лько  не  догадываясь  о  его  личных  делах  и   не
подозревая, что разразится скандал.
     - Клянусь, он за это ответит!.. - громогласно восклицает Барнс.
     - Несомненно, если вы его попросите, - холодно отзывается Кью, - но  не
при дамах. Он побоится их напугать. Бедный Джек при дамах тих, как  ягненок.
Я только что беседовал с французом, - светским тоном  продолжает  лорд  Кью,
явно желая придать разговору другой оборот. - "Милорд, - сказал  он  мне,  -
нам удалось немного урезонить вашего друга Жака. Он слегка безумен ваш  друг
Жак. За обедом он  выпил  чудовищное  количество  шампанского.  А  как  себя
чувствует charmante {} мисс Клара?" Видите,  Барнс,  Флорак  зовет  ее  мисс
Кларой; в гостиных ее называют  леди  Кларой,  а  вы  запросто  Кларой.  Вам
повезло, дружище.
     - Понять не могу, чего этот чертов щенок, Клайв, вечно  суется  в  наши
дела! - не унимался Барнс, по-прежнему кипя бешенством. - Что он толчется  в
нашем доме?! И зачем он вообще здесь?!
     - Ваше счастье, что он здесь, Барнс, - сказал лорд Кью. - Юноша выказал
немало ума и характера. Был страшный скандал, но не  пугайтесь,  теперь  все
улажено. Улажено, и все могут спокойно лечь спать. Барнсу не придется бежать
поутру проламывать голову Джеку Белсайзу.  Вы,  конечно,  разочарованы,  мой
дуэлянт с Фенчерч-стрит! Сочувствую. Но пойдемте. Как жениху, вам надо, сами
понимаете, пойти осведомиться о здоровье la charmante мисс Клары.
     - Когда мы вышли из дому, - рассказывал лорд Кью Клайву, -  я  объяснил
Барнсу, что все сказанное мной наверху о примирении было чистой  выдумкой  и
что Джек жаждет его крови и бродит с  огромной  дубинкой  под  липами,  мимо
которых нам надо идти. Вы бы видели, что сталось с беднягой, сэр. Наш  милый
юноша отшатнулся от  меня  и  сделался  желтее  сливочного  сыра.  Потом  он
проговорил, что ему надо бы вернуться к себе за  носовым  платком,  но  я-то
знаю, что за пистолетом. Ибо стоило мне сказать:  "Джек  идет",  -  как  он,
вырвав у меня руку, хватался за карман, и так до  самого  конца  аллеи,  что
ведет к жилищу лорда Плимутрока.
     Первые два часа после обморока леди Клары прошли  в  большой  суматохе.
Клайв вернулся с Белсайзом  к  себе  в  номер,  где  наш  тихий  Джей  Джей,
пользуясь последними лучами солнца, заканчивал этюд, начатый утром.  Он  тут
же обратился в бегство, при виде  свирепого  незнакомца,  чей  бледный  лик,
сверкающие очи, косматая борода, огромные  кулаки  и  непрерывные  вздохи  и
причитания, срывавшиеся с уст, пока он мерил шагами  комнату,  вполне  могли
напугать миролюбивого человека. И впрямь, верно, страшен был Джек,  когда  в
сгущающихся сумерках он топал по комнате, то и  дело  останавливаясь,  чтобы
выпить невесть какой по счету  бокал  шампанского,  в  ярости  рычал  что-то
невнятное и снова кидался на  постель  Клайва,  поникнув  головой  и  твердя
прерывающимся голосом: "Бедняжка! Бедняжечка!"
     - Если старик пришлет вызов, будете моим секундантом, Ньюком?  Когда-то
он был человек горячий, а в Шантеклере я видел, как метко он  еще  стреляет.
Вам известно, конечно, в чем дело?
     - Я еще ничего толком не знаю, но, кажется, догадываюсь,  -  с  грустью
отвечал Клайв.
     - Я не могу просить Кью - он из той же семьи; ведь он женится  на  мисс
Ньюком. Не стоит его и просить.
     При мысли, что кто-то женится на мисс Ньюком, у Клайва защемило сердце.
Он знал это и раньше, - уже с полмесяца, - но тогда принимал  это  спокойно.
Он был рад, что в сгущающемся сумраке нельзя было разглядеть его лица.
     - Да ведь и я из той же семьи, -  сказал  Клайв,  -  у  нас  с  Барнсом
Ньюкомом общий дед.
     - Ах да, этот старик, не то банкир, не то  ткач.  Совсем  позабыл!..  -
воскликнул бедный Джек, подскочив на постели Клайва. -  У  них  в  семействе
Ньюкомов-то ни во что не ставят. Прошу прощенья, - закончил он.
     Оба замолчали; только огонек Джековой сигары мерцает в темном углу, где
стоит хозяйская кровать; Клайв сидит, облокотясь о  подоконник  и  пуская  в
окно клубы ароматного дыма, а сам не сводит глаз с окон леди Анны  Ньюком  в
соседнем Hotel de  Hollande  {Гостиница  "Голландия"  (франц.).}  справа  за
мостом над бурливой речушкой. В киосках на живописных липовых аллеях  мигают
фонари. Слышится отдаленный гул голосов; игорный дом сияет огнями; в курзале
вечер с танцами, и, когда растворяются двери, оттуда доносятся звуки музыки.
А позади, на невысоком холме, в спокойствии замер  темный  лес,  и  верхушки
елей отчетливо выступают на фоне неба, освещенного серпом луны и  трепетными
огоньками бесчисленных звезд. Но Клайв не видит ни лесистых холмов, ни ярких
звезд; он не думает ни о шумном веселье в курзале, ни о страданиях Белсайза,
который находится в двух шагах от него, на его постели. Взгляд его устремлен
на одно окно, озаренное красноватым светом лампы, где по временам проплывают
легкие тени. Внизу, каждый огонек в каждом киоске горит своим особым светом;
в небесах каждая  звезда  сияет  по-своему,  и  каждое  сердце  человеческое
загорается своими надеждами, пламенеет своими страстями, сжимается от  своей
боли.
     Задумчивость Клайва нарушил слуга,  доложивший  о  приходе  виконта  де
Флорака, и к  огонькам  двух  дымящихся  сигар  прибавился  третий.  Белсайз
обрадовался приходу Флорака, с которым не раз встречался в  злачных  местах.
"Он-то мне и поможет. Ведь он не раз стрелялся", - думает  Джек.  Кровь  так
кипела в жилах бедняги, что для  него  было  бы  облегчением,  если  бы  ему
немного ее выпустили. Он изложил Флораку свое дело: он ждет вызова от  лорда
Плимутрока.
     - Comment donc?! - восклицает Флорак. - Il y avait donc quelque  chose!
Cette pauvre petite miss! Vous voulez tuer le pere, apres avoir delaisse  la
fille? Cherchez d'autres temoins, monsieur. Le Vicomte de Florac ne se  fait
pas complice de telles lachetes {Так вот как?! Значит у вас  что-то  было  с
этой бедной маленькой мисс! Вы бросили дочь, а  теперь  хотите  убить  отца?
Ищите  себе  другого  секунданта,  мосье.  Виконт  де  Флорак  не   согласен
участвовать в такой подлости (франц.).}.
     - Слушайте, Флорак, - говорит Джек, садясь на постели (глаза его  мечут
молнии), - ей богу, мне так и хочется свернуть вам шею  и  выбросить  вас  в
окошко. Весь свет, что ли, на меня ополчился? Я, кажется, теряю разум.  Если
кто-нибудь  осмелится  подумать  дурно  об  этом  ангеле,  если  кому-нибудь
взбредет в голову, что она не так чиста, кротка,  добра  и  беспорочна,  как
херувимы в небесах, если кто вообразит, что я мог подло ее обидеть, пусть он
только покажется мне на глаза! - кричит Джек. - Пусть  только  явится,  черт
возьми! Тащите же его сюда, чего там! Ее обидеть!.. И  это  я-то!..  Нет,  я
дурак, дурак! Проклятый дурень! Эй, кто там?!
     - Кью, - отвечает голос из темноты,  где  вспыхивает  огонек  четвертой
сигары, и Клайв, убедившись, что  все  гости  в  сборе,  чиркает  спичкой  и
зажигает свечи.
     - Я слышал ваши последние слова, Джек, - без предисловий начинает  лорд
Кью, - и совершенно с вами согласен. Но зачем вы сюда явились?  Какое  право
имеете вы снова терзать это  бедное  сердечко  и  пугать  леди  Клару  своей
бородищей? Вы мне обещали не видеться с  ней.  Вы  дали  слово  джентльмена,
когда я ссудил вас деньгами на эту  поездку  за  границу.  Черт  с  ними,  с
деньгами, - я не про них! Но вы же обещали, что перестанете ее преследовать.
Плимутроки уехали из Лондона до вашего возвращения, дальнейшее  зависело  от
вас. И с бедняжкой они поступили мягко и разумно. Не могла же она  выйти  за
такого нищего! А вы вели себя позорно, Чарльз Белсайз. Слышите,  трусливо  и
подло!
     - Pst! Numero deux, voila le mot lache  {Ну  и  ну!  Его  уже  вторично
обвиняют в подлости (франц.).}, - замечает Флорак.
     - И не глядите на меня так грозно, -  продолжает  Кью.  -  Конечно,  вы
можете меня побить, если вам вздумается - кулачища у вас здоровые - да это и
нетрудно. Но я еще раз повторяю: вы поступили  скверно.  Вы  нарушили  слово
чести, а нынче сразили леди Клару столь же безжалостно, как если бы  подняли
на нее руку.
     Горячие упреки Кью совсем обескуражили Белсайза. Верзила вскинул руки и
уронил их вдоль тела, как побежденный гладиатор, молящий о пощаде.  И  снова
повалился на железную кровать.
     - Не знаю, - заговорил он, безостановочно крутя  своей  огромной  лапой
медный шарик на спинке кровати. - Не знаю, Фрэнк, что творится  на  свете  и
что такое со мной. Нынче я дважды слышал, что я трус, - от вас  и  от  этого
коротышки... Уж вы меня простите, Флорак. Не думаю,  что  очень  достойно  с
вашей стороны  бить  лежачего.  Ну  что  же,  бейте!  За  меня  ведь  некому
заступиться. Признаюсь, я вел себя как подлец; нарушил  обещание  -  это  вы
правильно сказали, Фрэнк, дружище, - но я ведь не думал, что  ей  так  тяжко
будет меня видеть, - сказал он с рыданием в голосе. - Клянусь... я готов был
отдать десять лет жизни, чтобы только взглянуть на  нее.  Я  сходил  с  ума.
Пробовал странствовать,  чего  только  не  делал!  Был  в  Эмсе,  Висбадене,
Бад-Гомбурге, играл, как черт. Когда-то игра меня увлекала, а нынче даже  не
тянуло к зеленым столам. Я выиграл кучу денег... по крайней мере, для такого
бедняка, как я. И все же не мог не вернуться. Не мог. Будь она  на  Северном
полюсе, я и туда, клянусь, последовал бы за ней!
     - Чтобы только взглянуть на  нее  и  потешить  свои  глупые  глаза,  вы
причиняете ей столько мучений? Да ведь это же сущее ребячество! - восклицает
Кью, который от природы был очень отзывчив  и  в  действительности  принимал
близко к сердцу страданья  бедняги  Джека.  -  Дайте  мне  лишь  пять  минут
поглядеть на нее, Кью!.. - умоляющим голосом говорит  Белсайз,  сжимая  руку
приятеля. - Всего пять минут!
     -  Посовеститесь!  -  восклицает  лорд  Кью,  отнимая  руку.  -  Будьте
мужчиной, Джек, хватит хныкать. Вы же не ребенок, который плачет оттого, что
ему не дали игрушку. Избавьте бедную девушку от этих мук, подумайте о ней  и
откажите себе в удовольствии причинять ей липшие терзания и муки.
     Белсайз вскочил, глаза его отнюдь не сияли добродушием.
     - Хватит с меня этой болтовни! Достаточно меня тут ругали и поносили. Я
поступлю так, как сочту нужным. Пойду своим путем, а если кто вздумает мне с
помешать, пусть пеняет на себя! - И он принялся крутить свои темно-русые усы
таким воинственным видом, словно стоял на ратном поле.
     - Что ж, буду пенять на себя, - сказал лорд Кью, - и если я  и  вправду
верно угадал, каким путем вы намерены идти, безумный вы  человек,  я  сделаю
все  возможное,  чтобы  вам  помешать.   Неужто   вы   решитесь   неотступно
преследовать свою возлюбленную и явиться перед ней в роли  убийцы  ее  отца,
подобно Родриго из французской пьесы? Будь здесь Кочетт, он смог бы защитить
сестру; в его отсутствие эту обязанность принимаю  на  себя  я;  так  вот  я
объявляю вам, Чарльз Белсайз, при этих джентльменах,  что  человек,  который
оскорбляет эту юную леди, навязывает ей свое общество, зная, что  доставляет
ей только муку, преследует ее по пятам, дав слово  чести  с  ней  больше  не
видеться, не кто иной, как...
     - Как кто, милорд?! - восклицает Белсайз, и его грудь  начинает  тяжело
вздыматься.
     - Вы сами знаете, - отвечает Кью. - Вы знаете, как называют  того,  кто
обижает беззащитную женщину и нарушает обещание.  Считайте,  что  это  слово
произнесено, и поступайте, как вздумаете.
     - Я должен вам четыре тысячи по векселям, которые вы за меня  оплатили,
Кью, - говорят Белсайз. - И еще четыре сотни я взял наличными,  когда  вышел
из тюрьмы.
     - Вы еще больше оскорбляете меня, упоминая о деньгах! - сердится Кью. -
Либо вы завтра же уедете, либо будьте добры назначить мне время и место.  Вы
не откажете в любезности быть моим секундантом, мистер  Ньюком?  Мы  ведь  с
вами родня, а сей джентльмен намерен обидеть девушку, которая скоро войдет в
нашу семью.
     - C'est bien, milord. Ma foi!  C'est  d'agir  en  vrai  gentilhomme,  -
бросает восхищенный Флорак. - Touchez-la, mon petit Kiou.  Tu  as  du  coeur
{Великолепно, милорд. Ей богу, это  поступок  настоящего  джентльмена.  Твою
руку, мой маленький Кью. У тебя есть сердце  (франц.).}.  Вы  молодец,  черт
возьми! Храбрый молодец! - и виконт дружески протянул руку лорду Кью.
     Намерения его были явно миротворческие. Пожав руку Кью, он обернулся  к
рослому гвардейцу и, взяв его за лацкан куртки, принялся увещевать.
     - Послушайте, mon gros {Верзила (франц.).}, - начинает он, - нельзя  ль
гасить ваш пыл без кровопускания? Есть ли у  вас  пенни  за  душой?  Или  вы
думаете похитить свою Химену, Родриго, а потом грабить на большой  дороге  и
тем кормиться? Допустим, вы убьете папашу, убьете Кью,  убьете  ее  брата  -
хороший медовый месяц будет у вашей Химены}
     - Да что вы, черт возьми, заладили про каких-то Химену  и  Родриго!  Вы
это про что, виконт? - говорит Белсайз, проводя рукой по  глазам;  он  снова
стал Джеком Белсайзом. - Кью меня раздразнил, ну я и вышел  из  себя.  Я  во
французском не силен, но даже я понял, что вы сказали  все  правильно,  черт
возьми, и Фрэнк Кью - молодчага. Ведь так вы говорили? Вашу руку, Фрэнк!  Да
благословит вас бог, старина! И не  сердитесь  на  меня,  ведь  я  чертовски
несчастен, право! Эй, да вы что?!  -  Это  относилось  к  виконту,  который,
прервав чувствительную речь Джека, кинулся в порыве восторга его обнимать  и
старался дотянуться до его физиономии, чтобы облобызать ее. Джек под дружный
хохот  присутствующих  стряхнул  с  себя  маленького  виконта,  -  атмосфера
разрядилась, и ссоре настал конец.
     Смеялись все, в том числе и француз, объяснивший, что  готов  смеяться,
"даже когда сам не знает, над чем". А за сим последовала  та  часть  вечера,
когда Клайв, по словам Кью,  так  хорошо  показал  себя  и  спас  Барнса  от
опасности. Говоря по чести, мистер  Клайв  не  сделал  и  не  сказал  счетом
ничего, но разве мало бывает в нашей  жизни  минут,  когда  самое  мудрое  и
благоразумное - воздержаться от слов и поступков?
     Флорак, подобно  большинству  французов  весьма  умеренно  пивший,  был
наделен отменным аппетитом, дававшим о себе знать, как он любил говорить, по
крайней мере, три раза в день. Он предложил поужинать, и бедняга  Джек  тоже
был не прочь закусить, а главное,  выпить  еще  шампанского  с  зельтерской.
("Пусть тащат шампанское с зельтерской, самое лучшее дело".) На  это  Клайву
нечего было возразить. Ужин был  тут  же  подан,  и  четверо  молодых  людей
уселись за стол.
     Наслаждаясь своими любимыми раками и  щедро  угощая  вкусным  соусом  и
бороду и пальцы, и усы и щеки, Флорак то и дело возвращался к  случившемуся,
хотя, быть может, лучше было бы о нем  позабыть,  и  весело  подшучивал  над
воинственностью Белсайза.
     - А если бы этот petit pretendu {Женишок (франц.).} был здесь,  что  бы
вы с ним сделали, Жак? Съели бы, как  этого  рака,  да?  Переломали  бы  ему
кости?
     Джек, позабывший долить зельтерской в шампанское,  так  и  вскипел  при
мысли о встрече с Барнсом Ньюкомом и поклялся, что, попадись ему  только  на
глаза этот ублюдок, живым он не уйдет.
     И если бы не Клайв, Барнс тогда же попался бы на  глаза  своему  врагу.
После  ужина  юный  Клайв  сел  у  окна  выкурить,  как  обычно,  сигару  и,
разумеется, стал  наблюдать  за  Тем  Окном.  Он  увидел,  как  перед  домом
остановился экипаж, из него вышли двое слуг,  за  ними  два  джентльмена,  и
раздался знакомый  голос,  бранивший  форейторов.  Клайв,  надо  отдать  ему
должное, подавил восклицание, готовое  сорваться  с  уст,  и,  вернувшись  к
столу, ни словом не обмолвился о приезде дядюшки с Барнсом ни лорду Кью,  ни
своему соседу справа - Белсайзу. Бедный Джек был к тому времени сильно пьян,
и, когда виконт удалился, наш гвардеец уже клевал носом: он провел  без  сна
всю предыдущую ночь и бог знает сколько еще ночей перед тем. Он, наверно,  и
не заметил, как ушел француз.
     Лорд Кью остался. Он хотел вытащить Джека на прогулку, чтобы с глазу на
глаз потолковать с ним и подробнее обсудить их семейную  распрю.  Но  Клайв,
улучив момент, шепнул ему:
     - Дядюшка с Барнсом приехали  -  бога  ради,  не  выпускайте  Белсайза.
Давайте уложим его в постель!
     И когда бедняга Джек благополучно заснул у себя в комнате, лорд Кью, на
случай, если ему придет в голову  прогуляться  при  луне  под  окнами  своей
возлюбленной, тихонько запер его на ключ.


        ^TГлава XXX^U
     Отступление

     Клайв  долго  лежал  без  сна,  перебирая  в  памяти  странные  события
минувшего дня и размышляя над драмой, невольным участником которой он  стал,
и тут  какое-то  безошибочное  чутье  подсказало  ему,  что  его  счастливым
вакациям приходит конец, близится неотвратимое  ненастье,  и  грозовые  тучи
вот-вот разразятся бурей и закроют солнце его  короткой  весны.  Встав  рано
поутру, он распахнул окно и, конечно, взглянул на Те Другие Окна, в отеле за
речкой, и, возможно, ему даже почудилось, будто там  колыхнулась  занавеска,
отдернутая ручкой, которую с каждым часом ему все сильнее хотелось сжимать в
своей. Он с тяжким вздохом отвернулся от окна  и  увидел  на  столе  остатки
вчерашней пирушки. Тут были бутылки из-под шампанского, опорожненные  бедным
Джеком Белсайзом; высокая бутыль зельтерской, весь газ из  которой  вышел  и
растворился в жарком воздухе полуночной беседы; недопитые стаканы,  сигарный
пепел и черные окурки сигар, разбросанные по скатерти, - взорванные пушки  и
трупы, оставшиеся на поле брани. Несмотря на ранний час, сосед его Джей Джей
уже поднялся. Клайв слышал его пение, а пел он, когда повиновался карандаш и
ему нравилось, как ложатся краски на его спокойных и счастливых полотнах.
     Клайв тоже придвинул к  окну  свой  рабочий  столик,  достал  картон  и
коробки с красками, наполнил стакан  зельтерской,  отхлебнул  немного  этого
выдохшегося напитка, а в остальное обмакнул кисть и начал рисовать. Но  дело
не ладилось. За работой ему не пелось, и вскоре он отбросил картон и  кисть,
выдвинул ящики комода, вытащил из-под кровати  чемоданы  и  стал  машинально
упаковывать вещи. На шум вошел Джей Джей; лицо его сияло улыбкой, в зубах  у
него была зажата большая кисть.
     - Скажи, чтоб нам подали счета, старина, - сказал ему Клайв,  -  оставь
знакомым свои визитные карточки в простись  с  той  хорошенькой  продавщицей
ягод, которую ты пишешь. Положи последние мазки на портрет малютки и утри ее
слезы. Минувшей ночью я прочел в звездах "Р. Р. С." {Р. Р. С. - первые буквы
французских слов: pour prendre conge  (вежливая  форма  прощания).},  и  мне
явился наш семейный гений и сказал: "Клайв, сын Томаса, обуй в  дорогу  ноги
свои!"
     Чтобы какой-нибудь моралист не вздумал сгоряча  осудить  нашего  милого
беспорочного Джей Джея, скажу тут же, что  продавщица  эта  была  семилетней
поселяночкой, и  ее  восхитительный  портрет  купил  на  следующей  выставке
какой-то епископ.
     - Так вы решили ехать?! - вскричал Джей Джей, вынув кисть изо рта. -  А
я-то думал, вы ангажированы  на  всю  будущую  неделю  и  разные  княгини  и
герцогини ни за что не выпустят вашу милость!
     - Мы слишком долго стояли у Капуи, а путь наш лежит на Рим,  -  отвечал
Клайв, - так повелел Ганнибал, сын Гасдрубала.
     - Сын Гасдрубала прав, - заметил его товарищ, - чем скорей мы  выступим
в поход, тем лучше. Я всегда это говорил. Сейчас принесу счета.  А  Ганнибал
жил здесь, как какой-нибудь сластолюбивый карфагенский принц. Одна, две, три
- три бутылки из-под шампанского! Да,  тут  придется  оплатить  внушительный
счет!
     - Твоя правда! - вымолвил Клаив с громким  вздохом,  который  о  многом
сказал Джей Джею, ибо  молодые  люди  были  по-юношески  откровенны  друг  с
другом. Клайв имел привычку изливать душу тому  из  друзей,  кто  оказывался
рядом, но даже если б он молчал как могила, трудно было