й за стойкой и
неспешной походкой фланера вышел  на  ту  же  Торнабуони.  Через  переулки и
тенистые громады хмурых дворцов он  прошел на  дивную Пиацца делле Синьорие.
Над  площадью подняла  свои  зубцы  каменная гладкая стена  "Старого Дворца"
(Палаццо Веккио),  выдвинув с  края карниза устремленную в итальянское синее
небо светло-коричневую башню.
     Направо от Палаццо Веккио изогнулись три арки - "Лоджиа дей Ланци", под
которыми  столпились бронзовый,  позеленевший от  времени  Персей  Бенвенуто
Челлини,  прекрасная  скульптура "Похищение Сабинянки" работы  Джиованни  да
Болоньи и целое мраморное население воинов, героев, женщин.
     В  полуденный час  площадь Пиацца делле Синьорие тиха и  молчалива.  На
ступенях флорентийского собора,  там,  где  мрамор от  прикосновения людских
поколений стал словно фарфоровым,  коротают час фиесты несколько оборванцев,
а  над  ними гордо,  сиятельно высится бронзовый конный Козимо Медичи...  Не
площадь,  а  музей;  музей,  в  котором торговки овощами продают свой товар,
стоят извозчики, лежат пьяные...
     Соколов прошел мимо "Старого Дворца" и  по  высокой лестнице поднялся в
музей Уффици.  Он  решил пройти по залам картинной галереи не только потому,
что  очень  любил  живопись  Возрождения,  но  и  оттого,  что  снова  решил
проверить,  нет ли за ним слежки. В пустынном, несмотря на туристский сезон,
музее это  было очень легко сделать,  а  тем более пустить слежку,  если она
была, на ложный след, нечаянно заговорив со случайным встречным.
     Он шел от полотен Чимабуэ и Джотто,  Караваджо и Караччи,  замечая все:
от  робкой наивности тосканских примитивов до разнузданной роскоши болонских
мастеров.  Он  шел  мимо  нежного  Перуджино,  и  загадочного Боттичелли,  и
могучего фра Бартоломео,  и  небесного фра Анджелико,  и пышного Тициана,  и
светозарного Веронезе...  Они встречали его как старые друзья,  и  чудилось,
хитро подмигивали глазами своих героев. К удовольствию Алексея, он ничего не
заметил для  себя подозрительного,  потому совершенно вольготно расхаживал в
залах, где могучий дух искусства осенял человека своим волшебством...
     Через  пару  часов  Соколов  оставил  галерею  и  длинным коридором над
домами,  над мостом отправился на другую сторону Арно. Из окон он увидел под
собой  мутные воды  реки.  "Старый мост",  по-здешнему Понте  Веккио,  кишел
народом меж двух рядов своих лавчонок.  На  него,  словно потоки,  сливались
толпы пешеходов от  сходящихся улиц...  Но  вот длинный коридор кончился,  и
начался музей  дворца  Питти.  Здесь  Соколова объяла  уже  не  та  глубокая
историчность,  что в галерее Уффици,  здесь царствовали Рафаэль, Андреа дель
Сарто, фра Бартоломео...
     Покинув галерею,  Соколов решил обогнуть дворец и  зайти в  сад Боболи.
Среди  пахучей тишины стриженых лавровых стен,  где  в  зеленых нишах грезят
мраморные  богини  и  боги,  а  львиные  пасти  выпускают  водяные  струи  в
порфировые лохани,  он  надеялся найти укромное место на  тот  случай,  если
одной встречи с  агентом будет недостаточно и  придется искать новое убежище
для продолжения разговора.


                      25. Флоренция, ноябрь 1912 года

     Настал день встречи.  Соколов и связник, а точнее - связница уже видели
однажды друг друга года два назад,  и им не было нужды разрабатывать сложные
пароли или  сообщать приметы одежды,  дабы  даже  по  нелепой случайности не
перепутать человека. Такого рода предосторожности естественны, когда жизнь и
свобода зависят от чистоты и кратковременности контакта двух разведчиков.
     Соколов  забрался  в  кондитерскую  Джакоза  пораньше  и  успел  занять
облюбованный им  накануне столик в  дальнем от  окна-аквариума и  достаточно
затененном углу.  С  собой  он  предусмотрительно захватил газеты,  дабы  не
одалживать их у официанта.  Идя сюда,  он снова тщательно проверялся и снова
не обнаружил за собой признаков наблюдения.
     Теперь он ждал связницу и  размышлял.  Он не только работал с  братьями
чехами против общего врага  -  агрессивного и  наглого пангерманизма,  но  и
относился к ним с огромным уважением и дружбой, как почти никогда, за редким
исключением, не относился к своим агентам - немцам, бельгийцам, швейцарцам и
другим  европейцам.  Об  авантюристах,  пытавшихся иной  раз  поднажиться на
мошенническом шпионаже, и говорить не стоило. Продажные шпионы, которым было
все равно, с кем работать, частенько выдавали брошюры, купленные в ближайшем
книжном магазине, с наскоро приляпанными самодельными штемпелями "Совершенно
секретно!"  или "Строго конфиденциально генералу такому-то!",  за  добытые с
большим  трудом  из   сейфа  военного  министра  документы  и   до   хрипоты
торговались.  К  подобным поставщикам секретной информации Соколов относился
весьма недоверчиво,  проверяя и  перепроверяя полученные от  них  документы,
расплачиваясь лишь после того,  как  безусловно признавалась их  оперативная
ценность. С особым сомнением он относился к бумагам, которые якобы добыты из
самого германского Генерального штаба.  Соколов частенько обнаруживал в  них
фальсификации и был убежден, что немцы нарочно фабрикуют фальшивые секретные
документы, продают их в так называемые международные шпионские бюро, которые
почти открыто существовали в  тогдашней Европе,  и таким образом финансируют
собственные тайные операции...
     Соколов с  интересом углубился в  газеты,  изредка поднимая на  входные
двери  взгляд,  внешне  ленивый,  но  зоркий и  наблюдательный.  Уже  дважды
сменились за столиками лакомящиеся особы обоего пола и всех возрастов,  часы
принялись отбивать три четверти первого,  когда в точно обусловленный момент
появилась Млада  Яроушек.  В  кремовом платье и  широкополой шляпе,  которая
покрывала ее белокурые локоны,  с кружевным зонтиком и бисерным кошельком на
цепочке,   хозяйка   лесного   склада   из   Брюнна   выглядела  эффектно  и
респектабельно.  Она  опиралась на  длинную  ручку  зонтика и  на  мгновение
замерла в дверях, окидывая взглядом столики.
     Глаза разведчиков встретились, затем разошлись; гостья как бы ненароком
направилась в угол мимо занятых столиков.  Как посторонняя, она чуть присела
в  книксене перед Соколовым и  мелодичным голосом спросила его по-английски,
можно ли присесть рядом с  господином на свободное место.  Соколов с видимой
неохотой  оторвался  от   газет   и   без   особого   удовольствия  произнес
по-итальянски: "Пожалуйста". Ответ по-итальянски означал, что все в порядке,
слежки не обнаружено и можно без промедления приступать к делу.
     Млада  уселась,  аккуратно  расправив складки  длинного  платья,  и  не
начинала разговора до  тех  пор,  пока  Соколов  нарочно  чуть  громче,  чем
принято, спросил по-английски: "Миледи родилась в Италии?" - "О нет, сеньор!
Моя  родина  Швеция!"  -  прозвучал  ответ,  в  котором  также  была  скрыта
условность,  показывавшая Соколову,  что и Млада не заметила за собой ничего
подозрительного.
     Обычно Соколов стремился свести до  минимума любой контакт со связником
и ограничивался только обменом пакетами. Разумеется, в пакете, полученном от
агента, лежали рукописные донесения, если агент был новичком или неспособным
к  фотографии,  либо готовые уже микропленки с  текстами сообщений.  В обмен
агент  получал пакет с  суммой в  той  валюте,  которая ему  была  нужна или
причиняла самые небольшие неудобства.  В  данном случае связник был  опытен,
снабжен  необходимыми  микропленками,   сделанными  профессионалами,  и  для
естественности их  встречи Соколов должен  был  согласно продуманной легенде
его поведения немного пофлиртовать с  иностранкой,  что на курорте не только
не осуждалось,  но показалось бы даже странным,  если бы он не сделал этого.
Поэтому мистер Брок отложил в  сторону свои итальянские газеты и  как  истый
итальянец проявил вежливый интерес к даме.
     Был именно тот редкий случай в  жизни разведчиков,  когда Соколов и его
связница были уверены,  что их встреча проходит в  безопасной обстановке,  а
оба к тому же давно симпатичны друг другу. Русский разведчик решил позволить
себе  одну-две  долгие  беседы с  единомышленницей,  чтобы  и  поддержать ее
морально,  и  разъяснить  сложное  новое  задание,  и  проинструктировать по
технике разведки.
     В  битком  набитой кондитерской,  где  столики стояли  довольно близко,
вести  подобные  разговоры  невозможно,  и  Соколов  порадовался  тому,  что
предусмотрительно подыскал тихое местечко - сад Боболи, - где в середине дня
можно встретить, да и то изредка - ведь все-таки осень! - только влюбленных.
     Совершенно  невыразительно,   как   будто  выполняя  долг   вежливости,
призывавший его не молчать в  присутствии дамы за его столиком,  мистер Брок
спросил:
     - А не бывала ли госпожа в прекрасном флорентийском саду Боболи,  что у
подножия дворца Питти?
     Млада поняла его с полуслова:
     - О, я уже бывала там прежде. Это действительно прелестный уголок!.. Но
там днем, наверное, слишком жарко?
     - Я  полагаю,  часов от четырех пополудни в саду наступает прохлада,  -
ответил Соколов, а затем, под-ложив монетки на тарелку со счетом, поднялся и
откланялся с Младой так, словно был старинным знакомым.
     В  четыре часа дня Соколов появился в саду Боболи.  Млада была уже там,
она  приветливо помахала  ему  рукой  из  тенистой  ниши  в  лавровой стене,
середину которой занимала скульптура гладиатора.  Отсюда  открывался хороший
обзор во все стороны,  и  постороннему человеку было бы трудно пройти к  ним
незамеченным.
     В  саду в  этот обеденный час не было никого.  Все находилось в  полной
неподвижности. Казалось, застыли даже струи фонтанов.
     Соколов поцеловал Младе руку,  украшенную красивыми кольцами. Когда они
опустились на  мраморную скамью,  Млада  передала Соколову крошечный пакет и
сказала:
     - Здесь   довольно  много  разного  материала,   в   том   числе  планы
развертывания армии,  обоих  ландверов и  ландштурмов,  таблицы  численности
корпусов,  дивизий и  бригад,  их дислокация в  каждом из корпусных районов.
Учтите,  правда,  что  таблицы эти отражают только строки закона,  принятого
австрийским рейхсратом в  нынешнем  году.  Численность армии  согласно этому
закону должна быть в военное время в четыре с половиной миллиона человек. На
практике во всей Австро-Венгрии не хватит оружия на такое воинство.  Состоит
на  вооружении корпусов  и  хранится в  арсеналах едва  ли  треть  от  всего
потребного оружия. По этой причине наиболее плохо вооружен ландштурм...
     - Спасибо, Млада! - прервал ее речь Соколов. - Преклоняюсь, как всегда,
перед вами!  Подумать только,  вы -  женщина,  а  как серьезно разобрались в
столь мужском деле, как военное! Браво!
     - Что вы,  Алекс!  Вы  всегда мне льстите,  -  зарумянилась от смущения
Млада.  -  Мы,  женщины,  тоже  хотим служить своей родине на  таком трудном
поприще,  как разведка... Правда, у нас в группе я единственная дама, и меня
заставляют учить  некоторые вещи  наизусть для  передачи вам.  Так  что  мой
секрет владения военной терминологией достаточно прост.
     - О,  ваша группа всегда доставляет столь добротные сведения,  что  их,
должно  быть,  приятно  заучивать наизусть,  -  улыбнулся Соколов.  -  Жаль,
конечно, что этого нельзя делать вслух, правда?
     - Еще приятней их навсегда забывать.  Чтобы не проговориться хотя бы во
сне,  -  мило парировала его шутку Млада,  и  он с удовольствием отметил про
себя, что она понимает собеседника буквально с полуслова.
     - Вы  правы.   Венская  контрразведка  становится  все  внимательней  и
настойчивей.  Особенно  после  суда  над  венской  учительницей,  баронессой
Мурманн и ее сыном, нашим коллегой из Варшавского военного округа.
     - Не  беспокойтесь,  Алекс.  В  нашей группе действуют опытные офицеры.
Должна вам,  правда,  заметить,  что  Эвиденцбюро действительно усилило свою
активность  в   последнее  время.   Гавличек  видел  недавно  доклад  группы
контрразведки,  приготовленный для  Конрада  фон  Гетцендорфа.  Оказывается,
австрийским контрразведчикам пришлось в прошлом и нынешнем году расследовать
7000 случаев шпионажа,  в то время как в 1905 году таких случаев было только
300.  Господа из конторы Макса Ронге ссылаются на то, что за год им пришлось
арестовать полтысячи лиц, из коих около 70 предстанут перед судом.
     - Неужели так много провалов? - забеспокоился Соколов.
     - Что  вы!  Проваливаются в  основном итальянские и  сербские агенты  в
приграничных районах.  Но  тем не менее Эвиденцбюро выпустило на всех языках
монархии -  тиражом в пятьдесят тысяч экземпляров!  -  специальное воззвание
"Остерегайтесь шпионов!".  Наши австрийцы с  немецкой методичностью вывесили
эту афишку во всех казармах,  в жандармерии, в пограничной охране. Как будто
такие трюки смогут предохранить Габсбургов от ненависти славян!
     - Вы  весьма  кстати заговорили о  славянах,  Млада.  Как  складывается
ситуация  в  Богемии  и  Моравии?   Удачно  ли  развертывается  деятельность
пропагандистов против  Габсбургов?  Кто  больше всех  симпатизирует России и
делу славянства? На какой основе развиваются эти симпатии и прочны ли они?
     - Не так много вопросов сразу,  милый Алекс!  - с улыбкой ответствовала
Яроушек.  -  Ведь у  нас есть,  как я  понимаю,  по  крайней мере пара часов
сегодня и  возможность встречи завтра,  чтобы обсудить все  наши проблемы...
Для начала я хотела бы вам доложить, что Вена усиливает в настоящее время не
только контрразведку, но и особенно разведку против России в первую очередь.
Вторым объектом разведки по значению становится Сербия. Мы понимаем это так,
что успехи славян в  борьбе против турок во  время нынешней Балканской войны
вызвали усиленную контрреакцию в  блоке  Срединных держав  у  носителей идеи
пангерманизма.  Вы  найдете в  одном  из  донесений подробную характеристику
подполковника Евгения Штрауба. Могу сейчас только коротко сказать, что этого
дельного  и  очень  активного  разведчика собираются направить в  Копенгаген
наблюдать за  русскими разведывательными центрами в  Северной Европе.  Через
них,  по  данным Эвиденцбюро и  его берлинских коллег,  в  Петербург утекает
довольно много информации. Этот и подобные ему признаки, как считают офицеры
из нашей группы, свидетельствуют о том, что блок германских держав вступил в
период  активной  подготовки  большой  европейской войны  против  Франции  и
России.
     Соколов внимательно слушал  и  напрягал свою  память,  чтобы  запомнить
дословно все то, что говорила разведчица. Он поражался этой женщине, которая
демонстрировала глубину  понимания политики,  ясный  ум  и  знание  проблем,
преимущественно свойственных мужчинам.
     - Теперь я  отвечу на  ваш первый вопрос,  Алекс,  -  сказала Млада.  -
Руководящие  деятели  различных  чешских  партий   -   и   господин  Клофач,
председатель национально-социалистической партии,  и господин Крамарж,  душа
"младочехов",  и  господин Марков -  вождь  русофилов Галиции,  и  все  пять
депутатов рейхсрата от польских областей профессор Заморский,  граф Скарбек,
господа Циейский,  Биега и Виерчак,  и сторонники "Великой Польши",  имеющие
русскую ориентацию,  -  Дмовский и Грабский,  - все они в новых политических
условиях приобретают больший вес и влияние. Чем решительней в Австро-Венгрии
развивается немецкий национализм,  чем  ниже  склоняется австрийский союзник
перед  кумиром германским,  тем  большее стремление в  самой  Праге  связать
перспективу решения чешского вопроса с Россией.
     Вы,  очевидно,  знаете,  Алекс,  что вначале наши влиятельные чехи -  и
Массарик,  и  Крамарж  -  совершенно искренне  хотели  укрепить  федеральные
принципы Австро-Венгрии,  повлиять на официальную внешнюю политику монархии,
чтобы подтолкнуть ее к  сближению с Россией и ослабить тем самым зависимость
от  Германии.  Они  весьма наивно полагали,  что  из  Австро-Венгрии удастся
создать  бастион  против  пангерманизма,   развивать  в   ней  парламентский
демократизм в противовес радикализму и революционности.  Особенно решительно
выступает  против  революционеров  и  радикалов  наш  друг  Массарик,  через
которого  мы  получаем  весьма  ценную  политическую и  военную  информацию.
Кстати,  господин  Массарик  заканчивает сейчас  книгу  "Россия  и  Европа",
которая  выйдет  в   будущем  году  и  в  которой  он  призывает  преодолеть
радикализм.
     Теперь, когда в нашей "лоскутной" монархии всем стало ясно, что воевать
придется не за Габсбургов,  а  за Гогенцоллернов,  за пангерманский дух и за
укрепление Германии против славянства,  многие чешские политики засуетились.
Они   готовы  теперь  принять  эгиду  Романовых  при   сохранении  известной
независимости чешского государства в европейской структуре, с ориентацией на
Францию и  Англию.  От  России господин Массарик и  его сторонники хотели бы
получить  гарантии  консерватизма,   поддержку  против  социал-демократии  и
марксизма,  помощь в  сохранении патриархальных основ чешского уклада жизни.
Лидер  "младочехов" доктор  Крамарж  вполне  солидарен с  ним  в  укреплении
прогресса в рамках закона.
     - А что поделывают господа Крамарж и Клофач? - поинтересовался Соколов.
     Для Млады и  этот вопрос не представлял сложности.  Она сорвала веточку
лавра,  склонившуюся над  скамьей,  где они сидели,  и,  ощипывая машинально
листок за листком, продолжала:
     - Нам стало известно, что оба они вынашивают интересные проекты. Доктор
Крамарж,  например,  считает,  что  в  ближайшие год-два  в  Европе вспыхнет
большая война между Срединными державами и странами "Сердечного согласия". В
этой  войне  у   Германии,   Австро-Венгрии  и   их  союзников  нет  никаких
благоприятных перспектив.  Даже  если  столкновение между  Австро-Венгрией и
Россией ограничится только Балканами,  то  и  тогда наша  Дунайская монархия
обречена  на   поражение.   Доктор  Крамарж  полагает,   что   после   краха
Австро-Венгрии  следует  создать  под  эгидой  русского  императора обширную
систему  королевств,  которая  будет  включать  в  себя,  помимо  Российской
империи,  Чехию,  Польшу,  Болгарию,  Сербию и Черногорию.  Господин Крамарж
собирается  включить  в   эту  "Славянскую  империю",   как  он  ее  назвал,
перечисленные государства на основе федеральных отношений,  причем в Чешское
королевство  должны  входить,   по  его  мысли,   не  только  Словакия,   но
значительная часть австрийских территорий до Дуная.
     - Кому же он собирается оставить Вену?  - с иронией спросил Соколов, не
признававший  никакого   политического  прожектерства,   тем   более   столь
нереального.  Полковник сразу понял,  что  подобные планы,  если  всерьез их
пропагандировать,   могут  обернуться  против  России,   поскольку  заставят
сплотиться воедино всех ее врагов и недоброжелателей,  начиная от Германии и
Австро-Венгрии,   кончая  Англией  и  Францией,   никогда  не  мирившихся  с
объединением и значительным усилением славян вообще, а России в частности.
     - Вену  и  собственно  австрийские земли  Крамарж  собирается  оставить
австрийцам,  особенно Тироль с его горцами,  -  ответила Млада.  - А вот наш
друг Клофач разрабатывает более реальный проект...
     По  словам  Млады,  Клофач предлагал уже  сейчас,  не  дожидаясь войны,
которая,  по его расчетам, также разгорится в 1915 году, создать параллельно
существующей запасную агентурную и диверсионную сеть.  Следовало разработать
способы  связи  через  территорию  нейтральных  государств,  организовать  и
законсервировать   "почтовые   ящики",   депонировать   в   банках   городов
Австро-Венгрии  известные  суммы  на  оплату  такой  сети,   чтобы  не  быть
связанными в  военное  время  с  переводами больших  денежных сумм,  которые
всегда привлекают к себе излишнее внимание...
     - Мысли в общем-то дельные, - сказал Соколов. - Попросите Клофача, если
он, конечно, согласится, изложить их в форме докладной записки.