денно,  подкреплял свою  теорию  примерами удачных
действий с начала войны. По мере доклада он с недоумением и возмущением стал
замечать, что на лицах соратников не видно уверенности. Первым свои сомнения
в  успехе  задуманного  Брусиловым  наступления  высказал  генерал-лейтенант
Каледин.  Каледин стал  командующим армией вопреки желанию Брусилова.  Более
того, Алексей Алексеевич по приказу царя был вынужден сдать ему свою любимую
8-ю   армию,   хотя  и   предлагал  назначить  ее   главнокомандующим  более
решительного генерала - Клембовского.
     - Я убежден,  -  говорил Каледин,  развалясь на стуле,  - что нанесение
удара Юго-Западным фронтом грозит нам большими опасностями...
     В  памяти Брусилова всплыло тупое и  завистливое лицо  Николая Иудовича
Иванова,  злобный  оскал  Эверта,  простодушное хлопание глазами дурашливого
Куропаткина,  недовольное подергивание усами Алексеева и  бездумное молчание
Николая  на   военном  совете  в   царской  Ставке.   Тогда   он   преодолел
недоброжелателей.  Теперь - снова неверующие в успех задуманного, да еще - в
собственном стане. Снова надо доказывать, объяснять, убеждать!
     Командующий 7-й  армией  генерал-адъютант  Щербачев  также  не  выказал
энтузиазма по поводу наступления.
     - Алексей Алексеевич,  вы  знаете,  что я  не  люблю стоять на  месте и
всегда очень охотно иду вперед...  Однако теперь я  считаю решительную атаку
рискованным делом и потому не могу разделить ваше мнение...
     Брусилов  перевел   глаза   на   генерала  Крымова,   который   замещал
командующего 9-й армией Лечицкого,  внезапно заболевшего воспалением легких.
Молодой генерал поднялся и  коротко,  но  весомо выразил от  имени Лечицкого
согласие на  переход в  наступление.  Генерал-адъютант Сахаров,  командующий
11-й армией, также спокойно согласился с предложениями Брусилова.
     "Ну что же!  -  мысленно подвел итог главнокомандующий.  -  Двое за мою
идею,  двое  -  против.  Придется их  поставить на  место!  У  нас  здесь не
Государственная дума, а военный совет!"
     Каледин продолжал упорствовать и  после того,  как  Щербачев снял  свои
возражения.
     - Боюсь браться за дело!  - уныло, словно заведенная шарманка, повторял
генерал. - Трудно ждать успеха от этого предприятия.
     Кровь внезапно бросилась в голову главнокомандующему.
     - Генерал!  - резко поднялся со своего места Брусилов. - В таком случае
я  буду  поставлен перед  необходимостью либо  сменить  вас,  либо  передать
направление главного удара в полосу 11-й армии!
     Сахаров с ехидством посмотрел на Каледина.  Тот не ожидал, что Брусилов
так  быстро может с  ним расправиться,  и  начал оправдываться,  а  закончил
согласием на наступление.
     - Теперь,   господа,   когда  мы  пришли  к  единению  о  необходимости
наступления,  хочу обсудить с вами некоторые предложения о его проведении, -
вполне удовлетворенный победой над сомневающимися, приступил к главному делу
Брусилов.
     Каждый  командующий получил  указание разработать свой  план,  и  не  в
кабинете по карте,  а на месте -  совместно с командирами подразделений - от
пехоты до артиллерии.  В  штабном документе точно указать,  кто и что именно
атакует,  какие  для  этого  назначаются силы.  Поставить  задачи  пехоте  и
артиллерии,  определить потребное количество орудий и  снарядов,  установить
последовательность  артиллерийской  подготовки,  конкретные  цели  артатаки,
чтобы не допускать напрасного расхода снарядов.
     Одухотворенность,   творческий  огонь  и   воля   делали  маленького  и
сухонького генерала величественным,  сильным и  красивым,  когда он  излагал
свои  идеи,  через  несколько дней  перевернувшие все  понятия  о  тактике и
стратегии  в  позиционной  войне.  Германский  главнокомандующий Фалькенгайн
вынужден   был   признать   гениальную  простоту  "брусиловских  ударов"   и
оригинальность всех  этапов  прорыва.  Французский главнокомандующий Фош  на
завершающем  этапе   войны  использовал  идею   Брусилова  для   организации
франко-английского наступления в кампании восемнадцатого года.
     Генералы,   проведшие  почти  два  года  войны  в   действующей  армии,
закончившие  Николаевскую  академию*  и  уже  сами  преподававшие в  ней,  с
удивлением и интересом воспринимали все, что говорил им главнокомандующий. А
он рисовал яркую картину будущего наступления.
     ______________
     * Академия Генерального штаба.

     Пехота  поведет атаку  волнами.  Таких  волн  для  главной атаки  будет
образовано не менее трех-четырех,  а за ними последуют еще и резервы.  Волны
атакующих следуют одна за другой с интервалом в 150-200 шагов, причем вторая
волна  пополняет собой  потери первой волны,  третья подпирает первые две  и
является их непосредственной поддержкой. Четвертая волна следует за ними как
резерв передовых полков.
     Атака   пехоты  начинается  сразу  же   после  короткой  артиллерийской
подготовки,  причем артиллерия не прекращает своего огня сразу,  а переносит
его на вторую линию траншей,  затем на третью и так далее. Для этого пушки и
гаубицы следовало подтянуть как  можно  ближе  к  передовой -  не  далее 2-3
верст.
     Передовая и  вторая  волны  пехоты не  должны останавливаться в  первой
линии неприятеля,  а  на  плечах отступающего противника захватывать вторую,
третью -  сколько сможет линий  окопов.  "Подчищать" неприятельские траншеи,
закрепляться в них должны резервы полков и дивизий.
     - Нужно иметь в виду,  -  Брусилов обвел глазами всех присутствующих, -
что  наш  противник нормально основывает всю  силу  своей обороны на  второй
линии окопов,  и задержка на первой линии подвергает войска сосредоточенному
огню неприятеля.  В  общем,  атака укрепленных позиций в современной войне -
операция трудная,  искусная.  Твердо уверен,  что продолжительный совместный
боевой  опыт  будет  нами  использован  полностью  и  при  наступлении будет
применен в полной мере.
     Особенно  подчеркнул  главнокомандующий роль  артиллерии в  предстоящей
боевой  работе.  Он  разделил ее  на  два  этапа.  На  первом -  уничтожение
проволочных заграждений австрийцев,  разрушение укреплений первой  и  второй
линий  противника,  причем  главное  внимание  артиллеристов  обращалось  на
подавление пулеметных гнезд.  После  начала  штурма  пехоты  батареи  должны
перенести  огонь  от  места  скопления  резервов  неприятеля на  укрепления,
примыкающие к флангам его, на третью линию обороны:
     Торжественные от предстоящего великого дела,  сидели генералы, и каждый
из них уже примеривал указания главнокомандующего к своей армии. Покряхтывал
старик  Сахаров,  Щербачев задумчиво подергивал свой  ус.  Каледин ревностно
слушал,  желая  подчеркнутым вниманием  загладить  свою  оплошку,  когда  он
отказывался от столь блестящей возможности снискать славу и популярность при
царском дворе.  А  что  будет именно успех -  в  этом  никто не  сомневался,
особенно молодой Крымов.


                        76. Бердичев, май 1916 года

     К десятому мая Юго-Западный фронт был готов к наступлению. Был накоплен
боезапас,  к  передовым  позициям  противника скрытно  подведены траншеи.  В
некоторых местах  окопы  русской пехоты  отстояли от  австрийских на  двести
шагов,  которые наступающие могли преодолеть за минуту-полторы. Все делалось
под  покровом темноты,  с  первыми  проблесками дня  саперы  уходили в  тыл.
Австрийские наблюдатели не находили ничего тревожного в  поведении русских и
соответственно докладывали об этом своему командованию.
     Фон  Гетцендорф затеял  на  начало  мая  наступление против итальянской
армии и  стал снимать многие части с  русского фронта для  отправки в  район
Трентино.
     Брусилов   внимательно  наблюдал  за   всеми   изменениями  оперативной
обстановки,  инспектировал войска,  заряжал боевым духом  офицеров.  Генерал
уважал  и  ценил  разведку  всех  видов,  внимательно  изучал  разведсводки,
присылаемые  из  Ставки,  и  донесения  собственных  войсковых  разведчиков.
Особенно его интересовали возможности воздушных наблюдателей.  Он запрашивал
у Алексеева как можно больше летательных аппаратов.
     Штаб  командующего довольно  точно  установил  характер  неприятельской
обороны.  Для  каждой армии были  изготовлены планы наступления с  детальным
изображением позиций противника.
     Под  руководством генерал-лейтенанта Величко*  в  тылу  были  построены
участки  позиций,   точно  копировавшие  австрийские.  Войска  обучались  их
преодолению.  Вблизи  передовой готовились настоящие и  ложные  позиции  для
полевой  и  тяжелой артиллерии,  войска  до  поры  до  времени укрывались от
воздушных наблюдателей противника в лесах.
     ______________
     *  Генерал-лейтенант К.И.Величко  (1856-1927),  профессор фортификации,
военный инженер.  Был  полевым инспектором по  инженерной части при  Ставке.
После победы Великого Октября перешел на  сторону Советской власти.  С  1918
года - на службе в Красной Армии.

     Штаб главнокомандующего жил размеренной и  налаженной жизнью в  зданиях
упраздненного  еще  в  прошлом  веке  кармелитского монастыря.  Почувствовав
твердую руку генерала, штабные офицеры подтянулись.
     В  кабинете главкома на  столах были  разложены карты  участков фронта,
полос наступления,  смежных участков Западного фронта.  В  начале мая поверх
всех этих листов,  так хорошо известных Брусилову,  легли карты итальянского
театра  военных  действий.  2  мая  превосходящие силы  австрийцев атаковали
войска первой итальянской армии в районе Трентино, и итальянцы, неся крупные
потери, стали отступать.
     - Значит, скоро запросят помощи у России! - пришел к выводу Брусилов.
     Действительно,  главнокомандующий  итальянской  армией  Кадорна  спешно
обратился сначала  во  французскую главную  квартиру с  просьбой повлиять на
русских, чтобы они скорей начали свое наступление. Затем от имени Кадорны на
русского  военного агента  в  Риме  полковника Энкеля  стал  усиленно давить
генерал Порро,  чтобы тот  немедленно довел до  сведения Алексеева "усердную
просьбу ускорить во имя общих интересов начало наступления русской армии". В
тот  же  час  итальянский представитель в  русской  Ставке  генерал Марсенго
сделал  такое  же   заявление  Алексееву.   В   довершение  всего  начальник
итальянской военной миссии в России полковник Ромеи отправил из Петрограда в
Могилев категоричную телеграмму:
     "Итальянская главная  квартира самым  энергичным образом  настаивает на
том,  чтобы  русская  армия  немедленно  начала  наступление на  австрийском
фронте, и утверждает, что нынешнее затишье в действиях русских армий создает
весьма серьезную опасность для  союзников...  Если  Россия будет  продолжать
настаивать на том,  что она в настоящее время не может перейти в решительное
наступление,  то  необходимо,  чтобы она по крайней мере теперь же произвела
демонстративное наступление с  целью удержать против себя  силы австрийцев и
оттянуть те силы, которые, вероятно, находятся в пути на итальянский фронт".
     - Макаронные  вояки!   Шантажисты!  -  ругался  Алексеев,  получив  эту
телеграмму.  - Втягивать нас без надлежащей подготовки в немедленную атаку -
значит вносить в  общий план  союзников только расстройство и  обрекать наши
действия на  неудачу.  Не  буду  ничего начинать неподготовленного ради этих
сволочей!  Они уже начинают командовать нашей армией!  -  кипятился Алексеев
при  своих  ближайших сотрудниках.  Но  когда царь  получил от  итальянского
короля совсем уже паническую личную телеграмму,  где намекалось,  что Италия
выйдет из  войны,  если  русская армия не  окажет ей  сейчас же  действенную
помощь, начальник штаба Ставки вынужден был сдвинуться с мертвой точки.
     11 мая Брусилов получил от Алексеева телеграмму,  в которой его,  как и
других главнокомандующих фронтами,  запрашивали от имени главковерха,  когда
могут быть закончены подготовительные операции для производства атаки против
австрийцев по намеченному плану.
     Из  Бердичева в  Могилев  в  тот  же  день  ушел  лаконичный ответ:  "К
наступлению готов.  Желательно начать 19  мая".  Другие главкомы по-прежнему
ссылались на различные обстоятельства, препятствующие боеготовности их войск
и скорейшему началу наступления.
     Алексеев все-таки отдал приказ о  выступлении войск Юго-Западною фронта
22 мая, Западного фронта - 28 или 29 мая.
     - Слава  богу,  хоть  с  помощью  итальянских несчастий  вымолили  себе
позволение наступать! - горько пошутил Брусилов, получив приказ.
     Вечером двадцать первого атмосфера в  Бердичеве была наэлектризованной.
В  войска  прошел  приказ  начинать  артиллерийскую подготовку  на  рассвете
следующего дня. Известно было также, что неприятель спокоен и не ожидает для
себя никаких тревог.
     Брусилов   как   заведенный  ходил   по   своему   огромному  кабинету.
Приближалась минута триумфа всей  его  жизни.  Надо было предусмотреть любую
неожиданность.
     Дежурный офицер робко постучал в дверь и сообщил, что на прямом проводе
из  Ставки  -   генерал-адъютант  Алексеев.   Решительными  шагами  Брусилов
отправился в  соседнюю комнату,  где  стояли телеграфные аппараты и  юзы для
связи со Ставкой и войсками.
     - Главкоюз у аппарата! - доложил Брусилов.
     На  бегущей  ленте  потекли  слова,  которыми Алексеев пытался  убедить
Брусилова отказаться от намеченного плана прорыва, отложить его на несколько
дней,  сконцентрировать все силы на одном участке. Начальник штаба добавлял,
что свои предложения он делает по желанию верховного главнокомандующего.
     Кровь прилила к лицу Брусилова. От возмущения он топнул ногой.
     - Передавайте!  -  приказал он юзисту.  Аппарат застрекотал. - Изменить
мой план не считаю возможным,  и если это мне категорически приказывают,  то
прошу меня сменить.  Откладывать день наступления также не нахожу возможным,
ибо все войска заняли исходное положение для атаки, и, пока мои распоряжения
об  отмене дойдут до фронта,  артиллерийская подготовка уже начнется.  Кроме
того,  обращаю ваше внимание на то, что войска при частых отменах приказаний
неизбежно теряют доверие к своим начальникам. А посему - прошу меня сменить.
     Брусилов вытер руку, неожиданно вспотевшую, таким брезгливым движением,
словно только что дал ею пощечину. В сущности, так оно и было.
     По  ленте побежал ответ Алексеева,  что царь уже лег спать,  будить его
неудобно, начальник штаба просит Брусилова подумать...
     Лицо   Брусилова  отразило  предел   возмущения.   Его   светлые  глаза
засверкали, словно стальной клинок, усы гневно встопорщились, обнажая острые
белые зубы.  Так  же  брезгливо вытирая и  вторую ладонь,  маленький генерал
продиктовал:
     "Сон  верховного  главнокомандующего меня  не  касается,  речь  идет  о
судьбах всей кампании, и думать мне нечего. Прошу дать ответ сейчас!"
     "Ну, бог с вами, - примирительно застучали буквицы по бумажной ленте, -
делайте,  как  знаете,  а  я  о  нашем  разговоре доложу государю императору
завтра..."
     Брусилов резко повернулся,  вышел из  комнаты,  не  дожидаясь следующих
слов Алексеева, и потребовал коня. Главнокомандующий умчался в ночь только в
сопровождении двух  офицеров.  Он  возбужденно гнал  коня по  мягкой обочине
шоссе,   пустынного  в  этот  час,   а  сам  раздумывал,   почему  Алексеев,
упрашивавший неделю  назад  начинать  наступление ради  спасения итальянцев,
теперь  вдруг  забил  отбой.   Что  это?  Зависть?  Непохоже,  чтобы  раньше
когда-либо бывший профессор военной академии,  крестьянский сын, добравшийся
до   звания  генерал-адъютанта  и   начальника  штаба  Ставки,   фактический
главнокомандующий русской армией,  -  завидовал кому-нибудь...  Может  быть,
недомыслие?  Но  этого также не замечалось за Алексеевым,  который талантом,
упорством и трудолюбием выгодно отличался на фоне куропаткинцев, заполнявших
верхние эшелоны российского генералитета.
     Неожиданно Брусилову пришла мысль, от которой он даже остановил коня.
     "Заговор?!  Не стоят ли за "колебаниями" Алексеева те "друзья" депутата
Государственной думы  Гучкова,  которых  начальник штаба  верховного однажды
рекомендовал Брусилову и просил принимать и выслушивать,  помогать им? А сам
Гучков,  депутат Коновалов,  член  Прогрессивного блока Брянцев?..  Они  уже
подсылали к  нему  своих  эмиссаров и  намекали на  существование в  столице
движения офицеров против упрямого и  вздорного царя,  против немки-царицы...
Жаловались,   что  нет  у  них  фигуры,  способной  возглавить  организацию,
старались донести до него мысль,  что он может стать такой фигурой...  В дни
войны  свергать своего верховного главнокомандующего,  царя,  воплощающего в
своей  персоне  верховную власть  в  великой империи?!  Что  за  абсурд!  Он
правильно сделал,  что отказал заговорщикам...  Но  как же высоко дотянулись
теперь их руки,  если его догадка верна!..  А зачем им это нужно?  Раскачать
государственный корабль России и  скомпрометировать его  капитана -  царя  -
сплошными  неудачами  на  фронте,  неспособностью  побеждать?!  Очень  может
быть...  А на этой грязной волне добраться до власти в империи? Очень похоже
на это!  Но он, генерал Брусилов, не запятнает чести русского воина участием
в дворцовом перевороте, он будет свято выполнять свой долг!.."
     Наступила,  наконец,  некоторая ясность в том, почему так странно ведет
себя в последнее время Алексеев.  Можно было теперь предвидеть его следующие
ходы в сложной политической интриге.
     Брусилов повернул назад, к своему штабу-монастырю.


                         77. Лондон, июнь 1916 года

     Через  полчаса  после  прихода парохода из  Булони  в  Фолкестон поезд,
составленный из  комфортабельных пульмановских вагонов,  плавно  тронулся от
перрона на пристани.  Соколов устроился в удобном мягкой кресле купе первого
класса и принялся изучать газету,  заблаговременно положенную проводником. В
ней подробно описывался Ютландский бой.  Корреспондент совершенно не скрывал
потери  британского  флота.  Полковник  обратил  внимание  на  это  качество
британской военной цензуры.  В купе сидели еще два пассажира, но по присущей
англичанам сдержанности никто не обменялся ни единым словом.
     Вошел  бой  и  предложил чай.  Получив согласие каждого из  пассажиров,
юноша накрыл три  столика.  Перед молчаливыми спутниками оказались дымящиеся
чашки с ароматным напитком,  золотились горячие тосты из вкусного хлеба,  на
блюдечках лежали разные сорта джема и сливочное масло.
     "Англичане не  изменяют  комфорту  даже  во  время  войны",  -  подумал
полковник и принялся за завтрак.
     За   окном  мелькали  небольшие  изумрудно-зеленые  поля,   огороженные
каменными изгородями,  живыми заборами из кустарников,  маленькие аккуратные
домики  с  черепичными или  плиточными  крышами.  Иногда  проплывали пологие
холмы, рощицы кудрявых деревьев, речушки и ручьи.
     Поезд проскакивал,  не останавливаясь,  через поселки и городки, сплошь
заставленные двух-  и трехэтажными домиками, увенчанными большим количеством
каменных труб,  с  обязательной выбеленной или  сложенной из  крупных камней
церквушкой посреди  городка  и  аккуратной квадратной площадью поблизости от
станции.
     Перед самым Лондоном поезд нырнул в туннель,  затем потянулись заводы и
фабрики,  улицы  из  унылых  и  закопченных  однообразных  кирпичных  домов,
прогрохотал мост через Темзу.  За  ним дома сразу выросли и  стали солиднее.
Еще  один небольшой туннель -  и  плавное торможение на  центральном вокзале
Виктория.
     Прямо  на  широченных платформах,  бывших продолжением городской улицы,
стояли во  множестве тупорылые таксомоторы.  Вагоны также были рассчитаны на
максимальные удобства -  каждое  купе  имело  собственную дверь.  Все  двери
отворились разом,  и толпа путешественников без спешки,  деловито,  бесшумно
очутилась  на   дебаркадере.   Всем  желающим  хватило  механических  кебов.