жданина  и
депутата сэра Брайена Ньюкома,  баронета,  провел  прошлую  неделю  в  нашем
городе. Он остановился в гостинице "Королевский Герб", где его посетили наши
наипочтеннейшие   горожане   и   представители   городских   властей.    Как
предполагается, он приехал  навестить  свою  престарелую  родственницу,  уже
много лет уединенно живущую в наших местах".
     - Что ж, в этой заметке я не  усматриваю  ничего  предосудительного,  -
говорит сэр Брайен. - Жаль  только,  что  брат  остановился  в  "Королевском
Гербе", а не в "Косуле", раз уж это наша  гостиница.  Но  нельзя  требовать,
чтоб он разбирался в тамошних гостиницах, - он ведь в родном городе чужак. А
горожане, по-моему, правильно поступили, что нанесли ему визит.
     - В  таком  случае,  посмотрим,  сэр,  понравится  ли  вам,  что  пишет
"Индепендент", - произносит Барнс со зловещей улыбкой и принимается читать.

                            "Мистер Индепендент!

     Я родился и вырос в семье, всегда  стоявшей  за  Хрюкомов,  и  поэтому,
естественно, горжусь _всем_, что имеет отношение к Хрюкомам, и _всеми_,  кто
носит это славное имя. Я британец и мужчина, хотя и не имею чести голосовать
за свой родной округ. В противном случае я,  без  сомнения,  отдал  бы  свой
голос нашему _обожаемому_ и _талантливому_ депутату, по  имени  Дон  Помпозо
Биржевик Обирало Лизоблюд Угнетатель  Хрюком,  чьи  предки  вместе  с  Юлием
Цезарем сражались против Вильгельма  Завоевателя,  а  отец,  как  доподлинно
известно, каких-нибудь пятьдесят лет назад владел _сукновальней_ в Лондоне.
     Дон Помпозо, сами знаете, не балует наш город своими посещениями.  Наше
дворянство недостаточно _родовито_, чтобы составить  компанию  леди  Хрюком.
Промышленники наши живут своим ремеслом,  -  какой  позор!  Так  мыслимо  ли
приглашать _этих плебеев_ в  _аристократические  салоны_  Хрюком-Хауса?  Два
бала в сезон и несколько бушелей крыжовника, - вот _с них и хватит!_"

     - Это подлец Пэррот! - взревел сэр Брайен. - Я перестал брать его вино.
А может, аптекарь Вайдлер... Говорил я вам, леди Анна, что этим кончится!  И
как это вы не пригласили дочек Вайдлера на бал?!
     - Они были в списке, - оправдывается его супруга, - все трое. Я  делаю,
что могу. Я приглашала мистера Вайдлера к крошке Элфреду, - он сидел до  тех
пор, пока не убедился, что бедный  малютка  принял  его  лекарство.  Ума  не
приложу, как это вышло, что  их  не  позвали  на  бал!..  -  недоумевает  ее
милость.
     - А их Барнс вычеркнул из списка,  мама,  -  вмешалась  Этель.  -  Ведь
правда, Барнс? Ты еще сказал, что с тебя хватит  аптекарских  склянок.  -  А
по-моему, это не Вайдлер писал, - сказал мистер Барнс; ему, видно,  хотелось
переменить тему разговора. - Это скорее мерзавец Дафф, булочник, который  на
прошлых выборах сочинил про нас песенку. Но вы дослушайте до конца, -  и  он
принялся читать дальше.

     "Наших  сограждан  почтил  своим  приездом   один   джентльмен,   также
принадлежащий к семейству Хрюкомов, но проведший всю жизнь _за границей_,  а
посему весьма отличный от своих родственников, коих мы все любим и почитаем.
Этот истинный джентльмен и доблестный воин прибыл  в  наши  края  не  только
затем, чтобы ознакомиться с нашим производством, - по этой части  наш  город
может поспорить с любым городом в северных графствах, - но  и  затем,  чтобы
повидать жившую у них в прислугах и  нянчившую  его  в  младенчестве  старую
родственницу, каковая уже много  лет  назад  воротилась  в  родные  места  и
существует щедротами великодушного полковника Н., нисколько  не  стыдящегося
признавать ее за родню. Этот доблестный офицер совершил несколько поездок по
нашим живописным окрестностям в одном  из  открытых  экипажей  нашего  друга
Тэплоу  из  гостиницы  "Королевский  Герб",  совместно   со   своим   сыном,
превосходным юношей, а также миссис М., ныне престарелой особой, которая  не
может без слез говорить о доброте и преданности своего храброго питомца.
     На прошлой неделе они посетили Хрюком-Хаус. Трудно поверить,  но,  хотя
эта усадьба расположена всего в четырех милях от нашего города  и  семейство
дона Помпозо уже двенадцать лет подряд проводит в ней по четыре-пять месяцев
ежегодно, миссис М. впервые видела обиталище своих  родственников,  а  самих
этих вельмож лицезрела лишь в публичных местах, и то с тех только  пор,  как
они _осчастливили_ наше графство покупкой имения.
     Повторяю, я не имею права голоса в нашем округе, а  если  б  имел  его,
непременно выказал бы на следующих выборах свою почтительную признательность
дону  Помпозо  и  отдал  бы  ему  решительное  предпочтение   перед   другим
кандидатом! Я и впредь буду неустанно следить за ним.
     Остаюсь,   мистер   _Индепендент_,    вашим    постоянным    читателем.
_Любопытный_".

     - Дух радикализма, растущий в стране, ужасен,  -  произнес  сэр  Брайен
Ньюком, беспощадно разбивая яйцо. - Просто ужасен! Мы, положительно, на краю
вулкана. - И яичная ложечка опустилась в кратер. - Повсюду открыто разжигают
самые низменные чувства. Разнузданность прессы стала поистине гибельной. Нет
такого закона, на который не покусились  бы  эти  бесстыжие  щелкоперы,  нет
сословия, которое было бы ограждено от их нападок, старинного  установления,
которое не грозил бы захлестнуть  и  снести  лавовый  поток  демократических
вольностей.
     - Когда я был в Шпилвберге, - любезно подхватил Барнс, - я видел там  в
тюремном  дворике  трех  бледных,  заросших  бородами  мерзавцев,   и   граф
Кеппенхеймер объяснил мне, что это - проклятые издатели миланских  газет,  -
они уже семь лет в заточении. А в прошлом году, когда Кеппенхеймер приехал в
Ньюком  поохотиться,  я  показал  ему  этого  старого  разбойника  Бэттерса,
владельца "Индепендента", и с ним Поттса, его  приспешника;  они  катили  на
дрожках, а я и говорю Кеппенхеймеру: "Вот кабы нам тоже упрятать за  решетку
кой-кого из этих треклятых радикалов-газетчиков! А еще лучше, забрали бы  вы
этих мерзавцев к себе в Шпильберг". Тут мы с ними поравнялись, и этот чертов
Поттс захохотал мне прямо в лицо и огрел одного из моих пойнтеров хлыстом по
голове. Пора что-то сделать с "Индепендентом", сэр!
     - Надобно их утихомирить, Барнс, - торжественно заявляет его батюшка. -
Всенепременно!
     - Может быть, отдать Бэттерсу  железнодорожные  объявления?  -  говорит
Барнс.
     - Но тогда рассердится владелец "Сентинела",  -  возражает  старший  из
двух гонителей печати.
     - Так, по крайней мере, давайте попотчуем Тома Поттса охотой; подлец  и
без того браконьерствует в наших угодьях. Надо написать Спирсу,  сэр,  пусть
приглядывает за Бэттерсом и этим мерзавцем, его сообщником, держится с  ними
полюбезнее и прочее, а как выдастся удобный случай, схватит их за руку.
     Пока заговорщики решали,  как  им  -  подкупом  или  силой  -  подавить
независимость славного органа британского общественного мнения,  мисс  Этель
Ньюком молчала; но когда ее папенька разрешил вопрос, торжественно  объявив,
что, пожалуй, действительно снесется со Спирсом, девушка обернулась к матери
и спросила:
     - А это  правда,  маменька,  что  в  Ньюкоме  живет  бедная  старенькая
родственница нашего дедушки?
     - Почем мне знать, душенька! - отвечает леди Анна. - У мистера Ньюкома,
наверно, была куча бедных родственников.
     - По-моему, кое-кто из вашей родни, леди Анна, тоже оказывает мне честь
просьбами о помощи, - говорит сэр Брайен, узревший в  словах  супруги  выпад
против своей семьи, тогда как в действительности то  была  лишь  констатация
факта из естественной истории. - А эта особа  вовсе  не  родственница  моему
отцу! Она, помнится, состояла в свойстве с его первой женой, служила у них в
доме, и за это получает весьма щедрое вспомоществование от полковника.
     - ...который и поехал к ней потому, что он  хороший,  добрый,  милый  и
честный! - вскричала мисс Этель. - Непременно  навещу  ее,  когда  попаду  в
Ньюком!  Конечно,  если  папенька  позволит,   -   добавила   она,   заметив
неодобрительный взгляд, брошенный на нее отцом.
     - А ведь, ей-богу, отличная мысль, сэр! -  восклицает  Барнс.  -  Лучше
всего, чтоб Этель с кем-нибудь из мальчиков отнесла этой  миссис  Как-ее-там
что-нибудь из одежды, или душеспасительную брошюру, или еще что-либо в  этом
роде. Тогда проклятый "Индепендент" прикусит язык.
     - Сделай мы это раньше, не было бы никаких нападок в газете, -  сказала
Этель  просто.  Ее  многоопытный  родитель  и  ее  братец   вынуждены   были
согласиться с ней, так что мы можем поздравить старенькую  миссис  Мейсон  с
предстоящим ей светским знакомством.


        ^TГлава XV^U
     Наши старушки

     Приведенная выше заметка и завязавшийся по ее поводу разговор позволяют
нам узнать, куда направился и что делал наш неутомимый полковник после того,
как мы расстались с ним в предыдущей главе. Сев с  Клайвом  в  дилижанс,  он
покатил в Ливерпуль, а оттуда почтовая карета,  запряженная  парой  лошадей,
доставила их в Ньюком, к самым дверям "Королевского Герба". Полковник  любил
катить на почтовых: быстрая езда увлекала его и радовала его  душу.  К  тому
же, разве не сказал доктор Джонсон, что путешествие на почтовых  -  одно  из
величайших наслаждений в жизни, а отдых в уютной гостинице -  ни  с  чем  не
сравнимое удовольствие? Всю дорогу он радовался и болтал, как мальчишка.  Он
завязывал дружбу с трактирщиками, толковал со слугами, разузнавал  все,  что
мог, про города, через которые они проезжали, и  с  неослабным  интересом  и
удовольствием готов был осматривать одну за другой все достопримечательности
и красоты. Да и Клайву полезно повидать города и людей,  посетить  мельницы,
фабрики, окрестные усадьбы, соборы... Он задавал сотни  вопросов  обо  всем,
что видел, и каждый, кому приходила охота узнать, кто  такой  Томас  Ньюком,
чем он занимается и в каких состоит чинах, без труда получал эти сведения от
простодушного и любезного путешественника.
     Не прошло и пяти минут, как владелец "Королевского  Герба",  упомянутый
мистер Тэплоу, уже знал, кто его гость и по какому делу он прибыл.  Ведь  на
всех картонках и чемоданах Ньюкома стояло его имя, а его слуга с готовностью
отвечал на вопросы,  касавшиеся  полковника  и  его  сына.  Отец  непременно
представлял Клайва каждому трактирщику, когда тот подавал гостям  заказанную
бутылку вина. Со старомодным радушием полковник приглашал хозяина  выпить  с
ними стаканчик его  же  собственного  вина  и  редко  когда  упускал  случай
сказать: "Это мой сын, сэр. Мы путешествуем  по  стране.  Всякий  англичанин
должен хорошенько узнать свою родину, прежде чем  ехать  за  границу,  а  мы
собираемся в заграничное путешествие - по всей  Европе.  Я  буду  вам  очень
признателен, если вы скажете, что в вашем городе  достойно  внимания  и  что
следует осмотреть, - какие памятники старины, фабрики, окрестные имения. Нам
все любопытно, все". Сохранились обстоятельные записи об  этом  путешествии,
сделанные частью  мальчишескими  каракулями  Клайва,  частью  -  размашистым
почерком полковника  и  содержащие  занятные  сведения  о  местах,  где  они
побывали, и непомерных счетах, которые им предъявляли в гостиницах.
     Итак, не прошло и пяти минут, как мистер Тэплоу уже знал, что постоялец
его - брат сэра Брайена, их  депутата,  и  своими  глазами  прочел  записку,
отправленную с  конюхом  миссис  Саре  Мейсон,  Джубили-роу,  в  которой  та
уведомлялась, что полковник прибыл в Ньюком и пожалует к ней, как пообедает.
Мистер Тэплоу не счел нужным сообщать  своему  постояльцу,  что  сэр  Брайен
обычно останавливается не в "Королевском Гербе", а в "Косуле",  -  гостинице
"синих". Ведь джентльмен мог держаться иных политических взглядов, а что  до
вина мистера Тэплоу, так оно было для всех.
     Распивочная  "Королевского  Герба"  служила  местом   сборищ   завзятых
городских весельчаков, которые проводили здесь  все  вечера  в  нескончаемых
разговорах и шутках.
     Булочник Дафф, старик Вайдлер,  когда  ему  удавалось  освободиться  от
трудов на медицинском поприще (его руки, признаться, уже сильно  дрожали,  а
нос был совсем красный), аукционщик Пэррот и этот зубоскал Том Поттс,  лихой
репортер "Индепендента", были, можно  сказать,  завсегдатаями  "Королевского
Герба"; и не успел полковник Ньюком покончить с обедом, как уже  кое-кто  из
этих джентльменов узнал и о том, какие кушанья ему подавали, и о том, что он
- сразу видно настоящего джентльмена -  заказал  кроме  бутылки  хереса  еще
бутылку кларета, и сколько он дал на чай  форейторам,  и  что  ездит  он  со
слугой, как и надлежит важной персоне, и приехал сюда повидать  свою  старую
няню, дальнюю родственницу семьи. Каждый из  этих  развеселых  британцев  по
достоинству оценил сердечность полковника и широту  его  натуры  и  невольно
сравнил его с надутым баронетом, их депутатом.
     Появление полковника Ньюкома произвело сенсацию в городе.  "Синие"  так
же рьяно обсуждали его в "Косуле", как непреклонные либералы в  "Королевском
Гербе". Мистер Спирс, управляющий сэра Брайена, не знал, как ему себя вести,
и со  следующей  вечерней  почтой  запросил  об  этом  хозяина.  Преподобный
Балдерс, доктор богословия и местный пастор, завез полковнику свою  визитную
карточку.
     А между тем не дела и не корысть, а  только  любовь  и  признательность
привели Томаса Ньюкома в город его отцов. Отобедав, наши  путешественники  в
сопровождении конюха, относившего их записку, двинулись к скромному  домику,
в котором обитала подруга детства Томаса Ньюкома. Добрая  старушка  заложила
очками Библию и кинулась на грудь своему мальчику - мальчику,  которому  шло
уже на шестой десяток. Но еще  больше  и  нежней  целовала  и  обнимала  она
Клайва. Она с трудом узнавала полковника с этими усищами, а Клайв был точной
копией милого ее сердцу юноши, что покинул ее без малого сорок лет назад.  И
чем нежнее прижимала она к себе мальчика, тем живее  вставали  в  ее  памяти
дни, когда они с Томми были вместе. Добрая женщина  без  конца  рассказывала
про своего любимца, про то, какой пригожий он был в детстве и  какой  шалун.
Настоящее представлялось ей как в  тумане,  зато  прошлое  виделось  ясно  и
отчетливо. Когда, не переставая  болтать,  они  уселись  вокруг  сверкающего
белизной чайного стола, возле которого суетилась  аккуратная  служаночка,  -
щедрость полковника позволяла его няне держать помощницу, -  милая  старушка
попросила Клайва сесть рядом с ней. В этом сладком, благоговейном забытьи ей
то и дело чудилось, будто это он -  ее  питомец,  а  вовсе  не  тот  сидящий
насупротив служака с  бронзовым  лицом,  поредевшей  шевелюрой  и  грустными
глазами. Ведь он почти половину отпущенного людям века провел вдали от  нее,
но где бы он ни был, здоров он был или болен, в опасности или в печали,  ему
днем и ночью  сопутствовали  ее  простодушная  любовь  и  молитва.  Нет,  не
напрасно прожил свою жизнь тот, кто заслужил такую любовь! Так возблагодарим
же судьбу за то, что иным из нас даровано это велико* чувство.  Поистине,  в
нем есть нечто божественное, и ангелы небесные, наверно, ликуют, любуясь им.
     Поскольку никаких дел у полковника не было, он,  разумеется,  постоянно
куда-то спешил и нигде подолгу не задерживался. Он пробудет здесь  не  более
двух дней и назавтра, в воскресенье, почтительно поведет свою  милую  старую
нянюшку в церковь. То-то будет для нее  праздник!  Вот  она  идет  со  своим
полковником и его красавцем-мальчуганом, мистер Хикс,  викарий,  поглядывает
на Томаса, сам преподобный доктор Балдерс  смотрит  на  него  с  кафедры,  а
прихожане все оборачиваются и, конечно, перешептываются: что  это,  мол,  за
статный офицер с прелестным юношей сидят в церкви  возле  миссис  Мейсон,  а
потом заботливо провожают ее домой? Субботу и воскресенье проведет полковник
со славной старушкой, а в понедельник двинется в обратный путь:  во  вторник
ему надобно быть  в  Лондоне,  у  него  там  важное  дело  -  как-никак  его
однополчанина, Тома Хэмилтона, будут принимать  в  члены  Восточного  клуба.
Может ли полковник  пропустить  такое  событие?!  Он  покидает  "Королевский
Герб", проходит между двумя рядами слуг, выстроившихся до  самой  кареты,  -
горничные нежно на него  поглядывают,  лакеи  улыбаются,  конюхи  кланяются,
услужливый Тэплоу захлопывает за  ним  дверцу  кареты,  и  в  тот  же  вечер
распивочная объявляет его "молодцом"; к исходу  следующего  дня  все  жителя
этого делового города знают о приезде в отбытии Томаса Ньюкома,  хвалят  его
за доброту и благородство и, без сомнения, сравнивают с титулованным братом,
каковой совсем на него не похож и с некоторых пор известен  в  городе  своих
отцов под насмешливой кличкой "Хрюком".
     Славной старушке Мейсон предстоит посетить и принять множество людей, и
каждый,  разумеется,  будет  восторженно  обсуждать  с   ней   блистательное
появление полковника. Миссис Мейсон станет показывать свою  новую  индийскую
шаль  и  роскошную  Библию,  напечатанную  крупным  шрифтом   и   снабженную
трогательной надписью: "От Томаса Ньюкома его дорогому давнему другу"; а  ее
служанка вынесет гостям посмотреть полученное ею в подарок  платье.  Викарий
полюбуется Библией, миссис Балдерс восхитится шалью, а простодушные знакомые
нашей старушки, гуляя в воскресенье  у  величественных  ворот  Ньюком-парка,
увенчанных новеньким баронетским гербом,  витых,  золоченых  и  запертых  на
засов, всякий раз будут рассуждать про милейшего полковника и его  черствого
брата. Разве сэр  Брайен  навещал  когда-нибудь  бедных  старушек  или  хоть
освободил  кого-нибудь  от  арендной  платы?  Бедным  только  и  помощи   от
Ньюком-парка,, что несколько тонких одеял, горсточка  угля  да  билетики  на
похлебку. А уж как богат-то полковник!.. Слава богу, тридцать пять  лет  без
малого прожил в Индии, что там у баронета, - капля в  море  по  сравнению  с
ним! Добрейший, богатейший, лучший из людей, - вот каков наш полковник.  Все
эти  обстоятельства  и  порожденные   ими   толки   безусловно   "вдохновили
красноречивое  перо  "Любопытного"  на  саркастическую  заметку  в   "Ньюком
индепендент", которую мы прочли из-за плеча сэра Брайена в предыдущей главе.
     Можете не сомневаться и в том, что Томас  Ньюком  вскоре  после  своего
приезда в Англию нанес также визит и  добрейшей  мисс  Ханимен  в  Брайтоне.
Завистник Голер, хмуро глянув однажды из окна  своей  гостиной,  на  котором
засиженный мухами билетик по-прежнему возвещал о наличии  свободных  комнат,
испытал новое унижение:  перед  дверьми  мисс  Ханимен  остановилась  желтая
почтовая карета, высадила двух  джентльменов  и,  пренебрегши  апартаментами
мистера Голера, повезла их слугу и вещи куда-то в другое  место.  Пока  этот
бедняга проклинал свою  горькую  судьбу  и  с  еще  большим  ожесточением  -
счастливую судьбу мисс Ханимен, эта достойная маленькая  особа  торжественно
приняла полковника и заключила его в свои сестринские  объятия.  Гостю  была
представлена верная ключница Ханна, и он пожал ей руку. Полковник  прекрасно
знал Ханну: он и недели не прожил  на  родине,  как  уже  успел  получить  в
подарок  корзину  с  несколькими  банками  варенья  и  копченым  языком   ее
изготовления. А в тот же вечер, когда  слуга  Томаса  Ньюкома  распаковал  в
соседней гостинице его пожитки, Ханна завладела одной из сорочек полковника:
они с хозяйкой давно  сговорились  сшить  своему  благодетелю  дюжину  новых
сорочек.
     Все подарки, какие Ньюком когда-либо посылал из Индии  своей  преданной
свояченице,  были  вынуты  из  сундуков,  где  они  хранились  завернутые  в
хлопчатую бумагу и пересыпанные лавандой. Стоял  жаркий  июньский  день,  но
мисс Ханимен все равно накинула на  плечи  свою  огненно-красную  кашмировую
шаль; у ворота она приколола огромную брошь  с  изображением  гробницы  Тадж
Махал в Агре, а браслеты, о которых она обычно  говорила:  "Туземцы,  как  я
слыш