ышления.
     Весь первый период переговоров -  до перерыва и  смены главы делегации,
дискуссия носила  корректный и  деловой характер.  Готовилось решение многих
экономических вопросов и казалось, перемирие вот-вот будет заключено. Но под
давлением военной партии в  Берлине и ставки в Бад-Крейцнахе позиция Гофмана
стала ужесточаться день ото  дня.  Генерал все  больше проявлял черты своего
характера,  про  который  австрийский министр  иностранных дел  граф  Чернин
как-то сказал Соколову,  что они соединяют знание дела и  энергию с  большой
ловкостью и хладнокровием, замешенном на изрядной доле прусской грубости.
     Перемирия  все  же  удалось  добиться.  Торжественное  заключение  было
назначено в  бывшем зале брестского театра,  а теперь "офицерского казино No
3"  днем  15  декабря.  Накануне один  из  членов германской делегации будто
случайно  проговорился Соколову,  что  принц  Леопольд  Баварский и  генерал
Гофман очень хотели бы,  чтобы военный эксперт генерал Соколов надел к этому
праздничному событию все свои двадцать два ордена.  Алексей понял этот намек
правильно.  Немцы хотят сделать его олицетворением старого мира в российской
делегации,   болваном  в   форме,   который  должен   санкционировать  своим
присутствием святость  отношений  между  Российской и  Германской империями.
Выходит,  он  должен  стоять рядом  с  матросом Оличем,  солдатом Беляковым,
крестьянином Сташковым и  рабочим Обуховым,  символизировавшими в  делегации
пролетариат России,  этаким разряженным павлином или  еще  хуже -  призраком
ушедшей  в  небытие царской власти.  Но  ведь  Советы  отменили все  внешние
отличия - погоны, чины, ордена...
     "Нет  уж,  герр генерал и  ваше высочество!  Я  не  доставлю вам  такой
радости",  - решил Алексей. Полночи он занимался тем, что тщательно спарывал
с брюк генеральские лампасы, а с кителя - золотые погоны. Утром Алексей снял
и  шейный крестик Владимира с  мечами,  с  которым почти не  расставался.  В
назначенный  час  он  предстал  перед  изумленными  делегатами  в   довольно
общипанном виде.  Однако глаза его искрились весельем и задором.  Миша Сенин
чуть не расхохотался, увидев его в таком упрощенном одеянии.
     ...Генерал-фельдмаршал Леопольд Баварский,  высшие чины администрации и
армий  государств Четверного союза,  важно  вышагивая,  подходили к  столу в
центре зала. На зеленом сукне покоился документ о перемирии. В отведенной им
колонке господа ставили подписи с  точным указанием чинов  и  должностей.  В
другой колонке три советских делегата поставили свои простые росчерки пером.
С  этого момента и  до  14  января 1918  года на  всем огромном фронте -  от
Балтийского до Черного моря в  Закавказье -  должно было начаться перемирие.
Первую свою встречу на мировой арене дипломатия Советов выиграла.


               97. Брест-Литовск, январь - февраль 1918 года

     В  конце  декабря  на  переговорах был  объявлен десятидневный перерыв.
Члены  делегации  выехали  в  Петроград  за  получением инструкций,  военные
эксперты были оставлены в  Брест-Литовске для сбора и  обобщения информации,
подготовки рабочих  документов к  мирному договору.  7  января  должна  была
вернуться в  Брест  главная группа делегатов России.  Для  их  торжественной
встречи  -  теперь  начинались переговоры о  мире  -  экспертов привезли  на
вокзал.   Генерал   Гофман,   статс-секретарь  Германии   Кюльман,   министр
иностранных дел  Австро-Венгрии Чернин прибыли на  платформу чуть позже.  Их
лица светились радостью.  Причина ее  была Соколову известна.  Он  установил
добрые отношения с австрийским министром,  некоторыми военными экспертами из
Вены,  и  знал от  них,  что представители Четверного союза весьма опасались
разрыва переговоров российским правительством из-за отрицательного отношения
к  идее заключения мира многих влиятельных членов Совнаркома.  Было известно
также,  что  противодействие Ленину  организовывал  Нарком  иностранных  дел
Троцкий.  Кюльман и  Чернин,  прибыв в  Брест  еще  четвертого января,  даже
послали   в   Петроград  телеграмму,   угрожая   прервать  перемирие,   если
представители России немедленно не явятся в Брест-Литовск.
     Короткий состав из четырех пульманов подошел к  дебаркадеру,  открылась
дверь салон-вагона,  и,  к своему изумлению,  Алексей увидел на его площадке
знакомую  по  многочисленным  портретам  фигуру  Троцкого.  "Вот  те  на!  -
пронеслось в  голове у военного экспорта.  -  Главного противника заключения
мира прислали вести мирные переговоры... Что-то теперь будет!.."
     Троцкий вышел из вагона первым. В левой руке он держал трость. Его лицо
с  остренькой бородкой,  черными усами  и  острым взглядом черных глаз  было
бледно от волнения.  Он сделал несколько шагов навстречу Гофману, Кюльману и
Чернину.  Гофман,  в  свою очередь,  величественно приблизился к  Троцкому и
пожал ему руку, чуть склонившись вперед. Поклон Троцкого был более глубоким.
Штатские немцы,  австрийцы и  болгары поочередно подходили к главе советской
делегации и  с  вежливыми дипломатическими улыбками  приветствовали его.  На
своих военных экспертов,  стоявших чуть в стороне, Троцкий даже не взглянул.
Вместе  с  Иоффе  и  другими членами делегации,  не  смешиваясь с  немцами и
австрийцами, направился к автомобилям.
     В  блоке  номер  7,  где  квартировали российские представители,  после
завтрака было  устроено совещание.  Генералу Соколову дали  слово,  чтобы он
проинформировал прибывших о том,  что стало ему известно за время отсутствия
делегации.
     Алексей доложил,  что статс-секретарь Кюльман, по его сведениям, имел в
Берлине беседы с  руководителями империи.  К  сему моменту там сложилось две
группировки.  На стороне Кюльмана, который стремится заключить мир как можно
скорее,  и  притом  с  относительно небольшими территориальными потерями для
России, - рейхсканцлер, большинство членов правительства, значительная часть
финансовых и  промышленных кругов.  Рейхсканцлер Гертлинг  поддерживает идею
Кюльмана о том,  что в тексте будущего договора с русскими аннексии Германии
должны  быть   сформулированы  так,   чтобы  не   создавать  прецедента  для
документов, которыми закончится война на Западе. Понятие "контрибуции" также
не  должно  фигурировать в  тексте  мирного договора с  Россией.  Его  могут
заменить  различные "выплаты" за  утрату  германской собственности во  время
войны,  на содержание военнопленных и  тому подобные скрытые и раздробленные
для общественного мнения платежи.
     Таким  маневром  Кюльман  рассчитывал обмануть  всех  в  Германии,  кто
поддался  на  большевистские лозунги  "мира  без  аннексий  и  контрибуций",
особенно рабочее движение, в котором зрел политический взрыв.
     "Военная партия",  а  к  ней примыкал и государственный министр Пруссии
Гельферих,   обвиняла  Кюльмана  и   Чернина  в   мягкотелости  и   излишней
деликатности по  отношению к  большевикам.  "Г  унд  Л"  хотели немедленного
заключения мира для того,  чтобы перебросить войска на Запад и  начать новое
наступление во  Франции,  пока  американские войска  не  прибыли  в  Европу.
Военные  не  собирались  играть  в   дипломатию  и  поручили  Гофману  вести
переговоры  так,   чтобы  Россия  отказалась  от  прибалтийских  и  польских
областей,  вывела свои войска из Лифляндии и Эстляндии.  Украина должна быть
отделена и  превратиться в "независимое государство",  служащее противовесом
Австро-Венгрии.
     Доложил Соколов и  о  том,  что в  срединных державах резко обострилась
внутриполитическая  обстановка,   разразились   многочисленные   забастовки,
начинается развал германской армии на Восточном фронте,  а  среди австрийцев
он  дошел до  крайних пределов.  По  его сведениям,  Чернин получил из  Вены
телеграмму о  том,  что в  империи вот-вот вспыхнут опасные беспорядки из-за
недостатка продовольствия.  Ему  известно  также,  что  от  генерала Гофмана
требуют заключения мира  как  можно  скорее.  Почти ежедневно ему  звонят из
Бад-Крейцнаха или от кайзера из Берлина...
     Троцкий выслушал все  это  со  скучающим видом и  снисходительно махнул
рукой Соколову, чтобы тот сел.
     Затем он снова изложил свою теорию "ни мира, ни войны" и предложил всем
разойтись.  Переговоры начались через день.  Но атмосфера в зале офицерского
казино сделалась теперь совсем другой.  Изменился и  быт  делегации.  Вместо
совместных  трапез,   за  которыми  делегаты  разных  стран  перебрасывались
словами,  шутками, а иногда и по-приятельски беседовали, пищевое довольствие
было  перенесено по  приказу главы делегации в  блок номер 7.  В  офицерское
собрание не рекомендовали ходить даже военным экспертам.
     Такой  порядок  больше  импонировал  Соколову,  хотя  и  затруднил  его
информационную работу,  которой он предавался скорее по привычке,  видя, что
главу  делегации ничего  не  интересует,  кроме  его  собственных гениальных
мыслей. Сначала Алексею даже нравилось, что Троцкий на заседаниях выступал с
большой горячностью,  зажигал своими речами не только членов делегации, но и
некоторых противников.  Оратор  он  был  артистический.  Нападки  на  немцев
находили отзвук в сердце генерала.  Но Сенин, весьма критически относившийся
к  главе делегации,  разъяснил своему другу,  насколько опасна такая тактика
для успеха переговоров о  мире.  "Ленин требует от  нас,  чтобы мы  пошли на
разумный компромисс", - говорил он Соколову. Алексею стала более ясной и его
собственная задача.  Поведение Троцкого,  явно  старавшегося вызвать разрыв,
спровоцировать немцев на  уход  с  переговоров,  стало  и  у  него  вызывать
раздражение.  Ему  только  было  непонятно,  почему  большинство полномочных
членов  делегации,  обладавших  правом  голоса  в  ее  делах,  не  возражало
Троцкому, если Ленин давал им совсем другие инструкции.
     Речи Троцкого,  затягивавшего переговоры, заметно бесили самоуверенного
Гофмана,  который  практически отстранил Кюльмана от  председательствования.
Генерал  ввязывался в  острую  полемику  с  наркомом  по  иностранным делам.
Начинал он  свои выступления против Троцкого резким ударом по  столу рукой и
злобным выкриком: "Ich protestiere!.."*.
     ______________
     * "Я протестую!" (нем.).

     Не будучи дипломатом, Алексей видел, что следовало бы больше обращаться
к графу Чернину, поскольку именно тот был готов заключить мир с большевиками
без  аннексий  и  контрибуций,  сохранить России  большие  территории и  все
имущество на них.  Чернин знал,  что многие политические деятели в  Германии
также были согласны на  умеренный мир,  вопреки воле военных,  и  что кайзер
колебался между  военной  и  гражданской партиями.  Умелыми действиями глава
российской делегации мог бы  значительно укрепить эти силы среди противников
и  добиться мирной  передышки,  к  которой так  стремился Ленин.  Германские
офицеры,  с которыми Соколов сохранил отношения, несмотря на ясно выраженную
волю  Троцкого прервать их,  сообщали русскому генералу о  том,  что  Чернин
предпринял самостоятельно в  Берлине и  Вене  ряд  обходных маневров,  чтобы
склонить кайзера и  своего императора Карла к  скорейшему прекращению войны.
Австрийский министр был умным человеком и  не верил в  предсказания о скором
падении большевиков.  Наоборот,  он считал,  как и  многие другие в столицах
Четверного согласия,  что это именно та единственная сила в России,  которая
может  организовать и  укрепить  новое  государство  на  развалинах  царской
империи.
     Правда  австрийский министр  высказывался за  самоопределение Украины и
отпадение ее от Советской России.  Ради того,  чтобы получить продовольствие
из этой житницы, Чернин вступил в тайные переговоры с делегацией Центральной
Рады, привезенной германцами в Брест.
     Соколову было непонятно, а Сенин так и не смог вразумительно объяснить,
почему  глава  российской делегации  признал  полномочия группы  Голубовича,
представлявшего эту  Раду,  хотя она  была явно настроена антибольшевистски,
выступала подхалимски по отношению к  немцам.  Причем даже тогда,  когда она
перестала представлять кого-либо,  так  как  войска  Рады  были  разгромлены
большевиками.  Ведь Ленин своевременно сообщал из  Петрограда о  событиях на
Украине,  о  восстании  против  буржуазных  националистов  в  Донбассе  и  в
Харькове,   а   Первый  всеукраинский  съезд  Советов  провозгласил  Украину
Советской республикой и низложил Раду.
     ...Дважды еще  прерывались переговоры в  Брест-Литовске.  В  первый раз
глава   российской  делегации   выезжал   в   Петроград  для   обсуждения  в
правительстве германских условий.  По  возвращении Сенин рассказал Соколову,
что Ленин со  всей решительностью настаивает на  скорейшем заключении мира и
исключении тактических проволочек.  Но группа "левых коммунистов" во главе с
Бухариным требует немедленно отклонить германские и австрийские предложения,
поскольку они  ведут  к  "сделке" с  империализмом и  являются "изменой делу
революции",  уйти с  переговоров и  объявить "революционную войну" Германии.
Троцкий при  этом  заявил,  что  мира подписывать нельзя,  но  войну следует
объявить прекращенной, а армию демобилизовать...
     В  Петрограде победила  все-таки  точка  зрения,  что  надо  затягивать
переговоры  как  можно  дольше,   но   только  до  предъявления  германского
ультиматума.  После  предъявления германцами  такого  ультиматума необходимо
подписать мир.  С  такой  инструкцией Троцкий и  вернулся в  Брест-Литовск в
конце  января,  но  сообщил о  ней  только  своим  сторонникам среди  членов
делегации.  Сенин  узнал  о  ней  лишь  стороной.  Всем  своим поведением на
конференции  Троцкий  показывал,   что   дело   идет  к   разрыву,   который
санкционирован Петроградом.
     Заседания  конференции  возобновились  30  января,   но  ввиду  позиции
Троцкого Кюльман  и  Чернин  вынуждены были  выехать  в  Берлин.  Германская
военная партия тоже стремилась сорвать переговоры и  начать военные действия
для  захвата  Прибалтики,  оккупации Украины,  центральных губерний  России.
Теперь,  из-за позиции Троцкого, она получила перевес и дала соответствующие
инструкции германской делегации.
     Вечером 6  февраля Гофман,  Кюльман и  Чернин возвратились из Берлина в
Брест-Литовск.  В  тот  же  вечер  один  из  австрийских приятелей Соколова,
озабоченный мрачной  перспективой войны,  встретившись с  ним  на  прогулке,
рассказал, что происходило в германской столице. Оказалось, что весь прошлый
день  в  имперской  канцелярии  у  рейхсканцлера  в  присутствии  императора
Вильгельма и  первого  генерал-квартирмейстера Людендорфа происходили бурные
совещания.  Чернин  добивался продовольственной помощи  от  немцев,  но  ему
заявили,  что он получит ее только с Украины -  в случае подписания договора
не  с  большевиками,  а  с  Радой.  Чернин доказывал,  что Австро-Венгрия не
обязана вести  дальше войну за  осуществление германских планов на  Востоке,
что Вена готова заключить мир с  Антантой и  Россией на условиях статус-кво,
существовавшего до  войны,  но  Людендорф  резко  выговаривал  ему.  Кюльман
выступил в  поддержку Чернина и  говорил,  что  нельзя  сейчас ставить более
широкие цели,  чем оборонительные. Но Людендорф и Гофман резко настаивали на
том,  что  целью  нового  наступления  на  Востоке  должно  стать  свержение
правительства большевиков.  "Нам  нужно  привести к  власти  в  России такое
правительство,  -  передал  австрийский друг  слова  Людендорфа,  -  которое
наведет в России порядок и позволит нам сократить войска,  оставив их только
для охраны границ"...
     "На Украине тоже надо навести порядок,  и это сделает Германия, укрепив
"независимое  украинское  государство",   которое  станет  союзником  ее   и
Австро-Венгрии", - заявил Людендорф. После этого он прекратил дискуссию...
     8  февраля делегации Четверного союза целый день заседали с Голубовичем
и его молодцами, вырабатывая текст договора с Центральной Радой. Киев в этот
день был  занят частями Красной Армии,  и  немцам стало ясно,  что Голубович
подпишет любое соглашение,  назовет любые цифры продовольственных поставок в
Германию и Австрию.
     Девятого утром Троцкий по  Юзу вызвал Петроград.  Он сообщил по прямому
проводу    в    Смольный,    что    ожидается    предъявление    ультиматума
германо-австрийской стороной.  Затем снова попросил дать ему директивы, явно
игнорируя указание Ленина,  которое получил 27  января:  "...мы  держимся до
ультиматума немцев, после ультиматума мы сдаем". Через несколько минут юзист
принял ответ Владимира Ильича:  "Наша точка зрения Вам известна;  она только
укрепилась  за  последнее  время..."  Выходило,  что  необходимо  немедленно
принять условия германского ультиматума.
     Десятого утром  многих членов делегаций германское командование вывезло
на  полигон.  Это была затея хитроумного Гофмана.  Следовало перед вручением
ультиматума  продемонстрировать  мощь   германской  армии.   Со   специально
построенной дощатой трибуны Алексей Соколов вместе со  штатскими и  военными
участниками  переговоров  видел,   как   батарея  тяжелых  гаубиц  новейшего
германского   производства   расстреливала  дома   деревушки,   из   которой
предварительно были выселены все жители.  На  профессионального военного это
представление  подействовало  мало.   Зато,   улучив  минуту,   ему  удалось
побеседовать с одним из австрийцев. Тот сообщил, что поступила телеграмма, в
которой кайзер требовал от Кюльмана сразу после заключения договора с  Радой
поставить русскую делегацию перед постулатом:  заключение мира на германских
условиях  с  одновременным очищением большевиками Лифляндии и  Эстляндии или
немедленный разрыв переговоров.
     "Как же поступит Троцкий? - подумал Алексей. - Ведь его линия на разрыв
с  немцами противоречит всякой  логике.  Россия воевать не  может  -  это  и
невоенным  ясно.  Вернувшись  из  Петрограда,  Лев  Давыдович  объявил  всей
делегации,  что его точка зрения победила...  А  что же Ленин?  Неужели и он
согласился  отвергнуть  германский ультиматум и  дать  повод  немцам  начать
наступление на  безоружный Петроград?  На  Украину,  на  Минск?..  Что-то не
сходятся концы с  концами у  Троцкого.  Ведь Миша Сенин определенно говорил,
что Ленин дал указание заключать мир на любых условиях..."
     Отгремели  залпы  гаубиц,  членов  делегаций  и  экспертов  погрузили в
экипажи и  доставили в Брестскую цитадель.  В семь часов вечера на очередном
заседании  лощеный  дипломат  Кюльман  прерывающимся  от   волнения  голосом
исполнил поручение своего императора. Стало ясно, что партия войны победила.
В  зале  офицерского казино  воцарилось тревожное  молчание.  С  напряженным
вниманием члены делегаций, эксперты, даже обслуживающий персонал - все ждали
ответа Троцкого.  Несколько минут он сидел недвижим,  словно и впрямь ощущал
ответственность,  которую налагает на  него  этот  момент.  Его  глаза горят
самодовольным блеском. Затем рывком поднялся и выпалил горячую речь:
     - Именем  Совета  Народных  Комиссаров...   Отказываясь  от  подписания
аннексионистского договора,  Россия,  со своей стороны,  объявляет состояние
войны с Германией, Австро-Венгрией, Турцией и Болгарией прекращенным...
     "Слава богу, он принял германский ультиматум!" - решил было Соколов.
     Троцкий продолжал:
     - ...Российским  войскам   одновременно  отдается   приказ   о   полной
демобилизации по всему фронту...
     "А как же подписание договора, ведь надо остановить германские войска?!
Что же  он  ничего не говорит о  подписании мирного договора?!"  -  билось в
висках у Алексея.
     Но   глава   российской   делегации   лишь   надменно   осмотрел   всех
присутствующих своими остренькими глазками и сел. Ничего подобного делегации
Германии,  Австрии,  Турции и  Болгарии не ждали.  Никто не решился нарушить
гробовую тишину. Она физически давила на плечи Соколова. Лозунг "ни мира, ни
войны" обрел свою яд