он.
     - Мне стало обидно за тебя, - коротко отрезала Настя.
     - Ну  тогда  у  меня  еще  не  все  потеряно,  -  иронически осклабился
Григорий.
     - Как  раз  у  тебя  -  все,  -  уточнила Настя.  -  И  прошу больше не
затруднять себя...
     - Ты плохо воспитана, сестра милосердия, - грубо схватил Григорий Настю
за  руку.  -  Раздевайся!  Побудь со мной еще минутку!  -  протянул он слова
модного романса.
     Кровь прихлынула у  Насти к  лицу.  Она  вырвала свою  руку  и  смерила
Григория таким выразительным взглядом,  что  он  начал трезветь.  Неизвестно
откуда возникший метрдотель,  похожий на лорда, неслышно встал рядом с ними.
Настя  резко  повернулась и  твердыми шагами  направилась к  двери.  Швейцар
распахнул ее перед молодой женщиной.
     - Я уже кликнул извозчика-с, - с симпатией прошептал он Насте.
     - Спасибо, - машинально ответила она.
     "Какая  же   огромная  пропасть  между  моим  Алешей  и   этим  мерзким
барчуком..."  -  подумала Настя.  Она  страдала,  казнила себя  за  то,  что
поддалась на уговоры нахального и,  как оказалось, подлого Григория, пошла в
это гнездо разврата.
     Свежий  морозный  воздух  охватил  ее.  Светила  луна,  искрился  снег.
Заботливый петербургский "ванька" предупредительно держал раскрытую медвежью
полсть, готовый укрыть ею седока. На улице Насте стало немного легче.
     - На Знаменскую, - коротко сказала она. Сани заскользили.
     "А ведь за болтовней Григория что-то скрывается...  - подумала Настя. -
Эх,  кабы Алеша был рядом... Неужели сегодняшний ресторан - измена Алексею?!
Нет, никогда больше не преступлю долга перед любимым!"
     Хрустели снежинки под полозьями саней, уплывали назад газовые фонари, а
вместе с ними и вертеп, где развлекались "герои" тыла.
     "Как это все гнусно и низко,  -  думала Настя. - Люди голодают, женщины
стоят по ночам в очередях за продуктами...  Солдаты гибнут на фронте, калеки
рыдают,  зачем их не прикончил нож хирурга,  ведь теперь им одна дорога - на
паперть.  А  эти хлещут шампанское и  коньяк,  заедают икрой и  трюфелями...
Когда же грянет революция,  чтобы смести всю эту нечисть!  Скорее бы приехал
Алексей - рядом с ним будет легче..."


           70. Деревня Черемшицы, у озера Нарочь, март 1916 года

     В  конце  февраля германская армия  обрушилась на  французскую крепость
Верден.  Тяжелые снаряды крупповских пушек  высекали сначала только искры из
броневых колпаков капониров,  но калибры были увеличены,  и  скоро в  фортах
крепости начался кромешный ад.  Яростно устремились в наступление германские
полки после девятичасовой артиллерийской подготовки.  В  первый же  день они
взяли французскую линию окопов. Завязалось огромное сражение.
     Французский главнокомандующий генерал  Жоффр  только  через  пять  дней
после  начала  немецкого  наступления понял  его  значение  и  отдал  приказ
"задержать противника любой ценой".  Как и всегда,  когда на Западном фронте
союзникам становилось тяжело,  они немедленно принялись нажимать на  русскую
Ставку,  понуждая ее поскорее двинуть дивизии и корпуса в наступление,  лишь
бы ослабить давление немцев на западе.
     После   соответствующей  шифровки   из   Парижа   Палеолог  ринулся   в
петроградские  салоны   создавать   общественное  мнение   о   необходимости
скорейшего русского наступления, а генерал По, начальник французской военной
миссии  в  России,  явился в  Ставке к  генералу Алексееву.  Он  передал ему
письмо, в котором дословно приводил телеграмму Жоффра; в ней говорилось:
     "В   предвидении  развития,   вполне  в   настоящее  время  вероятного,
германских операций на нашем фронте и на основании постановлений совещания в
Шантильи,   я  прошу,  чтобы  русская  армия  безотлагательно  приступила  к
подготовке наступления, предусмотренного этим совещанием".
     Генерал Алексеев покряхтел-покряхтел,  поворчал, но дал команду собрать
членов  штаба  для  подготовки  наступательной операции  на  северном  крыле
фронта,  имевшей быть  значительно раньше  начала  общего  наступления армий
Антанты, намеченного на май.
     Генералы, командующие фронтами и армиями, были вызваны в Ставку. Совсем
уж   было   договорились  начинать  в   конце  марта,   но   генерал  Эверт,
главнокомандующий Западным фронтом,  к концу совещания вспомнил,  что грядет
распутица,  во  время  которой все  действия войск  будут скованы.  Алексеев
предложил начать наступление пораньше. 16 марта начальник штаба Ставки отдал
приказ о наступлении 18 марта.  Должен был начинать Западный фронт.  Главным
участком его наступления был назван район озера Нарочь -  болотистый озерный
край, покрытый лесами, изрезанный десятками рек и речушек.
     В  полосе прорыва от деревни Мокрицы до берегов самого большого из всей
группы  озер  -  Нарочь -  должен был  наступать 5-й  корпус группы генерала
Балуева. Артиллерию корпуса командующий группой разделил на три части, одной
из которых приказал командовать генералу Скерскому. В этой группе командиром
дивизиона 122-миллиметровых гаубиц служил полковник Мезенцев.
     Около полугода истекло,  как Александр вернулся в строй. Совсем недавно
он выслужил чин полковника, получил под командование дивизион гаубиц и почти
забыл Петроград, где много месяцев отлежал в лазарете, а еще дольше пребывал
на службе в  разных канцеляриях Управления артиллерийского снабжения.  Но он
любил строй,  любил командовать людьми.  Артиллерия была для него делом всей
жизни.
     Когда  в  офицерской  столовой  заходила  речь  о  Петрограде,   память
проецировала ему  единственный образ  -  Насти.  Мезенцев  не  признавался и
самому себе, что влюблен в жену товарища. Просто, как он считал, все женские
достоинства были воплощены в этой женщине.
     Вспоминая  Соколову,  полковник  Мезенцев  не  подозревал,  что  в  его
дивизионе служит еще один человек, давно знакомый Насте, - Василий.
     Медведев попал  в  полк  в  самом начале 1916  года  после трехмесячной
подготовки в артдивизионе запасного Волынского полка.
     Теперь все,  согласно директиве главковерха,  готовились к наступлению.
Командир дивизиона вместе с командирами батарей сидели над картами в деревне
Черемшицы и уточняли цели своего сектора обстрела.
     У  командира  группы  генерала  Скерского считали  потребное количество
снарядов,  исходя из того предположения,  что бои будут продолжаться от 5 до
10 дней и на каждую гаубицу потребуется по сто выстрелов в день...
     Готовились и командиры дивизий,  корпусов,  армий,  фронтов. Все вместе
они надеялись исполнить просьбу добрейших союзников,  которые как раз в  эти
недели резко  сократили поставку военных материалов в  Россию под  предлогом
отсутствия  морского  тоннажа  и  необходимости  тщательно  подготовиться  к
собственному летнему наступлению на реке Сомме...
     ...Орудие,  на  котором Василий служил наводчиком,  было приготовлено к
бою на  исходе дня семнадцатого числа.  Бомбардиры и  канониры* все сделали,
что  приказал старший фейерверкер**.  Теперь  вся  орудийная прислуга сидела
подле своей гаубицы, вертела самокрутки и вела неторопливый разговор.
     ______________
     *  Категории нижних чинов в артиллерии царской армии.  Канонир -  самое
младшее звание (в  пехоте -  рядовой).  Бомбардир -  специалист (в  пехоте -
ефрейтор) - наводчики, телефонисты, некоторые ездовые и проч.
     ** Помощник командира взвода (в пехоте - старший унтер-офицер).

     - Когда, значит, бой самый большой разыгрывается и германец палит - так
у меня на душе словно во святом писании...  Все светло, а ничего на земле не
видать...  И  жизни не  жалко,  и  никого не помнишь...  Почитай,  что самое
хорошее энто у  меня от рождения.  Лучше,  почитай,  и не бывало,  словно за
столом в престольный праздник...  - высказывался канонир Симаков, долговязый
и сумрачный малый. Его оборвал ездовой Серега, хитрющий и скаредный мужичок,
который подбирал любой гвоздь, любую тряпку, набивал ими вещевые мешки.
     Попыхивая махорочным дымком, Серега навел критику на Симакова.
     - Полно тебе врать... Ни слову твоему насчет такой агромадной храбрости
не верю...  Чтобы сердце играло,  когда "чемодан" рядом с тобой разрывается,
того нет!  И не поверю.  На войне радость озорникам одним, а трезвому мужику
она поперек горла стоит. Понапущено войны кругом - она не только хлеба, сами
души человеческие повыела.  Вот  у  нас,  когда от  Варшавы отступали -  три
солдата рассудку лишились! А ты - престольный праздник!..
     От зарядного ящика отозвался канонир Николка.
     - На войне что отменно?  Что завсегда свободно! И что православная душа
задумала -  сполнить можно!..  Грех не  на  нас...  Дисциплина?  Ее сполнять
требуется на глазах у  начальства...  Ведь в  деревне православный только во
сне увидит,  что каку бабу мни али за груди хватай! А тута - не зевай - свои
ли, чужие ли - все одно! - и Николашка хищно улыбнулся.
     - Вот один такой дохватался -  нос,  говорят, скоро провалится!.. - под
общий  хохот  выразился  голубоглазый,   круглолицый  и  крайне  добродушный
телефонист  Сударьков,  всегда  в  меру  прислуживающий начальству и  за  то
пользующийся кое-какими поблажками у фельдфебеля.  - А ты как, бомбардир, об
войне понимаешь?  - обратился телефонист к Василию. - Говорят, у тебя всегда
про-кла-ма-ция на закрутку табаку найдется?!
     Василий насторожился.  Он избегал вести пропаганду в  открытую в  столь
разношерстной группе батарейцев.  Своей задачей он  считал отобрать надежных
людей,  создать организацию и вместе с ними агитировать против войны, против
самодержавия,  против буржуазии,  наживающейся на крови и  страданиях людей.
Только самым доверенным солдатам он  давал читать газету "Социал-демократ" и
прокламации большевистской партии,  взятые  еще  из  запасного  дивизиона  в
Петрограде.  Листки  эти  были  уже  зачитаны до  дыр,  и  Василий собирался
использовать свой краткосрочный отпуск, полагающийся ему за отличную службу,
чтобы в Минске получить пополнение литературы.
     Опытный  конспиратор,  Василий  внимательно  изучал  солдат  и  младших
офицеров дивизиона,  прежде чем  начать серьезную работу.  Слова телефониста
его обеспокоили:  значит,  среди солдат пошли какие-то слухи о прокламациях,
которые он  кое-кому давал читать.  Партийцам в  армии было хорошо известно,
что  военная жандармерия и  контрразведка дружно  работают,  зорко  караулят
большевистских агитаторов.  В  случае  ареста большевику угрожал немедленный
военно-полевой суд  и  расстрел.  Вот почему он  не  стал вступать в  спор с
Сударьковым, а отшутился.
     - Ты лучше у Сереги бумагу на закрутку попроси - у него много всего под
зарядным ящиком!
     - Какие  тебе  еще  прокламации?!  -  вступился за  Василия  батарейный
охотник*,  полный георгиевский кавалер Дмитрий Попов.  Бесшабашный и лихой в
начале войны,  он много раз смотрел смерти в глаза,  пробираясь в тыл врага,
за  "языком".  Постоянный  риск  и  опасность  развили  его  незаурядный ум,
полковая школа бомбардиров,  куда его  определили после первой медали,  дала
кое-какую грамотность.  Попов одним из  первых потянулся к  правде,  которую
принес на позиции питерский рабочий-большевик Василий. Он тоже почуял подвох
в словах Сударькова и решил пооберечь друга и учителя.
     ______________
     * Так в царской армии называли разведчиков.

     - Нате,  братцы,  вам германские цигарки!  -  решил он отвлечь внимание
артиллеристов от становившейся опасной темы. Первым, как и положено, потянул
свою руку младший фейерверкер - командир орудия.
     Разговор пошел по другому руслу.
     - Не сегодня-завтра налетит оттепель, а там и распутица... - высказался
бородатый и  страхолюдный бомбардир-ездовой Прохор Коновалюк.  -  Все-то мои
ноженьки и рученьки ризматизмой тянут...  И как несчастная пяхота по грязищи
в наступление полезет - ума не приложу...
     - Твоего  ума  и   не  требовалосси...   Господа  енералы  за  тебя  им
пораскидывали...  -  протянул Николка.  -  Вот ежели нам за пехтурой гаубицы
тянуть -  так никакие битюги по ростепели не вытянуть...  Я вот,  братцы,  к
Петряю -  земляку в  10-ю  дивизию намедни погостить ходил...  Так  бруствер
окопа склизкий,  еще не  совсем потекло,  а  на дне жижа хлюпает -  присесть
негде...
     - Да-а!   Нижним  чинам   нигде   сладко  не   бывает...   -   протянул
Серега-ездовой,  притушивая свою  цигарку  на  половине и  убирая  остатки в
кисет. - И когды тольки все ето кончится, царица небесная!..
     - Не ей ты молисси!  -  опять вступил в разговор Сударьков.  -  Ежели о
сохранении  от  внезапной  смерти,  то  великомученице Варваре  или  святому
мученику Харлампию...  А  ежели об  умерших без  покаяния,  то  преподобному
Паисию великомученику...
     - Не...  -  возразил ездовой.  - Тут надоть от потопления бед и печалей
Николаю-чудотворцу  помолиться...   Али   о   прогнании  духов  преподобному
Мамону...
     - Не тем богам, мужики, молитесь! - погладил свои усы Попов. - Вам надо
свечки  ставить  святому  Симеону-богопринятому...   о   сохранении  здравия
младенцев!.. По наивности вашей...
     Сударьков злобно глянул на охотника. Батарейцы грохнули. Тут и кашевары
прикатили полевую кухню с горячей кашей и горячим супом...
     ...Поздно  вечером,  когда  Мезенцев остался один  и  собрался ложиться
спать,  в  сенях его избы заспорили два голоса,  один из которых принадлежал
его  ординарцу.  Кто-то  настырный пробивался к  командиру дивизиона.  Потом
раздался осторожный стук в дверь.
     - Входите! - крикнул Мезенцев.
     На пороге предстал,  застенчиво сминая шапку в руках, телефонист первой
батареи Сударьков.
     - Чего тебе? - коротко спросил полковник.
     - Так  что,  ваше  высокоблагородие,  разрешите доложить!  -  обратился
бомбардир.
     - Что там? Докладывай! - разрешил недовольным тоном Мезенцев.
     Сударьков оглянулся на дверь и, понизив голос, почти шепотом начал:
     - Так что, ваше высокородь, ерманского шпиена объявить!
     - Где он? - изумился полковник.
     - Наводчик   второго   орудия,   бонбардир   Василий   Медведев,   ваше
высокородие! - четко, словно на занятиях по словесности, изложил Сударьков.
     - Дурак ты, братец! - кратко резюмировал командир дивизиона. - Медведев
- образцовый наводчик, лучший в дивизионе...
     - Никак нет,  ваше высокородие,  шпиен он и  листки разные нижним чинам
подсовывает! Вот!..
     Сударьков достал  из  папахи какие-то  сложенные бумажки и  протянул их
командиру.  Мезенцев взял листки,  развернул. Это были затертый и треснувший
на  сгибах  экземпляр  газеты  "Социал-демократ"  и  листовка  -   обращение
Петербургского комитета РСДРП к рабочим и солдатам, в которой рассказывалось
о  восстании моряков в Кронштадте.  Мезенцев пробежал глазами несколько слов
призыва к  единению революционной армии с революционным пролетариатом и всем
народом.
     Телефонист  стоял  навытяжку  и  буравил  глазами  командира.  Мезенцев
повертел в руках листки, отложил на стол.
     - Где ты их взял? - резко спросил солдата.
     - Так что из его вещевого мешка вытянул, ваше высокородь!
     - Что  же,  ты  и  по  остальным  мешкам  шаришь?  -  брезгливо спросил
полковник.
     - Никак  нет,  вашскородь!  Господин фельдфебель нам  разъясняли насчет
врага  внутреннего  и   как   германец  листовки  супротив  царя  и   царицы
разбрасывает... Так что я подсмотрел, куды он их прячет, и выхватил!..
     - Хорошо! Иди! - сухо сказал Мезенцев. - Я произведу дознание!
     Сударьков повернулся кругом,  демонстрируя хорошую строевую выправку, и
вышел в сени.
     Мезенцев прибавил огня в  керосиновой лампе,  присел на лавку к столу и
снова взял в руки листки.
     Другие  заботы  одолевали  его.   С   утра   приказано  было   начинать
артиллерийскую подготовку наступления. Оказалось, что передовой склад боевых
припасов остался в деревне Талут,  в 15 верстах от позиции его дивизиона, но
и  там находится только однодневный запас.  Тыловой огнесклад с  4-5-дневным
запасом отстоял от Талут за 30 верст,  и  к нему вела лишь донельзя разбитая
грунтовая дорога,  которая  ввиду  близкой  распутицы грозила превратиться в
непроезжую.
     Полковника  бесила   нераспорядительность  армейского  начальства.   Он
предвидел, что огонь его гаубиц очень скоро захлебнется от недостатка боевых
припасов, которые валяются попусту в тылу.
     - Поистине,  эти  бездарные  рамолики  опаснее  врагов!  -  зло  ворчал
командир дивизиона, разглядывая схему позиций германцев.
     Появление Сударькова с  доносом вначале отвлекло его от горьких мыслей,
а  затем ввергло в  еще более тягостные размышления о  подлости человеческой
натуры.


           71. Деревня Черемшицы, у озера Нарочь, март 1916 года

     Мезенцев  с  первого  появления  Медведева  на  батарее  симпатизировал
развитому,  умному и  спокойному бомбардиру,  который сразу завоевал большой
авторитет у  его  артиллеристов.  Полковник,  как и  подавляющее большинство
офицеров,   не   интересовался   политикой.   Однако   бездарность   высшего
командования,  проигрывавшего противнику одну  операцию  за  другой,  развал
снабжения действующей армии,  коррупция,  с которой он столкнулся, прослужив
несколько месяцев в ГАУ,  породили и у него недовольство и протест.  Правда,
начало  шестнадцатого года  принесло некоторое улучшение снабжения передовой
линии.  Появилось достаточное количество снарядов, хотя нераспорядительность
интендантов,  хранивших эти припасы далеко в тылу, оставляла передовую линию
на  голодном пайке.  Поэтому  улучшение снабжения не  приносило успокоения и
уверенности в завтрашнем дне.
     Мезенцев видел,  что солдаты устали от  войны.  Жандармерия то  и  дело
перехватывала крамольные письма нижних чинов. Как штаб-офицер, он знакомился
недавно  с  отчетом  военно-цензурного отделения своего  фронта,  в  котором
говорилось:  "...Пожелания  мира  продолжают  высказываться  в  значительном
количестве писем из  армий...  за последнее время в  армию проникают мысли о
социальных переменах...  больной вопрос, безусловно, составляет возрастающая
дома  дороговизна  предметов  первой  необходимости и  бездействие будто  бы
власти в этом жизненном для населения вопросе".
     Ставка  приказывала "при  проявлениях сильного расстройства дисциплины"
"действовать решительно,  без всяких послаблений,  пресекая в  корне оружием
всякую попытку колебания дисциплины".
     Мезенцев недолго раздумывал.  Жандармский сыск ему претил. Он знал, что
если даст ход делу,  то в дивизион нагрянут следователи военной прокуратуры,
чины  охранного ведомства и  контрразведки,  соберут  военно-полевой суд,  и
Василий Медведев,  как большевик, будет повешен. Мезенцев не хотел этого. Он
решил отложить свое  решение до  окончания большого боя.  Авось что-нибудь и
прояснится...
     К  полудню  следующего  дня  артиллерийская подготовка наступления была
закончена.  Но  полного отбоя или команды перенести огонь в  глубь вражеских
позиций Мезенцев не  получал.  Его гаубицы продолжали бросать редкие снаряды
по  блиндажам  германцев,   изредка  посыпая  окопы  шрапнелями.  Неприятель
огрызался из-за второй линии.
     Генералам Ставки  и  штаба  фронта не  удалось обогнать распутицу.  Она
пришла того же 19-го числа и залила водой все низкие места, окопы, блиндажи,
ходы  сообщений...   Целая  дивизия,  брошенная  в  наступление  на  участке
Мезенцева,  с  полудня  до  15  часов  лежала  в  воде,  пока  прапорщики  и
унтер-офицеры  не  подняли свои  отделения в  атаку.  Неподавленные пулеметы
противника губительным огнем  поливали  русских  солдат.  Артиллерия пробила
слишком  мало  проходов  в  проволочных  заграждениях,   и  противник  успел
пристрелять пулеметами эти "дефиле смерти". Первая атака захлебнулась...
     Мезенцев забыл  о  доносе  на  Медведева.  Боевая  работа захватила его
целиком.  Он  видел,  как  слаженно действует весь оркестр его дивизиона,