сию; что он, помня
прошлое, не раз навещал ее, и Этель тоже очень к  ней  привязана.  Тут  Лора
принялась целовать своего сынишку и была весь вечер необычайно весела, бодра
и жизнерадостна, несмотря на все невзгоды, претерпеваемые ее милыми друзьями
в Ньюкоме.
     Когда вы гостите в каком-нибудь поместье, поосмотрительней  пользуйтесь
промокательной бумагой. Лучше вообще привозить с собой свой бювар. Если  кто
из моих любезных читателей усвоит это нехитрое  правило,  скольких  бед  он,
возможно, избегнет и, более того - сколько  получит  удовольствия,  исследуя
листы пропускной бумаги  на  столе  в  спальне,  где  накануне  ночевал  его
приятель.  Вот  так  однажды  я  вырезал  из  бювара  кусочек  промокашки  с
отпечатком надписи, сделанной хорошо мне знакомым  и  предельно  разборчивым
почерком  Чарльза   Слайбутса:   "Мисс   Эмили   Харрингтон,   Джеймс-стрит,
Букингем-Гейт, Лондон", - ясно, как на конверте, врученном адресату. Показав
этот листок многим знакомым, я вложил его в  конверт  вместе  с  запиской  и
отправил  мистеру  Слайбутсу,  и  спустя  три  месяца  он  женился  на  мисс
Харрингтон. В другой раз я обнаружил в клубном бюваре  страничку,  Не  менее
отчетливую, чем та, что сейчас перед вами, благодаря которой любой соклубник
его сиятельства графа Бейракрса мог узнать о плачевном состоянии его дел:
     "Любезный Грин, боюсь, что никак не сумею оплатить вексель на восемьсот
пятьдесят шесть фунтов стерлингов, срок которому истекает во втор..."  Таким
же образом, задумав однажды написать какую-то записку и взяв  с  этой  целью
бювар в гостиной принцессы де Монконтур в  Розбери,  я,  к  великому  своему
изумлению, обнаружил неоспоримое доказательство того, что жена моя находится
в тайной переписке с неким джентльменом, обитающим за границей!
     "Полковнику Ньюкому, кавалеру ордена Бани третьей степени, Montagne  de
la Cour, Брюссель", - прочел я слова, написанные рукой этой молодой женщины;
как раз в ту самую минуту, когда я раскрыл  ее  преступление,  Она  вошла  в
комнату, и я, обернувшись к ней, спросил:
     - О чем это вы писали полковнику Ньюкому, сударыня?
     - Просила его прислать мне кружев, - ответила она.
     - Для моих ночных колпаков, не так ли, дорогая? Ведь  он  такой  знаток
кружев! Жаль, ты не сказала мне, что пишешь  ему,  я  бы  тоже  передал  ему
поручение. Мне кое-что нужно из Брюсселя. Письмо,  что...  уже  ушло?  (Этим
хитрым маневром,  как  вы  догадываетесь,  я  давал  понять,  что  хотел  бы
заглянуть в него.)
     - Да... ушло... - говорит Лора. - А что тебе нужно из Брюсселя, Пен?
     - Брюссельской капусты, любовь моя. Она там особенно вкусна.
     - Ну хочешь, я попрошу его,  чтобы  он  прислал  письмо  обратно?  -  с
тревогой вопрошает бедная Лора; она решила, что муж обижен - иначе,  к  чему
этот иронический тон?
     - Нет, дорогая! Ты можешь не требовать этого письма обратно и  даже  не
пересказывать мне его содержание.  Держу  пари  на  сто  ярдов  кружева  для
ночного колпака, - а вам ли не знать, сударыня, что меня трудно  околпачить!
- так вот, пари держу, что догадываюсь, о чем ты  писала  нашему  другу  под
предлогом покупки кружев.
     - Но, право же, он обещал мне прислать их! Леди Рокминстер дала мне  на
них двадцать фунтов... - чуть слышно говорит Лора.
     - Прикрываясь этой просьбой, ты послала письмо любовного содержания. Ты
хочешь знать, все ли еще Клайв верен прежней страсти. Тебе кажется, что путь
к сердцу душечки Этель открыт. Еще тебе кажется,  что  миссис  Мейсон  очень
стареет и дряхлеет, и встреча с ее любимцем была бы...
     - Ах, Пен, послушай, неужто ты вскрыл письмо?! - спрашивает  Лора.  Это
препирательство заканчивается вполне добродушным  смехом  и  еще  кое-какими
бессловесными изъявлениями  нежности.  Нет,  мистер  Пенденнис  не  вскрывал
письма, но он знает его автора и тешит себя мыслью, что знает  женскую  душу
вообще.
     - Где вы только набрались подобного опыта, сэр? - осведомляется  миссис
Лора. На этот вопрос муж отвечает ей тем же способом, что и прежде.
     - И почему  бы  бедному  мальчику  не  обрести  счастья,  мой  друг?  -
продолжает Лора, прижимаясь к мужу. - Я уверена, что Этель любит его. Мне бы
больше  хотелось  видеть  ее  женой  милого  ей   славного   юноши,   нежели
обладательницей множества замков и корон. Представьте себе, что вы  женились
бы на мисс Амори, сэр, каким бы черствым светским господином вы сейчас были,
меж тем как...
     - ...став покорным рабом хорошей и доброй женщины, я и сам оказался  не
так уж плох! - восклицает ее образцовый  муж.  -  Все  добрые  женщины,  как
известно, свахи; а этих двоих ты затеяла поженить  с  той  самой  поры,  как
впервые увидела их вместе. Итак, сударыня, раз уж я не читал вашего письма к
полковнику (хотя частично и отгадал его содержание), поведайте мне, о чем вы
писали. Уж не сообщили ли вы полковнику о разрыве Этель с Фаринтошем?
     Лора призналась, что кое о чем намекнула.
     - Чего доброго, ты еще написала, что Этель весьма расположена к Клайву?
     - Ах, что ты, мой друг!..
     Однако  после  строгого  допроса,  Лора,  вспыхнув,   признается,   что
действительно спрашивала полковника,  не  приедет  ли  он  навестить  миссис
Мейсон, которая сильно стареет и очень бы хотела его видеть. Как выяснилось,
Лора уже побывала у этой миссис Мейсон: третьеводни они с мисс Ньюком ездили
к ней в гости; и Лора, заметив, как смотрит Этель на портрет Клайва, висящий
у старушки в гостиной, поняла, что девушка в самом деле очень... и прочее, и
прочее. Словом, письмо отправлено, и миссис  Пенденнис  с  нетерпением  ждет
ответа; каждый божий день она обследует почтовую сумку и очень  досадует  на
то, что нет в ней письма со штемпелем "Брюссель".
     Принцесса де Монконтур,  очевидно,  была  полностью  посвящена  во  все
чаяния миссис Лоры.
     - Как, неужто и нынче нет  письма?  Ну  что  за  досада!  -  восклицает
принцесса: она тоже состояла в заговоре; вскоре в него вступил и Флорак.
     - Наши дамы задумали поженить маленького Клайва с  прекрасной  мисс,  -
сообщает мне Флорак.
     Обсуждая возможность этого  брака,  он  не  скупится  на  похвалы  мисс
Ньюком.
     - Я не перестаю восхищаться вашими англичанками, - говорит он  любезно.
-  Такие  свежие,  такие  прелестные  -  каждая  что  розан!  И  притом  так
восхитительно добры! Да, Пенденнис, вам повезло, мошенник вы этакий!
     Мистер Пенденнис нисколько этого не отрицает. Ему достался  выигрыш  в.
двадцать тысяч фунтов, а ведь в этой лотерее порою выпадает кое-что и похуже
пустого билета.


        ^TГлава LXI,^U
     в которой мы знакомимся с новым членом семейства Ньюком

     А ответа  от  полковника  Ньюкома  не  было  потому,  что  пока  миссис
Пенденнис писала ему в Брюссель, он успел уже возвратиться  в  Лондон,  куда
его призвали неотложные дела. Я узнал об этом из письма Джорджа  Уорингтона.
Он упоминал, что вчера обедал  у  Бэя  с  полковником4  каковой,  похоже,  в
прекрасном настроении, С чего  бы?  Известие  это  повергло  Лору  в  полное
замешательство. Может, написать ему, чтобы он  востребовал  свои  письма  из
Брюсселя? Конечно, эта молодая особа тут же сыскала  бы  новый  предлог  для
письма  полковнику,  если  бы  муж  строгим  тоном  не  посоветовал  ей   не
вмешиваться больше в эту историю.
     Томас Ньюком отправился навестить брата Хобсона и  его  супругу  -  тем
охотнее, возможно, что поссорился со своим племянником сэром Барнсом и желал
доказать, что находится в мире с другой ветвью этого семейства. И упомянутая
нами  достойная  особа,  конечно  же,  не  упустила  случая  выказать   свое
красноречие в рассуждениях о несчастье, только что  постигшем  сэра  Барнса.
Стоит нам оступиться, и уж друзья раззвонят об этом повсюду. Поучения миссис
Ньюком должны были, наверно, потрясать душу. Как, надо полагать,  стенала  и
рыдала эта оскорбленная добродетель, одетая во власяницу и осыпанная пеплом,
как она собирала вкруг себя своих чад и омывала их слезами,  как  замкнулась
от  гостей,  часами  совещалась  с  духовником,  досаждала  мужу  прописными
истинами и изводила весь дом! Кара  за  суетность  и  тщеславие,  пагубность
неравных браков - сколь неисчерпаема и благодатна была эта тема! Разумеется,
Книга пэров исчезла со стола в гостиной,  где  обычно  лежала  раскрытой  на
странице "Хайгет, баронет" или "Фаринтош, маркиз", и приютилась в  хозяйском
кабинете на верхней  полке  книжного  шкафа,  зажатая  между  Блекстоуновыми
"Комментариями" и "Журналом земледельца". Весть о расторжении помолвки Этель
с Фаринтошем достигла Брайенстоун-сквер и, как вы догадываетесь, получила  в
устах миссис Хобсон самое невыгодное для девушки истолкование.
     - Некий молодой маркиз, - сокрушенно рассказывала тетка мисс Ньюком,  -
юноша, известный своим вольным образом жизни, но весьма богатый и родовитый,
оказался жертвой корыстных планов покойной графини Кью (говорившая не  могла
произнести "моей племянницы", это было  бы  слишком  ужасно!).  Старуха  так
гонялась за маркизом, так преследовала его и откровенно  охотилась  за  ним,
что в конце концов заставила посвататься. Пусть же  печальный  пример  Этель
остережет ее милых кузин и они возблагодарят господа,  что  родители  их  не
столь суетны! После этой ужасной истории (миссис  Хобсон  не  в  силах  была
сказать "позора") маркиз воспользовался первым  же  удобным  случаем,  чтобы
расторгнуть помолвку, и навсегда покинул несчастную девушку!
     А сейчас нам предстоит рассказать о  самом  жестоком  ударе,  постигшем
бедняжку Этель, а именно о том, что ее милый дядюшка Томас Ньюком  полностью
поверил возводимым на нее обвинениям. Оп теперь охотно прислушивался ко всем
нелестным отзывам о семье сэра Брайена. Чего от них и  ждать,  коли  они  на
поводу у этого предателя, двурушника и  труса  Барнса  Ньюкома!  Ведь  когда
полковник пообещал отдать Этель и Клайву все свои сбережения  до  последнего
пенса, кто, как не Барнс, этот архиплут,  манежил  его  и  обманывал,  боясь
отказать ему, покуда маркиз не сделал  предложения.  Эта  девушка  -  они  с
бедным Клайвом так любили ее! - испорчена  своей  коварной  родней;  она  не
стоит их с сыном привязанности; нет, он вычеркнет ее из своей жизни, как уже
поступил с ее подлым братцем. И кого же она предпочла Клайву? Развратника  и
кутилу, о беспутстве которого говорят во всех клубах;  у  него  ни  ума,  ни
талантов, нет даже простого постоянства {разве не воспользовался  он  первой
же возможностью, чтобы порвать с ней?) - ничего, кроме титула  и  богатства,
вот на них-то она и польстилась! Стыд и позор!  Помолвка  с  этим  человеком
была пятном на ее совести, а разрыв с ним - заслуженной карой  и  унижением.
Бедное, несчастное существо! Пусть себе живет в глуши, опекает сирот  своего
негодного брата и учится жить достойнее.
     Такой приговор вынес Томас Ньюком. Всегда справедливый и добрый, он  на
сей раз оказался неправ и судил девушку  слишком  строго;  но  мы  знаем  ее
лучше, и, хотя нам известны ее грехи, понимаем, что не одна  она  за  них  в
ответе. Кто толкнул ее на этот путь?  Родители;  это  они  руководили  ею  и
убедили ее поддаться соблазну. Что она знала  о  человеке,  выбранном  ей  в
мужья? Его привели к ней те, кому полагалось быть опытней, и  поручились  за
него. Великодушное и несчастное существо! Первая ли ты изо всех сестер своих
вынуждена была торговать красотой, губить и попирать сердечные склонности  и
отдавать жизнь и честь за титул и положение в обществе? Но Судия, зрящий  не
только дела наши, но и побуждения, кладет на весы не  одни  лишь  грехи,  но
соблазны, борения и неразумие детей человеческих и творит свой суд по  иному
закону, чем мы, - ведь мы-то бьем лежачего, льстим благополучному  и  спешим
раздать порицания и хвалы - одного сражаем без жалости,  а  другого  прощаем
без зазрения совести.
     Мы уже много недель провели под гостеприимным кровом наших милых друзей
в Розбери, пора было и честь знать; и душечке Лоре настало время  собираться
в дорогу, вопреки всем уговорам  душечки  Этель.  В  последние  дни  подруги
виделись ежедневно, и все же их юный посыльный не знал ни  минуты  покоя,  и
ослик его, наверное, сбил себе копыта, без  конца  совершая  путешествия  из
Ньюкома в Розбери и обратно. Лора  была  встревожена  и  задета  отсутствием
вестей от полковника; как мог он не позаботиться, чтобы ему  пересылали  все
письма из Бельгии, и не ответить на то, которое она изволила  написать  ему?
Не знаю уж каким образом, но хозяин  наш  был  посвящен  в  прожекты  миссис
Пенденнис, а супруга его увлечена ими еще больше моей. Однажды  она  шепнула
мне со свойственным ей простодушием, что, ей-богу,  не  пожалела  бы  гинеи,
чтобы свести эту парочку вместе, - ведь они прямо созданы  друг  для  друга,
поверьте! - и готова была отправить меня за Клайвом; но  я  не  подходил  на
роль посланника Гименея и не имел желания  вмешиваться  в  столь  щекотливые
семейные дела.
     Все это время сэр Барнс Ньюком, баронет, находился в  Лондоне,  занятый
делами банка и разными унылыми юридическими процедурами, которые завершились
на ноябрьской судебной сессии  знаменитым  процессом  "Ньюком  против  лорда
Хайгета". Этель, верная принятому ею решению, взяла на  себя  все  заботы  о
доме и детях брата. Леди Анна воротилась к себе - от  нее  ведь  и  не  было
большого проку в мрачном жилище ее сына. Разумеется, жена рассказывала  мне,
как они с Этель проводили время в Ньюком-парке, в упомянутом выше готическом
зале. Дети играли и обедали вместе (мой отпрыск частенько съедал свою порцию
баранины в обществе малышки Клары и бедненького наследника Ньюкомов)  в  так
называемой "комнате миледи" - той самой, где ее запер муж, совсем позабыв  о
дверях в зимний сад; через него-то и  сбежала  эта  несчастная.  В  соседней
комнате помещалась библиотека, одна стена которой была  заставлена  грозными
томами  из  Клепема,  принадлежавшими  еще   покойной   миссис   Ньюком,   -
всевозможными трактатами и миссионерскими записками,  а  также  потрепанными
книжечками по истории и географии:  эти  мирские  сочинения  почтенная  леди
допускала в свою коллекцию.
     Уже почти накануне нашего отъезда из Розбери молодые  женщины  надумали
отправиться в расположенный неподалеку Ньюком, навестить старушку Мейсон,  о
которой говорилось в одной из начальных глав нашей повести. Теперь она  была
совсем старенькая,  держала  в  голове  стародавние  дела  и  плохо  помнила
случившееся вчера. Она уже много лет жила  в  полном  довольстве,  благодаря
щедрости полковника Ньюкома, и он оставался для нее тем же мальчиком,  каким
был когда-то в  прежние  времена,  описанные  здесь  нами  в  общих  чертах.
Автопортрет Клайва и  его  же  работы  портрет  отца  висели  над  маленьким
камином, перед которым, в эту зимнюю  пору,  она  сидела  в  тепле  и  уюте,
дарованных ей великодушием нашего друга.
     Миссис Мейсон признала мисс Ньюком только по подсказке своей служанки -
та была много моложе годами и куда крепче памятью. Сара Мейсон не  вспомнила
бы и про фазанов, чьи хвосты украшали зеркало над камином, если  бы  Кассия,
ее служанка, не напомнила ей, что они присланы этой самой барышней. Тут  она
узнала свою дарительницу и осведомилась о ее батюшке, баронете,  не  скрывая
при этом своего удивления, что  именно  он,  а  не  ее  мальчик,  полковник,
получил титул  и  унаследовал  поместье.  Папенька  ее  гостьи  был  хороший
человек, хотя, как она слышала, его не очень-то жаловали в здешних местах.
     - Так он помер, бедненький!.. - проговорила глухая  старушка,  разобрав
наконец то, что кричала ей в самое ухо служанка Кассия. -  Что  ж,  все  там
будем. Вот кабы все мы были такие добрые, как полковник, никто б  не  боялся
предстать перед господом. Надеюсь, жену он  берет  хорошую.  Кто-кто,  а  он
такую заслужил, - добавила миссис Мейсон.
     Наши  дамы  решили,  что  старушка  впала  в  детство,  недаром  Кассия
говорила, что она нынче стала  совсем  "беспамятная".  Затем  миссис  Мейсон
спросила, кто же эта вторая пригожая дама, и Этель объяснила ей, что  это  -
миссис Пенденнис, приятельница полковника и Клайва.
     - Приятельница Клайва! Ну как же!.. Хорошенькая была девушка, да ведь и
он был красавчик. Картины вот эти рисовал. ДОеня один раз срисовал  в  чепце
со старой моей кошечкой, надо же! А кошечка-то эта, бедненькая,  уж  сколько
лет как околела.
     - Письмо было барыне от полковника, мисс! - восклицает Кассия.  -  Ведь
было вам письмо от полковника, сударыня? Намедни, помните?
     И Кассия приносит письмо и показывает его дамам. Вот  что  в  нем  было
написано:

                                           "Лондон, 12-е февраля, 184.. года

                        Дорогая моя старушка Мейсон!
     Я только что узнал от одной знакомой, гостящей в Ваших  краях,  что  Вы
живы-здоровы и справлялись о _своем шалопае_,  Томе  Ньюкоме,  который  тоже
жив-здоров и счастлив и надеется вскоре стать _еще счастливее_.
     Письмо, в котором мне о Вас сообщали, было послано _в Бельгию_, в город
Брюссель, где я жил (неподалеку  оттуда  происходила  знаменитая  Битва  при
Ватерлоо); но я сбежал из-под  Ватерлоо,  и  письмо  _настигло  меня  уже  в
Англии_.
     Я не могу сейчас прибыть в Пьюком и лично  дожать  руку  моему  верному
старому другу и милой нянюшке. У меня дела в Лондоне; к тому  же  в  Ньюкоме
находятся сейчас мои родственники, которых не очень бы обрадовала встреча со
мной и моим семейством.
     Но я обещаю скоро навестить Вас вместе с Клайвом. Мы  тогда  познакомим
Вас с новым другом -  _моей  очаровательной  маленькой  невесткой_,  которую
обещайте мне полюбить  всем  сердцем.  Она  -  шотландка,  племянница  моего
старого друга, Джеймса Бинни, эсквайра, служившего по гражданскому ведомству
в Бенгалии; он оставит ей в наследство _кучу денег_. А теперешнее ее  имя  -
Рози Маккензи.
     Вскоре мы пришлем Вам _кусок свадебного  пирога_  и  новое  платье  для
Кассии (поклон ей от меня). Когда меня не станет,  внуки  мои  будут  всегда
помнить, каким добрым другом Вы были любящему Вас
                                                            Томасу Ньюкому".

     Кассия, наверно, подумала, что между супругой  моей  и  Клайвом  что-то
было, ибо, когда Лора прочла это письмо, она положила его на стол,  села  и,
закрыв лицо руками, расплакалась.
     Этель задержалась взглядом на  портретах  Клайва  и  его  отца.  Потом,
положив руку на плечо подруги, сказала:
     - Пойдемте, душечка. Становится поздно,  и  мне  надо  спешить  к  моим
детям.
     Она церемонно простилась с миссис Мейсон и ее служанкой и  покинула  их
жилище, уводя под руку мою жену, все еще охваченную волнением.
     После этого мы не могли больше оставаться в Розбери.  Добрая  принцесса
де Монконтур, узнав о случившемся, тоже залилась слезами. А миссис Пенденнис
снова дала волю своим чувствам, когда, по дороге на железнодорожную станцию,
мы проезжали мимо ворот Ньюком-парка.


        ^TГлава LXII^U
     Мистер и миссис Клайв Ньюком

     Дружба между Этель и Лорой, столь окрепшая во  дни  описанных  душевных
волнений, жива и поныне и почти не утратила прежней силы. Конечно,  женщине,
обремененной  заботами  о  все  возрастающей  семье,   трудно   поддерживать
отношения вне дома с тем пылом и горячностью, какие проявляют друг  к  другу
молодые девицы; однако Лора, чье расположение возникло из сочувствия к Этель
Ньюком в те горестные для нее дни, и потом продолжала питать к ней уважение,
ибо, по ее словам, выпавшие на долю  девушки  испытания,  а  быть  может,  и
сердечные невзгоды только выявили благородство ее натуры. Она теперь  совсем
не похожа на легкомысленную и суетную особу, которая еще недавно пленяла нас
блеском  своей  юной  красоты,  остротой  своевольного   ума,   безрассудным
кокетством.
     Плакала ли Этель втихомолку из-за свадьбы, при одн