказывал
друзьям в кофейне Уайта, какой странный народ эти Ньюкомы: "Был у леди  Анны
в гостях один родственник, они зовут его Клайвом, живописец по  профессии  -
дядюшка у него проповедник, отец лошадиный барышник, а тетка сдает комнаты и
сама стряпает, слово джентльмена!"


        ^TГлава XLIII,^U
     в которой мы возвращаемся к некоторым нашим старым друзьям

     На следующее же утро измученный юноша ворвался ко  мне  на  квартиру  в
Темпле и поведал все, о чем сообщалось  в  предыдущей  главе.  В  заключение
рассказа,  часто  прерываемого  гневными  восклицаниями,  адресованными  его
героине, он добавил:
     - Я видел ее на улице, когда ехал на станцию, она гуляла с мисс Канн  и
детьми, и... я ей даже не поклонился.
     - А почему же ты ехал по набережной?  -  удивился  друг  Клайва.  -  Из
Стейн-Армз на станцию другая дорога.
     - Потому что хотел проехать под самыми ее  окнами,  -  отвечает  Клайв,
сильно краснея, - и если увижу ее, не заметить. Что я и сделал.
     - А она почему гуляла по набережной в столь  ранний  час?  -  размышлял
вслух  приятель  Клайва.  -  Не  для  того  ведь,  чтобы  повстречать  лорда
Фаринтоша. Тот не встает раньше двенадцати. Стало  быть,  чтобы  повстречать
тебя. Ты говорил ей, что собираешься ехать поутру?
     - Ты же видишь, как она поступает со мной, - не унимался мистер  Клайв.
- То она со мной хороша, а то вдруг и знаться совсем не желает.  Иногда  она
так добра, - нет, добра-то она всегда! - я хочу сказать,  понимаешь,  Пен...
ну, ты понимаешь, что я хочу сказать! Но тут приезжает старая  графиня,  или
юный маркиз, или еще какой-нибудь титулованный господин, и  она  гонит  меня
прочь до другого подходящего случая.
     - Таковы женщины, мой наивный мальчик, - отвечает его Нестор.
     - Но я не желаю этого терпеть! Не хочу, чтоб из меня делали  дурака!  -
не унимается тот. - Кажется, она ждет,  что  все  будут  ей  поклоняться,  и
шествует по белу свету, как царица. Однако  до  чего  же  она  прекрасна!  И
знаешь, я тебе признаюсь. Мне хочется пасть  перед  нею  ниц,  и  пусть  она
поставит мне на спину свою прелестную ножку, а я ей  скажу:  "Вот  я.  Топчи
меня насмерть. Делай своим  рабом.  Надень  серебряный  ошейник  с  надписью
"Этель", и я буду носить его перед всем миром".
     - И еще голубую ленту-поводок, чтоб лакей мог держать тебя  на  нем,  и
еще намордник для прогулок. Гав-гав! - прибавляет мистер Пенденнис.
     На этот шум из соседней спальни высовывается голова мистера Уорингтона,
подбородок его в мыле - он как раз собрался бриться.
     - У нас тут душевный разговор. Исчезни, пока тебя не позовут, - бросает
ему мистер Пенденнис,  и  намыленная  физиономия  Уорингтона  скрывается  за
дверью.
     - Не подтрунивай надо мной, - говорит Клайв, смеясь невеселым смехом. -
Пойми, надо же мне с кем-то поделиться. Я умру, если не  выговорюсь.  Порою,
сэр, я набираюсь сил и даю  ей  отпор.  Лучше  всего  действует  сарказм;  я
научился этому от тебя, Пен, старина. Это ее обескураживает, и, возможно,  я
одержал бы победу, если бы мог продолжать в том же духе. Но тут в голосе  ее
слышатся нежные нотки, ее неотразимые глаза бросают мне взгляд,  и  все  мое
существо приходит в трепет и смятение. Когда она стала невестой лорда Кью, я
поборол в себе эту проклятую любовь и, как честный человек, бежал от нее, за
что небеса вскоре даровали мне душевный покой. Но сейчас страсть  бушует  во
мне сильнее прежнего. Прошлой ночью, клянусь, я до рассвета считал бой  этих
проклятых башенных часов, только под утро задремал и видел во сне  отца,  но
тут как раз меня разбудила служанка, принесшая кувшин с горячей водой.
     - И она тебя ошпарила? Какая жестокая женщина! Я вижу, ты сбрил усы.
     - Фаринтош спросил меня,  не  собираюсь  ли  я  на  военную  службу,  -
ответствовал Клайв. - Она рассмеялась. Вот я и решил, что  лучше  снять  их.
Ах, я готов был снять не только волосы, но и голову!
     - А ты когда-нибудь предлагал  ей  стать  твоей  женой?  -  осведомился
приятель Клайва.
     - Я всего и видел ее пять раз с тех пор, как  воротился  на  родину,  -
возразил юноша, - и всегда при третьем лице. Да и кто я такой?  Живописец  с
годовым содержанием в пятьсот фунтов. А ведь она привыкла ходить по  бархату
и есть на серебре; за ней увиваются маркизы, бароны и разные прочие  щеголи.
Посмею ли я сделать ей предложение?
     Тут его друг процитировал негромко строки из Монтроза:

                        Кто духом слаб, кого страшит
                        Судьбы слепая впасть.
                        Ей вызов бросить не спешит,
                        Чтоб вознестись иль пасть {*}.
                        {* Перевод Г. Шейнмана.}

     - По правде говоря, у меня не хватает духу! Ведь если она мне  откажет,
я уже никогда больше не заикнусь об этом. У ее ног толпится вся эта знать, а
я тут выйду вперед и скажу:

                        Замечаю я, девица,
                        Что тебе я по душе.

     Я читал ей в Баден-Бадене эту балладу, сэр, нарисовал лорда Берли,  как
он обхаживает деревенскую девушку, и спросил,  что  бы  она  сделала  на  ее
месте.
     - Значит, все-таки было объяснение? А я думал, что мы сидели  в  Бадене
скромнее некуда и даже словом боялись обмолвиться о своих чувствах.
     - Да разве это скроешь, разве удержишься от намеков? -  говорит  Клайв,
снова  краснея.  -  Женщины  без  труда  читают  все  по  нашим   глазам   и
догадываются, что творится у нас в душе.  Помню,  она  тогда  сказала  своим
серьезным и невозмутимым тоном, что лорд и леди  Берли  в  конце  концов  не
так-то уж, видимо, были счастливы в браке и что ее милость, пожалуй, сдел