ерта.  На  просторной эстраде яркими красочными пятнами обрамляли черное
крыло  рояля  несколько корзин  роскошных цветов,  преподнесенных певице  ее
поклонниками заблаговременно.
     Первым вышел постоянный аккомпаниатор певицы Александр Зарема -  он  же
автор популярной песни "Шумел,  горел пожар московский", часто исполнявшейся
Плевицкой.  Ему вежливо поаплодировали,  и он,  откинув полы фрака, присел к
роялю. Зал замер, ожидая выхода любимицы.
     Плевицкая  стремительно появилась  на  эстраде  и  неожиданно для  всех
оказалась  одетой  в  праздничный  наряд  курской  крестьянки.  Ее  простое,
некрасивое лицо  было  задумчиво.  Она  неловко  поклонилась на  вспыхнувшие
аплодисменты и исподлобья, недоверчиво посмотрела на публику.
     Зарема взял  первые аккорды.  Лицо певицы сразу преобразилось.  Великая
сила  искусства сделала  ее  красавицей,  зажгла  вдохновенным огнем  глаза,
придала  необыкновенную грацию  движениям.  Широкая улыбка,  истинно русские
интонации речи,  таинство поэзии принесли в  зал свежесть привольных полей и
рощ,    бескрайний   простор   лесов,    в    которых   когда-то   скрывался
Соловей-разбойник.
     Как  завороженные,  слушали Плевицкую Настя  и  Алексей.  Звонкая песня
переходила в говор,  говор -  в речитатив,  речитатив поднимался безудержным
бабьим криком.  Но  все было высшим сплавом искусства.  Необыкновенной силой
веяло от стройной,  крепкой фигуры,  блестящих глаз, побелевших, заломленных
пальцев...
     Анастасия  наслушалась  в  классах  консерватории разных  разговоров  о
певице,  но  только теперь,  видя так близко Надежду Васильевну и  ощущая ее
темперамент,  смогла понять,  как Плевицкая,  проведя два года послушницей в
курском женском Троицком монастыре,  смогла  взбунтоваться и  бежать оттуда,
попав прямо в бродячую цирковую труппу.
     "Какой талант!" - думала Настя, отдаваясь потоку мелодий.
     С  эстрады певица рассказывала о  разбойнике Чуркине,  о  пожаре Москвы
1812  года,  о  трагедиях  на  старой  калужской дороге  и  в  диких  степях
Забайкалья.  В  зале,  наполненном  завсегдатаями аристократических салонов,
великосветских  праздников,  звучали  баллады  о  тяжком  труде  кочегара  и
страданиях сибирских каторжан.  Эту  песню  ссыльных  Плевицкая отваживалась
петь даже в Царском Селе перед самим государем Николаем Вторым, отправлявшим
людей на каторгу. И ничего - царь с умилением слушал.

                       ...Раздалось "марш вперед!", и опять поплелись
                       До вечерней зари каторжане,
                       Не видать им отрадных деньков впереди,
                       Кандалы грустно стонут в тумане...

     Эта  песня  вызвала  бурю  аплодисментов  в  амфитеатре,  переполненном
студенческой молодежью,  и весьма умеренный восторг в партере вокруг Насти и
Алексея.
     Анастасии было  очень интересно увидеть,  какую реакцию вызовет песня о
каторжанах у  Соколова.  Она  не  ошиблась  -  Алексей  был  глубоко  тронут
исполнением этой народной баллады великой певицей.
     Концерт Плевицкой разбередил душу Соколова.  Он машинально положил руку
на подлокотник кресла,  где уже лежала рука Анастасии,  и  она не отняла ее,
как бывало раньше. Боясь пошевелиться, просидел Алексей всю оставшуюся часть
концерта.  В  конце концов рука  занемела,  и,  когда надо было помочь Насте
одеться, полковник не смог это сделать достаточно ловко.
     Анастасия тоже  была в  нервном возбуждении.  Она  очень хотела,  чтобы
сегодня  Алексей объяснился еще  раз,  чувствовала,  что  он  готов  сделать
решающий шаг и почти уверен, что теперь ему не будет отказа. Они вышли после
концерта на  улицу  вместе  с  сотнями  людей,  объятых  восторгом и  громко
обсуждающих свои впечатления.
     Молодые  люди  свернули на  пустынную в  этот  поздний  час  набережную
Фонтанки напротив Летнего сада.  Где-то вдали горели огнями окна английского
посольства.
     Соколов остановился у  парапета,  взял  в  руки  маленькую узкую ладонь
Анастасии и поднес ее к губам.
     Поцеловав раскрытую розовую  ладошку,  Алексей поднял  глаза  и  глянул
прямо в широко открытые, лучистые глаза девушки.
     - Настя,   вы  знаете,   я  люблю  вас!   Я  больше  не  могу  без  вас
существовать!.. Я прошу... Я очень прошу вас стать моей женой!..
     Настя,  у  которой весь  этот  вечер душа  ликовала от  счастья,  вдруг
почувствовала себя обессиленной.  У нее перехватило дух, закружилась голова,
а та глаз неожиданно брызнули слезы.
     - Милый... Алеша!.. Я согласна!..


                       7. Петербург, январь 1914 года

     Чрезвычайный посол  и  полномочный министр  Французской республики  при
российском императоре Морис  Палеолог собирался нанести свой  первый визит в
Петербурге коллеге и  давнишнему знакомцу,  послу короля Великобритании сэру
Джорджу Бьюкенену.  Француз и  англичанин хорошо  узнали друг  друга  за  те
несколько лет,  когда они вместе служили в болгарской столице - Софии. И тот
и другой весьма успешно представляли интересы своих правительств,  частенько
совпадавшие.
     Опытные и  хитрые дипломаты,  которых судьба столкнула в одном из самых
взрывоопасных центров Балкан,  Палеолог и  Бьюкенен собирали друг о  друге и
систематизировали сведения гласных  и  негласных своих  агентов,  сплетни  и
слухи, циркулировавшие в небольшом дипломатическом корпусе Софии.
     И  теперь,  одеваясь с  помощью своего  камердинера,  Палеолог мысленно
улыбался,  предугадывая не  только ход разговора и  вопросы,  которые словно
невзначай бросит сэр Джордж, но даже скупые жесты коллеги, которыми он будет
их сопровождать.  В зеркале господин посол видел,  что на лице его ничего не
отражается,   и   был   весьма  доволен  -   ведь  с   самого  начала  своей
дипломатической карьеры экспансивный француз с византийской фамилией положил
себе за правило быть бесстрастным в любых ситуациях.
     Закутанный в шубу на хорьках,  мягкий башлык и глубокую бобровую шапку,
посол вышел на  занесенную снегом набережную Он  затаил было дыхание,  боясь
обжечь  легкие страшным русским морозом,  но  воздух на  набережной оказался
совсем  не  холодным  -   градусник,  укрепленный  на  посольском  подъезде,
показывал минус десять.
     Пошла  всего третья неделя пребывания Палеолога в  северной столице,  и
все ему было чужим и  непривычным -  и закованная в ледяной панцирь Нева,  и
снежные сугробы на набережных, и шапки снега на крышах.
     Пара серых,  в  яблоках,  лошадей,  которых с трудом сдерживал на месте
кучер  Арсений,  лихо  рванула с  места и  зацокала копытами по  расчищенным
торцам  набережной.  Справа  надвинулся мост  с  чугунным узорочьем перил  и
фонарей,  за ним поднимался в небо золотой шпиль крепостного собора.  Карета
вознеслась на горбатый мостик, мелькнула чугунная решетка редкостной красоты
какого-то сада,  второй мостик,  и  Арсений осадил лошадей перед трехэтажным
темно-красным особняком.  Лакей,  соскочив с запяток кареты, открыл дверцу и
помог  выбраться закутанному до  ушей  господину министру.  Дюжий  швейцар с
седой бородой распахнул тяжелую створку двери посольского подъезда,  и Морис
Палеолог ступил на клочок суверенной британской территории.
     Заботливые руки  лакеев освободили посла от  мягких оков.  Он  очутился
перед самым зеркалом. Стекло отразило невысокого человека с черепом гладким,
словно  бильярдный шар,  небольшими седыми усами,  бесформенным подбородком,
подпертым  тугим  крахмальным воротничком,  в  мешковатом фраке  на  покатых
плечах.
     В  сопровождении мажордома Вильяма,  он же и камердинер,  посол Франции
поднялся в бельэтаж по красивой полукруглой лестнице.
     "Умеют же  устраиваться эти  англичане,  -  думал  Палеолог,  ступая за
мажордомом.  -  Даже в этом холодном городе,  в арендованном особняке, у них
чисто  английские  запахи  и   сверкающая  латунь,   английская  живопись  и
гравюры..."
     Сэр  Джордж,  сухощавый джентльмен,  с  короткой стрижкой седых волос и
пушистыми усами  на  продолговатом лице,  обнажил в  улыбке желтые лошадиные
зубы,  завидя старого знакомого.  Он радушно сунул Палеологу холодную руку и
на  чистейшем  французском языке  выразил  огромную  радость  вновь  увидеть
старого друга и союзника.
     Столь же радостно и гость приветствовал старого доброго друга.
     - Как  поживает леди  Джорджина?  -  поинтересовался он  у  британского
посла.
     - Превосходно, она велела вам кланяться...
     Неторопливый обмен любезностями продолжался и на красивой беломраморной
лестнице, по которой оба посла поднимались на третий этаж, где располагались
большие и  малые  гостиные,  столовые,  кабинет посла  и  танцевальная зала.
Мажордом шествовал впереди, раскрывая двери.
     Британский посол  заметил интерес,  который гость  проявил к  старинной
дорогой мебели, крытой гобеленом, и спокойно прокомментировал:
     - Вы видите здесь мою коллекцию, которую я всюду вожу с собой...
     - Превосходно,  мой друг! - одобрил Палеолог, уютно устраиваясь в одном
из золоченых кресел.  Он думал при этом, что только англичане обладают столь
развитым чувством комфорта,  что  могут  таскать за  собой  по  всему  свету
громоздкую, но любимую мебель.
     Сэр Джордж уселся в  кресло рядом и  занял свое излюбленное положение -
подперев подбородок руками, уставленными в мягкие подлокотники кресла.
     Мажордом задержался на мгновение, поджидая, пока официант в белом фраке
принесет  большой  серебряный  поднос  с   маленькими  кофейными  чашечками,
серебряным кофейником на спиртовке и бисквитами,  и удалился, плотно прикрыв
за собой дверь. Привычку пить профессор Бьюкенен вывез из Болгарии.
     Кресло французского посла  стояло против окна,  полуприкрытого тяжелыми
штофными занавесями.  За  окном  виднелись часть  Мраморного дворца великого
князя  Константина  Константиновича,   сверкающая  белая  поверхность  Невы,
приземистые форты  Петропавловской крепости  с  куполами соборов  и  золотым
шпицем.
     - Мой дорогой французский друг!  - начал сэр Бьюкенен. - Я искренне рад
снова встретить вас, теперь на северном краю Европы...
     - О да!  -  поднял глаза к потолку француз. - Именно, здесь надо искать
концы тех нитей, узлы которых мы столь успешно развязывали на Балканах...
     Сэр  Джордж перевел эту  тираду с  дипломатического языка на  обычный и
вполне согласился с  мыслью о  том,  что,  препятствуя России осуществить ее
политику  сплочения  южнославянских государств,  стравливая всех  и  вся  на
Балканах,  британский и  французский посланники в Софии свято выполняли свой
долг, возложенный на них Уайтхоллом и Кэ Д'Орсе*.
     ______________
     *  Так  именовались на  дипломатическом жаргоне  МИДы  Великобритании и
Франции по их местоположению в  Лондоне и Парижа Российский МИД назывался на
этом же жаргоне "У Певческого моста".

     Оба,  разумеется,  прекрасно понимали,  что не случайно они,  знатоки и
исполнители британской  и  французской политики  на  Балканах  и  в  Турции,
очутились теперь в  Северной Пальмире,  или,  как ее  переиначили российские
конкуренты, "Северныя Пол-мира".
     И тот и другой получили от министров, премьеров и иных вершителей судеб
своих стран и  народов совершенно четкие и однозначные инструкции:  всячески
поддерживать друг друга, обмениваться политической информацией, соединенными
силами  связывать российские правящие  круги  золотыми финансовыми путами  и
обязательствами.  Именно поэтому Палеолог направился с  первым неофициальным
визитом к  английскому послу,  а  тот отложил все дела,  чтобы встретиться с
дорогим союзником и единомышленником.
     От  общих  знакомых разговор перешел на  общие проблемы.  Господа послы
резко   осудили   кайзера  Вильгельма  и   его   правительство,   поощряющее
проникновение германских промышленников и купцов в Турцию, то есть туда, где
издавна хозяйничали без оглядки на туземные законы британские и  французские
компании.
     Единственно,  в  чем  сэр  Бьюкенен  расходился  со  своим  французским
коллегой,  так это в том, что Азия - безусловно британское владение на века,
и  малейшее посягательство на нее со стороны России,  Германии и  дражайшего
союзника - Франции должно пресекаться в любой доступной Альбиону форме.
     Палеолога  больше  всего  беспокоила опасность оставления за  Германией
Эльзаса и  Лотарингии на  неопределенное время  -  там  куется оружие против
Франции.  В вопросах азиатской политики он был весьма скромен. Он хотел лишь
сохранения французского влияния в Турции,  а при расчленении этого "больного
человека" - оставления за Францией банковского дела в стране. И еще он хотел
Сирию вместе с Ливаном.
     Однако господа послы коснулись восточных дел  лишь  вскользь;  главное,
что  хотел узнать Палеолог,  была обстановка при царском дворе,  расстановка
сил в правящих кругах России.
     Сэр  Джордж,   разведка  которого  работала  превосходно,   мог  многим
поделиться с коллегой.
     - В  российской политике непомерно большую роль  играет  ее  величество
императрица Александра,  -  не  торопясь,  отвечал на  вопрос  Палеолога сэр
Бьюкенен.  Он знал,  что французский посол имел склонность к писательству, и
поэтому выбирал слова.  - Она внучка нашей королевы Виктории и по воспитанию
более  англичанка,  чем  немка,  хотя  ее  русские недруги считают,  что  их
государыня типичный немецкий продукт... Мадам крайне истерична, не переносит
общества,  кроме,  разумеется,  своего мужа и  немногих близких друзей...  К
числу ее советчиц и поверенных в самых деликатных делах принадлежит фрейлина
Вырубова...
     Палеолог слушал с безразличным видом,  но по тому,  как изредка монокль
выпадал из его глаза,  сэр Джордж понимал,  что услышанное весьма интересует
французского посла.
     - Из-за того,  что ее величество не переносит многолюдья,  -  продолжил
сэр Бьюкенен,  -  царь перестал давать придворные балы,  а вы хорошо знаете,
мой милый,  что возможность блистать на балах и  приемах привлекает симпатии
подданных к монархам...  Свет возненавидел государыню,  особенно те матроны,
кому нужно пристраивать своих перезрелых дочерей.
     Государыня крайне бережлива и  скупа.  Вот  вам пример...  По  традиции
русского  двора  дочери  царя  получают  в  день  совершеннолетия  жемчужное
ожерелье. Ее величество предложила начальнику канцелярии министерства двора,
ведающего закупки для императорской семьи,  господину Мосолову,  покупать ко
дню рождения,  именинам и  рождеству каждой великой княжне по три жемчужины,
дарить их и  откладывать затем в  шкатулку,  чтобы подобрать из них в нужный
момент  ожерелье.  Господин Мосолов  отверг  этот  замысел,  поскольку почти
невозможно  подобрать  красивое  ожерелье  из  приобретенных в  разные  годы
жемчужин.  К  тому  же  стоимость  драгоценностей постоянно растет...  Тогда
Александра Федоровна приказала купить  каждой  из  четырех великих княжон по
жемчужному ожерелью,  но дарить из них по три жемчужины на каждый праздник -
и так до совершеннолетия.
     - Ее  величество,  возможно,  упорядочила финансы всего государства?  -
съязвил Палеолог.
     - Совершенно напротив -  она дискредитировала себя мелочностью в  такой
необузданной стране, как Россия...
     - А как смотрит на это его величество? - поинтересовался француз.
     - Государь старается не перечить ее величеству...  Он вообще производит
впечатление довольно  апатичного и  безвольного человека,  но  внешность эта
обманчива...  -  подчеркнул англичанин. - Николай кажется мягким и добрым...
иногда,  -  поправился Бьюкенен.  -  На самом деле он очень упрям,  не любит
сильных личностей.  Поэтому погиб премьер Столыпин и  был  удален от  власти
премьер Витте...  Образования Николай ниже среднего. Думаю, государь не смог
бы успешно командовать полком, хотя и носит звание полковника...
     - А почему он не имеет генеральских эполет?.. - опять съязвил Палеолог.
     - Однажды он ответил на подобный вопрос так: "Покойный батюшка возложил
на  меня погоны полковника российской императорской гвардии.  Выше его  воли
ничего  нет,  и  не  мне  самому  возлагать на  себя  генеральские эполеты!"
Вообще-то Николай -  необыкновенно упорный для XX века фаталист.  Он верит в
предсказания...
     Слуга принес новый кофейник с горячим напитком. Разговор, весьма важный
для   Палеолога  и   достаточно  интересный  для  его  английского  коллеги,
продолжался.
     Не особенно вдаваясь в  подробности,  поскольку это могло повредить его
отношениям  с   некоторыми  придворными  царя,   британский  посол   поведал
французскому коллеге,  "кто  есть  кто"  в  Петербурге,  отмечая  степень их
влияния на  царя.  Так,  он  охарактеризовал,  как рамолика*,  хотя и  очень
честного,   министра  двора  Фредерикса,  недавно  возведенного  в  графское
достоинство;  как пролазу,  скрягу и  хитрого доносителя -  генерала свиты и
дворцового коменданта Воейкова.
     ______________
     * Впавший в старческое слабоумие человек (франц.).

     Палеолог слушал друга все  более и  более рассеянно.  Его  мучил зуд по
всей  коже -  француз был  настолько запуган разговорами о  русских морозах,
что,   отправляясь  с  визитом,  надел  шерстяное  белье.  Теперь,  в  жарко
натопленной гостиной,  выпив не одну чашку горячего кофе,  он взмок,  и  его
кожа буквально горела.
     Хорошо  воспитанный англичанин  делал  вид,  что  ничего  не  замечает,
наконец и он не выдержал.
     - Друг мой,  не больны ли вы?  - участливо спросил сэр Джордж, глядя на
раскрасневшегося француза.
     - Сэр  Джордж!  -  воскликнул Палеолог.  -  Я  не  пойму,  что со  мной
творится! Позвольте мне на сегодня откланяться!..
     Посол Франции встал и побрел к двери. Он боялся теплового удара.
     Сэр Джордж проводил гостя,  распахнул перед ним дверь. Только на улице,
вдохнув морозного, приятного, как шампанское, воздуха, Палеолог почувствовал
себя нормальным человеком.
     - Очаровательно! - воскликнул он, вновь увидев Неву под снегом, золотой
шпиль  собора  в   Петропавловской  крепости  и   стройный  ряд  дворцов  на
набережной.
     "Англичанин, конечно, осведомлен... Но сэр Джордж не сказал пока ничего
такого,  чего не  знали бы мои секретари",  -  сделал вывод хитрый дипломат,
садясь в свою карету.


                       8. Петербург, январь 1914 года

     Два дня, получив согласие Анастасии стать его женой, Соколов прожил как
в тумане.
     Он  и  раньше,  рискуя прослыть чудаком или  гордецом,  старался меньше
принимать участие  в  банальных разговорах сослуживцев,  которые  сводились,
помимо военных проблем,  к обсуждению скачек,  бегов, злословию и анекдотам.
Взгляды его  начальника Монкевица не  отличались широтой во  всех  вопросах,
кроме мировой политики,  в  которых он был силен из-за близости с  министром
иностранных  дел  Сазоновым.  Да  и  тут  он  был  типичным  "нововременским
стратегом",   как  иронически  называли  господ,  чьи  взгляды  определялись
реакционной газетой Суворина "Новое время".
     Интересы полковника Энкеля  и  подполковника Маркова  сводились лишь  к
ожиданию очередного чина,  а у Энкеля к тому же -  к усиленному сколачиванию
капитала  любыми  средствами.   Бывший  гвардеец-семеновец,   Оскар   Энкель
частенько обедал со старыми однополчанами в офицерском собрании Семеновского
полка, где собирались великосветские хлыщи и предприимчивые дельцы из бывших
гвардейцев.  После  таких  совместных обедов  Энкель  обязательно приносил и
распространял самые  свежие слухи о  похождениях Распутина и  другие грязные
сплетни из высшего петербургского общества.
     Единственный,  кого  Соколов отличал среди  своих  сослуживцев,  с  кем
поддерживал приятельские отношения, был подполковник Сухопаров, обремененный
большой семьей  и  буквально надрывавшийся на  разных  приработках -  чтении
курса в  кадетских училищах,  руководстве практическими занятиями в академии
Генерального штаба. Из-за этой его занятости Алексей не