чальником штаба Восьмого корпуса в Прагу,  хотя,  как говорят
господа офицеры,  он там скорее получит чин генерала и дворянство из рук его
величества императора.
     Лейтенант с любопытством озирался.  На первый взгляд ничего необычного:
несколько картин на стенах,  письменный стол,  два кресла перед ним,  стулья
вдоль  стены,  ковер  посредине зала.  Тяжелые  драпировки на  широких окнах
способны создавать интимный полумрак в  солнечный полдень.  Люстра в  дюжину
электрических ламп и несколько бра на стенах.
     "Пожалуй,  здесь слишком много электричества",  -  подумал он и  стал с
вниманием выслушивать пояснения.
     Рассказ унтера сразу же объяснил причину иллюминации.
     - Мы видим,  извиняюсь, две картины. Они вовсе не украшения, а скрывают
в себе объективы самых лучших фотоаппаратов.  Расположение картин, подсветка
электричеством позволяют незаметно для посетителя делать снимок в  профиль и
анфас.  И этажерка для книг - не что иное, как измерительная линейка: подвел
к  ней как бы ненароком гостя,  неслышно щелкнул объектив -  и  на фото,  до
сантиметра, отсчитывай его рост...
     Фризе с восторгом покачал головой и закатил глаза.
     - В двух других картинах,  -  ткнул пальцем в сторону пейзажей Иосиф, -
извиняюсь,  микрофоны.  Один задействован прямо на стенографистку в соседней
комнате.  Через другой микрофончик можно сделать запись на фонограф Эдисона.
Достаточно нажать кнопочку под крышкой стола...
     Унтер попросил лейтенанта убедиться самому во всем. Тот обошел кресло и
наклонился под  крышку  стола.  Действительно,  среди  четырех других кнопок
торчал прямой металлический клавиш.
     - А остальные кнопочки?
     - Сейчас увидим,  -  гордо,  словно это было его изобретение, продолжал
демонстрацию унтер.  Он  нажал на  самую длинную из  них -  тотчас на  столе
зазвонил телефон.  Лейтенант снял наушник,  приложил к уху.  Молчание.  Он в
недоумении повесил рожок на место и посмотрел на унтера. У того на лице было
разлито удовольствие.
     - Пока господин офицер,  извиняюсь,  разговаривают с  посетителем,  они
могут заодно снять отпечатки пальцев.  Для этого достаточно предложить гостю
коробку с сигарами -  если мужчина,  или конфетами -  если женщина.  - Иосиф
открыл тумбу стола и вынул две роскошные коробки.
     - Разумеется, они обработаны "шелковым порошком", на нем следы особенно
заметны.
     - И все господа клюют на эту удочку? - усомнился лейтенант.
     - Так что,  не все,  -  согласился унтер. - Бывает, посетитель окажется
слишком скромен,  не  хочет  прерывать разговора курением.  Тогда начинается
игра  в   телефон.   Следует  нажать  на  кнопку  звонка,   снять  трубку  и
разговаривать  в  аппарат  почтительно,   как  бы  с  начальством.  Внимание
посетителя рассеивается,  и  тогда ему  снова протягивают коробку.  Если  он
курит только свои,  - а такие чудаки, извиняюсь, еще попадаются, ха, ха, ха!
- то ему дают зажигалку, также покрытую порошком.
     - А вдруг посетитель некурящий?
     - И  на этот счет господин полковник все предусмотрели,  -  уважительно
отозвался Иосиф.  -  Достаточно нажать на  самую маленькую кнопочку,  и  это
будет значить, что вас под благовидным предлогом надо вызвать из комнаты.
     - Ну и что?  - Лейтенант поднял бровь, силясь не расхохотаться: столько
серьезности вкладывал служивый в свои объяснения.
     - А  то,  -  поучительно изрек унтер,  -  что на столе всегда лежит при
посетителях портфель,  а под ним -  папка с надписью "Секретно, оглашению не
подлежит".  Так что, извиняюсь, господин офицер схватывают портфель и делают
вид,  что забыли спрятать папочку со страшной надписью. А наши гости, они из
той публики,  что если где написано "секретно",  то их туда так и тянет, как
мух  на  мед.  Не  было еще  ни  одного хитреца,  который,  оставшись один в
комнате, не заглянул бы в эту папку...
     - А в папке, конечно, липа?..
     - Когда липа,  а  когда и ди...  дезизинформация,  -  долго выговаривал
ученое слово унтер,  а  потом пояснил:  -  Ясное дело,  если надо что-нибудь
специальное,  то  господа офицеры нарочно сфабрикуют и  подложат.  А  вообще
обложка папки также вся  в  "шелковом порошке" -  р-раз!  -  и  отпечатались
пальчики.  Так что большое искусство здесь содержится,  -  и  он снова обвел
рукой вокруг себя.
     Лейтенант Фризе тут же стал прикидывать, кого из своих венских знакомых
он хотел бы пригласить в эту комнату...
     Унтер-офицер, войдя во вкус объяснений, продолжал свой рассказ о тайнах
"гостиной" Эвиденцбюро.  Оказалось,  что за потайной дверью скрывался выход,
который через  систему коридоров выводил посетителя,  которого не  следовало
подвергать воле случая "засветиться" у главного входа, на тихую и отдаленную
Биберштрассе...   За   другой   дверью   начинались  служебные  помещения  -
лаборатория,  в  которой любую книгу или папку с документами можно в течение
нескольких секунд разброшюровать,  спроектировать на экран, сфотографировать
каждую сторону листа и  снова переплести так,  что в  самое короткое время и
как бы совершенно не тронутую ее можно было положить на место.
     В другом зале -  спецархиве - хранились альбомы и картотеки фотографий,
почерков,  образцов  машинописи  всех  сомнительных лиц  в  Европе,  которых
Эвиденцбюро подозревало в агентурных отношениях с разведками,  в особенности
тех,  кто вращался в таких центрах мирового шпионажа,  как Брюссель,  Цюрих,
Лозанна...
     - И все это создал один господин Редль?  -  изумленный обилием новинок,
обрушившихся на него, спросил лейтенант в конце осмотра.
     - В  основном придумали они,  но и после них,  извиняюсь,  за последние
пять лет господин фон Урбанский дополнил кое-чем... - отвечал унтер.
     ...Когда полковник Редль оказался один в  своем бывшем кабинете,  он на
мгновение  замер,  словно  прислушиваясь.  Затем  медленно  обошел  кабинет,
внимательно изучая стены.  Видимо,  не  найдя никаких опасных признаков,  он
небрежной походкой,  как бы случайно,  приблизился к  массивному столу шефа.
Здесь на  лице его отразилось разочарование,  поскольку ни  на столе,  ни на
этажерке подле него он не увидел никаких папок.
     "Коллега,  очевидно,  весьма осторожен и  не доверяет своему адъютанту,
даже когда уходит в соседний дом к начальнику Генерального штаба", - подумал
Редль.
     Быстро достав из внутреннего кармана сюртука запасные перчатки и  надев
их,  Редль приоткрыл верхний ящик стола и  перелистал несколько бумажек.  На
одной из них он остановил свое внимание,  а  затем сунул на место.  Столь же
быстро проверил содержимое корзины для  бумаг  и  на  всякий случай собрал и
положил  в  карман  разорванные  клочки  какого-то  черновика.   Затем  снял
перчатки, аккуратно спрятал их в карман и уселся в глубокое кожаное кресло.
     Минуты  через  три  в  кабинет пожаловал хозяин.  Он  широко  улыбался,
заранее предвкушая встречу с одним из светил австрийской разведки.
     Редль поднялся с  кресла и с такой же радостной улыбкой пошел навстречу
коллеге.  Они  пожали друг  другу руки,  и  после первых приветственных слов
Редль сразу же приступил к делу.
     - Август,  ты знаешь,  что когда меня направляли в  Прагу,  то одним из
главных поручений было  создание агентурной сети  среди чешских национальных
деятелей.  Они  все  заражены  панславизмом,  и  мне  приходится  в  Богемии
нелегко...
     - Да,  Альфред, я внимательно следил за твоими успехами на этом поприще
и  регулярно получал твои сообщения.  Признаюсь,  я сначала думал,  что твои
результаты будут слабенькими,  поскольку ты ведь сам,  кажется,  славянин по
крови...
     - Как ты мог так подумать!  -  картинно вознегодовал Редль.  - Традиции
моей   семьи,    хотя   и   славянской,   всегда   были   монархическими   и
прогабсбургскими.  Как и мой отец,  я уже тридцать лет верой и правдой служу
нашему великому императору Францу-Иосифу и, надеюсь, кое в чем преуспел...
     - Извини,  коллега,  но  сейчас,  как  ты  знаешь,  в  монархии  растет
недоверие к славянам.  А ваша Прага стала просто рассадником крамолы.  Иметь
там  такого человека,  как  ты,  -  большая удача  для  Эвиденцбюро и  всего
Генерального штаба...
     - Спасибо за комплимент,  коллега, но я трясся в автомобиле от Праги до
Вены совсем не  для  того,  чтобы выслушивать эти лестные слова...  У  нас в
Праге распространился слух,  что  через несколько дней  славяне начнут войну
против Турции.  Какие у  вас есть данные на сей счет и  какова будет позиция
его величества, двора и правительства в отношении этого конфликта?
     Урбанский ненадолго задумался...
     - Видишь ли, в Вене кое-кто тоже полагает, - начал он, потирая висок, -
что после македонского конгресса в Софии,  где кричали о предъявлении Турции
ультиматума ради автономии Македонии и  Фракии,  на Балканах вспыхнет война.
Но я  лично совсем не уверен,  что балканские славяне наконец-то решились до
конца освободиться от  Оттоманской империи.  Наши агенты пока не видят таких
признаков...
     - Хорошо.  Но  если на Балканах все-таки вспыхнет война?  -  настойчиво
переспросил Редль.  -  Мне важно знать и  с точки зрения боеготовности моего
корпуса,  втянемся ли  мы в  эту драку,  или останемся в  стороне от военных
действий, ограничиваясь, так сказать, дипломатическими интригами?
     - Дорогой Альфред,  под  большим секретом могу сообщить,  что император
Франц-Иосиф  не  хочет  воевать сейчас.  Мы  будем делать вид,  что  верим в
искренность России и Антанты,  которые, как мы знаем, вынуждены также играть
в  миролюбие и нейтралитет.  Во всяком случае,  на данном этапе политической
интриги Австрия не будет даже объявлять мобилизации - так решили только что,
на  большом военном совещании совместно с  дипломатами,  из-за которого я  и
опоздал на свидание с тобой...
     Редль  изобразил  неожиданно полнейшее безразличие на  лице  и  перевел
разговор на обстановку в чешских землях.
     - Прага  кипит,  -  коротко  сформулировал  он  свои  наблюдения,  -  и
ключевыми  фигурами  являются  наши  старые  знакомые  -   Крамарж,  Клофач,
Коничек*...  К  сожалению,  мы не можем бороться с ними никакими средствами,
кроме  политических,  а  эти  господа пользуются ярыми симпатиями населения,
устраивают собрания в поддержку братьев-славян,  собирают деньги,  разлагают
солдат моего корпуса...  Не секрет, что в Чехии действует националистическая
организация "Богемское государственное право".  Так вот,  к ее борьбе против
венского централизма примкнули за  последние месяцы  тысячи  новых  адептов.
Процесс национальных социалистов в Праге, ведущих антимилитаристскую работу,
показал недавно, в какой степени сильна в этой могущественной чешской партии
оппозиция против австрийской армии.  Главари чешских панславистов официально
и открыто сносятся с русским,  сербским и болгарским правительствами.  Летом
на  слет "Соколов",  представляющий собой не  что  иное,  как открытый смотр
будущей  чешской  армии,   приезжали  в   качестве  самых   желанных  гостей
представители генеральных штабов славянских государств.
     ______________
     *    Чешские   национальные   деятели   славянофильского   направления,
выступавшие за  различные степени  федерации с  Россией будущего государства
чехов.

     - Часть из  того,  что ты  говоришь,  мы уже знаем,  но многое я  слышу
впервые, - признался Урбанский.
     - Что ты!  Накал страстей растет! Не проходит дня, чтобы провинциальные
чешские газеты не подвергались штрафам за оскорбление австрийских величеств:
они  то  и  дело  публикуют  сообщения о  якобы  хищническом хозяйничестве и
жестоком обращении с чехами в Конопиште, имении эрцгерцога Франца-Фердинанда
под  Прагой,  об  издевательствах над несчастными чехами в  других поместьях
императорской семьи в Богемии и Моравии. "Долой Вену!" - это лозунг дня, под
которым скрываются и антидинастические настроения, и государственная измена.
     - У нас здесь не лучше,  -  пожаловался коллеге Урбанский. - Мы узнали,
что  в  Сербии создана новая тайная организация под названием "Черная рука",
или "Единение или смерть". Она ставит своей целью освобождение всех славян и
раздел Австро-Венгрии.  Мы, естественно, доложили это императору, но ты ведь
знаешь нашу карусель.  Тут же началась обычная неразбериха. Разумеется, граф
Эренталь,  как министр иностранных дел,  настаивает на  ограничении разведки
против  Сербии  и  на  чрезвычайной осмотрительности.  Последнее слово,  как
всегда,  за ним,  и  Генштаб нашего высокоавторитетного у  императора органа
сдается  не  сразу:  господин  генерал  смутно  чувствует  угрозу  какого-то
бедствия и  вновь ставит вопрос о восстановлении "усиленной разведки" против
Сербии, а заодно об активизации наших разведчиков и агентов в России. Больше
месяца Эренталь молчит, а затем отвечает, что не может дать такого поручения
чинам  посольства  в   Петербурге,   поскольку  именно  в  настоящий  момент
разведывательная деятельность в  России  будет  навлекать  на  себя  сильные
подозрения и  весьма  рискованна.  Вот  и  поди  совладай с  графом.  -  Фон
Урбанский  беспомощно развел  руками  и  закончил  с  раздражением:  -  Наши
германские коллеги вовсю ведут разведку и против России, и против Франции, и
против  кого  угодно,  а  мы  сидим  со  связанными руками по  милости наших
дипломатов... Даже у себя в империи мы не можем навести порядок и арестовать
славянских агитаторов,  которые  разваливают монархию.  Попробуй  их  тронь,
сразу же поднимается жуткий крик со всех сторон, суды вынесут оправдательные
приговоры,  и  опять кто во  всем будет виноват?  Генеральный штаб,  дорогой
коллега! Ну как тут не прийти в дурное расположение духа...
     - Не расстраивайся,  Август! Вот начнется война, и тогда ты отыграешься
на  всех изменниках,  -  поспешил успокоить полковник Урбанского.  -  Теперь
предлагаю отобедать в  "Ридгофе",  а  потом отправиться в  оперетту -  я уже
заказал ложу на "Графа Люксембурга".  Ты еще не был на этой новой прелестной
штучке? От нее без ума не только вся ваша Вена, но и вся наша провинция!..
     - Ты прав, разбитные мотивчики из "Графа" играют сейчас на всех венских
углах, - мрачно улыбнулся Урбанский. - Благодарю за приглашение, дружище, но
сегодняшний вечер у меня занят...
     - Тогда честь имею кланяться! - поднялся полковник и щелкнул каблуками.
Хозяин кабинета тоже поднялся, чтобы проводить гостя до дверей.
     Так же уверенно,  как и входил в Эвиденцбюро, Редль покинул свою бывшую
контору;  кивком  головы  отвечая  на  подобострастные приветствия офицеров,
пересек двор и вышел к своему автомобилю.
     Шофер  обежал экипаж,  чтобы открыть дверцу хозяину,  а  затем закрутил
ручку магнето. Двигатель сначала чихнул, потом плавно и ровно заработал.
     - К почтамту! - скомандовал седок в переговорную трубу.
     Поездка  к  почтамту,  расположенному  в  двух  кварталах  от  военного
министерства,  не  заняла  много  времени.  Редль  и  здесь  чувствовал себя
уверенно.  Он  важно  подошел к  окошечку телеграфа и,  не  снимая перчаток,
быстро  набросал несколько строк  на  бланке  телеграммы:  "ДОКТОР  ПРОПИСАЛ
БАБУШКЕ ЛЕЧЕНИЕ НА  ВОДАХ.  ЧЕРЕЗ  НЕДЕЛЮ ЕЕ  ПОВЕЗУТ В  МАРИЕНБАД.  ДЕДУШКА
ОСТАЕТСЯ В ВЕНЕ. ФРЕД".


                        7. Прага, сентябрь 1912 года

     В Праге его шифровка была получена в тот же день. Господин средних лет,
которому посыльный вручил бланк, сразу куда-то заторопился.
     Однако, прежде чем выйти из квартиры, господин вернулся в кабинет, снял
рожок телефона и назвал станции номер.
     - Это говорит вице-президент Живностенского банка Пилат,  - назвал себя
господин.  -  Могу  ли  я  еще  сегодня встретиться с  господином депутатом?
Спасибо, я буду в девять вечера.
     ...После восьми часов Прага кажется вымершим городом. Только на площади
святого  Вацлава  сияют  газовые  фонари,  сверкают электричеством некоторые
витрины,  да  приветливо светятся  подъезды  фешенебельных отелей.  На  всех
остальных улицах жизнь  теплится только в  пивных и  кафе.  Завсегдатаи этих
заведений,  пользуясь теплой и сухой погодой,  забредают сюда в шлепанцах на
босу  ногу.  Разморенные жарой и  пивом,  они  никак не  могут оторваться от
компании,  хотя им,  как и  всем порядочным людям,  пора уже отправляться ко
сну.
     Вице-директор Пилат в  наемном экипаже,  чтобы не  закладывать на  ночь
глядя свою собственную коляску,  довольно быстро добрался до Томашовой улицы
и  нашел дом,  где  жил  депутат австрийского рейхсрата и  профессор Карлова
университета в  Праге,  один из популярнейших лидеров чешских националистов.
Философ и политический деятель,  он хорошо понимал,  что освобождение Чехии,
Словакии  и  создание независимого чехословацкого государства невозможно без
согласия  и   поддержки  России,   без  поражения  пангерманизма  и  развала
Австро-Венгерской "лоскутной" монархии. Среди всех мировых сил именно Россия
с  ее  традиционной политикой поддержки своих  братьев  -  западных  славян,
участием в  борьбе за  освобождение от  оттоманского ига  балканских народов
снискала  себе  уважение  всего  чешского  и  словацкого населения,  которое
стихийно выражало надежды на  помощь  русских в  национально-освободительной
борьбе  против  Габсбургов и  Гогенцоллернов,  против  проклятой  неметчины,
усиленно насаждавшейся австрияками.  Профессор тонко учитывал симпатии чехов
к  России  и  русским,  когда  готовил и  совершенствовал свою  политическую
программу.  Но сам он был весьма критически настроен по отношению к великому
восточному соседу.  Прежде всего его беспокоил размах революционной борьбы в
империи Романовых;  он  с  ужасом думал о  том,  что этот свободолюбивый дух
может  перенестись на  его  народ  и  сделать  его  бунтующим и  непокорным.
Профессор знал,  что в России все шире и шире распространяется марксизм, что
в  этой  стране есть  весьма активные революционные силы,  которые стремятся
переделать общество, и эта перспектива страшила его, ибо он категорически не
принимал марксизм, хотя иногда и выдавал себя за знатока идей Маркса.
     Совсем недавно профессор смог весьма близко познакомиться с российскими
социал-демократами:  несколько месяцев назад они проводили в Праге партийную
конференцию.  Знакомство его  напугало,  а  идеи  гостей  немало  возмутили.
Оказывается,  здесь  были  почти одни  большевики во  главе с  Лениным.  Они
избрали большевистский Центральный Комитет и  изгнали из партии меньшевиков,
на   которых   профессор  возлагал  столь   большие  надежды  в   укреплении
благопристойного и  вполне парламентарного духа оппортунизма царской власти,
весьма  гармонировавшего  с   его  собственными  настроениями  в   отношении
Габсбургов.
     Умом философа лидер чешских буржуа хорошо понял,  что во время Пражской
конференции  российских  социал-демократов  в  Европе  возродилась  небывало
революционная   марксистская   партия,   способная   свергнуть   не   только
самодержавие,  но и  потрясти все основы мира.  И  хотя профессор -  депутат
рейхсрата  презирал  азиатский  феодальный  дух  государства Романовых,  еще
больше он  опасался могучих возможностей России,  когда  она  освободится от
своих оков.
     Профессора весьма  угнетала двойственность его  собственной позиции:  с
одной  стороны,  он  обожал  парламентаризм Англии  и  Франции,  был  тонким
знатоком и  ценителем западноевропейской культуры.  С  другой -  не  мог  не
учитывать симпатий своего народа, столь бурно проявлявшихся в адрес России и
братьев-славян.
     Ориентируясь лично  на  Англию и  Францию,  лидер чешских националистов
ясно видел вместе с тем,  что ни общественное мнение,  ни правительства этих
стран  не  ударят  палец  о  палец  ради  освобождения чехов  от  господства
Габсбургов.
     Испытывая антипатию к "русскому медведю",  он был готов - и доказал это
на деле -  использовать в интересах установления идеального,  по его мнению,
умеренно-консервативного строя,