вел  так  громко,  что,
отвечая, он вынужден был придвинуть свою голову совсем близко.
     - Я бы хотел, чтобы этот туннель обрушился прямо на нас или чтоб мы вот
так ехали вечно.
     Тут вагон сильно тряхнуло, и служанка вскрикнула, а  возможно,  и  мисс
Этель тоже. Висевшая на потолке лампа светила так тускло, что в вагоне  было
почти совсем темно. Неудивительно, что горничная испугалась!  Но  вот  снова
ворвались потоки  дневного  света,  и  неумолимое  солнце  в  мгновение  ока
положило конец всем мечтаниям бедного Клайва, чтобы вот так  ехать  и  ехать
вечно.
     Как жаль, что это был курьерский поезд! Но допустим, он был  бы  просто
пассажирский - и тогда он в конце концов добрался бы до места. Они приехали,
и кондуктор объявил: "Ваши билеты!" Клайв протянул  три  их  билета  -  его,
Этель и горничной. Конечно, не спорю, ради такой поездки  стоило  отказаться
от Гринвича. В Брайтоне мисс Этель встречал мистер Куц с коляской. Прощаясь,
девушка ответила Клайву на рукопожатие.
     - Могу я зайти повидать вас? - спросил он.
     - Можете... чтоб повидать маму.
     - А где вы остановились?
     Господи,  да  ведь  они  же  остановились   у   мисс   Ханимен!   Клайв
расхохотался. Так ведь он  тоже  туда!  Разумеется,  у  тетушки  Ханимен  не
найдется для него места: ее дом переполнен другими Ньюкомами. Да,  поистине,
их встреча была любопытнейшим совпадением; однако  леди  Анна  предпочла  ни
словом не упомянуть бабушке об этом происшествии. Сам я затрудняюсь сказать,
как лучше им было поступить  в  сложившихся  обстоятельствах:  тут  возможно
множество вариантов. Раз что они сюда добрались  -  ехать  ли  им  и  дальше
вместе? Скажем, они держат путь в один и тот же дом в Брайтоне - надлежит ли
им ехать в одном экипаже (с Куном  и  горничной,  разумеется)?  Скажем,  они
случайно встретились на станции - надлежит ли им  ехать  в  разных  вагонах?
Пусть мне ответит любой джентльмен и отец семейства,  как  бы  он  поступил,
если бы в ту пору, когда он был по уши  влюблен  в  свою  нынешнюю  супругу,
миссис Браун, он повстречал ее с горничной в почтовой карете и рядом  с  ней
имелось бы свободное место?


        ^TГлава XLII^U
     Оскорбленная невинность

     "От Клайва Ньюкома, эсквайра, подполковнику  Hьюкому,  кавалеру  ордена
Бани второй степени.

                                                      Брайтон, 12 июня, 18..

                              Дорогой батюшка!

     Поскольку погода в Неаполе стала слишком жаркой и Вы пожелали, чтобы  я
вернулся в Англию и повидал мистера Бинни, я так и поступил и  вот  уже  три
недели как нахожусь здесь и пишу Вам из гостиной тетушки Ханимен в Брайтоне,
где Вы в последний раз обедали перед  своим  отплытием  в  Индию.  Зайдя  на
Фог-Корт, я получил там ваш щедрый  денежный  перевод  и  часть  этой  суммы
потратил на покупку отличной скаковой лошади, верхом на которой  катаюсь  по
Парку вместе с другими молодыми франтами. Флорак в Англии, но не нуждается в
Вашей помощи. Подумать только, теперь он принц; де Монконтур - таков  второй
титул светлейшего семейства Д'Иври, - а старый граф  де  Флорак  стал  нынче
герцогом Д'Иври, ввиду кончины  другого  престарелого  господина.  Думается,
супруга  покойного  герцога  укоротила  его  дни.  Ну  и  женщина!  Это  она
подстроила  дуэль  лорда  Кью  с  одним  французом,  из-за   чего   возникли
всевозможные неприятности и семейные ссоры, о коих Вы сейчас узнаете.
     Прежде всего, как следствие этой дуэли, а также несходства  характеров,
помолвка между лордом Кью и Э. Н. расторгнута. Я встретил  в  Неаполе  лорда
Кью с матушкой и братом, спокойными и приятными людьми, которые пришлись  бы
Вам очень по нраву. Ранение и последующая болезнь сильно  изменили  Кью.  Он
стал _несравненно серьезнее_, чем прежде; и без  всякой  иронии  утверждает,
что его прошлая жизнь теперь кажется ему бессмысленной, даже  преступной,  и
он мечтает переменить ее. Он распродал своих лошадей и  вполне  остепенился.
Стал настоящим трезвенником и смиренником.
     Во время нашего свиданья он поведал мне,  что  произошло  между  ним  и
Этель,  о  которой  говорил  _весьма  сердечно  и   великодушно_,   хотя   и
признавался, что, по глубокому его убеждению, в супружестве им все равно  не
было бы счастья. Полагаю, дорогой  мой  батюшка,  Вы  поймете,  что,  помимо
желания увидать мистера Бинни, имелась и еще одна причина, которая заставила
меня поспешить в Англию. Надо ли говорить, что никогда в жизни, надеюсь,  не
будет у меня от Вас тайн. И  если  я  не  распространялся  о  том  предмете,
каковой в последние десять месяцев доставлял мне ужасно много  беспокойства,
то лишь потому, что не было проку толковать об этом  и  Вас  только  попусту
огорчил бы рассказ о моих горестях и печалях.
     Так вот, когда в сентябре прошлого года мы жили в Баден-Бадене и вместе
с Этель писали Вам письма, для Вас, без  сомнения,  не  было  тайной,  какие
чувства  я  испытывал  к  моей  прелестной  кузине,  обладающей   множеством
недостатков, за которые я люблю ее еще больше,  чем  за  ее  достоинства.  Я
действительно был страстно влюблен и, узнав, что  она  помолвлена  с  лордом
Кью, сделал то, что однажды,  по  Вашему  признанию,  сделали  и  Вы,  когда
неприятель превосходил Вас силой, - я бежал. Два или  три  месяца  мне  было
очень тяжело. Однако в Риме я постепенно успокоился,  ко  мне  вернулся  мой
природный аппетит, и под конец сезона я чувствовал себя вполне счастливым  в
обществе девиц Баллиол и девиц Фримен. Когда же в Неаполе я узнал от  Кью  о
случившемся, чувство мое проснулось с новой  силой,  и  я,  как  дурак,  без
промедления помчался в Лондон, чтобы только заглянуть в ясные очи Э. Н.
     Сейчас она здесь, в этом доме, обитает  наверху  вместе  с  одной  моей
теткой, тогда как другая сдает им комнаты. По возвращении в Лондон  я  видел
ее лишь несколько раз - сэр Брайен и леди Анна проводят сезон вне столицы, и
Этель ездит на дюжину балов в неделю в сопутствии старой леди  Кью,  которая
не жалует ни Вас, ни меня. Услышав, как Этель  говорила,  что  собирается  в
Брайтон к родителям, я набрался смелости и подстерег ее на вокзале  (конечно
же, я не сказал ей, что три часа просидел в зале ожидания), и  мы  совершили
путешествие вместе; она была добра и прекрасна, и хотя я знаю, что  она  для
меня так же недостижима, как принцесса крови, я не в силах совладать с собой
и продолжаю мечтать, надеяться и томиться.  Тетушка  Ханимен,  должно  быть,
разгадала мои чувства, ибо при встрече устроила мне взбучку. Дядюшка Чарльз,
по-видимому, опять процветает. Я встретил его во  всем  блеске  у  мадам  де
Монконтур,  этой  добродушной  женщины,  говорящей  с  сильным  ланкаширским
акцентом, что, конечно, Флораку невдомек. Уорингтон и Пенденнис, разумеется,
тоже шлют Вам  привет.  Пен  изрядно  самонадеян,  хотя  в  действительности
гораздо добрее, чем  кажется.  У  Фреда  Бейхема  дела  идут  хорошо,  и  он
преуспевает на свой таинственный лад.
     Мистер Бинни выглядит так себе; а миссис Мак (я знаю,  Вы  не  терпите,
чтобы даму критиковали за глаза, и потому не скажу ничего дурного),  забрала
в руки дядюшку Джеймса и, по-моему,  весьма  ему  в  тягость.  Рози  мила  и
добродушна, как всегда, и выучила две новые  песенки;  но  поскольку  сердце
мое, как Вы знаете, принадлежит другой, я чувствую  себя  как-то  неловко  в
присутствии Рози и ее маменьки - будто я в  чем-то  виноват.  Они  теперь  в
большой дружбе с обитателями Брайенстоун-сквер,  и  миссис  Мак  по  всякому
поводу ссылается на "умнейшую из женщин - миссис Хобсон", каковое  мнение  о
своей особе наша родственница, очевидно, разделяет.
     Прощайте же, дорогой мой батюшка, я  исписал  весь  лист.  Как  бы  мне
хотелось взять Вас под руку, побродить с Вами по молу и рассказать  Вам  еще
многое, многое. Впрочем, и без того Вы знаете уже достаточно, а также и  то,
что я остаюсь навечно любящим Вас сыном
                                                                      К. Н."

     В самом деле, когда мистер Клайв по прибытии в Стейн-Гарденз  вышел  из
экипажа  и  высадил  оттуда  мисс  Этель,  мисс   Ханимен   была,   конечно,
рада-радешенька   племяннику   и   приветствовала   его   легким   объятием,
долженствовавшим выразить ее удовольствие по поводу его приезда.  Однако  на
следующий день, в воскресенье, когда Клайв с самой чарующей улыбкой на  лице
прибыл из своей гостиницы к завтраку, мисс Ханимен почти не разговаривала  с
ним на протяжении всей трапезы, весьма надменно поглядывала на  него  из-под
воскресного чепца и принимала его рассказы об Италии с недружелюбным видом и
словами: "Вот как? Скажите!" Когда же завтрак  окончился  и  тетушка  вымыла
свою  фарфоровую  чашку,  она  вдруг  так  и  накинулась  на  Клайва,  точно
взъерошенная,  сердитая  наседка,  возомнившая,  будто  кто-то  угрожает  ее
выводку. Она забила на Клайва крыльями и проклохтала:
     - Не в этом доме, Клайв! Не в этом доме, прошу вас понять!
     Клайв с удивлением взглянул на нее и промолвил:
     - Ну конечно, тетушка. Я никогда не делаю этого в доме, я знаю, что  вы
этого не любите. Я как раз собирался отойти  для  этого  в  сад.  -  Молодой
человек полагал, что речь идет о курении и приписывал тетушкин гнев табаку.
     - Вы отлично знаете, что я имею в виду, сэр! И  не  пытайтесь  провести
меня этим дурачеством. Обедаем мы нынче в половине второго. Можете приходить
или не приходить, как  вам  заблагорассудится!  -  И  старушка  выбежала  из
комнаты.
     Бедняга Клайв стоял и в печальном недоумении вертел в  пальцах  сигару,
покуда в комнату не вошла служанка мисс Ханимен, Ханна,  которая,  напротив,
ухмылялась и глядела весьма хитро.
     - Бога ради, Ханна, что все это  значит?  -  спросил  мистер  Клайв.  -
Отчего негодует моя тетушка, а ты ухмыляешься, старая ты чеширская кошка!
     - Ладно вам притворяться, мистер Клайв!  -  ответила  Ханна,  стряхивая
крошки со скатерти.
     - Притворяться?! Это в каком же смысле?
     - Еще скажете, ничего не было, мистер Клайв?!  -  воскликнула  служанка
мисс Ханимен, ухмыляясь самым добродушным образом, - да я такой раскрасавицы
барышня больше и не видывала, я так и сказала моей хозяйке.  Мисс  Марта,  -
говорю я, - ведь то-то будет  парочка!"  Только  хозяйка  страшно  осерчала,
право слово. Она спокон веков такого не терпит.
     - Чего не терпит, старая ты гусыня! - вскричал Клайв, который  вот  уже
двадцать лет как величая Ханну этим шутливым прозвищем.
     - Да чтобы молодой джентльмен  с  барышней  целовались  на  чугунке,  -
объяснила Ханна и показала на потолок, давая понять, о ком идет речь. - Она,
точно, прехорошенькая милочка! Я так и сказала мисс Марте.
     Так по-разному приняли старая госпожа и ее служанка новости, услышанные
ими накануне вечером.
     А новости заключались в том, что  горничная  мисс  Ньюком,  беззаботная
деревенская девчонка, не  научившаяся  еще  даже  держать  язык  за  зубами,
хихикая от радости объявила горничной леди Анны,  которая  распивала  чаи  с
миссис Хикс, что  мистер  Клайв  поцеловал  мисс  Этель  в  туннеле  и  что,
наверное, они поженятся. Это известие Ханна Хикс  доставила  своей  госпоже,
чье сердитое обращение с Клайвом на другой день  станет  вам  теперь  вполне
понятным.
     Клайв не зная, гневаться ему или смеяться.  Он  клялся,  что  столь  же
повинен в намерении поцеловать мисс Этель, как  в  желании  обнять  королеву
Елизавету. Ему неприятно было сознавать, что там наверху ходит его ничего не
подозревающая кузина, предаваясь своим девичьим  грезам,  тогда  как  здесь,
внизу, о ней ведутся подобные разговоры. Как будет он смотреть в  глаза  ей,
или ее маменьке, или даже ее горничной теперь, когда ему известна эта гадкая
сплетня?
     - Ты, конечно, сказала, Ханна, что все это вздор?
     - И не подумала даже! - ответила старая приятельница мистера Клайва.  -
Конечно, я их маленько осадила. Ведь, когда эта маленькая балаболка  сказала
нам про вас, она думала, между вами все слажено, потому что  видала  летось,
как шли дела в заграничных краях, а ей  миссис  Пинкот  на  это  и  говорит:
"Попридержи свой глупый язык, балаболка! - говорит. - Чтобы  мисс  Этель  да
вышла за художника, - говорит, - когда  она  отказалась  стать  графиней,  -
говорит, - и может в любой день сделаться маркизой и будет ею! За художника,
ну и ну! - говорит миссис Пинкот. - Диву я даюсь твоей дерзости, балаболка!"
Тут, мой дружок, я уж разозлилась,  -  продолжала  заступница  Клайва,  -  и
говорю им: "Хотела бы я взглянуть, - говорю, - для какой  такой  барышни  на
целом свете не хорош наш юный барин. А разлюбезный его батюшка, полковник, -
говорю я, - ничем не хуже вашего старого господина там наверху, - говорю,  -
который только и кушает овсяную кашку да разное докторское  варево,  так-то,
миссис Пинкот, - говорю я, - чтобы не  сойти  мне  с  места!"  -  говорю.  В
точности так и сказала, душечка  мистер  Клайв.  А  тогда  миссис  Пинкот  и
говорит: - "Миссис Хикс, - говорит,  -  не  знаете  вы  светской  жизни!"  -
говорит. Не знаю, мол, светской жизни, ха-ха-ха!  -  И  наша  провинциальная
леди с большим искусством передразнила манеры своей столичной товарки.
     Тут в гостиную воротилась мисс Ханимен в воскресном чепце,  белоснежном
тугом воротничке и кашмировой шали, заколотой индийской брошью, в руках  она
несла Библию и молитвенник, то и другое в аккуратных  переплетах,  обтянутых
коричневым шелком.
     - Кончишь ты здесь болтать, празднолюбица! - закричала она на  служанку
с величайшей суровостью. - А вы, сударь, коли  хотите  курить  свои  сигары,
отправляйтесь на набережную, где собирается чернь! - добавила она,  сверкнув
на Клайва глазами.
     - Теперь мне все понятно, - промолвил Клайв, желая смягчить ее гнев.  -
Милая моя, добрая тетушка, это глупейшая ошибка! Клянусь честью, мисс  Этель
так же невинна, как вы.
     - Невинна или нет, только дом этот не предназначен для свиданий, Клайв!
И пока здесь живет сэр Брайен Ньюком, вам сюда  являться  не  следует,  сэр.
Хоть я /и не одобряю путешествий по воскресеньям, сдается мне - лучшее,  что
вы можете сделать, это сесть в поезд и возвратиться в Лондон.
     Вот, молодые  люди,  читающие  эти  поучительные  страницы,  теперь  вы
видите, насколько неосмотрительно ездить в одном вагоне с кузинами; ибо вам,
у которых и в помине нет дурных мыслей, могут приписать бог знает что; вы-то
думаете, что умеете уладить свои незатейливые сердечные дела,  а  между  тем
Джиме и Бетси уже,  возможно,  перемывают  вам  косточки  в  людской,  и  вы
оказываетесь целиком  во  власти  своей  прислуги.  Если  чтение  сих  строк
заставит встревожиться хоть одну юную парочку, значит, благородная цель  моя
достигнута и я писал не напрасно.
     Клайв совсем  было  собрался  уходить,  невиновный  и  все  же  страшно
расстроенный упреками тетки (от смущения он  даже  забыл  закурить  огромную
сигару, которую держал в зубах), как вдруг он услышал на лестнице  полдюжины
детских голосов, повторявших его имя, и полдюжины маленьких Ньюкомов сбежало
к нему вниз; один обхватил его колени,  другой  уцепился  за  полу  сюртука,
третий тянул за руку и звал идти с ними гулять по берегу.
     И вот Клайв пошел на прогулку с малышами и тут повстречал  свою  старую
приятельницу, мисс Канн, и отправился вместе  с  ней  и  старшими  детьми  в
церковь, а по выходе оттуда самым что  ни  на  есть  непринужденным  образом
приветствовал леди Анну и Этель, которые тоже были на богослужении.
     Когда он беседовал с ними, из храма вышла мисс Ханимен, вся шуршащая  и
величественная в своей знаменитой броши и кашмировой шали. Добродушная  леди
Анна подарила и ее улыбкой и приветствием.  Тем  временем  Клайв  подошел  к
сестре своей матушки и предложил ей руку.
     - Милая мисс Ханимен, будьте столь добры, отпустите его к нам  обедать.
Он был так любезен, что проводил вчера Этель, - сказала леди Анна.
     - Хм!.. Извольте, сударыня, - отвечала мисс Ханимен, вскинув  голову  и
вытянув шею в крахмальном воротничке. Клайв не знал, смеяться ему или нет, а
лицо его залилось ярким  румянцем.  Что  до  Этель,  то  она  ни  о  чем  не
догадывалась и сохраняла полнейшее спокойствие. И вот,  шурша  своим  черным
шелковым платьем, Марта Ханимен молча пошла об руку с племянником по  берегу
моря, шумно катившего  свои  волны.  Мысли  об  ухаживании,  о  поцелуях,  о
помолвках и свадьбах доводили эту престарелую деву до белого  каления;  и  в
жизни, и в помыслах своих она всегда была далека от  всего  этого  и  только
сердилась, как сердятся бездетные женщины, когда  матери  семейства  толкуют
при них о своих малышах. Мисс Канн, та была старой девой иного  типа  -  она
обожала все чувствительное, из чего я склонен  заключить...  но,  позвольте,
чья это история - мисс Канн или Ньюкомов?
     В жилище мисс Ханимен, куда пришли все эти Ньюкомы, для  них  было  уже
разложено множество маленьких ножей и вилок. Этель была холодна и задумчива;
леди Анна, по своему  обычаю,  весьма  любезна.  Вскоре,  опираясь  на  руку
камердинера, вошел сэр Брайен, у которого был тот особый аккуратненький вид,
какой бывает у больных, когда их только что выбрили и причесали слуги, чтобы
они предстали перед гостями. Он был разговорчив, хотя в голосе его слышалась
перемена; он говорил по преимуществу о вещах, происходивших сорок лет назад,
особливо про батюшку Клайва в его бытность юношей, чем немало  заинтересовал
Этель и ее кузена.
     - Вывернул  меня  из  колясочки...  бедовый  был...  все  читал  Ормову
"Историю Индии"... хотел жениться на француженке. И как  это  миссис  Ньюком
ничего не завещала Тому? Странное дело, ей-богу!
     Последние новости, прения в парламенте и дела в Сити не занимали его. К
нему подходили слегка робевшие дети и пожимали ему руку, а  он  рассеянно  и
ласково гладил их белокурые головки. Он спрашивал Клайва (в сотый раз), куда
тот ездил,  и  сообщал,  что  перенес  "легкий  пиступ...  совсем  легкий...
павляется... с каждым днем... здоов, как бык... скоо вернется  в  паламент".
Потом он стал ворчать на Паркера, своего камердинера, по поводу  задержки  с
обедом. Паркер вышел из комнаты и тут же  вернулся,  чтобы  торжественно,  с
низким поклоном объявить, что кушать подано, после  чего  баронет,  протянув
Клайву на прощание два пальца, тут же поднялся к себе наверх. Добрейшая леди
Анна принимала это так же спокойно, как и все остальное на  свете.  С  каким
странным чувством мы вспоминаем потом последнюю встречу  со  старым  другом,
его прощальный кивок, рукопожатие, его лицо и весь его облик, когда  за  ним
закрывалась дверь или когда отъезжала кареха. Итак, на стол  подали  жареную
баранину, и дети весело принялись за еду.
     Едва дети успели отобедать, как слуга возгласили: "Маркиз Фаринтош!"  -
и появился сей пар, дабы засвидетельствовать свое почтенье мисс Ньюком и  ее
маменьке. Он привез из столицы самые последние новости с  самого  последнего
бала, где "слово джентльмена, была ужасная скучища, раз не было мисс Ньюком.
Право так, да-да!".
     Мисс Ньюком ответила, что, разумеется, верит ему, поскольку он ручается
словом джентльмена.
     - Так как вас не было, - продолжал молодой,  пэр,  -  обе  Рекстро  шли
нарасхват,  право  так,  слово  джентльмена.  Занудное  было  сборище!  Леди
Мерриборо даже не надела нового платья. А вы что-то прячетесь  нынешний  год
от столичного общества, леди Анна, и мы по вас скучаем. Мы-то надеялись, что
вы нам устроите у себя два-три, сборища, право так, да-да!  Я  только  вчера
говорил: Тафтханту - что это леди Анна, Ньюком ничего нам не устраивает?  Вы
знаете Тафтханта? Он, говорят, умен и  прочее,  однако  подлейший  тип  -  я
просто его не перевариваю!
     Леди Анна ответила, что плохое здоровье сэра Брайена мешает ей выезжать
и принимать, у себя в этом, сезоне.
     - А вашей маменьке это не мешает выезж