ния планов чешских
сепаратистов...
     Он  отказался,  к  полному огорчению официанта,  от десерта,  но тут же
вызвал его  бурный восторг,  когда  заказал в  номер фрукты,  кофе,  коньяк,
сигары.  Расплатившись крупной купюрой,  он не потребовал сдачи,  словно был
сказочно богат.
     "Наверное,  это  русский  боярин",  -  подумал про  себя  официант и  с
воодушевлением помчался исполнять заказ щедрого постояльца.


                      12. Карлсбад, октябрь 1912 года

     Слегка отяжелев после обеда,  Редль снова поднялся в номер. Несмотря на
теплый вечер,  он  закрыл окно и  задернул его  тяжелой портьерой.  Официант
негромко постучал, вкатил тележку с десертом и предложил накрыть стол.
     - Оставьте все, как есть... - бросил ему полковник, и вышколенный слуга
немедленно исчез.  Редль  неторопливо запер  за  ним  дверь и  зажег свет  в
ванной,  не входя в  нее.  Спустя несколько минут Стечишин без стука вошел в
его номер.
     - Все в порядке? Наблюдения не обнаружили? - спросил Редль.
     - Нет,   слежки  за   мной  не   было.   Меня  здесь  давно  знают  как
преуспевающего коммерсанта из Берлина, который регулярно лечит на водах свою
печень, - улыбнулся Стечишин. - А печень-то как раз в порядке... Просто вода
для печеночников - не такая противная...
     Он был в отличном настроении,  глаза лучились,  на щеках играл здоровый
румянец,  густая, несмотря на преклонный возраст, шевелюра серебристого тона
оттеняла загорелое лицо.  Чтобы еще больше походить на  немца,  он  подстриг
свои усы а-ля кайзер и впрямь стал смахивать на Вильгельма.
     - Как ваши успехи, Альфред? - поинтересовался он, глубже располагаясь в
кресле.
     Полковник   зажег   спиртовку  под   серебряным  кофейником,   наполнил
малюсенькие рюмки напитками,  подал гостю,  уселся в  соседнее кресло и лишь
тогда заговорил:
     - Я был третьего дня в Вене, у Урбанского. Судя по его реакции, коллеги
в   Генеральном  штабе  строят  только  догадки,   для  чего  в   Черногории
мобилизованы две бригады и вся артиллерия.  Шеф Эвиденцбюро ничего толком не
знает,  а  следовательно,  и не может информировать Конрада фон Гетцендорфа.
Мои венские друзья из министерства иностранных дел,  с которыми я встречался
вечером того  же  дня,  убеждены,  что  войны против Австро-Венгрии пока  не
будет, а активность славянских дипломатов на Балканах направлена на создание
только будущего союза, вероятно, против нашей монархии...
     - Неужели   они   не   способны   предположить  существование  коалиции
балканских  народов  против  Турции?   -   изумился  Стечишин.  -  Ведь  это
элементарно.
     - Австро-Венгерский Генеральный штаб в полном неведении тех событий,  о
которых информировали наши сотрудники из  Болгарии и  Сербии,  -  подтвердил
полковник.  Он на минуту занялся сигарой, обрезая конец и раскуривая. Затем,
после  обстоятельного доклада,  Редль  вынул  спичечную коробку  и  протянул
резиденту.  Стечишин,  не  раскрывая,  переложил в  свой  жилетный карман и,
довольный,  похлопал себя ладошкой по  круглому животу так,  что  в  коробке
задребезжали спички.
     - Ваши успехи,  Альфред!  -  Филимон поднял рюмку. - Вы один, наверное,
добываете  столько   информации,   сколько  ее   получает  все   австрийское
Эвиденцбюро. Ваши успехи!
     - Не очень-то вы жалуете Эвиденцбюро! - усмехнулся полковник. - Хотя я,
как  бывший его начальник,  и  несколько уязвлен вашим мнением,  не  могу не
признать,  что  эффективность коллег без  меня действительно стала невысока.
Правда,  я  не  советую вам быть особенно беспечным -  контрразведывательное
отделение в нем поставлено неплохо.  Макс Ронге,  начальник этого отделения,
сам по себе неплохая ищейка, к тому же он работает с немецкой педантичностью
и  тесно сотрудничает с  майором Николаи из германской разведки.  Я  вам уже
говорил и  докладывал в  Петербург,  что  эта  милая парочка крепко обложила
русского военного агента в Вене,  полковника Занкевича. Не удивлюсь, если он
скоро попадется.  Как мне говорил в  прошлый раз Урбанский,  Занкевич весьма
активен и ищет связей с офицерами.  Посоветуйте ему хотя бы условным письмом
быть поосторожнее...
     - Я уже советовал,  притом лично,  -  нахмурился Стечишин,  -  но после
этого никак не мог оторваться от слежки...  Его действительно окружили целым
сонмом сыщиков.  Куда бы он ни пошел, везде за ним следуют два-три филера, а
в отдалении,  как я заметил,  их страхуют на автомобиле еще двое...  Кстати,
полковник, я рекомендовал бы и вам удвоить осторожность...
     - Кто посмеет заподозрить меня,  главного резидента Эвиденцбюро в Праге
и  во  всей  Чехии,  бывшего  шефа  разведывательного отделения Генерального
штаба,  любимца императора и  корпусного командира Гисля фон  Гислингена?  -
иронически улыбаясь,  выпалил единым духом Редль.  -  Для  этого надо совсем
сойти с  ума!  Ведь даже встречу с  вами я  могу представить как нелегальный
контакт со своим собственным агентом, что, кстати, и делаю, резервируя сразу
два номера.  Не волнуйтесь,  Филимон: чтобы поймать меня и доказать что-либо
криминальное - этим немчикам и австриякам надо совершить земное чудо!
     - Тьфу,  тьфу,  не сглазить! - суеверно постучал Стечишин по столику. -
Не храбритесь,  Альфред,  не размагничивайтесь!  Недолго и  до греха!  Немцы
совсем не так слабы в контрразведке, как вы полагаете. Сейчас, перед большой
европейской войной,  которую готовят в Берлине,  они решительно усилили свою
деятельность.  Известно,  что  в  Петербурге  у  немцев  и  австрийцев  есть
агентура, которая может навести жандармов на наш с вами след. И тогда...
     - Я ни в коем случае не предам своих товарищей!  -  заявил полковник. -
Но,  смею  заметить,  я  практически  исключаю  возможность нашего  провала,
поскольку мы  не  связаны  с  полковником Занкевичем,  а  передаем сообщения
курьерам из России только через проверенных связных...
     - Вы правы,  полковник!  В цепи разведки самое слабое звено связь...  -
согласился Стечишин.  -  Можно собрать уникальные сведения, добыть чертежи и
планы,  но, если их вовремя не удастся передать в разведцентр, никто и гроша
не даст за эту информацию...  Пока у  нас в  этом отношении все было хорошо.
Дай бы бог!  Кстати,  я хотел бы серьезно поговорить с вами, Альфред, еще об
одном слабом звене.  Я имею в виду ваше расточительство.  Полковник Гавличек
сообщил мне,  что  он  слышал случайно разговор о  вас в  офицерских кругах.
Господа кавалеристы из  вашего корпуса явно  завидуют вашему богатству.  Они
поражены:  у вас автомобиль самой дорогой фирмы,  вы без конца путешествуете
на  нем по  всей империи,  сорите деньгами и  даете такие чаевые,  словно вы
русский князь или купец.
     - Это мое дело, - сверкнул глазами Редль. - Мне так нравится...
     - Но  вы подвергаете риску провала целую организацию!  -  спокойно,  но
выразительно сказал  Стечишин.  -  Вы  ставите  под  удар  все  наши  широко
разветвленные связи в политических,  государственных и военных кругах!  Ведь
это будет грандиозный скандал,  если "пан Градецкий", "доктор Блох" и другие
депутаты  и   деятели  славян  в   монархии  будут   скомпрометированы  даже
мимолетными связями с  Генштабом России.  Я  категорически прошу вас умерить
ваши безумные траты.  Или  хотя бы  пустить слух,  что  вы  получили крупное
наследство от какого-нибудь родственника...
     - Филимон,  вы имеете дело с  настоящим экспертом в  тайной службе.  Не
забывайте,  что  именно  я  поставил в  Австро-Венгрии все  дело  разведки и
контрразведки. Даже немцы приезжали учиться у меня... Кстати, я еще до ваших
упреков распустил слух,  что получил большое наследство от  тетушки.  А  вы:
будь осторожен, будь осторожен! Я их презираю - этих разбойников-немцев! Они
выгнали со  службы моего отца,  разорили брата,  который осмелился открыть в
Лемберге свое  дело.  Всю  жизнь  тупые немецкие болваны получали по  службе
отличия и чины впереди нас,  чехов и поляков, а ведь мы служили в армии этой
прогнившей монархии отнюдь не хуже,  даже намного лучше германцев. Они ввели
свой немецкий язык как обязательный в  наших чешских полках и муштруют чехов
с  садизмом и  жестокостью.  А наследник Франц-Фердинанд!  Ведь эта немецкая
свинья  в  своем  имении  под  Прагой  просто  истязает чешских  работников!
Ненавижу эту банду!
     - Я  говорю вам  об  осторожности,  Альфред!  -  мягко прервал Стечишин
излияния полковника,  который вдруг обмяк и  перестал выглядеть заносчивым и
хамоватым офицером. - Вам надо отдохнуть. С такими нервами лучше нашим делом
не заниматься...
     - Может  быть,  вы  правы,  Филимон.  Я  просто очень устал и  срываюсь
незаметно для себя,  - согласился полковник. Он помолчал, выпил коньяк, взял
новую сигару,  закашлялся дымом. - Расскажите лучше что-нибудь поприятнее, -
попросил Редль,  - ведь вы недавно были в Варшаве, я очень люблю этот дивный
город. Как поживает полковник Батюшин и его команда на Саксонской площади? Я
бывал  у  них,  когда  приезжал в  Варшаву для  розысков документов по  делу
Гекайло. Вы помните эту историю?
     - Фамилию Гекайло я помню,  но кто с ним был в компании? - нахмурил лоб
Стечишин.
     - Венцовский и  Ахт,  на которых я как австрийский контрразведчик вышел
совершенно случайно, - смутился вдруг Редль.
     - Припоминаю,  припоминаю...  -  расправил морщины резидент.  - Вы вели
тогда  следствие по  делу  этого  Гекайло,  чтобы  успешным  разоблачением и
поимкой шпиона прикрыть свою связь с русской разведкой...  Но увлеклись... Я
вам тогда передавал категорический приказ из Варшавы - добиться во что бы то
ни  стало оправдания Венцовского и  Ахта.  Сознайтесь,  изрядно вам пришлось
потрудиться,  чтобы  совсем  не  завалить дело  и  пустить все  следствие по
ложному пути...
     - Так вот в Варшаве,  - перевел разговор на другую, более приятную тему
Редль,  - я тогда познакомился с одной артисткой, Соней Войтек. Она еще поет
в оперетте?
     - Не хаживаю в варшавскую оперетту, друг мой, и не могу, следовательно,
ответить на  столь  важный вопрос,  -  съязвил Филимон,  а  затем  продолжал
миролюбиво: - Впрочем, Батюшин мне что-то рассказывал, совершенно точно - он
просил вам передать,  что Соня то  и  дело спрашивает об одном светловолосом
французе... Вы, кажется, ездили тогда с французским документиком?
     - Именно так, Филимон, - порозовел Редль. - Она меня покорила сразу же,
как вышла на сцену. Такой женщины нет в целом мире!
     - Во всяком случае,  в мире театральном,  - хохотнул резидент. - Ну что
же,  через  год  я  вас  отпущу на  отдых  в  Варшаву.  Надо  только заранее
предупредить Батюшина.  Он  приготовит хорошенькую дезинформацию,  а  вы  ее
привезете  в  Вену  и  выдадите  как  полученную от  совершенно достоверного
источника,   к   которому  вы   якобы  и   ездили  на  оговоренную  встречу.
Договорились? Разумеется, если вашего покорного слугу не выследят...
     - Не захватив вас, австрийцы, конечно, окружили филерами вашу жену. Или
сразу арестовали?
     - Держали несколько месяцев дома,  для приманки,  -  медленно выговорил
резидент.  -  Потом обобрали и  отпустили.  Я ее отправил с помощью друзей в
Россию. Теперь она в Крыму, купила маленькое имение подле Алушты. Вряд ли мы
свидимся, пока не кончится война...
     - Какая война?
     - Та,  которая вспыхнет очень скоро во всей Европе.  Война,  в  которой
славянство столкнется снова с  псами-рыцарями и  выйдет обновленным из этого
сражения. Она нас объединит навсегда, как объединила русских, поляков, Литву
и  остальных мирных хлебопашцев битва под Грюнвальдом.  Вот тогда я  уйду на
покой, если переживу ее блеск и славу!
     - Вы так уверены,  что скоро будет война,  Филимон? - удивился Редль. -
По-моему,  вся Европа сходит сейчас с  ума от роскоши и жажды жизни,  а вы о
войне!  В  крайнем случае война будет только на  Балканах,  как  обещали нам
сербы. Они завоюют Турцию, оторвут изрядные куски территории, и на этом дело
кончится.  Ведь мы с вами прекрасно знаем, что Австро-Венгрия не в состоянии
воевать  с  Россией,  тем  паче,  если  ее  союзник -  Германия -  увязнет в
укрепленных линиях  Франции.  Австрийский Генеральный штаб  планирует только
действия против Италии,  а  против России согласно документам он  выставляет
обычный заслон.
     - Вы забываете, Альфред, что союзник Франца-Иосифа - Вильгельм - делает
все,  чтобы толкнуть Австро-Венгрию против России и славянства вообще. Корни
соперничества Вильгельма и  его  величества Николая  Второго скрыты  гораздо
глубже,  чем  в  личных  отношениях.  Россия связана с  Францией и  Англией,
которым алчная  Германия мешает распространяться вширь,  в  том  числе  и  в
Россию.  Вы помните, Вильгельм усиленно толкал Российскую империю на войну с
Японией,  чтобы отвлечь ее  от Балкан?  Так вот,  покорить славянские народы
долины  Дуная  -  всегдашнее искушение  германской политики.  Балканы  стали
"пороховой бочкой Европы" отнюдь не  усилиями турок -  их  владычество здесь
умирает и  вскоре совсем закатится.  На смену туркам идут "псы-рыцари".  Они
пока действуют исподволь,  захватывая позиции при болгарском дворе,  покупая
поштучно румынских правителей,  проникая в Турцию, дабы укрепить ее гнет над
славянами юга.  Если тевтоны войдут в  Париж,  они будут вместе с французами
распивать в бистро бургонское.  Если же захватят долину Дуная, то славянская
кровь потечет в нем вместо воды!
     - На Дунае живут еще и австрийцы, - улыбнулся Редль.
     - Австрийцы не немцы,  -  мгновенно оценил тонкий намек резидент. - Они
гораздо естественнее и  живее.  Их империя разлагается сама по себе и готова
даже уступить место более гибким формам существования Габсбургской монархии.
У меня есть данные, что сам император Франц-Иосиф противится теперь крайнему
онемечиванию всех частей государства.  Но  он не может противостоять влиянию
наследного   принца   Франца-Фердинанда.    Этот   эрцгерцог   действительно
кровожадный  тевтон  во   всех  его   проявлениях.   Он   швырнул  бы   свою
Австро-Венгрию под ноги Вильгельму,  если бы надеялся усидеть на троне, хотя
и марионеткой...
     Полковник внимательно слушал  пылкую  речь  своего  старшего товарища и
задумчиво смотрел мимо  него,  куда-то  вдаль.  Словно  наяву  он  видел  те
перипетии  жестокой  политической  борьбы,   которая  вот-вот,   по   словам
Стечишина,  перерастет в  военное противоборство великих европейских держав.
Он  видел  перед  собой веселую Вену,  которая словно захлебывалась в  угаре
удовольствий,  он видел Прагу и  Будапешт,  он видел поля и нивы,  городки и
замки,  голубые реки и зеленые дубравы,  празднично и буднично одетых людей,
над  которыми словно росла  и  набухала чернотой огромная туча,  ползущая из
Германии.  Туча несла с собой предгрозовую духоту, она сверкала далекими еще
зарницами и  обволакивала весь горизонт,  раскинувшийся перед его  мысленным
взором...


                      13. Петербург, ноябрь 1912 года

     Пронзительный холодный ветер с Невы нес с собой потоки дождя,  которые,
казалось,  пропитали все  вокруг -  и  деревянные торцы мостовой,  и  одежду
редких прохожих, и воздух, и стены домов.
     Кедрин на извозчике ехал в беседное собрание ложи "Обновители".  Масоны
возродились в  Петербурге недавно,  после  удушения сиятельным графом  Витте
рабочих  и  крестьянских бунтов,  которые  охватили  всю  матушку-Россию  во
времена революции 1905  года.  Реакция и  упадок  сил,  постигшие российскую
интеллигенцию в  столыпинские  годы,  коснулись  и  его,  адвоката  Кедрина,
считавшего себя пламенным народным трибуном и общественным деятелем.  Многие
из  его  друзей-кадетов ударились в  мистику и  столоверчение,  собираясь по
ночам  на  предмет вызывания загробных духов  для  страшных и  унылых бесед.
Иные, так и не достигнув власти через эфемерную Государственную думу, запили
самым пошлым образом и  перестали даже мечтать о разумном,  добром и вечном.
Большевики,  которых Кедрин люто ненавидел и боялся,  поскольку они,  по его
мнению,  были  главной причиной смуты  среди  рабочего сословия,  сидели  по
тюрьмам или мерзли по далеким сибирским ссылкам.
     Кедрин в  числе  немногих сильных личностей обратился в  масонство.  Он
решил,  что  только  такое  тайное  общество,  которое  объединяло и  важных
сановников  с  их  государственным  опытом,   и  профессоров-теоретиков,   и
фабрикантов с  их капиталами,  и аристократов,  вхожих во дворец и владеющих
самыми сокровенными тайнами империи,  -  лишь  оно  имело  шансы на  успех в
обновлении России.
     Вступив в  ложу,  он понял,  что не ошибся.  Здесь не только собирались
энергичные деловые люди,  представлявшие,  как  казалось Кедрину,  подлинную
элиту   дворянского,   промышленно-купеческого   и   разночинного  сословий.
Российских  масонов  активно  поддерживали организации братьев  во  Франции,
Германии,   Англии.   Члены   сравнительно   небольшой   петербургской  ложи
"Обновители"     автоматически    становились     соучастниками    огромного
международного  братства   "вольных  каменщиков",   закладывавших  фундамент
всемирного господства капитала.
     Кедрин брал в расчет и то обстоятельство,  что приход к власти в России
братьев-масонов  мог  принести и  ему  самому  немалые  материальные выгоды,
видное положение,  а может быть, и пост министра. А пока - до свершения этих
радужных мечтаний -  знакомство и  общение в ложе с членами Государственного
совета и банкирами приносило ему немалые выгоды в биржевой игре...
     Извозчичья кобыла с  насквозь мокрыми гривой и хвостом мерно хлюпала по
лужам,  злой  ветер  далеко  забирался в  рукава  теплого  парижского плаща,
раскачивавшийся перед носом седока армяк извозчика усиливал чувство уныния и
неудовлетворенности.
     Кедрин отгонял тоску,  явных причин для коей вроде бы не было.  В конце
концов,  он блестяще справился с поручением - поездкой по европейским ложам,
куда  его  посылали  "Обновители",  дабы  развить  контакты  с  европейскими
братьями.   Кедрин  в  задании  преуспел,  завязав  исключительные  связи  с
франкмасонами Парижа и  Берлина.  Его даже избрали мастером французской ложи
Великого Востока и  обещали всяческую помощь.  Что же  касается Берлина,  то
русского   адвоката-масона   принимал   сам   брат   германского  императора
Вильгельма,  принц Генрих Прусский.  Принимал,  правда,  не  при дворе,  как
хотелось бы  тщеславному адвокату,  а  в  Роминтене,  но зато оказал честь и
доверие, сделав совершенно конфиденциальное предложение. Вот это предложение
и заботило больше всего Кедрина,  который не представлял, как оно может быть
истолковано в петербургской ложе.
     Теперь, трясясь на извозчике, он натуживал мысли для сообщения обо всем
этом братьям, но проклятый дождь, унылая лошаденка и рваный армяк ее хозяина
совершенно выбивали его из колеи.
     Наконец въехали в  ворота большого дома,  подкатили под  железный навес
парадного подъезда небольшого флигелька во дворе, где тайно от непосвященных
держали ложу.  Кедрин сунул  извозчику пятиалтынный.  Мужик  привычно заныл:
"Барин,  прибавить бы!" Седок так же привычно отбранился: "Пошел! Пошел!" За
Кедриным захлопнулась дверь,  и  его  приятно  охватила теплота натопленного
дома.  По  темной лестнице,  почти на  ощупь Кедрин поднялся на второй этаж,
сбросил в  прихожей свой  плащ.  Из  знакомого шкафчика он  извлек  атрибуты
масона -  белый кожаный фартук, молоток, мастерок каменщика и циркуль, вынул
из  портфеля  кожаные  перчатки  и  муаровую  перевязь с  эмблемой,  которая
свидетельствовала о его высокой - третьей - степени масонства.
     Кедрин трижды ударил молотком в  дверь,  брат-привратник молча  отворил
ее,  и Кедрин вошел в темную храмину.  Вся затянутая черной тканью, она была
едва  освещена свисавшим с  потолка  "лампадом треугольным",  в  котором три
тонкие свечи давали "свет трисиянный".  В одном углу храмины - черный стол и
два черных стула.  На