и будоражить силой своего  гнева,
и она будет толпой ходить к нему, покуда ей не наскучит гром его  проклятий.
А тем временем старые мирные церкви по соседству все так же  звонят  в  свои
колокола и по воскресеньям отворяют врата  свои  для  смиренных  прихожан  и
рассудительного пастыря, который всю  неделю  трудится  в  школе  и  у  одра
болезни, даруя кроткий свет, вдумчивое поученье или безмолвную помощь.
     Мы лишь изредка виделись с Ханименом - его  общество  было  не  слишком
занимательным, а жеманство при ближайшем рассмотрении весьма утомительным, -
однако Фред Бейхем неусыпно наблюдал за священником со  своих  антресолей  у
миссис Ридли и по временам докладывал нам о  его  делах.  Вот  и  теперь  мы
услышали печальное известие, которое, разумеется, умерило веселость Клайва и
его товарища; а Ф. Б., сохраняя свою всегдашнюю невозмутимость, обратился  к
Тому Сардженту и сказал, что имеет сообщить нам  нечто  важное  с  глазу  на
глаз; и Том с еще пущей невозмутимостью промолвил:
     - Ступайте, дети мои, вам лучше обсудить сей предмет вдали  от  шума  и
ликования бражников. - И он позвонил в колокольчик и приказал  Бетси  подать
ему стакан рома с водой и второй такой же за его счет мистеру Десборо.
     Мы удалились в соседнюю комнату, где для нас зажгли газовый рожок, и Ф.
Б., прихлебывая из кружки пиво, поведал нам о злоключениях бедного Ханимена.
     - При всем моем  уважении  к  присутствующему  здесь  Клайву,  -  начал
Бейхем, - и к святости его юных и нежных чувств скажу все же, сэр,  что  ваш
дядюшка Чарльз Ханимен - никуда не  годный  человек.  Я  знаю  его  вот  уже
двадцать лет - с тех самых пор, как учился у  его  батюшки.  Старушка,  мисс
Ханимен, та, как говорится у нас, картежников, козырной масти; таков же  был
и старый Ханимен. А вот Чарльз и его сестрица...
     Я наступил под столом на ногу Ф. Б., он, видно, забыл, что сестрица эта
была матерью Клайва.
     - Хм!.. О вашей покойной матери  я...  хм!..  могу  лишь  сказать  vidi
tantum {Только видел (лат.).}. Я почти не знал  ее.  Она  очень  рано  вышла
замуж, и я тоже был очень молод, когда она  уехала  из  Баркхембери.  Ну,  а
Чарльз, тот выказывал свой нрав сызмальства - и притом не слишком  приятный,
- отнюдь не образец добродетели. У него всегда был талант залезать в  долги.
Ума не приложу, на что он мог тратиться, кроме леденцов и мраморных шариков,
только он занимал деньги у всех подряд - будь то мы, ученики, или даже конюх
старого "Носатика" (вы уж извините,  но  так  мы  в  шутку  величали  вашего
дедушку - мальчишки всегда остаются мальчишками, что поделаешь!); так даже у
отцовского конюха он занимал деньги.  Помню,  я  здорово  отдубасил  Чарльза
Ханимена за этот позорный поступок.
     В колледже он вечно был в долгах, вечно испытывал  трудности,  хотя  со
стороны было не сказать. Его пример да будет вам наукой,  дитя  мое!  Его  и
мой, коли на то пошло. Взгляните на меня, - я, Ф. Бейхем, "потомок  королей,
тосканским скипетром издревле помававших", боюсь пройти по  улице,  чтоб  не
попасться на глаза башмачнику, и содрогаюсь всем своим мощным  телом,  когда
кто-нибудь положит мне руку на плечо, как давеча на Стрэнде вы, Пенденнис, -
у меня прямо ноги подкосились. Я много ошибался в жизни, Клайв. Я это  знаю.
Если не возражаете, я закажу еще кружку пива. А не найдется ли у миссис Нокс
в буфетной холодного мяса, Бетси? И как всегда рассолу. Уф!" Передай ей  мой
поклон и скажи, что Ф. Б. голоден. Так я продолжаю. Ф. Б. совершил множество
промахов, и он это знает. Порой он, возможно, обманывал; но никогда  не  был
таким законченным мошенником, как Ханимен.
     Клайв  недоумевал,  как  ему  отнестись  к  подобной   аттестации   его
родственника, приятель же его прыснул со смеху, в ответ на что Ф. Б.  только
степенно кивнул и возобновил свой рассказ.
     - Не знаю, много ли он позаимствовал у вашего  батюшки,  скажу  только,
что Ф. Б., будь у него половина этих денег, жил бы припеваючи. Не ведаю я  и
того, сколько его преподобие вытянул у бедной  брайтонской  старушки,  своей
сестрицы. Часовню свою, как вы, наверно, знаете, он заложил Шеррику, который
получил на нее все права и может в любой день выставить его вон. Я не считаю
Шеррика плохим человеком. По-моему, он человек хороший. Мне известно, что он
не раз оказывал помощь попавшему в беду. Ему хочется проникнуть в общество -
вполне законное желание! Поэтому вас и пригласили тогда на завтрак вместе  с
ним, а он пригласил вас к себе обедать. Надеюсь, обед был хороший. Я бы тоже
охотно поехал!
     В  конце  концов  векселя  Ханимена  скупил  Мосс,   а   его   зять   с
Кэрситор-стрит заполучил самого проповедника. Его там заждались. Один  иудей
заграбастал часовню, другой - проповедника. Правда, неплохо?! Теперь  Шеррик
может превратить часовню леди Уиттлси в синагогу и посадить главного раввина
на кафедру, с  которой  когда-то  толковал  Священное  писание  мой  дядюшка
епископ.
     Сейчас акции этого предприятия котируются невысоко. Мы тут  с  Шерриком
вдоволь посмеялись. Нравится мне этот еврей, сэр. Он рвет и мечет, когда  Ф.
Б. является к нему и спрашивает, нет ли лишнего  билетика,  хоть  на  хорах.
Бедняга Ханимен из кожи вон лез, чтобы переманить назад всех своих прихожан.
А я  помню  времена,  когда  дело  процветало,  -  ложи  (простите,  скамьи)
абонировались на весь сезон, и даже спозаранку не раздобыть было местечка. И
тут Ханимен разбаловался и стал по  нескольку  раз  читать  одну  проповедь.
Публике надоело глядеть, как льет крокодиловы слезы этот старый  мошенник!..
Тогда мы прибегли к музыкальным эффектам. Тут-то и пришел на помощь  Ф.  Б.,
сэр. Какой это был ход! И его сделал я, сэр. Только ради меня  и  стал  петь
Гаркни, - почти два года он ходил у меня трезвый,  как  апостол  Матфей.  Но
Ханимен не заплатил ему, - что крику было в доме  божьем!  -  и  вот  Гаркни
ушел. А тут еще вмешался в дело Шеррик. Прослышал он об  одном  человеке  из
Хэмстеда, который показался ему подходящим, и заставил Ханимена  нанять  его
за большие деньги. Вы, наверно, его помните, сэр! Это -  преподобный  Симеон
Киррпич, самый низкий субъект из всей Низкой Церкви, сэр,  рыжий  коротышка,
который напирал на звук "г" и  гнусавил,  как  все  ланкаширцы;  он  так  же
подходил для Мэйфэра, как Гримальди для Макбета. Они цапались с Ханимепом  в
ризнице, точно кошка с собакой. Этот разогнал добрую треть  наствы.  Человек
он был честный и даже не без способностей, только не очень богобоязненный, -
назидательно пояснил Ф. Б. - Я сказал  об  этом  Шеррику,  едва  только  его
услышал. Посоветуйся он со мной заблаговременно, я  сберег  бы  ему  немалые
деньги, куда больше той безделицы, из-за которой мы с ним тогда  повздорили,
-  деловой  спор,  сэр,  маленькое   расхождение   из-за   пустячного   дела
трехмесячной давности, породившего меж нами временное охлаждение. А Ханимен,
тот, как всегда, лил слезы. Ваш дядюшка - великий мастер лить  слезы,  Клайв
Ньюком. Он приходил к Шеррику со слезами на глазах и  умолял  его  не  брать
этого Симеона; но тот все же взял  его.  Так  что  отдадим  должное  бедняге
Чарльзу - крах леди Уиттлси был не только его рук делом; Шеррик тоже повинен
в том, что предприятие прогорело.
     Тогда, сэр, наш бедный Чарльз вздумал поправить свои дела женитьбой  на
миссис Мустанг: она была без ума от него, и дело почти  сладилось,  невзирая
на ее сыновей, которые, как легко понять, были в ярости. Но Чарли так  любит
врать, сэр, что солжет, даже если  ему  нет  от  того  никакой  корысти.  Он
объявил, что часовня дает ему тысячу двести фунтов в год да еще, мол, у него
есть собственный капитал; а как  они  стали  смотреть  бумаги  с  невестиным
братом, стряпчим Брвггсом, тут и выяснилось, что все это - сплошное  вранье,
- ну, вдова, ковечно, на дыбы, знаться с ним больше не  хочет.  Она  женщина
деловая и все девять лет, что ее бедный муженек провел у доктора Диета, сама
управлялась в их шляпном магазине. Отличный магазин  -  это  я  привел  туда
Чарльза. Мой дядюшка епископ всегда заказывал там шляпы,  и  там  же  долгое
время изготовляли покрышки для этого скромного вместилища разума, -  сообщил
Ф. Б., прикоснувшись к своему высокому лбу.  -  Он  бы  заполучил  вдовушку,
ручаюсь вам, - со вздохом добавил Ф. В., - кабы не эта злосчастная ложь.  Ей
не нужно было денег. Их у нее достаточно. Она мечтала проникнуть в  общество
и потому хотела выйти за джентльмена.
     Но чего я не могу простить Ханимену, это того, как он поступил с бедным
стариком Ридли и его женой. Ведь это я привел его к ним. Я думал, они  будут
брать с него плату помесячно и денег у него вдоволь, - словом, что я устроил
им выгодное дело; да и сам он не раз говорил мне, что  у  них  с  Ридли  все
честь честью. А между тем он не только не платил за квартиру, но еще занимал
у них порядком, и когда давал обеды, вино ему покупали Ридли. Сам не  платил
и не давал им пустить исправных жильцов.  Все  это  он  сам  рассказал  мне,
заливаясь слезами, когда нынче прислал за  мной,  -  и  я  пошел  к  мистеру
Лазарусу, сэр, пошел в это львиное логово, ибо  друг  был  в  беде,  сэр!  -
возвестил Ф. Б., горделиво озираясь. - Не знаю, сколько он им задолжал. Ведь
какую бы сумму он ни назвал, все равно соврет. От Чарльза ни слова правды не
дождешься. Но Ридли-то какие молодцы, вы подумайте, - ни разу не обмолвились
Ф. Б. об этом долге! "Мы бедны, но у нас есть кое-какие средства, так что мы
можем и подождать. К тому ж мы надеемся, что мистер Ханвмен когда-нибудь нам
заплатит", - сказала мне миссис Ридли нынче вечером. Она растрогала меня  до
глубины души, сэр, - продолжал Бейхем, -  и  я  крепко  обнял  и  расцеловал
старушку, чем немало удивил маленькую Канн и юного Джей  Джея,  вошедшего  в
комнату с картиной под мышкой. Но  она  сказала  им,  что  целовала  мистера
Фредерика еще в ту пору, когда Джей Джей не родился на свет. И  это  правда:
она была доброй, верной слугой, и я, обнимая ее, был движим самыми  высокими
чувствами, самыми высокими, cap!
     Тут вошла старая Бетси и объявила, что ужин "дожидает мистера Бейхема и
позднота несусветная", и мы с Клайвом,  предоставив  Ф.  Б.  его  трапезе  и
пожелав миссис Иокс спокойной ночи, отправились по домам.


        ^TГлава XXVI,^U
     в которой полковник Ньюком продает своих лошадей

     Я нисколько не удивился, когда на другой день рано поутру увидал у себя
полковника Ньюкома, которому Клайв успел сообщить важную весть,  принесенную
накануне Бейхемом. Целью полковника, о чем вряд ли  надо  рассказывать  тем,
кто его знает, было выручить из беды шурина, и, будучи  полным  невеждой  во
всем, что касалось стряпчих, судебных  приставов  и  их  обычаев,  он  решил
прийти за советом в Лемб-Корт, выказав тем немалое благоразумие, ибо  я,  во
всяком случае, больше своего простодушного гостя понимал в делах житейских и
мог добиться у кредиторов лучших условий мировой для  бедного  арестанта,  а
вернее, для полковника Ньюкома, который и  был  в  этом  деле  страдательным
лицом.
     Благоразумно  заключив,  что  нашему  доброму  самаритянину  лучше   не
видеться с невинной жертвой, каковую он вознамерился снасти, я  оставил  его
на попечение Уорингтона в Лемб-Корте, а сам поспешил в арестантский дом, где
сидел под замком недавний баловень Мэйфэра. Меня впустили к нему, и при виде
меня слабая улыбка заиграла на устах узника. Его преподобие был  небрит;  он
уже успел позавтракать - я увидел стакан из-под коньяка на грязном подносе с
остатками завтрака.  На  столе  лежал  засаленный  роман  из  библиотеки  на
Чансери-Лейн. Но в тот момент наш проповедник был занят сочинением одного, а
может, и нескольких из тех многословных писем, тех красноречивых, витиеватых
и старательно продуманных посланий, снизу доверху испещренных  подчеркнутыми
словами, где с подчеркнутой страстью обличаются _козни злодеев_, равнодушие,
если не _хуже_, друзей, на чью помощь, _казалось бы, можно было  надеяться_,
и гнусные проделки этих абрамов; упоминается о непредвиденном  отказе  Смита
вернуть одолженные ему деньги, хотя автор письма рассчитывал на него, как на
_Английский банк_; и в заключение  дается  _клятвенное  обещание_  (надо  ли
говорить, в сопровождении скольких благодарственных  слов)  вернуть  долг  в
такую-то  сумму  не  _позже  следующей  субботы_.  Этот  текст,  несомненно,
знакомый бывалому читателю по множеству сходных, хоть  и  написанных  разной
рукой писем, теперь исправнейше воспроизводился беднягой Ханименом. Здесь же
на  столе,  в  винном  стакане,  лежала  клейкая  облатка,  а  в   прихожей,
разумеется, дожидался посыльный, чтобы доставить письмо по назначению. Такие
письма  всегда  передают  через  посыльного,   о   котором   упоминается   в
постскриптуме; и он всегда сидит у вас в прихожей, пока вы читаете письмо, и
вам не однажды напоминают, что "...там молодой  человек  дожидается  ответа,
сэр".
     Я был далек от  мысли,  что  Ханимен  правдиво  изложит  действительное
состояние своих дел человеку, уполномоченному их рассмотреть и  уладить.  Ни
один должник не признается сразу во всех  долгах;  он  будет  обрушивать  на
своего агента или заступника сюрприз за сюрпризом и представит ему  счет  от
башмачника лишь после того, как будут удовлетворены притязания  портного.  Я
не сомневался, что баланс, предъявленный мне Ханименом - ложный. Слишком  уж
мало с него причиталось.
     - Моссу с Уордор-стрит сто двадцать фунтов (а ведь  он  на  мне  тысячи
заработал!) - негодует Ханимен. - Прослышал бездушный  вест-эндский  торгаш,
что я в беде. Все они между  собой  связаны,  дражайший  Пенденнис,  и,  как
стервятники, кидаются на добычу! Еще у портного Боббинса исполнительный лист
на девяносто восемь фунтов, (а у него ведь вся клиентура через меня.  Я  его
человеком сделал!). Башмачнику Тоббинсу, его  соседу  с  Джермин-стрит,  еще
сорок один фунт, - вот и все. Мое вам слово - все. Через несколько месяцев я
получу с прихожан  плату  за  места  и  смогу  разделаться  со  всеми  этими
хищниками. Иначе гибель моя окончательна и неотвратима, и меня ждут  тюрьма,
унижение и позор. Я это знаю и могу это вынести. Я был  слишком  слабоволен,
Пенденнис, я готов сказать: "Меа culpa, mea maxima  culpa"  {Моя  вина,  моя
величайшая вина (лат.).} - и... нести... свою... кару! -  Никогда,  даже  на
лучших  своих  проповедях  он  не  декламировал  так  проникновенно.  Потом,
отвернувшись, он спрятал лицо в носовой платок - правда не такой белый,  как
те, коими он прикрывал свои чувства у леди Уиттлси.
     Нет нужды рассказывать здесь о  том,  как  удалось  добиться  от  этого
увертливого грешника дальнейших покаяний; как вырвали  у  него  признание  о
размерах его долга добрейшей миссис Ридли и о делах его с мистером Шерриком.
В конце концов  поверенный  полковника  Ньюкома  пришел  к  заключению,  что
оказывать помощь такому человеку бесполезно  и  что  Флитская  тюрьма  будет
подходящим убежищем для этого безрассуднейшего служителя божия. К исходу дня
господа Тоббинс  и  Боббинс  стакнулись  со  своим  Сент-Джеймским  соседом,
мистером Доббинсом, и от этого  поставщика  галстуков,  перчаток  и  носовых
платков прибыл такой счет, который сделал бы честь  самому  щеголеватому  из
всех молодых гвардейцев. Мистер  Уорингтон  был  одного  мнения  с  мистером
Пенденнисом и настаивал на том, чтобы предоставить дело закону.
     - Стоит ли заботиться о человеке, - говорил он, - который сам о себе не
заботится? Пусть отвечает по закону за свои долги.  А  когда  он  выйдет  из
тюрьмы, дайте ему двадцать фунтов и пусть едет капелланом на остров Мэн.
     По доброму  грустному  лицу  полковника  я  понял,  что  такой  суровый
приговор ему не по душе.
     - Во всяком случае, пообещайте нам, сэр, - настаивали мы, - что сами вы
ничего не заплатите и даже не попытаетесь встретиться с кредиторами  шурина:
предоставьте это тем, кто знает жизнь.
     - Знает жизнь!.. - вскричал Ньюком. - Да коли я ее до сих пор не узнал,
молодые люди, то, верно, никогда уже не узнаю.
     Да, проживи он мафусаилов век, и тогда любой  мальчишка  обвел  бы  его
вокруг пальца.
     - Не скрою от вас, - сказал он после паузы, во  время  которой  советом
трех были выпущены целые тучи дыма,  -  что  у  меня...  есть  некий  запас,
отложенный, право же, на всякие прихоти.  Из  этих  денег  я  обязан  помочь
бедняге Ханимену.  Сумма  не  слишком  большая.  Хотел  я,  правда,  на  эти
деньги... Ну да бог с ними! Пускай Пенденнис обойдет всех этих поставщиков и
постарается с ними договориться,  ибо  счета  их,  без  сомнения,  непомерно
раздуты. По-моему, так будет правильно. Кроме всех  этих  купцов,  есть  еще
добрейшая миссис Ридли и мистер Шеррик. Надо повидаться и с  ними,  и,  если
возможно, снова поставить на  ноги  этого  злополучного  Чарльза.  Разве  не
читаем мы о  прощении  заблудшего,  а  ведь  у  каждого  из  нас  есть  свои
прегрешения, мальчики.
     В расчеты Ханимена с мистером Шерриком нам не было нужды входить:  этот
джентльмен вел себя по отношению к проповеднику с отменной порядочностью.
     - Неужто вы думаете, я дал бы этому малому хоть шиллинг, не заручившись
распиской? - сказал он нам, смеясь. - У меня их штук пятьдесят, а то и  сто.
Вот одна из них, за подписью этого странного типа,  как  его...  Бейхема,  в
качестве поручителя. И парочка же, я вам скажу! Ай-яй-яй! Ну,  да  я  их  не
трону. Я одолжил ему денег под заведение, что над нами, -  Шеррик  указывает
на потолок, ибо мы сидим в его конторе в погребах леди Уиттлси, - потому что
считал это выгодной спекуляцией. Так оно вначале  и  было:  Хашшен  нравился
публике. Вся знать ходила его слушать. Нынче сборы уже не те.  Он  сошел  со
сцены. Да и нельзя ждать от человека, чтобы он всю жизнь собирал полный зал.
Когда я пригласил в свою труппу мадемуазель Бравур,  то  первые  три  недели
невозможно было пробиться в  театр.  А  следующий  сезон  она  не  давала  и
двадцати фунтов сбора в неделю. То же самое было и со  Спиртли,  и  со  всей
этой "серьезной драмой". Поначалу все шло отлично. Большие  сборы,  аншлаги,
"наш бессмертный бард...", и всякое такое. Тогда театр, что  напротив,  стал
показывать тигров и  французских  наездников;  и  теперь  завывания  Спиртли
слушали только оркестранты да те, кто ходил на даровщинку. Везде  махинации.
Чем только  я  не  промышлял  -  всем,  наверное:  театрами,  недвижимостью,
акциями, векселями, входил в газовые и  страховые  общества,  а  теперь  вот
взялся за эту часовенку. Бедняга Хаяимен! Я не стану ему вредить. А  с  этим
рыжим малым, которого я пригласил, чтобы спасти дело, я, видать,  дал  маху.
Пожалуй, он только напортил. Ну да не могу же я знать толк во всем. Меня  не
учили с детства разбираться в проповедниках -  как  раз  наоборот.  Когда  я
услышал в Хэмстеде этого Симеона, ну, думаю, - подойдет. Я тогда часто ездил
по пригородам, сэр, - это у меня с тех пор, как я держал труппу и колесил по
провинции, - в Кемберуэл тогда ездил, в Излингтон, Кеннингтон, Клептон, -  и
всюду выискивал юные дарования. Выпьем-ка по стаканчику  хереса  и  пожелаем
удачи бедняге Ханимену. А что до вашего полковника, так он  молодчина,  сэр!
Такого человека я еще не видывал. Приходится иметь дело с кучей жулья - и  в
Сити и в свете, и среди щеголей и среди прочих, знаете ли, так что встреча с
подобным человеком для меня прямо-таки  утешение.  Я  для  него  что  хотите
сделаю. А вы неплохо поставили  эту  вашу  газету!  Я  ведь  и  газеты  тоже
пробовал, только неудачно, не возьму в толк почему. И торийскую  издавал,  и
умеренно  либеральную,  и  совершенно  сногсшибательную   ультрарадикальную.
Слушайте, а что, если основать религиозную газету под названием  "Катехизис"
или что-нибудь в этом роде?  Годится  Ханимен  в  редакторы?  Боюсь,  что  в
часовне ему уже не удержаться! -  На  том  я  и  ушел  от  мистера  Шеррика,
почерпнув из беседы с ним немало