ала, носят их на ногах, душечка", - украшали  поверх  рукавов  ее  худые
старческие руки, дрожавшие от счастья, когда их ласково  пожимал  лучший  из
полковников. А как они потрудились нынче  утром,  эти  руки!  Какие  сбивали
кремы! И что за триумф  кондитерского  искусства  являли  собой  ее  пироги!
Полковник и десяти минут не пробыл в  доме,  как  на  столе  уже  стояли  ее
прославленные телячьи: котлеты. Весь дом был по-праздничному убран  в  честь
его приезда. Мистер Кун - обходительный иностранец  от  жильцов  со  второго
этажа - приготовил какое-то французское кушанье. Салли стояла на  часах:  ей
надлежало, едва только перед домом остановится  карета  полковника,  бросить
котлеты на сковородку. Глаза вашей доброй хозяйки сияли, а голос ее и  милые
старческие  руки  дрожали,  когда,  подняв  стакан  искристой  мадеры,   она
провозгласила тост за здоровье полковника.
     - И будьте покойны, дражайший полковник, - сказала мисс Ханимен,  кивая
головкой, украшенной каким-то сооружением, которое все топорщилось кружевами
и бантами, - будьте покойны, нам не придется пить за вас плохое вино!
     Вино было из его посылок. Тут же  красовались  его  китайские  каминные
экраны, рабочая шкатулка сандалового дерева, костяной  ящичек  для  карт,  а
также предмет восторгов маленького Клайва и  главное  украшение  старушкиной
гостиной - чудесные резные шахматы из белой и розовой слоновой кости в  виде
маленьких сипаев и мандаринов, с башнями на слонах, розовым  Георгом  III  и
его королевой  на  одной  стороне  доски  и  белым  китайским  богдыханом  и
богдыханшей на другой.
     Маленькое пиршество, устроенное  мисс  Ханимен,  было  признано  верхом
совершенства; когда же с едой было  покончено,  у  дверей  послышался  топот
детских ножек, и в гостиной появились: во-первых, рослая няня  с  младенцем,
так и плясавшим у нее на руках; во-вторых и в-третьих, две девочки  в  белых
платьицах, панталончиках, с длинными локонами, голубыми глазами и такими  же
голубыми бантами  в  волосах;  в-четвертых,  маленький  Элфред,  уже  вполне
оправившийся от болезни, и, в-пятых, державшая его за руку и красневшая, как
роза, мисс Этель Ньюком.
     За церемониймейстера была ухмылявшаяся Ханна. "Ньюкомовы детки в  гости
к полковнику, с вашего позволения, мэм!.." - объявила она, учтиво  приседая,
и, расправив на себе новый шелковый передник, кивнула мистеру Клайву с видом
сообщницы. Ханна тоже была во всем новом, и  платье  ее  так  и  хрустело  и
шуршало в честь полковника. Мисс Этель, не переставая  краснеть,  подошла  к
дядюшке, и наш честный служака тоже весь  зарделся,  вставая  ей  навстречу.
Поднялся с места и мистер Клайв,  чтобы  обнять  крошку  Элфреда:  они  были
большими друзьями.  Стоя  у  стола,  Клайв  улыбнулся  и  поклонился  Этель,
продолжая при этом уплетать имбирные пряники. А полковник Томас Ньюком и его
племянница мигом влюбились друг в друга, точь-в-точь как принц Камаральзаман
и китайская принцесса.
     Я  уже  отверг  одного  иллюстратора  -  бедняга  оказался   совершенно
неспособен передать благородную красоту и трогательность, бесспорно присущую
тем людям и событиям, о которых пойдет речь в нашей книге; я не слишком верю
в то, что и заменивший его художник сумеет сделать такой портрет мисс  Этель
Ньюком, какой удовлетворил бы ее друзей и  ее  самое.  Как  изобразить  этот
румянец, о котором мы говорили? Разве нарисуешь его тушью и пером? А доброта
полковника?.. Она сияет в его взоре, придает особое  выражение  морщинкам  у
его глаз,  окружает  его  лицо  каким-то  подобием  ореола.  Какой  художник
воссоздаст ее? Старые мастера, писавшие святых, пользовались для  этой  цели
позолоченным нимбом, но разве красоту души передашь позолотой?  И  поскольку
эта задача не по силам художнику, пусть читатель постарается сам представить
себе все разнообразие чувств, которое отражалось на добром лице  полковника,
когда он глядел на Этель: здесь была и рыцарская галантность,  и  восхищение
девичьей прелестью, и нежность старшего к ребенку.
     - Мама прислала нас поздравить вас с возвращением на родину, дядюшка, -
сказала мисс Этель,  приближаясь  к  нему,  а  личико  ее  продолжало  сиять
румянцем, который она принесла с собой в комнату,  как  пленительный  символ
юности, скромности и красоты.
     Положив на свою загорелую ладонь ее  тонкую  белую  ручку,  отчего  она
показалась еще белее, полковник разгладил седые усы,  нагнулся  и  поцеловал
эту ручку с превеликой грацией и достоинством. Казалось,  не  было  никакого
видимого сходства, и все же во взгляде девочки, в ее голосе и движениях было
что-то, от чего сердце его сжалось и из глубин прошлого ему улыбнулся  милый
образ. Тридцать пять лет спустя вновь блеснули ясные глаза,  сиявшие  ему  в
юности, - глаза, которые в эти долгие годы преданной любви он видел только в
снах  и  воспоминаниях,  будто  они  смотрели  на  него  уже  с  небес.  Ему
припомнилась такая же склоненная белоснежная шейка, такие же  локоны,  такая
же легкая поступь, стройный стан  и  тонкая  ручка,  лежавшая  в  его  руке,
когда-то давно, много тысяч дней тому назад. От прошлого не уйдешь -  гласит
старая поговорка. Подобно тому, как в бреду люди начинают вдруг говорить  на
языке своего детства, в вас порой пробуждаются воспоминания, а вместе с ними
оживают и былые чувства столь же сильные, как во дни, когда мы лишь о них  и
говорили, когда радовались виду милого лица, звуку милого  голоса,  пока  не
пришлось нам с горькими слезами и неподдельным отчаянием  оплакивать  тяжкую
утрату. Ведь разлука - та же смерть, по крайней  мере,  в  этой  жизни.  Вот
любви наступил конец; ее унесли в гробу или  умчали,  рыдающую,  в  почтовой
карете, ее больше нет - погребенная в могиле, она навсегда скрылась от  нас.
Но она осталась частью  нашей  души  и  здесь  пребудет  вечно.  Разве  мать
перестает любить погибшее дитя, а влюбленный - свою подругу, если даже подле
него сейчас воркует любящая жена, а вкруг  нее  толпятся  хоть  два  десятка
веселых малюток. Нет сомнения, что пока наш воин держал в своей  руке  ручку
племянницы, этот маленький талисман перенес его в царство теней, и он увидел
перед собой Леонору...
     - Здравствуйте, дядюшка! - пропели дуэтом девочки*  номер  два  и  три.
Полковник выронил талисман; мысли его вернулись к действительности. Младенец
что-то приветливо лепетал ему, подпрыгивая  на  руках  у  кормилицы.  Элфред
взглянул мельком на своего дядюшку в белых  брюках  и  тут  же  обратился  к
Клайву с просьбой нарисовать ему что-нибудь, а еще через минуту уже сидел  у
него на коленях. Он вечно на кого-нибудь или на что-нибудь забирался, прыгал
через стулья, просовывался между прутьями, ходил  на  голове  и  садился  на
голову другим, и чем скорее поправлялся, тем больше он  крушил  все  вокруг.
Много лет спустя после того, как он съехал от них,  мисс  Ханимен  с  Ханной
вспоминали о разрушениях, произведенных этим мальчиком в их  доме.  И  когда
уже бравым гвардейским офицером он приехал в Брайтон повидаться с ними,  они
показали ему ту китайскую вазу, синюю с драконами, на которой он  непременно
хотел посидеть и которую потом горько оплакивал.
     Когда  веселая  компания  малышей  ушла  гулять  по  морскому   берегу,
полковник снова уселся за свой прерванный десерт. Мисс Ханимен занимала  его
разговором об этих детях и их  матери,  о  достоинствах  мистера  Куна  и  о
красоте мисс Этель, многозначительно поглядывая при этом на Клайва, который,
покончив, наконец, с имбирными пряниками,  вином  и  десертом,  уставился  в
окошко.  Какая  добросердечная  женщина,  молодая  или  старая,   не   любит
заниматься сватовством?
     - Она напомнила мне одну женщину... -  сказал  полковник,  не  поднимая
глаз от тарелки.
     - Ну конечно!.. - вскричала мисс Ханимен, а сама подумала, как,  должно
быть, изменилась Эмма за годы жизни  в  Индии:  ведь  она  была  блондинками
ресницы у нее были белесые, да и ножка не слишком мала. Но с чего вы  взяли,
милая мисс Ханимен, что полковник Ньюком  вспомнил  сейчас  покойную  миссис
Кейси?
     Он выпил изрядное количество мадеры, на  сердце  у  пего  потеплело  от
бесхитростного радушия здешних обитателей, молодых и старых, и он отправился
с визитом наверх, представ перед невесткой с самым учтивым  своим  поклоном,
какой и полагается столь знатной даме. И пока  он  сидел  у  них,  Этель  со
свойственной ей непосредственностью не отходила  от  него  ни  на  шаг.  Где
только он выучился этим прекрасным манерам, которыми все  мы,  знавшие  его,
так любовались? Его отличала естественная простота, чувствовалось, что мысли
у него всегда добрые и великодушные, а сердце чистое, чуждое всему показному
и лицемерному. Должно быть, французы, с которыми он  так  дружил  в  юности,
передали  ему  что-то  от  изящества  своего  vieille  cour  {Старого  двора
(франц.).}, по крайней мере, его сводные братья ни у  кого  не  унаследовали
этих качеств.
     - И почему Барнс писал мне про своего дядю-полковника, будто он смешной
и нелепый? - говорила леди Анна вечером своей дочери. - Он обворожителен.  В
жизни не видела подобного аристократизма! Он  напомнил  мне  моего  дедушку,
только тот был манерней и голос у него был сиплый - от нюхательного  табака.
Курит он, правда, слишком много, но как изящно каждое его движение! И  этого
человека дядюшка Хобсон и твой бедный милый папочка изобразили нам  каким-то
медведем! Еще кто бы другой, а то мистер  Ньюком  -  да  у  него  же  манеры
простолюдина! Нет, полковник прелесть!  Что  Барнс  нашел  в  нем  смешного?
Хотела бы я, чтоб у Барнса был такой благородный вид! Но  нет,  он  пошел  в
своего бедного милого папочку. Que voulez-vous  {Что  поделаешь  (франц.).},
душа моя! Ньюкомы люди почтенные, с достатком, но благородства - никакого! Я
не заблуждалась на этот  счет,  когда  выходила  за  твоего  бедного  милого
папочку. А такой  человек,  как  полковник  Ньюком,  заслуживает  всяческого
внимания с нашей стороны  -  я  это  сразу  поняла.  Вернемся  в  Лондон,  я
представлю его всей родне - пусть знает, бедняжка, что у него есть  и  более
презентабельные   родственники,   чем   те,   которых   он    встретит    на
Брайенстоун-сквер, у миссис Ньюком. Как только  вернемся  домой,  непременно
сходи на Брайенстоун-сквер. Надо будет позвать твоих кузин с гувернанткой  и
устроить им маленькую вечеринку.  Миссис  Ньюком  -  невыносима,  но  нельзя
пренебрегать родственниками, Этель. Когда ты  начнешь  выезжать,  ты  должна
будешь бывать на ее балах и обедах. Девушке нашего круга надлежит помнить  о
своем долге перед семьей, а иной раз и приносить себя  в  жертву.  Возьми  в
пример меня. Почему я вышла замуж  за  твоего  бедного  милого  папочку?  Из
чувства долга. Ну  счастлива  ли  твоя  тетушка  Фанни,  которая  сбежала  с
капитаном Канонбери? У них одиннадцать душ  детей,  они  живут  в  Булони  и
умирают с голоду. Подумай только - трое ее  сыновей  носят  желтые  чулки  и
учатся в школе для офицерских детей. Их туда пристроил твой папа.  Будь  жив
мой отец, он бы просто помешался с горя! Она приходила ко мне на Парк-Лейн с
одним из этих несчастных мальчиков, но я не могла его видеть, -  такие  меня
охватили   чувства!   Когда   моя   горничная   -   у   меня   была    тогда
француженка-горничная, Луиза,  помнишь?  (Она  была  ужасного  поведения!  И
Превийе тоже была,  ужасного  поведения.)  Так  вот,  когда  Луиза  вошла  и
доложила, что меня спрашивает внизу леди  Фанни  с  молодым  господином  qui
portait des bas jaunes {В желтых чулках (франц.).}, я не в силах была видеть
этого бедняжку. Я велела проводить Фанни ко мне в спальню  и  даже  легла  в
постель - лишь бы она не обиделась. А эта негодница Луиза рассказала ей все,
когда они потом повстречались в Булони. Ну,  хватит  нам  болтать,  душечка.
Спокойной ночи. Да хранит тебя бог! Это окна полковника,  -  гляди,  вон  он
курит на балконе! - а там, наверно, комната Клайва. Хороший он мальчик. -  С
его стороны было очень мило нарисовать Элфреду столько картинок.  Спрячь  их
куда-нибудь, Этель! Мистер Сми  видел  у  нас  на  Парк-Лейн  кое-какие  его
рисунки и сказал, что, судя по ним, у мальчика незаурядный талант.  А  какой
талант к рисованию был у твоей тетки Эмили! Только  она  рисовала  цветы.  У
меня вот особых таланте" не было - так говорила маменька,  а  доктор  Белпер
сказал однажды: "Дражайшая леди Уолем (тогда еще дедушка был жив), а нет  ли
у вашей дочери, мисс Анны,  таланта  пришивать  пуговицы  и  печь  пудинги?"
Спокойной ночи, моя радость! Храни тебя бог, Этель!
     Полковник заметил с балкона мелькнувшую в окне  стройную  фигурку  и  с
нежностью поглядел ей вслед. И пока  таял  в  воздухе  дым  его  сигары,  он
построил  чудесный  воздушный  замок,  в  котором  владычествовал  Клайв,  а
хозяйкой была очаровательная Этель.
     - Какая милая девочка! -  размышлял  он.  -  Такая  непосредственная  и
благородная, веселая и жизнерадостная. Как уважительно она держится  с  мисс
Ханимен. Как ласкова с братцами и  сестрицами.  А  какой  приятный  голосок!
Какая маленькая беленькая ручка! Когда я держал ее на ладони, мне  казалось,
будто это сидит беленькая пичужка. Обязательно  надо  носить  перчатки...  И
костюм, Бинни говорит, у меня старомодный. А какая бы  вышла  восхитительная
пара - Клайв и эта малютка! Ее глаза напомнили мне  те,  другие,  которые  я
видел последний раз сорок лет назад... Хорошо бы Клайв женился на ней!  Будь
с ним такая милая девушка, он избежал бы опасностей и  злоключений,  которые
подстерегают молодых людей. Я тоже мог быть счастлив  и  сделать  счастливой
свою подругу, да не судил господь. Так мне, видно, на роду  написано.  Пусть
хоть Клайву выпадет счастье, и тогда я спокойно скажу: "Nunc dimittis" {Ныне
отпущаеши (лат.).}. Сегодня больше ничего не нужно, Кин. Можете идти спать.
     - Благодарю вас, полковник, - отозвался Кин; он вышел из  спальни,  где
стелил хозяину постель, но только хотел уйти, как полковник его окликнул:
     - Скажите, Кин, а что, мой синий сюртук староват?
     - Совсем вытерся на швах, сударь, - отвечал слуга.
     - Хуже, чем у других?
     И Кин вынужден  был  признать,  что  одеяние  полковника  имеет  весьма
диковинный вид.
     - Купите мне новый сюртук и проследите, чтоб я  не  носил  и  не  делал
ничего, что не принято. Я давно не был в Европе и не знаю  здешних  обычаев,
но готов им поучиться.
     Кин удалился,  говоря  себе,  что  старик  у  него  молодчина,  каковое
суждение он успел уже высказать слуге леди  Анны,  мистеру  Куну,  во  время
недавних совместных возлияний. И поскольку даже  самым  великим  из  нас  не
избегнуть суда прислуги, - счастье тому, о ком она говорит хорошо.


        ^TГлава XVI,^U
     в которой мистер Шеррик сдает дом на Фицрой-сквер

     Несмотря  на  свой  злосчастный  визит  к  няне  в   родной   город   и
издевательскую  заметку  в   "Ньюком   индепендент",   полковник   продолжал
пользоваться расположением  на  Парк-Лейн,  куда  наш  достойный  джентльмен
захаживал чуть ли не каждый день и где встречал радушный, можно даже сказать
сердечный прием, по крайней мере, у женщин и  у  детей.  Кто,  как  не  дядя
Ньюком возил детвору в цирк Астли? Я  сам  видел  его  там  с  целой  оравой
детишек, которым он был  под  стать.  Он  от  души  смеялся  шуткам  мистера
Мерримена на арене и затаив дыхание  следил  за  битвой  при  Ватерлоо:  его
поразило сходство (прямо не  отличишь,  сэр!)  исполнителя  главной  роли  с
императором Наполеоном, чью могилу он посетил по пути в  Европу,  как  он  с
гордостью сообщил маленьким друзьям, облепившим его со всех сторон. Девочки,
младшие дочки сэра Брайена, сидели, ухватившись каждая за палец его  честной
руки; справа и слева ликовали и хлопали в ладоши малыши Элфред и Эдвард, а в
глубине  ложи  восседали  мистер  Клайв   и   мисс   Этель,   наслаждавшиеся
представлением с тем  достоинством,  какое  приличествовало  их  возрасту  и
степенности. Что до Клайва, то  по  части  развлечений  он  заметно  перерос
своего батюшку, убеленного сединами воина. До чего приятно было слушать, как
смеялся наш полковник шуткам  клоуна,  и  наблюдать,  с  какой  простодущной
нежностью поглядывал он на ликующую детвору. А как  щедро  угощал  он  их  в
антракте сластями! Вот он сидит среди малышей и с  превеликим  удовольствием
ест апельсин. Право, не знаю, сколько бы запросил мистер Барнс Ньюком за то,
чтобы отсидеть пять часов со своими младшими братьями и  сестрицами  в  ложе
театра, на виду у публики, да еще при всех есть  апельсин.  А  когда  крошку
Элфреда отдали в  Харроу,  полковник  Ньюком,  конечно,  поспешил  вместе  с
Клайвом навестить мальчонку и набил его карманы деньгами. Можно ли поместить
капитал лучше, чем подарив деньги школьнику? Каким душевным теплом воздастся
вам за это впоследствии! Блажен дающий и блажен принимающий. Вспомните,  как
вы сами в юности радовались такому подарку,  и  в  первый  же  погожий  день
поезжайте в школу к племяннику и оставьте ему немного деньжат.
     В полковнике столь сильна была страсть к благодеяниям, что он готов был
осыпать щедротами также и тех своих юных племянников  и  племянниц,  которые
жили на Брайенстоун-сквер. Однако миссис Ньюком была слишком  добродетельна,
чтобы потакать подобному баловству. К огорчению своих приехавших на каникулы
отпрысков, она велела им вернуть дяде блестящие золотые  соверены,  которыми
тот хотел их порадовать, а  бедного  джентльмена  отчитала  за  то,  что  он
развращает ее мальчиков.
     - Я _никого_ не осуждаю, - говорила она, - и ни на кого _не намекаю_. -
Это, разумеется, значило, что она не намекает на  Парк-Лейн.  -  _Возможно_,
есть дети, которым разрешают брать деньги у взрослых знакомых их  родителей.
_Возможно_, в других семьях дети только и смотрят вам  в  руки,  сызмальства
приучаясь тем самым к корыстолюбию. В каждом доме _по-своему_, - я никого не
порицаю. Я  только  смотрю,  делаю  выводы  и  молюсь  о  благополучии  моих
_собственных_ крошек. Они ни в чем не терпят нужды. Небеса в своей  щедрости
даровали нам всякие радости, окружили нас роскошью  и  красотой.  Зачем  нам
одалживаться у других, когда  нам  самим  отпущено  столько  благ?  Чтобы  я
позволила _своим_ мальчикам брать деньги!.. Я б сочла это  неблагодарностью,
полковник Ньюком, отсутствием христианского смирения. Заметьте, я ни на кого
_не намекаю_. Отправляясь в школу, они получают от отца по  соверену  и  еще
шиллинг в неделю на карманные расходы, а это более чем достаточно. Когда они
живут дома, я стараюсь доставить им все разумные развлечения. Я отправляю их
в Политехнический музей с профессором Хиксоном, который любезно взял на себя
труд познакомить их с чудесами науки и  диковинами  техники;  посылаю  их  в
картинные галереи и в Британский  музей,  сама  вожу  их  на  восхитительные
лекции, которые читают в обществе на Элбимарл-стрит. В театр я их не пускаю.
Я не порицаю тех, кто ходит по театрам,  отнюдь  нет!  Кто  я  такая,  чтобы
позволить себе судить других?  Когда  вы  написали  мне  из  Индии  о  своем
желании, чтобы мальчик познакомился с творениями  Шекспира,  я  тут  же  вам
уступила. Зачем мне становиться между отцом и сыном?  Я  разрешила  мальчику
посмотреть пьесу и даже послала его в кресла с одним из наших лакеев.
     - Но сами-то вы щедро  одаряли  его  деньгами,  дорогая  моя  Мария,  -
промолвил наш простодушный полковник, улучив минуту, когда она прервала свои
поучения. Однако не так-то просто было унять Добродетель.
     - А все почему, полковник Ньюком?! - воскликнула Добродетель,  приложив
пухлую руку к сердцу. - Да потому,  что  я  была  Клайву  in  loco  parentis
{Вместо родителя (лат.).}; он был мне сыном, а я ему матерью. Я потакала ему
больше, чем собственным детям,  относилась  к  нему  с  истинно  материнской
нежностью. _Тогда_ он был счастлив в моем доме.  _Тогда_  его,  верно,  ре