лана, показав в довершение, как  они  маются
морской болезнью, причем весьма похоже и натурально.
     - Так почем же тебе обошелся стаканчик этого хереса, Чарли? - продолжал
Фред после этой интермедии. - Не дорого, говоришь? У тебя с  малых  лет  эта
подлая привычка, Чарльз Ханимен. Я отлично помню, сэр, как в безмятежные дни
нашего детства, в школе, украшением которой  я  был,  ты  беспрестанно  лгал
своему  почтенному  батюшке.  Лгал,  Чарльз!  Уж  прости  старого  друга  за
откровенность, но, по-моему, тебе легче соврать, чем сказать  правду.  -  Он
взглянул на визитные карточки в вазе  над  камином.  -  Ага,  приглашения  к
обеду,  на  горячие  булочки!  "Дайте  почитать  проповедь!"  Ах  ты  старый
мошенник, седобородый Анания! Слушай, Чарли, а что тебе, в самом деле, стоит
подыскать невесту для твоего покорного слуги? Со стадами и пашнями, рентой и
консолями, а? Я, конечно, бедняк, но долгов у меня меньше, чем у тебя. А  из
себя я куда представительней. Гляди, какая грудь, - и он  похлопал  себя  по
груди, - и вообще, какое телосложение, сэр: образец мужской красоты.
     - Бога ради, Бейхем!.. - вскричал мистер Ханимен, бледный от страха.  -
Сюда могут войти...
     - А что я такое сказал, сэр? Что я - образец  мужской  красоты.  Входи,
злодей, и если ты не бейлиф, узнаешь силу ты моей руки.
     - Господи, боже мой!.. Кто-то идет!..  -  простонал  Ханимен,  упав  на
тахту. В ту же минуту дверь отворилась.
     -  Уж  не  убить  ли  нас,  пришедший,  ты  задумал?..  -  и  Бейхем  с
театрально-воинственным видом двинулся вперед. - Входи ж,  презренный  трус,
входи! Да то ж прислужник!..  -  И,  разразившись  демоническим  смехом,  он
отступил от дверей.
     Прислужник нес на подносе горячую воду и бутылку  содовой  для  мистера
Фредерика. Ему было велено, чуть заслышит сверху оклик, нести туда  содовую.
Бутылка была с шумом откупорена, и Фредерик проглотил ее  содержимое,  издав
затем такое шипение, точно внутри у него все было раскалено.
     - Который час, прислужник? Четвертый? Постой, значит, я завтракал ровно
десять  часов   назад,   на   рассвете,   всего-навсего   чашкой   кофе   на
Ковент-Гарденском рынке. Чашкой кофе за пенни с булочкой за  полпенни.  А  у
миссис Ридли что нынче на обед?
     - Жареная свинина, сэр.
     - Принеси порцию. Ко мне в комнату, если только ты, Ханимен, не  будешь
очень настаивать, дружок, чтобы я обедал с тобой.
     Тут послышался громкий стук у входных дверей, и Фред объявил:
     - Это, наверно, какой-нибудь друг или дама,  желающая  исповедаться.  Я
вынужден покинуть тебя, Чарльз, хотя, я знаю,  ты  скорбишь  о  моем  уходе.
Принеси наверх мои вещи, Том. Да смотри, поосторожней их чисти,  бездельник,
не то сотрешь ворс с сукна. И подай мне жареной свинины,  да  чтоб  побольше
яблочной подливы, - так и  скажи  миссис  Ридли,  сердечный  ей  привет.  Да
захвати еще одну из рубашек мистера Ханимена и одну из его бритв. Прощай же,
Чарльз, и помни обо мне! - И он скрылся на своем чердаке.

        ^TГлава XII,^U
     в которой всех приглашают к обеду

     Джон Джеймс  распахнул  дверь,  спеша  приветствовать  своего  друга  и
покровителя, чье появление всегда доставляло  ему  радость;  этим  другом  и
покровителем был не кто иной, как Клайв Ньюком - в глазах юного Ридли  самый
красивый, самый блестящий, самый  счастливый,  самый  высокородный  и  самый
одаренный из всех молодых людей, населяющих наш остров.  Кто  из  мальчиков,
наделенных пылкой душой, в свое время  не  боготворил  кого-нибудь?  Ведь  у
каждого юноши, прежде чем он отдаст свое сердце  женщине,  обязательно  есть
самый близкий приятель и закадычный друг, которому он пишет  длинные  письма
во время каникул, о котором постоянно думает,  на  сестре  которого  мечтает
жениться, из кошелька которого заимствует деньги и ради которого, если надо,
готов принять порку, - словом, его герой и кумир. Таким  кумиром  для  юного
Джона Джеймса был  Клайв.  Когда  юный  художник  хотел  нарисовать  Тадеуша
Варшавского, какого-нибудь принца или Айвенго, кого-нибудь  не  похожего  на
других и прекрасного, он рисовал Клайва. При виде юноши сердце его  замирало
от счастья.  Он  охотно  брался  сходить  к  Серым  Монахам  с  письмом  или
поручением  для  Клайва  -  чтобы  только  увидеть  его,  услышать  от  него
приветливое слово, пожать ему руку. Прежний дворецкий лорда Тодмордена  тоже
обитал у Серых Монахов (это монастырское здание, как уже говорилось, приняло
в свои стены и мальчиков, и стариков)  и  по  воскресеньям  иногда  приходил
обедать к своему преемнику. Он сидел за столом и ворчал на  протяжении  всей
трапезы до девяти часов вечера, когда ему надо было уходить, дабы  к  десяти
поспеть к себе в богадельню, -  жаловался  на  тамошнюю  кормежку,  тамошнее
пиво,  одежду,  на  бесконечные  молебствия,  на  обхождение  попечителя   и
недостаток чернослива в пудинге, - словом, на все, на  что  обычно  жалуются
мальчишки  да  старики.  Можно  только  удивляться,  до  чего  Джон   Джеймс
привязался к этому неприятному, глупому, сварливому, пожелтевшему от  табака
старцу и готов был по любому поводу ходить навещать его в  инвалидном  доме.
На самом-то деле он искал встреч с Клайвом. Он передавал ему записки и пачки
рисунков, благодарил за одолженные книги, спрашивал совета в выборе чтения -
то есть пользовался  всяким  предлогом,  чтобы  лишний  раз  увидать  своего
покровителя, свой идеал и предмет гордости.
     Боюсь, что Клайв Ньюком поручал ему проносить на школьный  двор  ром  и
сигары и, встречаясь с ним, тайком забирал  у  него  эти  запретные  товары.
Школьники хорошо знали бедного Джона - и называли его "Ньюкомов Панч". Он  и
впрямь был почти горбун, изжелта-бледный, с длинными тонкими руками, черными
волнистыми волосами над высоким лбом и большими печальными глазами.
     - А, это ты, Джей Джей?! - весело говорит Клайв, увидав в дверях своего
безропотного друга. - Папа, это мой друг Ридли, вот он так умеет рисовать!
     - Один мой знакомый юноша может потягаться в этом деле  с  любым  своим
сверстником, - отвечает полковник, любовно глядя на Клайва. Он  считал,  что
талантливей его сына нет никого на свете, и уже помышлял о том, чтобы издать
некоторые его рисунки у Маклина на Хэймаркет.
     - Это мой отец,  он  только  что  воротился  из  Индии,  а  это  мистер
Пенденнис, тоже когда-то учился у Серых. И что, дядюшка дома?
     Оба  джентльмена  удостоили   покровительственным   кивком   тщедушного
мальчугана, представленного им под именем Джей Джея. Полковник  Ньюком,  при
всей своей  беспримерной  скромности,  держался,  однако,  старых  армейских
правил и с сыном дворецкого считал уместным обращаться,  как  с  рядовым,  -
доброжелательно, но свысока.
     - Мистер Ханимен у себя, джентльмены, - смиренно  отвечает  мальчик.  -
Разрешите вас проводить? - И мы подымаемся вслед за ним по лестнице. Мистера
Ханимена мы застаем сидящим на тахте, с книгой Пирсона "О  вере".  Роман  он
при нашем появлении прячет под подушку. Клайв  потом  обнаружил  его,  когда
дядя ненадолго отлучился в гардеробную. Пастор согласился отложить на  время
свои теологические изыскания и пообедать с зятем.
     Прежде, чем мы вошли к Ханимену и застали его углубленным  в  раскрытый
перед ним фолиант, я услышал, как Клайв шепнул своему другу:
     - Пойдем, посмотрим твои картинки, старина. Ты сейчас что рисуешь?
     - Когда вы постучали, я как раз рисовал у себя  наверху  из  "Тысячи  и
одной ночи", - отвечал Джей Джей. - Я подумал,  что  это,  наверное,  вы,  и
спустился вниз.
     - Покажи-ка эти картинки. Пойдем к тебе, - предложил Клайв.
     - Ко мне?.. Что  вы!  -  удивился  его  собеседник.  -  У  меня  совсем
крохотная каморка.
     - Не беда, пошли, - отозвался Клайв, и оба  мальчика  исчезли,  оставив
троих  джентльменов  за   беседой   -   вернее,   мы   только   слушали,   а
разглагольствовал   один   Ханимен,   распространяясь,   с   присущим    ему
красноречием, о прелестях погоды, о тяготах духовного сана, о высокой чести,
какую оказал ему полковник своим визитом, и о всем таком прочем.
     Вскоре Клайв спустился к нам, но уже один. Он был очень взволнован.
     - И вы еще  толкуете  о  моих  рисунках,  сэр,  -  сказал  он  отцу.  -
Посмотрели бы вы, как рисует Джей Джей! Да ведь он гений, ей-богу!  Чудесные
рисунки, сэр! Смотришь - и словно читаешь "Тысячу и одну ночь", -  только  в
картинках. Вот Шехеразада рассказывает сказки, а султан сидит на своем  ложе
и слушает вместе с этой - как ее? - Динарзадой. До чего же свирепый  старик!
Так сразу и видно, что он уже срубил головы нескольким своим  женам.  Понять
не могу, откуда Джей Джей все это берет. Конечно, я лучше него рисую собак и
лошадей, но ведь я рисую только то, что вижу. Или он видит то,  чего  мы  не
видим? Да, папа, решено: я буду художником, больше никем. - И он принимается
рисовать своих собак и лошадей тут же за  дядиным  столом,  вокруг  которого
сидят старшие.
     - Мы там, наверху, договорились с Джей Джеем,  -  продолжал  Клайв,  не
переставая чертить пером, - что снимем  вместе  мастерскую,  а  возможно,  и
поедем за границу. Вот будет весело, правда, папа?
     -  Милейший  Клайв,  -  сказал   мистер   Ханимен   тоном   кротким   и
назидательным, - в обществе есть некоторые различия, и  нам  о  них  следует
помнить. Ведь не  думаешь  же  ты  стать  профессиональным  художником?  Это
ремесло годится для твоего юного протеже, но не для тебя...
     - Не для меня?! - вскричал Клайв. - Не такая уж мы знать,  по-моему,  и
потом, все равно, я считаю, что живописец нисколько не хуже стряпчего, врача
или даже солдата. В "Жизнеописании доктора Джонсона", которое всегда  читает
мой отец, мне больше всего нравится то место, где написано про  сэра  Джошуа
Рейнольдса. Уж он-то настоящий джентльмен изо всех, о ком говорится в книге.
Вот если бы мне написать такую  картину,  как  портрет-лорда  Хитфилда,  что
висит в Национальной галерее. И что? Написать такую  картину  больше  чести,
чем участвовать в Гибралтарском сражении. А его "Три грации", - разве они не
восхитительны? А "Кардинал Бофорт" в Дуличе?!  Я  смотреть  на  него  боюсь,
такой он страшный. Нет, Рейнольде был молодец! А Рубенс  чем  плох?  Он  был
послом и кавалером ордена Бани. И Ван-Дейк тоже.  А  Тициан,  а  Рафаэль,  а
Веласкес? Они все были настоящие джентльмены, - попробуйте-ка сыскать лучше,
дядя Чарльз!
     - Я отнюдь не хотел сказать,  что  живопись  -  неблагородное  дело,  -
возразил его дядюшка, - но в обществе принято считать другие профессии более
солидными. И я полагал, что сын полковника Ньюкома...
     - Сын полковника Ньюкома будет следовать своему призванию,  -  вмешался
отец.  -  Джентльмену  приличествует  любое  занятие,  если  только  оно  не
бесчестно. Пусть бы даже он вздумал стать скрипачом, - понимаете, скрипачом!
- я и тогда бы не стал возражать.
     - И чудного же малого видели  мы  там,  наверху!  -  восклицает  Клайв,
отрываясь от рисунка. -  Он  расхаживал  взад-вперед  по  площадке  в  одном
халате, надетом чуть ли не на голое тело; в одной руке тарелка, а в другой -
свиная отбивная, которую он  ел  на  ходу.  Вот  этак,  видите,  -  и  Клайв
нарисовал какую-то фигуру. - И что бы вы думали, сэр! Оказывается, он был  в
"Музыкальной пещере" в тот вечер, когда  вы  так  разгневались  на  капитана
Костигана. Он меня сразу признал и говорит: "Ваш батюшка, сэр, вел себя, как
джентльмен, как христианин и человек чести. Maxima debetur puero  reverentia
{Мальчикам надлежит быть почтительными (лат.). Ювенал, "Сатиры", XI,  154.}.
Засвидетельствуйте ему мое почтение. Я не знаю его  высокочтимого  имени,  -
так и сказал "высокочтимого", - прыснул со смеху Клайв, -  но  скажите  ему,
что я сирота, нахожусь в стесненных обстоятельствах, - это  собственные  его
слова, - и очень хочу, чтобы он взял надо мной опеку".
     По тому, как  мальчик  надувал  щеки  и  старался  говорить  басовитым,
громким голосом, я сразу понял, что он изображает не кого иного,  как  Фреда
Бейхема.
     -  Значит,  вот  где  обитает  "Красный  корсар"!  -  вскричал   мистер
Пенденнис. - Наконец-то сыскался!
     - Он временами тут появляется, -  небрежно  бросил  мистер  Ханимен.  -
Здешний хозяин был дворецким, а хозяйка экономкой его отца - Бейхема, из тех
Бейхемов, одного из  древнейших  семейств  Европы.  А  сам  мистер  Фредерик
Бейхем, тот весьма эксцентричный субъект, о котором вы  говорите,  учился  у
дражайшего моего батюшки в счастливые дни нашей жизни в Борхембери.
     Не успел  он  договорить,  как  в  дверь  постучали,  и,  не  дожидаясь
приглашения, к нам  ввалился  мистер  Фредерик  Бейхем,  облаченный  в  свой
излюбленный экстравагантный костюм. В те дни мы носили стоячие воротнички  и
широкие галстуки и лишь немногие оригиналы и поэты отваживались ходить "а-ля
Байрон" - с отложным  воротником.  Бейхем  же  повязывал  шею  только  узкой
лентой, так что  его  буйные  рыжие  бакенбарды  свободно  вились  по  обеим
сторонам его мощного подбородка. Сегодня на нем был черный сюртук и  большая
широкополая  шляпа,  делавшая  его   несколько   похожим   на   сектантского
проповедника. А порой его можно было встретить в зеленой  куртке  с  голубым
шарфом на шее, точно он был кучером или завсегдатаем скачек.
     - Я узнал от хозяйского сына, что вы - полковник Ньюком, - объявил он с
невероятной серьезностью. - Мне недавно довелось быть с вами в одном  месте,
сэр. Я искал там отдохновения после целого дня литературных  трудов,  весьма
меня утомивших, и оказался свидетелем  сцены,  каковая  делает  вам  великую
честь, сэр. Не ведая, кто вы, я несколько легкомысленно говорил  об  этом  с
вашим сыном - этим юношей ingeimi vultus  ingenuique  pudoris  {Благородного
облика и благородного нрава (лат.).}. Мое почтение, Пенденнис!  И  я  решил,
сэр, спуститься и принести извинения, на тот случай, если сказал что-нибудь,
что могло задеть джентльмена, коего сам считал правым.  Пенденнис,  конечно,
помнит, как я во всеуслышанье объявил об этом после вашего ухода.
     Пенденнис глядел с удивлением, точно желая сказать, что не помнит.
     - Забыли, Пенденнис? Так обычно и бывает, сэр: ушел с пирушки и  наутро
ничего не помнишь! Вы были правы, что отказались посещать это заведение. Нам
же, служителям общества, частенько приходится подкреплять свои силы в  часы,
когда счастливые смертные вкушают сладкий сон.
     - А какова ваша профессия, мистер Бейхем?  -  спросил  довольно  сурово
полковник: индийскому джентльмену в словах Бейхема  почудилась  насмешка,  а
этого он не терпел. В жизни не сказав никому  худого  слова,  он  готов  был
вспылить при одной мысли, что кто-то с ним вольничает.
     - Стряпчий без клиентуры, литератор, коему редко удается  сбыть  с  рук
свои творения, джентльмен, незаслуженно, а может, и заслуженно,  отвергнутый
родней, сэр. Зарабатываю, чем придется. В тот вечер я читал в Хэкпи, в  зале
"Партепоней"  лекцию  о  достоинствах  некоторых  наших  юмористов.  Публики
собралось немного, но, возможно, большего моя лекция и не  стоила.  Домой  я
возвращался пешком, уже за полночь, и, зайдя в кабачок подкрепиться яйцом  и
кружкой пива, оказался свидетелем сцены, делающей  вам  великую  честь.  Что
это? Никак карикатура на меня?.. - Он  взял  в  руки  рисунок,  над  которым
трудился Клайв. - Я ценю смешное, даже если задевают  меня  самого,  и  умею
посмеяться всякой чистосердечной шутке.
     Слова эти вполне умиротворили нашего честного полковника.
     - Можете не сомневаться, мистер Бейхем,  что  наш  шутник  не  способен
обидеть ни вас, ни кого другого. Этот мошенник  нарисовал  и  меня,  родного
отца, и я послал рисунок майору Хоббсу, который замещает меня в  полку.  Сам
Чиннери не добился бы большего сходства, сэр. Он изображает меня и  пешим  и
конным; рисует и моего приятеля - мистера Бинни, с которым мы вместе  живем.
Дома у меня целая пачка его рисунков, и если вы окажете нам честь  отобедать
нынче со мной и этими джентльменами, то сами убедитесь, что не на вас одного
он рисует карикатуры.
     - Я только что перекусил у  себя  наверху,  сэр.  Я  человек  умеренных
потребностей и, когда надо, умею жите по-спартански, но ради  такой  хорошей
компании готов снова взяться за вилку и  нож.  Ничего,  что  я  в  дорожном;
платье? Я... сейчас живу в деревне, а здесь  держу  комнату!  только  на  те
случаи, когда наезжаю в столицу.
     Когда Ханимен собрался, полковник, который  питал  великое  почтение  к
церкви и ни за что не хотел пройти  в  дверь  раньше  священника,  вышел  из
комнаты с ним  об  руку,  так  что  мистер  Пенденнис  оказался  в  обществе
Бей-хема. По Хилл-стрит и Беркли-сквер они  шли  прямиком,  но  на  Хей-Хилл
мистер Бейхем вдруг круто  взял  лево  руля  и  увлек  спутника  в  лабиринт
проходов между конюшнями, так что они долго кружили, прежде чем выбрались на
Клиффорд-стрит, куда и лежал их путь. Бейхем  намекнул  Пенденнису,  что  не
худо бы нанять кеб, но тот наотрез отказался: честно говоря,  ему  любопытно
было узнать, какой курс изберет его чудаковатый спутник.
     - Человеку с вашим житейским опытом,  -  проворчал  Бейхем,  -  незачем
объяснять, почему иногда приходится обходить стороной Бонд-стрит. Меня мутит
от одного запаха трюфиттовой помады. Скажите, Пенденнис, этот индийский воин
богат, как раджа? А как вы думаете, не мог бы он устроить меня на  службу  в
Ост-Индскую компанию? Я бы охотно поступил на какое-нибудь порядочное место,
где нуждались бы в  преданных  людях,  умели  ценить  таланты  и  награждали
мужество. Ну вот, мы и пришли. С виду гостиница довольно уютная, а внутри не
бывал.
     Когда мы вошли в гостиную полковника в отеле "Нирот",  слуга  раздвигал
стол.
     - Нас будет больше, чем я думал, -  объяснил  хозяин.  -  Я  повстречал
моего брата Брайена; он возвращался верхом с *** стрит  -  завозил  визитные
карточки в тот, знаете, большой дом...
     - Это русское посольство, - подсказал мистер Ханимен:  он  знал  Лондон
вдоль и поперек.
     - Он сказал, что не занят, и согласился отобедать с  нами,  -  докончил
полковник.
     - Если я правильно вас  понял,  полковник,  -  сказал  мистер  Фредерик
Бейхем, - вы состоите  в  родстве  с  сэром  Брайеном  Ньюкомом,  знаменитым
банкиром, который устраивает на Парк-Лейн такие блестящие приемы?
     -  А  что  вы  называете  "блестящими  приемами"?  -  смеясь,   спросил
полковник. - Я обедал у брата в  прошлую  среду.  Там,  конечно,  все  очень
пышно. Сам генерал-губернатор не мог бы  устроить  более  роскошного  раута.
Однако, знаете ли, я остался почти голодным.  Я  не  ем  закусок,  а  добрый
английский ростбиф только поставили на стол и тут же убрали - как на пиру  в
честь назначения Санчо Пансы губернатором  Баратарии.  За  стол  мы  уселись
только в девять часов вечера, а я люблю после обеда посидеть за  стаканчиком
кларета и поболтать  в  свое  удовольствие.  Ну  да  что  там!..  -  Славный
джентльмен, без сомнения, спохватился, что злословит о родне, и уже  в  этом
раскаивался. - Надеюсь, за нашим столом  будет  все  по-иному!  Уж  об  этом
позаботится Джек Бинни - он, можно сказать, начинен  шутками  и  анекдотами.
Еще будет кое-кто из военных, сэр Томас де Бутс  -  неплохой  собеседник  за
стаканом  вина,  однокашник  мистера  Пенденниса  мистер  Уорингтон  и   мой
племянник Барнс Ньюком. На первый взгляд он суховат, но если сойтись  с  ним
покороче, то и в нем, я уверен, обнаружатся добрые качества. Они ведь  почти
у каждого есть, - закончил этот  добросердечный  философ.  -  А  ты,  Клайв,
смотри у меня, не налегай на шампанское!
     - Дамское вино! - объявил Клайв. - Я пью кларет.
     - Каково, Пенденнис! Порассудить, так Ф. Б. попал в неплохую  компанию,
- заметил Бейхем.
     Мистер Пенденнис, узнав, что ожидается большое общество, собрался  было
пойти домой - переодеться.
     - Хм! Не вижу