е в серых
шинелях стали умнеть,  они устали от  войны и  рабочим-пропагандистам теперь
гораздо легче работать в запасных полках, расквартированных в Петрограде.
     Солдаты помолчали, повздыхали, потом второй голос снова начал:
     - А я,  Сидор,  и не знаю, чаво опосля войны делать буду, ежели господь
подаст пожить... Так я от всего отпал, что и сказать не могу. Здеся ты ровно
ребенок малый,  что  велят,  то  и  делай.  И  думать  ничего не  приказано,
думкой-то здеся ничего не сделаешь...  Чистая машина: что я - то и Илья, что
Евсей - то и все...
     - Ты, Никола, дурак, хоша и грамотный! - спокойно и веско произнес тот,
кого назвали Сидором.  -  Задаром нас,  что ли,  палить из винтовки научили?
Утомились мы на барских работах...  Когда и по заповеди верили, что за труды
много грехов простится...  А теперя?  У тебя на хозяйство разор, а Тит Титыч
ваш второй али третий лабаз построил...  Землица-то без мужика скудеет! А на
хрен энтот Царьград - до него, чай, и в сапогах не дойдешь, истреплешь?! Вот
и  рассуди -  куда  нам  прямее дорога:  в  окоп  от  германского "чемодана"
прятаться али в деревне своей порядок навесть...
     - Ты говори,  брат,  да не заговаривайся! - отозвался второй. - Куды ты
клонишь, мать твою... В дезертиры наводишь, что ли?..
     - Куды тебе с  твоим Егорием!  -  поддразнил его Сидор.  -  Одно скажу:
думаю я,  что  скоро дело  сменится.  Мы  с  покорностью идем,  покуда греха
боимся. А грехи разрешим - и другие нам пути найдутся...
     Снова помолчали, потом Николай зашелестел бумагой.
     - Я,  братцы, душевную песню у антиллериста списал - так теперь выучить
охота...
     - Давай, сказывай песню!.. - встрепенулся Сидор.
     Николай прокашлялся важно и, читая почти по слогам, начал:

                        Ты, тоска моя, тоска,
                        Гробовая ты доска.
                        Куды глазом ни гляну,
                        Только видно, что войну!
                        Оглушилось мое ухо
                        От военного от духа,
                        Поустала и рука
                        От железного штыка.
                        Оттоптались мои ноги
                        От военной от дороги.

     Насте  надо  было  идти  давать лекарство в  палату тяжелораненым,  она
скрипнула стулом,  и  голос  мгновенно замолк.  Солдаты притихли.  Когда она
ушла, Сидор успокоил собеседников:
     - Не бойсь,  братцы! Анастасия Петровна барынька не злая, у нее душа за
солдата болит, самым тяжелым раненым завсегда помочь готова.
     Настя вернулась через четверть часа,  раненые уже разошлись по палатам.
В госпитале было тихо-тихо. Казалось, что из-за окна слышен шелест падающего
снега.  Настя  раздумывала над  тем,  что  говорили солдаты.  Она  слышала в
госпитале и другие разговоры. Напрашивался единственный вывод: народ, "серые
герои", как их называли, устали от войны, от кровопролития. "Массы крестьян,
- говорил  Василий,   -   одетые  в   солдатские  шинели,   получили  теперь
представление об организации,  научились стрелять и колоть штыками, озлились
на мучения своих родных в  тылу и свои собственные на фронте больше,  чем на
неприятеля.  О  немцах  и  австрийцах солдаты говорят без  всякой ненависти,
понимая,  что те,  как и они,  - тоже подневольные люди, обязанные выполнять
команды своих офицеров".
     "Зерна   революции   и   интернационализма  всех   трудящихся  начинают
прорастать", - припомнилась ей фраза Василия. Она сама это видела.
     Наутро,  по свежевыпавшему снегу и под ярким по-весеннему небом,  Настя
спешила домой.  Ее  ждало  новое  известие о  муже.  Сухопаров сообщил,  что
Алексей бежал из тюрьмы и сейчас его укрывают в Богемии верные люди.


                      53. Царское Село, март 1915 года

     По  случаю войны пасхальный праздник в  Петрограде был  упрощен.  Как и
раньше,  к  слушанию пасхальной заутрени собрался к  церквам весь Петроград.
Как  и  раньше,  особо  торжественные службы  имели  быть  в  Исаакиевском и
Казанском соборах. Но отменена была служба в Зимнем дворце.
     Царская  семья  благолепно отстояла особый  молебен о  даровании победы
российскому воинству  в  златоглавой церкви  Воскресения Христова,  что  при
Екатерининском дворце  Царского Села.  Присутствовали только  близкие  семье
люди:  граф  Фредерикс с  супругой,  генерал  Мосолов и  дворцовый комендант
Воейков с  женами.  Из великих князей не пригласили никого -  трещина в доме
Романовых,  возникшая  из-за  критического отношения  к  Аликс  вдовствующей
императрицы Марии Федоровны,  тлеющего и всеми улавливаемого конфликта между
царем и  главнокомандующим и  их  женами,  становилась все  шире  и  глубже.
Александра Федоровна даже отказалась делать на пасху подарки родственникам и
приказала купить пасхальные яйца  с  сюрпризами у  Фаберже только для  мужа,
сына, дочерей и тех, кто был приглашен на заутреню в царскосельский храм.
     Изрядно  разговевшись,   Николай  увлек  в   дальний  угол   начальника
канцелярии министерства двора и о чем-то милостиво беседовал с ним.  Генерал
был одним из самых доверенных лиц и не однажды доказывал,  что достоин такой
великой чести.  Кроме  других достоинств,  он  умел  глухо  молчать о  делах
монарха,  но  при этом собирать массу всяких полезных или интересных слухов,
сплетен,   разговоров  в   обществе  и   тактично  докладывать  их   Николаю
Александровичу.
     Мосолов никогда не позволял себе ни в  чем осуждать государя или членов
его семьи,  хотя знал о самодержце много такого, о чем простые смертные и не
догадывались.  Именно  Мосолову Николай решил  доверить свою  истинную точку
зрения на  возможность сепаратного мира.  Усадив генерала рядом  с  собой на
широкий диван, Николай предложил ему турецкую папироску. Оба с удовольствием
закурили.
     - Александр Александрович!  -  обратился государь к  генералу.  -  Я бы
хотел вас просить совершенно конфиденциально об одной услуге...
     Мосолов изобразил на лице величайшее внимание.
     - Дело,  видите ли...  касается... э... - Царем овладела его всегдашняя
робость, хотя он разговаривал на этот раз лишь с одним, к тому же близким по
духу человеком. Однако важность темы сковала его уста и мысли, - предложений
о   сепаратном  мире  с  Германией,   которые  сообщила  в  письме  фрейлина
Васильчикова... Как вы относитесь к этой идее?
     - Ваше  величество,  если  цели  России  -  проливы и  Галиция -  будут
достигнуты без  кровопролития,  то  имеет полный смысл начать переговоры!  -
твердо  высказался  генерал.  -  Политике  противопоказана рыцарственность и
жертвенность,  ваше  величество!  Интересы России для  всех  ваших подданных
должны быть  выше  выгоды французов или  англичан...  Многие истинно русские
люди не верят Англии, ваше величество! - с жаром закончил свою речь Мосолов.
     - Вы правы, генерал! Мы должны печься о выгоде и прославлении России, о
приращении ее могущества и территории... - раздумчиво сказал Николай. - Меня
тоже очень беспокоит позиция Англии в  отношении к  проливам...  искренно ли
они  обещают нам их  отдать или это только маневр британцев?..  По-видимому,
нам  все-таки следует поинтересоваться у  Вильгельма,  насколько серьезно он
готов к замирению и компенсации России за выход из войны.
     Мне  нужно  доверенное лицо,  которое можно было  бы  послать в  Берлин
прощупать намерения германцев!  -  неожиданно прямо  в  лоб  заявил Мосолову
царь.  -  Есть ли  у  вас на  примете такой человек,  которому можно было бы
доверить эту великую тайну? Достаточно близкий к вам и заинтересованный в ее
сохранении?  Разумеется,  это должен быть дворянин,  могущий быть принятым в
высоких германских кругах...  Может быть,  даже германским императором...  И
способный достойно представить Россию...
     Выражение лица Мосолова показало,  что ему что-то пришло на ум, но царь
решил высказать еще одно условие.
     - Искомое лицо не должно знать, что идея его поездки исходит от меня и,
разумеется,  не иметь ничего общего с господином Сазоновым и представителями
союзников в Петрограде...
     - Да,  ваше  величество!  -  немедленно  ответил  генерал.  -  Осмелюсь
предложить кандидатуру молодого князя Думбадзе...
     - Это  не  родственник ли  градоначальника города Ялты,  генерал-майора
свиты князя Думбадзе? - перебил его государь.
     - Его родной племянник, ваше величество... - ответил Мосолов.
     - Характеризуйте  мне  его  поподробнее,   Александр  Александрович!  -
приготовился слушать Николай.  Видно было,  что  к  этому лицу он  испытывал
некоторое благорасположение.
     - Ваше  величество,  Василий Давидович Думбадзе учился в  Германии и  в
1906 году вернулся в Петербург с дипломом инженера.
     - Это хорошо! - произнес государь.
     - Занимаясь  коммерцией,  он  одновременно служил  главным  управляющим
вашего наместника на Кавказе графа Воронцова-Дашкова и  весьма близок к  его
старшему сыну...
     - Да, да, да! - прервал опять Мосолова Николай. - Мне очень импонирует,
что старый граф в  отношении всех великих князей держится в  высокой степени
независимо, отстаивает всегда мои интересы... Впрочем, продолжайте!
     - Ваше величество!  -  не смутился остановками генерал. - Князь Василий
Думбадзе   весьма   близок   к    его   высокопревосходительству   Владимиру
Александровичу Сухомлинову,  и  военный министр настолько доверяет ему,  что
снабдил молодого князя материалами для издания своей биографии...
     - Так   эта  книжка  действительно  принадлежит  его  перу?   -   снова
поинтересовался царь.
     - Именно он  -  автор...  -  Мосолов уверенно рисовал царю  светского и
делового   молодого   человека,    располагавшего   обширными   связями    в
петербургских,   берлинских  и  венских  кругах,   скромного,   отзывчивого,
находчивого и  имевшего  смелость  брать  на  себя  известный риск.  Генерал
умолчал лишь  о  том,  что  сам  находится с  ним  в  теснейших коммерческих
отношениях и за комиссионные проводит через него многочисленные комбинации с
передачей  заказов  на  снаряды  и  автомобили,  сукно  и  патроны  дельцам,
бессовестно вздувающим цены.
     Николай был  весьма доволен,  что  судьба посылает ему  как  раз такого
человека,  на  которого можно  возложить деликатную миссию.  Настроение царя
заметно улучшилось еще и  потому,  что у  начальника канцелярии оказался уже
готовый вариант, под каким соусом направить в Берлин личного эмиссара.
     - Князя можно послать в  Германию,  поручив ему  официально роль нашего
разведчика,  который должен выяснить через  своих старых знакомых в  Берлине
участие  немцев  в  разжигании  сепаратистского движения  на  Кавказе,  ваше
величество! - предложил Мосолов.
     - Но    это    потребует   участия   Генерального   штаба,    Александр
Александрович?! - высказал сомнение Николай.
     С жаром генерал начал разубеждать царя.
     - Ваше величество!  Для выдачи заграничного паспорта все равно придется
обратиться в  министерство иностранных дел.  Оно  само не  решит вопроса без
вхождения  в   Генеральный  штаб.   Поэтому,   дабы  ограничить  число  лиц,
сопричастных к тайне,  следует сразу вступить в сношения с органом,  который
окончательно способен решить проблему.  Нужно рекомендовать князю обратиться
за  выдачей  паспорта для  поездки  хотя  бы  в  Англию  или  Америку  через
Стокгольм...
     Николай вежливо улыбнулся.  Блеск в  его  глазах потух,  и  он,  слегка
прикоснувшись к руке генерала, мягко сказал ему:
     - Александр Александрович!  Это уже другая сторона дела...  Извольте ее
сами обсудить с князем и предпринять необходимые действия...
     Мосолов понял,  что  надоедать государю после того,  как было высказано
столько доверия, грешно.
     - Ваше  величество,  -  поднялся он  с  дивана,  -  счастлив быть столь
отличенным вами!
     - Вот и хорошо!  -  подвел итог беседы самодержец.  -  Докладывайте мне
регулярно о  продвижении идеи...  Только помните главное -  я не должен быть
скомпрометирован контактами с Берлином!


                          54. Вена, март 1915 года

     В   отличие  от  петербургской  в  венскую  оперу  приходили  к  началу
независимо от родовитости и положения.  Не опоздал и полковник Гавличек.  По
случаю военного времени господа офицеры, в том числе и "ротмистр Дауэрлинг",
были  в  полевой  форме.   Только  дамы,   блиставшие  в  партере  и  ложах,
демонстративно  игнорировали  суровость  времен   и   сверкали  драгоценными
каменьями, золотом, источали довоенные ароматы парижских духов.
     Когда  из  оркестровой ямы  возникли и  полились в  зал  чудесные звуки
увертюры к моцартовскому "Дон-Жуану", а внимание всего зала переключилось от
созерцания знакомых  и  незнакомых красавиц  к  сцене,  где  занавес  обещал
вот-вот открыть волшебный мир,  рука Соколова словно невзначай легла на руку
полковника Гавличека.  Они обменялись рукопожатием.  В антракте офицеры вели
себя так,  словно только что познакомились.  Они не обсуждали ничего,  кроме
дивной музыки Моцарта.
     - Господин  ротмистр!  -  сказал  в  финале  спектакля,  когда  гремели
аплодисменты,  полковник своему соседу по  креслам.  -  Не  окажете ли честь
отужинать у меня дома?
     "Очень хорошо,  -  решил Соколов,  -  в  ресторане могут подслушать,  а
бродить по  улицам полковнику императорской и  королевской армии с  уланским
ротмистром несолидно, да и случайные встречи могут быть всякие..."
     Во  время  обильного  ужина  в  присутствии моравачки  -  жены  хозяина
предметом  обсуждения было  резкое  ухудшение  довольствия войск,  установка
вокруг  Вены  в  предвидении русского  наступления проволочных заграждений и
укреплений,   рост  цен  в  лавках  и  другие  препоны  к  бурному  развитию
цивилизации двадцатого века,  порожденные войной. Затем Гавличек и его гость
удалились  в  кабинет.  Собственноручно затворив  двери,  через  которые  не
проходило ни  единого  звука,  Гавличек  обнял  своего  русского соратника и
расцеловал его.
     Только здесь, в полковничьем кабинете, Алексей сбросил маску надменного
австрийского кавалериста  и  снова  стал  добрым  и  внимательным человеком.
Друзья расположились подле столика с моравским вином и подняли бокалы.
     - За Россию! - сказал Гавличек.
     - За независимую Чехию! - сказал Соколов.
     Затем приступили к делу.
     - Алекс,   я  подготовил  для  тебя  документы  на  имя  штабс-капитана
Генерального штаба  Фердинанда  Шульца,  имеющего  поручение  инспектировать
железнодорожные сообщения и санитарное состояние маршевых батальонов в пути.
Ты можешь вести наблюдение,  но только в западных районах империи...  Дело в
том,  что на галицийском фронте разъезжает настоящий Фердинанд Шульц и  тебе
надо остерегаться, чтобы с ним не встретиться...
     - А ты не можешь нас поменять местами?.. - невесело улыбнулся Соколов.
     - Я  понимаю,  что было бы  крайне важно собрать данные по галицийскому
фронту,  но  Шульц  -  в  ведении другого отдела нашего штаба...  -  всерьез
принялся оправдываться Гавличек.
     Алексей дружески прикоснулся к его плечу.
     - Не беспокойся, брат! Ты сделал великое дело...
     Затем  Гавличек  достал  из  внутреннего кармана  массивный  серебряный
портсигар,  щелкнув  крышкой,  вынул  из  него  папиросу,  лежавшую с  краю,
разломил ее. Внутри оказался микрофильм.
     - Здесь данные, которые я собрал за минувший месяц... - протянул он еле
видимый клочок,  завернутый в папиросную бумагу.  -  А сейчас я тебе все это
расскажу для ориентировки.
     Алексей вынул перочинный ножик,  сдвинул перламутр,  украшавший его,  и
вложил в образовавшийся тайник микрофильм. После этого он уселся поудобнее и
приготовился слушать. Гавличек собирался с мыслями.
     - Сначала об общем состоянии империи...  - предложил полковник, Алексей
согласно кивнул.
     - Война   обнажила  все   язвы   нашей   монархии,   началась  вопиющая
неразбериха,  - начал офицер. - В нашей армии - впрочем, нам известно, что и
в  русской  так  же,  -  ощущается огромный недостаток оружия,  боеприпасов,
военного снаряжения...  У нас к тому же резко усилилась склока между разными
народами,  населяющими империю. Дело доходит до ожесточенных потасовок между
чешскими солдатами и  мадьярами из гонведа.  Богемские немцы презирают всех,
пользуются в  армии особыми правами и привилегиями...  Полки,  формируемые в
Чехии,  -  самое слабое звено на галицийском фронте.  Они активно вступают в
сношения с  вашими войсками,  сдаются группами в плен.  Несколько дней назад
два батальона императорского и королевского 28-го полка,  державшего оборону
на  Дукельском перевале,  во  главе со  своими офицерами под звуки полкового
оркестра перешли на сторону русских...
     Соколов оживился, известие его обрадовало.
     - И какие отклики это вызвало в армии?
     - Император приказал отобрать знамя  у  полка  и  расформировать его...
Франц-Иосиф и эрцгерцог,  как главнокомандующий, издали приказы по армии, но
эти  приказы,   зачитываемые  чешским  полкам  перед  отправкой  на   фронт,
производят обратное действие -  они сообщают солдатам о примере,  который им
показали чехи из 28-го полка!..  Боеспособность императорской и  королевской
армии резко упала за последние месяцы. Русские захватили почти все важнейшие
перевалы в  Карпатах.  Фон Гетцендорф считает,  что возникла реальная угроза
выхода  русской  армии  на  Венгерскую равнину,  что  будет  катастрофой для
Центральных империй.  Он просил уже Фалькенгайна о переброске новых немецких
дивизий с  Западного фронта на  помощь Австрии,  -  обстоятельно рассказывал
Гавличек.
     - Как  говорят в  Генеральном штабе,  Фалькенгайн ответил Конраду,  что
простое вливание немецких дивизий в состав австро-венгерской армии,  как это
было не раз в кампании 14-го года, - не спасет положения. Германский Генштаб
предлагает найти  такую  форму  оперативного маневра,  которая,  безусловно,
принесет успех  союзникам.  Фалькенгайн планирует фронтальный удар  с  целью
прорыва русского фронта на одном из решающих его участков...
     Соколов насторожился.
     - А что известно о направлении главного удара?
     - Все по порядку...  -  успокоил его Гавличек. - Фалькенгайн обсуждал с
фон  Гетцендорфом три варианта...  -  полковник достал из  ящика письменного
стола карту театра военных действий и  склонился вместе с  Алексеем над ней,
раскрывая стратегические замыслы австро-германского командования.
     - Первый: удар из Восточной Пруссии по северному крылу русского фронта.
Вариант отставлен,  поскольку не окажет существенного влияния на положение в
Карпатах, где русская армия глубоко вклинилась в пределы Дунайской монархии.
Вы могли бы продолжить поход на Венгерскую равнину...  Удар из района Карпат
по вашему левому флангу из-за гористой местности и трудностей сосредоточения
здесь  крупных воинских масс  также не  сулит успеха.  Следовательно,  столь
любимые германцами операции на  флангах исключаются.  Конрад  и  Фалькенгайн
решили наносить стратегический удар в Галиции,  между Вислой и Карпатами,  с
задачей не  только отбросить русских от  Карпат,  но и  потрясти всю русскую
армию.  Будет создана мощная группировка германских войск и  в случае успеха
давление на Италию и  Румынию.  Важно оттянуть срок вступления их в войну на
стороне Антанты.  О возможности такого кошмара сейчас усиленно предупреждают
наши   дипломаты  и   разведка.   Наступление  германцев  поддержит  Турцию,
австро-венгерские войска в  Карпатах,  создаст угрозу окружения южного крыла
Юго-Западного русского фронта...
     - Разумно придумано... разумно! - высказал свою оценку Алексей.
     - В  полосе наступления Висла на  севере и  Бескиды на юге будут сильно
стеснять русские войска,  а  реки Вислока и  Сан немцы не считают серьезными
для  себя  препятствиями...   В   мой  оперативный  отдел  поступили  данные
германской и нашей разведки о том,  что оборона русских организована