Ленин  резко  останавливается  и  со
сдержанным гневом в голосе диктует:
     - Отказываетесь ли  вы категорически дать нам точный ответ и  исполнить
нами данное предписание?
     - Точный  ответ  о  причинах  невозможности  для  меня  исполнить  вашу
телеграмму я  дал и  еще раз повторяю,  что необходимый для России мир может
быть дан только центральным правительством. Духонин.
     Реакция следует немедленно.
     - Именем  правительства  Российской  республики,  по  поручению  Совета
Народных  Комиссаров,  мы  увольняем  вас  от  занимаемой вами  должности за
неповиновение предписаниям правительства и за поведение, несущее неслыханные
бедствия  трудящимся  массам  всех  стран  и   в   особенности  армиям.   Мы
предписываем вам  под  страхом  ответственности по  законам военного времени
продолжать ведение дела,  пока не прибудет в  Ставку новый главнокомандующий
или  лицо,  уполномоченное им  на  принятие от  вас  дел.  Главнокомандующим
назначается прапорщик Крыленко.
     Ленин, Сталин. Крыленко.

     ...Морозная ночь заставила красногвардейцев и солдатские патрули зажечь
прямо на улицах костры для обогрева. Движение в городе затихло. Только ветер
шелестит газетами,  объявлениями,  афишами,  покрывающими стены домов словно
снежными наносами.
     Четыре с  половиной часа утра.  От Дворцовой площади по Адмиралтейскому
проспекту,  Конногвардейскому бульвару мчится  к  "Новой  Голландии" тяжелый
черный  "роллс-ройс"  Совета Народных Комиссаров.  Ленин,  Сталин,  Крыленко
решили немедленно передать дело мира в  руки солдатских масс.  На  маленьком
треугольном островке  между  рекой  Мойкой  и  двумя  каналами -  Крюковым и
Адмиралтейским -  находится мощная радиостанция морского генерального штаба.
На  второй  день  после  взятия  власти  в  Петрограде  большевиками морской
Военно-революционный комитет передал ее в распоряжение Смольного. Отсюда уже
ушли в эфир и приняты тысячами военных радиостанций на фронтах, в частях, на
кораблях Декреты о  мире,  о  земле,  постановление Второго съезда Советов о
создании   рабоче-крестьянского   правительства.    От   радиотелеграфистов,
обслуживающих армейские и дивизионные станции, солдатские и матросские массы
немедленно узнали все.  Радио "Новой Голландии" стало самым быстрым и прямым
средством связи большевиков с армией.
     Вот  и  мост,  перекинутый через Адмиралтейский канал.  Ворота открыты.
Авто останавливается у трехэтажного кирпичного здания радиостанции. Крыленко
просит  дежурного вызвать председателя матросского комитета.  Выходит радист
Сазонов. Его лицо озаряется внутренним светом: "Владимир Ильич приехал!"
     Сазонов проводит народных комиссаров в  комнату,  где стоит передатчик,
включает трансформаторы.  Раздается ровный  гул.  Стрелки  приборов занимают
рабочее положение.
     Владимир Ильич присел к столику,  набрасывает текст, который необходимо
передать в  эфир.  Сталин  и  Крыленко готовы  принять  участие  в  создании
документа...
     Шифровальщик не  нужен.  В  эфир  с  антенн  "Новой  Голландии"  уходят
позывные станции, а затем: "Всем полковым, дивизионным, корпусным, армейским
и   другим  комитетам,   всем   солдатам  революционной  армии  и   матросам
революционного флота!.."
     Именем правительства Российской республики Председатель Совета Народных
Комиссаров В.Ульянов-Ленин  сообщает войскам и  всем  приемным радиостанциям
Европы о том, что за неповиновение предписаниям правительства и за нежелание
начать  переговоры о  перемирии генерал  Духонин  увольняется от  должности.
Новым главнокомандующим назначен прапорщик Крыленко.
     "Солдаты!  -  летит в  эфир с  "Новой Голландии".  -  Дело мира в ваших
руках.  Вы не дадите контрреволюционным генералам сорвать великое дело мира,
вы  окружите  их  стражей,  чтобы  избежать  недостойных революционной армии
самосудов и  помешать этим генералам уклониться от  ожидающего их  суда.  Вы
сохраните строжайший революционный и военный порядок.
     Пусть полки,  стоящие на  позициях,  выбирают тотчас уполномоченных для
формального вступления в переговоры о перемирии с неприятелем.
     Совет Народных Комиссаров дает вам права на это.
     О  каждом шаге  переговоров извещайте нас  всеми  способами.  Подписать
окончательный договор о перемирии вправе только Совет Народных Комиссаров.
     Солдаты!  Дело мира в ваших руках!  Бдительность,  выдержка, энергия, и
дело мира победит!"


                       91. Минск, 9 ноября 1917 года

     Главная  улица  Минска,   трехэтажная,  с  деревянными  телеграфными  и
электрическими столбами,  в  ноябре покрыта слякотью,  грязью,  наносимой из
переулков и  дворов.  Хорошо ходить по  слякоти в  солдатских сапогах или  в
черных блестящих галошах.  Да  галоши-то  кусаются -  до  войны стоили два с
полтиной за  пару,  а  теперь и  за  пятнадцать целковых не  найти.  Да и  в
домишках холодно теперь.  В  начале четырнадцатого года воз  дровишек десять
рубликов стоил,  а  нынче -  все сто двадцать отдашь.  И  кряхтели обыватели
губернского города,  и  доставали свои тощие кошельки,  чтобы расплатиться с
лавочником,  с  хозяином дровяного склада или  керосиновой лавки,  где ведро
керосина вместо рубля семидесяти копеек теперь стоит все  одиннадцать.  "Эх!
Хорошо было до войны,  при царе Николае Втором! Все в лавках было... - думал
обыватель.  - А теперь эти солдаты взяли себе моду: вместо того, чтобы немца
воевать и  контрибуцию с  него получить -  оне с  красными флагами по городу
шастают да речи на митингах говорят.  Революция...  А что теперь придумали -
ни  в  сказке  сказать,   ни  пером  описать:   прогнали  самого  верховного
главнокомандующего,  полного генерала господина Духонина,  а  на  его  место
объявили какого-то прапорщика Крыленко Смехота!  Прапорщик заместо генерала!
Разве ж он устоит?"
     Слух,  мгновенно распространившийся по городу, услышал и Соколов, когда
по  дороге в  штаб  утром зашел напиться чаю  в  кофейню Гольдмана.  Хотя он
специально и не прислушивался к разговорам за соседними столиками, но уловил
главную  информацию и  отсеял  ее  от  прочей  болтовни.  В  штабе  сведения
подтвердились.  Вестовой положил на  стол  текст радиограммы из  Петрограда,
принятый рано утром искровой станцией фронта.
     Соколов сначала обратил внимание на подписи: "Ленин, Сталин, Крыленко".
Внимательно прочел текст и  понял,  что  большевики этим документом,  как  и
двумя предыдущими декретами -  о  мире  и  о  земле -  полностью и  накрепко
овладели армейской массой.  Теперь если кто-то из офицеров и осмелится пойти
против   течения,   то   будет   смят   и   выброшен  солдатами,   полностью
большевизированными.
     "Вот и свершилась настоящая революция народа, - размышлял Алексей. - На
фоне  нынешнего великого поворота судеб  февральско-мартовские события  лишь
удачный  мятеж,  поставивший у  власти  Временное правительство.  Теперь  же
пришли  настоящие,  решительные  и  смелые  люди  к  руководству  Россией...
Говорят,  русскому человеку нужен бог и царь. Только они могли быть в России
воплощением справедливости и  надежды на победу добра над злом...  Но теперь
справедливость и  надежда на лучшее рождены великой революцией.  И революция
должна вечно жить в душе.  Человек,  лишенный веры в справедливость и добро,
есть орудие зла..."
     Его философствования,  рожденные телеграммой,  были прерваны появлением
Ивана  Рябцева,  избранного несколько дней  тому  назад  членом  солдатского
комитета 2-й армии.
     - Ваше превосходительство, - обратился он к Соколову по-старорежимному,
видимо,  не  умея  перелить глубоко въевшиеся уважение и  любовь  к  Алексею
Алексеевичу в революционные формы титулования. - Прибыл в Минск по поручению
солдат,  касательно заключения перемирия...  сказывают,  есть из  Петрограда
приказ.  Надо разузнать,  не будет ли препятствий со стороны вашего минского
комитета  спасения  революции.   Ведь  в  нем  одни  соглашатели  Керенского
собрались.
     - Препятствий,  Иван, не будет, - заверил его Соколов. - У нас тут чуть
гражданская война не затеялась... Этот самозваный комитет никаких мер против
большевиков принять не  смог.  Броневой поезд подошел к  Минску и  расчехлил
орудия.   Комитет  спасения  мгновенно  распался,   а   комиссар  Временного
правительства сложил с  себя  полномочия...  Верх  теперь у  нас  взял Совет
солдатских и рабочих депутатов.  Образован Военно-революционный комитет.  Он
объявил, что будет держать все в порядке...
     - А  что же  главнокомандующий фронтом,  генерал Балуев?  -  не сдержал
радостного удивления столь быстрым развитием революционных событий Иван.
     - Балуев отправил во все подчиненные фронту части и  тыловые учреждения
телеграмму - разве вы во Второй армии ее не получали? - спросил Соколов.
     - Никак нет, Алексей Алексеевич...
     - Вон  что.  Главкозап телеграфировал,  что  задача  начальников сейчас
должна заключаться в удержании фронта и недопущении в войсках междоусобных и
братоубийственных  столкновений.   А   так   как   вся   власть   перешла  к
Военно-революционному комитету,  то  Балуев заявил ему,  что до установления
новой власти в  России и  водворения порядка ни он,  ни его штаб ни в  какую
политическую  борьбу  не  вступят  и  никаких  шагов  к  выступлению  против
правительства делать не будут.  Более того, без вызова Военно-революционного
комитета  не  будет  допущено никаких  перевозок и  передвижений войск...  Я
думаю, что этот нейтралитет нам на руку.
     - Что  ж  теперь делать будем?  -  хитро сощурился Иван,  кивком головы
указывая на телеграмму Ленина и Крыленко, текст которой он узнал сразу.
     - Как что? - удивился Соколов. - Надо заключить перемирие с германцами,
как приказывает Председатель Совета Народных Комиссаров...
     - Значит,  вы и теперь пойдете с нами, господин генерал? - торжественно
обратился к Соколову Рябцев, вставая со стула.
     - Разумеется,  - подтвердил Алексей и добавил: - Зовите ваших товарищей
из Военно-революционного комитета,  и будем вместе готовить проект приказа о
начале переговоров от имени штаба Западного фронта. А вы в комитете готовьте
кандидатуры для направления делегации к германцам...


                     92. Петроград, 15 ноября 1917 года

     Комиссар  Военно-революционного комитета  в  Генеральном штабе  Василий
Медведев был весьма доволен своим сотрудничеством с генерал-квартирмейстером
главного управления Генштаба Николаем Михайловичем Потаповым.  Генерал еще с
июля  поддерживал добрые деловые контакты с  военной организацией при  РСДРП
(б),  а  теперь  одним  из  первых  военных  специалистов перешел на  службу
Советской власти.  В дни октябрьского переворота немногие генералы и офицеры
так  последовательно и  честно,  как  Потапов,  приняли  разумом  и  сердцем
большевистскую революцию.  Очень многие из них пребывали в растерянности, не
знали,  что им делать.  А  некоторые поддавались контрреволюционным уговорам
корниловцев,   других   реакционно   настроенных  сослуживцев  и   знакомых,
стремились  уйти  на  Юг  России,  где  теперь  под  руководством Корнилова,
Каледина, Деникина - ненавистников народной революции, собирались войска для
похода на Москву и Питер.
     Николай  Михайлович Потапов  оставался тверд  в  своем  решении служить
народу,  и  такое понимание им своего долга целиком поддерживали и разделяли
его  друзья,  уважаемые им  коллеги и  сослуживцы.  Среди них был и  Василий
Медведев,  присматриваясь к окружению генерала Потапова, он выделял особенно
генерал-майора  Одинцова  и  контр-адмирала  Альтфатера.   Сергея  Ивановича
Одинцова  комиссар  ВРК  даже  рекомендовал  своему  начальнику  и   старому
соратнику   по   подпольной   работе   Крыленко,   когда   новый   верховный
главнокомандующий отправлялся с эшелоном матросов занимать Ставку и изгонять
оттуда Духонина.
     Одинцов  на  быстроходном паровозе  отправился в  Ставку  за  сутки  до
прибытия туда отряда Крыленко и сделал очень большое дело.  Он переговорил с
начальником гарнизона Могилева  генералом Бонч-Бруевичем,  с  Духониным и  с
чинами его штаба. Одинцов и прояснил дело, и подготовил его так, что эшелоны
Крыленко вошли в Могилев без боя.
     Василий дневал и  ночевал в  Генеральном штабе.  ВРК  дал  ему  задание
изучить  всю  работу  этого  военного органа,  присмотреться к  его  личному
составу - и Медведев с основательностью выполнял свою работу. Через писарей,
вестовых,  денщиков и  другой младший персонал он знал практически все,  что
творится  на   любом  из  трех  этажей  правого  крыла  гигантской  подковы,
раскинувшейся  на  Дворцовой  площади.   Василий  имел  представление  и   о
настроениях высших чинов Генерального штаба.  Поэтому он не удивился,  когда
узнал,  что генерал-майор Одинцов утром собрал в  своем кабинете на  третьем
этаже своих единомышленников, и они устроили нечто вроде военного совета.
     В  просторном кабинете с  окнами  на  Зимний  дворец  сошлись  генералы
Егорьев,  Свечин,  Селивачев,  Николаев и Новицкий, контр-адмирал Альтфатер,
капитан  первого  ранга  Иванов,   только  что  беседовавший  с   Лениным  и
назначенный  управляющим морским  министерством.  Из  полковников приглашены
были Мезенцев,  Вацетис,  Корк,  Фокке,  Цеплит... Одинцов знал, что все они
восприняли  большевистскую  революцию  как   вполне  естественное  и   давно
назревшее  очистительное мероприятие,  покончившее  с  вопиющим  беспорядком
керенщины.  Его сегодняшние гости видели сами и  не скрывали от других,  что
Россия не может больше воевать, что необходимо любыми средствами дать стране
мир,  хотя бы ценой уступок некоторых захваченных немцами территорий.  Армия
распадалась,  разваливалась на  глазах.  Фронт был  только обозначен редкими
заставами,  и  при  желании немец мог  снять передовые посты и  продвинуться
далеко вперед,  захватив при  этом богатейшие склады с  военным имуществом и
продовольствием.
     Полковники дружно  молчали,  следуя  субординации.  Говорили генералы и
адмирал.  Обсуждали,  что  следует предпринять,  чтобы высказать свою  точку
зрения правительству.  Вспомнили Верховского,  его выкладки о развале армии,
изложенные предпарламенту буквально за четыре дня до переворота. Согласились
с цифрами бывшего военного министра. Пожалели, что способный молодой человек
сейчас не здесь, среди тех офицеров, кто желает мира, а где-то скрывается...
     Генерал Одинцов сообщил присутствующим,  что британские союзники, столь
громко  протестующие против  заключения  Россией  якобы  сепаратного мира  с
Германией,  сами не столь уж непорочны.  Влиятельные круги Британии и  часть
военных,  особенно моряков,  по  данным  русской  военной разведки,  считают
нужным заключить "достойный мир" с  Германией,  направленный против России и
за ее счет.
     Голосом,  каким  привык  командовать казачьей сотней,  генерал  Одинцов
доложил собравшимся о тайнах британских политиков,  начавших в Швейцарии еще
в  августе переговоры об условиях мира между банкирами Англии,  Франции -  с
одной стороны и Германии и Австро-Венгрии - с другой.
     - Господа,  -  резко  вступил  в  разговор  тридцатипятилетний  адмирал
Альтфатер,  -  бездействие британского флота во  время Моонзундской операции
полностью подтверждает наличие сговора между Британией и Германией!..
     - Воистину так,  Василий Михайлович!  -  отозвался Одинцов.  -  Я читал
донесение нашего агента из Женевы,  который беседовал с  одним из участников
англо-франко-германских переговоров. Английский финансист рассказал ему, что
германские банкиры  выступили  перед  англо-французскими коллегами с  планом
расчленения  России  на  малые  государства,  надеясь  включить  их  в  свою
экономическую сферу. Наши дорогие союзники англичане ответили, что выделение
из  России нескольких малых государств для  них вполне приемлемо,  тем более
что в случае ослабления России Англия получит свободу рук в Азии...
     - Эти торгаши из Сити совсем потеряли честь и совесть!  - гневно бросил
генерал Егорьев.  По роду своей деятельности,  связанной с боевым снабжением
армии,  он  особенно остро  чувствовал недостойные интриги  англичан,  почти
полностью блокировавших по  воле лорда Мильнера поставки по морю для русских
войск и военной промышленности.
     Сообщил Одинцов и о контактах,  которые Англия имеет теперь с Германией
через посредство Ватикана.
     Альтфатер высказал опасение,  что союзники могут в скором времени пойти
и  на прямую военную интервенцию против революционной России.  Подтвердил он
это странными маневрами в Белом море английской эскадры, офицеры которой при
попустительстве Временного правительства стали  прибирать  к  рукам  русские
подразделения, а ее флагман - командор Кемп - отказался подчиниться русскому
командованию на театре Северного Ледовитого океана...
     - Надо  писать  Председателю Совета Народных Комиссаров Ульянову-Ленину
письмо,  в  коем  изложить точку зрения военных на  необходимость скорейшего
заключения мира,  -  подытожил беседу  хозяин  кабинета.  -  Господа,  мы  с
Василием Михайловичем,  - кивнул он в сторону Альтфатера, - подготовим такое
письмо...  Надеюсь,  что  каждый  из  нас  поставит свою  подпись под  таким
документом.  Дорог каждый час для установления перемирия.  Он сохранит жизни
наших солдат - граждан новой России...
     Письмо  военных,   адресованное  главе  правительства  большевиков,   в
середине дня поступило из Генерального штаба в штаб революции - Смольный.

     ...В тот же день,  вечером, с нарочным генералу Одинцову поступил пакет
от Ленина.  Владимир Ильич благодарил за письмо, просил подробно разработать
военно-технические  вопросы   перемирия  с   Германией  и   указать  военных
специалистов,  которые  могли  бы  стать  экспертами российской делегации на
переговорах, открывающихся через несколько дней в Брест-Литовске...
     В   числе   генералов  и   офицеров,   лояльно  относящихся  к   новому
правительству,  способных квалифицированно отстаивать перед  представителями
центральных  держав  интересы  России,   Одинцов  назвал  и   генерал-майора
Генерального штаба  Алексея  Алексеевича  Соколова.  Прежде  чем  отправлять
список Ленину, Сергей Иванович показал его комиссару ВРК Медведеву. Василий,
пробегая глазами листок с перечнем фамилий, чинов и должностей, на мгновение
остановил взгляд,  увидев в  нем Алексея Соколова "Порядочные,  честные люди
идут к нам, - обрадовался он. - Не только Красная гвардия есть у нас... Есть
уже и "красные генералы"..."


                    93. Лондон, начало декабря 1917 года

     Облетела листва  в  Сент-Джеймском парке,  пожухла трава  на  лужайках.
Голубизна вод  Сент-Джеймского пруда померкла и  превратилась в  темно-серую
рябь.  С  севера  несло  необычным  холодом,  зима  начиналась суровой.  Дым
каминных труб  поднимался в  холодный воздух  и  уносился северным ветром во
Францию.  Там он мешался с пороховым.  Глотая эту смесь, солдаты британского
экспедиционного корпуса иногда ощущали у себя на губах вкус родного очага, и
от этого еще тоскливей становилось на душе.
     Отгремели колокола церквей Лондона в  честь  победы (хоть  она  и  была
пирровой) англо-французских соединений под  Камбрэ  20  ноября,  когда  были
введены в  бой  первые  300  танков.  Полная секретность была  соблюдена при
доставке нового оружия.  Две немецкие дивизии сначала отступили в панике, но
генерал  Хейг,  английский главнокомандующий,  не  захотел  делить  лавры  с
союзниками и не ввел в прорыв французскую пехоту. На следующий день германцы
начали приходить в  себя.  Они  поставили полевые пушки для маневренности на
грузовики,  опустили стволы зенитных орудий для  стрельбы прямой наводкой по
танкам и перешли в контрнаступление.
     Но не это событие волновало сэра Уинстона Черчилля,  хотя он и имел все
основания гордиться тем,  что именно по  его инициативе,  еще во времена его
службы первым лордом Адмиралтейства,