- Хватит, Бетси, и оставь в покое мою бедную старую матушку, -  сердито
оборвал ее мистер Шеррик.
     А Клайв в это время уже находился в  нежных  объятиях  своего  дядюшки,
который пенял ему, что он еще не наведался на Уолпол-стрит.
     - Итак, друзья, когда вы заглянете в мою лавчонку,  чтобы  по-семейному
отобедать? - спрашивает Шеррик.
     - Ах, мистер Ньюком, пожалуйста,  приходите,  -  говорит  Джулия  своим
прекрасным грудным голосом, поглядывая  на  него  своими  огромными  черными
очами. Если бы Клайв был тщеславен, подобно многим другим юношам, как знать,
возможно, он решил бы, что произвел впечатление на красавицу Джулию.
     - В четверг, договорились? Если мистер X.  не  занят.  Пошли,  девочки;
когда лошадки стоят на месте, их  кусают  мухи  и  они  могут  сбеситься  по
такой-то жаре. Что вы предпочитаете на обед? Скажем, кусочек свежей семги  с
огурчиком? Впрочем, в такую погоду лучше есть соленую.
     - Вы же знаете, что я  признателен  за  любое  угощение,  -  произносит
печально-сладостным голосом Ханимен, обращаясь к обеим дамам, которые  стоят
рука об руку и не сводят с него глаз.
     - А что, если в следующее воскресенье исполнить Мендельсона? Джулия так
восхитительно его поет!
     - Ну что вы, мама!..
     - Да-да, восхитительно, душечка! Она ведь  у  нас  душечка,  мистер  X,
уверяю вас.
     - Не называйте его так - "мистер X". Не надо, мамочка, - просит Джулия.
     - Зовите меня  как  хотите!  -  ответствует  Чарльз  с  душераздирающей
простотой, и миссис Шеррик нежно целует любимую дочь.
     Тем временем Шеррик взялся показывать Клайву улучшения, сделанные им  в
часовне, которая  теперь  и  впрямь  стала  походить  на  готический  зал  в
Рошервилле, и даже сообщил по секрету, за какую  именно  сумму  удалось  ему
выманить у старого Мосса окно из цветного стекла.
     - Старик как пришел сюда взглянуть -  прямо  обезумел  с  досады,  сэр,
честное слово! И сын вполне ему под стать; говорил, будто знает вас. До того
жаден - вот увидите, это его погубит! Нет, такой не помрет богачом!  Слыхали
вы когда-нибудь, чтобы  я  скряжничал?  Не  слыхали.  Я  трачу  свои  деньги
по-людски. Вы  только  поглядите,  как  увлеченно  беседуют  мои  женщины  с
Ханименом о музыке. Во время вечерни они не ноют, да я ему и не даю  служить
дважды в день. Так вот, представьте себе,  что  делает  музыка:  по  вечерам
здесь вполовину меньше народу. А  служит  преподобный  Тянилямкинс,  человек
тихий, оксфордский, нынче  он,  видать,  заболел.  Ханимен  сидит  на  своей
скамье, где мы с вами сидели, и кашляет.  Это  я  велел  ему  кашлять.  Дамы
любят, когда пастор чахоточный, сэр. Ну пошли, девочки!
     Клайв отправился на квартиру к дядюшке, где был принят супругами  Ридли
с величайшим радушием и сердечностью. Эти славные люди  явились  благодарить
Клайва сразу же после его возвращения на родину и теперь не упустили  случая
еще раз выразить ему  свою  признательность  за  доброе  отношение  к  Джону
Джеймсу. Им вовек  не  забыть  его  великодушия,  а  также  великодушия  его
батюшки, уж это точно! Не прошло и двадцати минут с прихода  Клайва,  как  в
комнате  мистера  Ханимена  появилась  целая  гора  печенья,   пирамида   из
мармелада, пирог, шесть бараньих котлет, шипевших на  сковородке,  и  четыре
сорта  вина,  каковое  угощение  долженствовало   служить   знаком   особого
расположения к гостю.
     Клайв не без улыбки заметил на столике у стены  номер  "Пэл-Мэл",  а  у
каминного  зеркала  почти  столько  же  карточек,  сколько  во  дни   былого
процветания Ханимена. Конечно, между дядей  и  племянником  не  существовало
большой близости, для этого они  были  слишком  различны  по  натуре;  Клайв
отличался прямотой, проницательным умом и  амбицией,  Чарльз  же  был  робок
душой, тщеславен и двуличен, сознавал свое  притворство  и  чувствовал,  что
многие видят его насквозь, а потому сторонился и боялся своего искреннего  и
прямолинейного племянника и трепетал перед ним сильнее, чем  перед  многими,
людьми гораздо старше него. К  тому  же  между  ним  и  полковником  имелись
денежные счеты, которые еще удваивали неловкость Ханимена.  Словом,  они  не
жаловали друг друга, но поскольку наш священник связан родством с  почтенным
семейством Ньюкомов, то, бесспорно, заслуживает,  чтобы  ежу  была  отведена
страница-другая в данном жизнеописании.
     Настал четверг, а с ним и обед у мистера Шеррика, на который  приглашен
был  также  мистер  Бинни  с  домочадцами,  дабы  составить  компанию   сыну
полковника Ньюкома. Дядюшка Джеймс и Рози привезли Клайва в своем экипаже, а
миссис Маккензи осталась дома, сославшись на головную боль. С домовладельцем
она обходилась весьма надменно ж гневалась на брата за то, что  он  ездит  к
таким людям в гости.
     - Видишь, Клайв, до чего я люблю нашу милую малютку Рози,  ради  нее  я
терплю все выходки ее маменьки, - говорит мистер Биннж.
     - Ну, дядюшка! - восклицает малютка Рози, но старый  джентльмен  целует
ее и она замолкает.
     - Да-да,  -  настаивает  он,  -  у  твоей  маменьки  ужасный  характер,
голубушка, и хотя ты никогда не жалуешься,  это  не  причина,  чтобы  и  мне
молчать. Ты же не станешь на меня  ябедничать  (опять:  "Ну,  дядюшка!"),  и
Клайв не станет, я  знаю.  Эта  малютка,  сэр,  -  продолжает  Джеймс,  взяв
племянницу за ручку и с нежностью глядя в ее милое  личико,  -  единственное
утешенье своего старика дядюшки. Надо было мне выписать ее к себе в Индию, а
не возвращаться в вашу огромную мрачную столицу!  Это  Том  Ньюком  уговорил
меня сюда ехать, а теперь я уже слишком стар,  чтобы  возвращаться  обратно,
сэр. Где палка упала, там ей ж лежать. В Индии Рози через месяц увели бы  из
моего дома. Явился бы какой-нибудь молодец и забрал ее у меня, а теперь  она
обещала мне, что никогда не покинет своего старого дядю Джеймса, не так ли?
     - Да, дядюшка, никогда!.. - ответила Рози.
     - Мы ведь не желаем влюбляться, правда,  детка?  На  хотим  страдать  и
терзаться, как иные молодые люди, таскаться по балам из  вечера  в  вечер  и
гарцевать по Парку, лишь бы только взглянуть на  предмет  своих  воздыханий,
правда, Роза?
     Рози покраснела. Очевидно,  они  с  дядюшкой  Джеймсом  были  прекрасно
осведомлены о любовных делах Клайва. Собственно, покраснели и на переднем  и
на заднем сиденье одновременно. Уж какие там секреты, если миссис Маккензи и
миссис Хобеон тысячу раз обсуждали эту тему.
     - Малютка Рози, сэр, пообещала взять на себя  заботы  обо  мне  по  эту
сторону Стикса, - говорил между тем дядя Джеймс, -  и  кабы  ее  оставили  в
покое я дали здесь управляться без мамы, - нет, ничего плохого  я  больше  о
ней не скажу, - нам жилось бы ничуть не хуже.
     - Я непременно напишу для Рози ваш портрет, дядюшка  Джеймс,  -  весело
сказал Клайв.
     И Рози ответила: "Благодарю вас,  Клайв",  -  и,  протянув  ему  ручку,
взглянула на него так кротко, ласково и безмятежно, что Клайв  невольно  был
очарован таким чистосердечием и невинностью.
     - Quasty peecoly fiosiny, - проговорил Джеймс на  отличной  шотландской
разновидности итальянского: - e la piu bella, la plu  cara  ragazza,  ma  la
mawdry e il diav...  {Эта  маленькая  Розина  очень  красивая,  очень  милая
девица, а мать - черт... (искаж. итал.).}
     - Ну,  дядюшка,  -  опять  вскричала  Рози,  а  Клайв  рассмеялся  этой
неожиданной попытке дяди Джеймса изъясняться на иностранном языке.
     - А я думал, Рози, ты ни  слова  не  понимаешь  на  этом  сладкозвучном
наречии! Ведь это Lenguy Toscawny in Bocky Romawny {Тосканский язык в  устах
римлян (искаж. итал.).} - я прибегнул к  нему,  дабы  порадовать  слух  этой
молодой мартышки, погулявшей  по  свету.  -  Тут  они  как  раз  въехали  на
Сент-Джонс-Вуд и остановились перед красивой  виллой  мистера  Шеррика,  где
узрели преподобного Чарльза Хажимена, вылезавшего из щегольской коляски.
     В гостиной висело несколько портретов миссис Шеррик того времени, когда
она играла на театре;  портрет  кисти  Сми,  на  котором  Бетси,  но  словам
возмущенного Шеррика, и  в  половину  не  была  так  хороша,  как  в  жизни;
гравированное изображение ее в "Артаксерксе" с подписью "Элизабет  Фолторп",
отнюдь  не  представлявшей  образец   каллиграфии;   приветственный   адрес,
поднесенный ей  в  "Друри-Лейн"  в  конце  триумфального  сезона  18..  года
благодарным и преданным другом Адольфу сом Смэкером, директором труппы,  год
спустя, как известно, затеявшим против нее тяжбу, и другие  трофеи  служения
трагедийной музе. Однако Клайв к немалой своей потехе заметил, что столики в
гостиной теперь завалены теми же книгами, что у принцессы  де  Монконтур,  и
всевозможными  предметами  церковного  обихода  французского   и   немецкого
происхождения, уже знакомыми большинству моих читателей. Здесь имелись жития
святых Ботибола Излингтонского и Виллибальда Бейракрского с  портретами  сих
исповедников.  Еще  лежала  "Легенда  о  Марджори  Доу,   великомученице   и
девственнице" с двойным благолепным фронтисписом, изображающим: 1) как  оная
святая особа продает свою перину,  дабы  помочь  беднякам,  и  2)  как  она,
иссохшая от болезни, возлежит  на  соломе.  Здесь  был  "Старый  Кровопийца,
обративший свои помыслы к богу. Рассказ для детей, сочиненный одной  дамой",
с предисловием, которое было помечено  датой  -  "Канун,  праздника  Святого
Чада" и снабжено подписью "Ч. Х". "Проповеди, читанные преподобным  Чарльзом
Ханименом  в  часовне  леди  Уиттлси",  "Юношеские   стихотворения   Чарльза
Ханимена, магистра искусств", "Житие благочестивой леди Уиттлси" его же пера
и  тому  подобное.  Итак,  Чарльз  Ханимен  был  представлен  здесь   своими
литературными трудами, а в корзине для  рукоделья  лежал  кусок  берлинского
шитья  с  тем  же  готическим  орнаментом,  который  вышивала  принцесса  де
Монконтур и который  мы  позднее  лицезрели  украшающим  кафедру  в  часовне
Чарльза. Приветливые  хозяйки  встретили  Рози  очень  приветливо,  и  когда
джентльмены после обеда остались одни за вином, Клайв  увидел,  как  Рози  и
Джулия прогуливаются вместе по саду в этот приятный летний вечер и рука мисс
Джулии обвивает стан его маленькой приятельницы; и тут он невольно подумал о
том, какую прелестную картину они собой представляют.
     - Моя дочка ничего, а? Есть на что посмотреть,  -  с  гордостью  сказал
отец. - Пойдите-ка сыщите еще таких двух красавиц.
     Чарльз со вздохом промолвил,  что  есть  такая  немецкая  гравюра  "Две
Леоноры", она как раз и припомнилась ему при виде этих двух столь  различных
типов красоты.
     - Хотелоеь бы мне их написать, - сказал Клайв.
     - Так за чем же  дело  стало,  сэр?  -  удивился  хозяин.  -  Разрешите
предложить вам первый заказ, мистер Клайв. Напишите мне портрет Джулии, а за
ценой я не постою. Я уж не помню, сколько взял этот старый мошенник  Сми  за
портрет Бетси.
     Клайв ответил, что он с охотой, только вот хватило бы  умения.  Мужчины
ему удаются, а дамы пока что не очень.
     - Ваши портреты, писанные в казармах Олбени-стрит, - великолепны. Я  их
видел, - сообщил мистер Шеррик; заметив, что  его  гость  несколько  удивлен
подобным его знакомством,  Шеррик  добавил:  -  Вы,  наверно,  думаете,  что
тамошние господа слишком уж для меня важные? Но право, я часто там бываю.  У
меня со многими из них дела; были и с капитаном Белсайзом и с графом  Кью  -
этот джентльмен, прирожденный аристократ и всегда расплачивался по-барски. У
меня было не одно дело с его сиятельством!
     По лицу Ханимена скользнула улыбка;  и  поскольку  на  громкие  уговоры
мистера Шеррика выпить еще никто не откликнулся, гости встали  из-за  стола,
сервированного необычайно роскошно, и перешли в гостиную, послушать музыку.
     Музыка была  только  серьезного  и  классического  характера,  до  того
серьезного,  что  можно  было  слышать,  как  Джеймс  Бинни  в  своем   углу
аккомпанирует храпом певицам и роялю. Но  Рози  была  в  восторге  от  пения
хозяек, и Шеррик сказал Клайву:
     - Хорошая она девочка, право! Очень мне нравится.  Совсем  не  завидует
Джулии, что та поет лучше, и слушает с удовольствием, как все мы. У ней тоже
милый голосок. Мисс Маккензи, если вы надумаете сходить  в  оперу,  пришлите
мне записочку в мою Вест-Эндскую контору или в Сити. У меня ложи  на  каждую
неделю, и я буду рад услужить вам, чем могу.
     Итак,  все  согласились,  что  вечер  прошел  весьма  приятно,  и  трое
обитателей Фицрой-сквер двинулись домой, безмятежно и дружелюбно  болтая,  -
по крайней мере, двое из них, ибо дядя Джеймс снова уснул, пристроившись  на
переднем сиденье, и разговор шел  между  Клайвом  и  Рози.  Он  сказал,  что
непременно постарается написать портреты молодых барышень.
     - Последняя моя работа была неудачной, помните, Рози? - Он чуть было не
сказал "милая Рози".
     - Да, но мисс Шеррик так красива, ее лицо вам удастся  лучше,  чем  моя
круглая физиономия, мистер Ньюком.
     - Что? Мистер?! - восклицает Клайв.
     - Ну хорошо - просто Клайв, - говорит Рози еле слышно.
     Он ощупью отыскал ее маленькую ручку, лежавшую  не  так  уж  далеко  от
него.
     - Мы ведь с вами как брат с сестрой, милая Рози. - На этот раз он так и
сказал.
     - Да, - ответила она и легонько пожала ему руку.  Тут  пробудился  дядя
Джеймс; казалось, вся эта поездка длилась меньше минуты, и у порога их  дома
на Фицрой-сквер они обменялись нежным рукопожатием.
     Клайв написал великолепный портрет мисс Шеррик, чем привел в восторг ее
родителя, а  также  и  мистера  Ханимена,  которому  случилось  разок-другой
заглянуть к племяннику, как раз когда ему позировали дамы.  Тут-то  Клайв  и
предложил преподобному Чарльзу Ханимену  "сделать  его  голову"  и  набросал
мелом отличный  портрет  своего  дяди,  тот  самый,  с  которого  напечатана
литография, - вы можете в любой день увидеть ее у Хогарта в Хэймаркете среди
остальных портретов британского духовенства. Чарльз проникся такой любовью к
племяннику, что раза два в неделю уж непременно появлялся на Шар-лотт-стрит.
     Приходила и чета Шерриков  -  поглядеть,  как  подвигается  портрет  их
дочери, и были им очарованы; когда  же  стала  позировать  Рози,  они  зашли
взглянуть и на ее портрет, но он и на этот раз не  очень  удался  художнику.
Однажды в понедельник  случилось  так,  что  Шеррики  и  Ханимен  заехали  в
мастерскую Клайва посмотреть портрет Рози - сама она  тоже  прибыла  сюда  с
дядюшкой, - и  собравшиеся  с  интересом  обнаружили  в  "Пэл-Мэл"  заметку,
очевидно, принадлежавшую перу Ф. Б. и гласившую:

     "Перемена  вероисповедания  в   высшем   обществе.   Некий   вельможный
иностранец, женатый на английской леди и с некоторых пор  проживающий  среди
нас, намерен (как мы слышали и склонны отнестись к этому с доверием) принять
англиканство. Принц де Мон...тур  является  постоянным  посетителем  часовни
леди Уиттлси, в которой выступает с красноречивыми  проповедями  преподобный
Ч. Ханимен. Утверждают, что именно сей глубокомысленный и даровитый богослов
побудил его высочество усомниться в истинности догматов,  воспринятых  им  с
детства. Его предки были протестантами  и  сражались  при  Иври  на  стороне
Генриха IV.  Во  времена  Людовика  XIV  они  приняли  веру  этого  гонителя
протестантов. Мы искренне надеемся, что нынешний наследник дома Иври  почтет
нужным вернуться в лоно церкви,  от  которой  его  предки  столь  злосчастно
отреклись".

     Дамы отнеслись к этому известию с полной серьезностью,  а  Чарльз  лишь
смиренно высказал пожелание, чтобы так оно все и было.  Покидая  мастерскую,
Шеррики вновь пригласили в гости Клайва и мистера Бинни  с  племянницей.  Им
ведь нравится музыка, так пришли бы опять послушать!
     Когда они удалились вместе с мистером Ханименом, Клайв  не  выдержал  и
сказал дяде Джеймсу:
     - Чего эти люди повадились сюда ходить? Расхваливают меня, приглашают к
обеду. Право, я начинаю думать, что они видят во мне подходящую  партию  для
мисс Шеррик.
     Бинни разразился хохотом и воскликнул: "О vanitas vanitawtum! {О, суета
сует! (искаж. лат.).}"
     Рассмеялась и Рози.
     - А по-моему, тут нет ничего смешного, - сказал Клайв.
     - Дурачок! - вскричал дядюшка Бинни. - Ты что, не заметил, что  барышня
влюблена  в  Чарльза  Ханимена?  Рози  сразу  это  поняла,  едва  только  мы
переступили порог их гостиной три недели тому назад.
     - Правда? А как вы догадались? - спросил Клайв.
     - Ну... по тем взглядам, какие она на него бросает, - отвечала  малютка
Рози.


        ^TГлава XLV^U
     Охота на крупного зверя

     Лондонский сезон близился к концу, и лорд Фаринтош протанцевал  с  мисс
Ньюком несметное число раз,  выпил  не  одну  дюжину  бутылок  портвейна  из
погребов Кью,  многократно  появлялся  с  упомянутой  девицей  в  опере,  на
завтраках, на скачках и в иных публичных местах, а все еще  не  сделал  того
предложения коего леди Кью ожидала для внучки однажды, когда Клайв явился  в
казармы Риджентс-парка повидать своих армейских друзей и  закончить  портрет
капитана Уродли, он услышал, как  двое  молодых  людей  разговаривали  между
собой.
     - Ставлю три против двух, что Фаринтош не женится. Даже предложения  не
сделает, - говорил один другому. При появлении Клайва разговор  прервался  и
наступило неловкое молчание. Споры о замужестве  Этель  стали  чем-то  вроде
азартной игры, и молодые люди без стеснения  бились  об  заклад  на  большие
суммы.
     Когда престарелая графиня столь открыто охотится за  юным  маркизом  на
виду у всего света и столичные господа даже заключают пари,  настигнет,  нет
ли беззубая гончая  свою  добычу,  право,  это  увлекательнейшее  зрелище  и
немалая потеха для тех, кто за ним наблюдает. Что же касается нашей  героини
мисс Этель Ньюком, то, как бы она ни была умна, красива и насмешлива, на  ее
долю, по моему разумению, выпадет здесь не слишком  достойная  роль.  Тайком
сохнуть по Томкинсу, который любит другую, изнывать в  беспросветной  нужде,
умирать с голоду, попасть в плен к разбойникам, терпеть  жестокое  обращение
грубияна-мужа, утратить красоту, заболевши оспой  или  даже  скончаться  под
конец книги, - всем этим испытаниям молодая героиня может  подвергнуться  (и
неоднократно  подвергалась  на  страницах  романов),   не   утратив   своего
достоинства и ничуть не упав оттого во мнении впечатлительного читателя.  Но
когда девушка редкой красоты,  наделенная  сильным  характером  и  природным
умом, позволяет старой бабушке таскать себя повсюду на привязи в  погоне  за
женихом, который старается ускользнуть, -  такая  особа,  право  же,  должна
весьма неловко чувствовать себя в роли героини; и  я  открыто  заявляю,  что
будь  у  меня  про  запас  другая  и  не  учитывай  я  некоторых  смягчающих
обстоятельств, Этель была бы мной мигом разжалована.
     Но романист должен до конца пути следовать со своей героиней,  как  муж
со своей женой на горе или на радость.  Сколько  лет  испанцы  терпели  свою
всемилостивейшую королеву, и не потому, что она была  безупречна,  а  просто
потому, что ее даровала им судьба. И вот депутаты и гранды  кричали:  "Боже,
храни королеву!", алабардерос делали  "на  караул";  били  барабаны,  палили
пушки, и народ восторженно приветствовал Изабеллу II, которая была ничуть не
лучше самой простой прачки в ее королевстве. А мы разве лучше своих ближних?
Всегда  ли  мы  умеем  устоять  перед  соблазном,  справиться  с   гордыней,
алчностью, суетностью  и  всем  таким  прочим?  Этель,  конечно,  во  многом
повинна. Однако не забывайте, что она еще очень молода.  Находится  в  чужой
воле. Выросла в весьма светском семействе и усвоила его  принципы.  Вряд  ли
кто-нибудь из нас, даже самый ярый британский  протестант,  станет  упрекать
бедняжку Изабеллу II за то, что она католичка.  Если  Этель  чтит  божество,
которому поклоняются лучшие люди Англии, не будем  слишк