опираясь левой рукой
на эфес палаша.
     Канцлер  фон  Бетман  дернулся было,  намереваясь что-то  сказать.  Его
правильное лицо с седеющей бородкой клинышком и черными пушистыми усами было
печальным.  Кайзер знал,  что Бетман -  один из немногих сановников империи,
который  не  одобряет втягивания в  войну,  поскольку она  может  привести к
крупному  столкновению  с  Англией.  Поэтому  он  только  скользнул  по  его
выражавшей тревогу  фигуре  и  уперся  взглядом  в  начальника генштаба  фон
Мольтке.
     "Печальный Юлиус" был краток.
     - Германская   армия    полностью   готова    выполнить   свой    долг.
Мобилизационный план был утвержден вашим величеством 31 марта сего года!
     - Что  скажет  германский военно-морской флот?  -  повернулся кайзер  к
другому своему близкому сотруднику - фон Тирпицу.
     - Эскадры  Северного  и   Балтийского  морей   выполнят  любые  задачи,
поставленные вашим  величеством.  Подводные лодки,  в  том  числе и  большие
морские,  к выходу в море готовы. Противник будет отрезан от своих заморских
территорий.  Он  не  сможет  получать  сырье  и  продовольствие.  Даже  если
британский "Флот  метрополии" обратится против нас  -  мы  заставим англичан
убраться в Скапа-Флоу зализывать раны!  -  твердо,  словно команды с мостика
линкора, высказал свое мнение фон Тирпиц.
     Император не пожелал больше никого слушать.
     - Итак,  решено!  -  Вильгельм встал  и  хлопнул  ладонью по  столу.  -
Начинаем дипломатическую и  всю остальную подготовку к войне!..  Фон Бетман!
Что вы хотите сказать? - обратился кайзер к своему канцлеру.
     - Ваше величество! - несколько испуганно, но упрямо начал фон Бетман. -
Ответственность за  начало  войны  ни  в  коем  случае  не  должна пасть  на
Германию!  Весь мир ждет только успокоительных известий из  Берлина и  Вены.
Полагаю,  мы должны принять все меры дипломатической маскировки,  чтобы наши
противники, а не мы выглядели виновниками войны...
     - Что вы предлагаете? - буркнул кайзер, сразу ухватив идею фон Бетмана.
     - Прежде всего,  ваше  величество,  вы  не  должны отказываться от  уже
объявленной  поездки  на   отдых  в   норвежские  фиорды.   Затем  начальник
генерального штаба должен поехать,  как обычно,  на воды в  Карлсбад,  а фон
Тирпиц -  взять запланированный отпуск и  где-нибудь укрыться от  вездесущей
прессы...
     - Принимается! - утвердил кайзер. - Приступим к обсуждению практических
мероприятий. Пригласите графа Сегени и графа Гойоса!
     Адъютант императора,  ожидавший приказаний возле дверей,  отворил их  и
впустил в  Мраморную галерею австрийского посла Сегени и  секретаря министра
иностранных дел Берхтольда -  графа Гойоса,  прибывшего накануне в  Берлин с
письмом  императора Франца-Иосифа  и  меморандумом венского  правительства о
балканской политике Австро-Венгрии.
     Оба графа вошли и заняли оставленные для них места.  Они тоже понимали,
о  чем  шла  речь  за  закрытыми золочеными дверями  этого  зала.  Император
поднялся со  своего кресла,  подошел к  посланцам союзной державы и,  приняв
свою любимую воинственную позу,  отрывисто обратился к дипломатам, внимавшим
ему с неподдельным трепетом.
     - Не  мешкать с  выступлением против этой недостойной Сербии!  -  изрек
Вильгельм.  -  Позиция России будет,  во всяком случае, враждебной. Но я уже
давно  готов  к   тому  и   прошу  передать  его  императорскому  величеству
Францу-Иосифу,  что  если даже дело дойдет до  войны между Австро-Венгрией и
Россией,  то Германия с обычной своей союзнической верностью будет стоять на
стороне австрийских братьев!


                         18. Париж, июнь 1914 года

     Париж танцевал и  веселился перед тем,  как  все,  у  кого есть деньги,
разъедутся на курорты или в поместья.  Золотые луидоры текли рекой у модного
"Максима",  во всех других ресторанах и кабачках. Невиданные тысячефранковые
вечерние туалеты соперничали с весенними платьями. Модистки создавали шляпы,
поражавшие уличную  толпу.  Автомобильные фабрики  и  магазины  не  успевали
выполнять  заказы  на  лакированные  лимузины  и  ландолеты.  Моторы  давали
возможность  пресыщенному  свету   встречаться  на   приемах  не   только  в
наскучивших особняках и  залах столицы,  но и  в загородных уютных дворцах и
шато,  окруженных парками,  на  берегах  озер  и  прудов,  даривших прохладу
разгоряченным винами и любовью гостям.
     Но  все  затмил  бал  "драгоценных  камней".   Каждая  модница  заранее
обменялась   со   своими   знакомыми   драгоценностями  и   превратилась   в
олицетворение  того  или  другого  камня.  Туалет  соответствовал  цвету  ее
украшений.
     Белые  бриллианты одной  маски  соперничали с  голубыми  другой,  синие
сапфиры  третьей и  четвертой источали мириады голубых искр.  Красные рубины
затмевали своим  огнем  золотистые топазы  на  золотых  парчовых  платьях  и
контрастировали с холодным сине-зеленым светом бразильских изумрудов...  Все
это сверкало и искрилось в ярком свете электрических ламп, казалось особенно
ослепительным рядом  с  черным сукном фраков и  белизной крахмальных манишек
кавалеров...
     Его превосходительство,  чрезвычайный и полномочный министр Франции при
дворе   императора  Николая   Второго   Морис   Палеолог,   почтивший  своим
присутствием  этот  бал,  самодовольно  подумал,  что  холодный  и  туманный
Петербург,  который он  только что  покинул,  чтобы  обсудить с  президентом
детали его предстоящего визита в  российскую столицу,  лопнул бы от зависти,
доведись ему  хоть  краем  глаза увидеть всю  эту  роскошь и  богатство.  Но
господину послу,  когда он  возвращался под утро домой,  сделалось неуютно в
обитом  шелком  лимузине.  Он  вспомнил,  что  ему  поручено  готовить новую
европейскую войну, которая разрушит все это великолепие.
     Палеолог не  мог забыть,  как,  едва переодевшись из дорожного платья в
визитку,  он  ринулся  в  Елисейский дворец  к  президенту Пуанкаре.  Старая
дружба,  еще по лицею Людовика Великого,  и доверительность отношений давали
Палеологу право быть принятым по первому телефонному звонку. Необходимо было
договориться  о  первую  очередь  о  том,   чтобы  доклады  посла  министрам
Французской республики не расходились с планами президента.
     Личный  секретарь  Пуанкаре,   даже  не  спрашивая  патрона,  пригласил
господина министра прибыть  в  Елисейский дворец  и  любезно прислал за  ним
мотор.  Лакей  в  галунах и  позументах проводил Палеолога к  высоким резным
дверям  кабинета  Пуанкаре и  поклонился.  Посол  вошел  в  зал,  украшенный
гобеленами и  старинной  драгоценной мебелью.  С  этой  роскошью  совсем  не
гармонировала простая и коренастая фигура месье президента.
     Невзрачный человек с  редкими волосами и  щелочками бесцветных глаз  на
лице,    посреди   которого   алел    приплюснутый   носик,    вышел   из-за
инкрустированного черепахой и  серебром стола  навстречу другу и  соратнику.
Президента давно уже окрестили в народе прозвищем Пуанкаре-война за то,  что
всей  своей государственной деятельностью,  всей  своей политикой он  толкал
страну  к  войне  с  Германией.  Уроженец Лотарингии,  этой  восточной части
Франции, на которую издавна зарились немцы, он упрямо готовил месть Германии
за поражение Франции в 1870 году.  Его поддерживали все правые парламентские
группировки,  как носителя идеи реванша, и продвигали этого адвоката сначала
на министерские посты,  затем, на пост премьер-министра, а теперь и в кресло
президента республики.
     - Мой дорогой Морис,  как я рад тебя видеть!  -  зажурчала гладкая речь
Пуанкаре.
     - Дорогой Раймон! - возликовал Палеолог, видя, что его принимают не как
чиновника, а как друга. - Я примчался по первому знаку!..
     Друзья  обнялись.  Пуанкаре уселся на  диван  и  сделал знак  Палеологу
занять место рядом в кресле.
     - Чем дышит Петербург, господин посол? - приступил он к делу без лишних
предисловий.
     - Дышит парижской модой и ароматом французских духов, любуется фиалками
из Ниццы, пьет французские вина... - пошутил посол.
     - Слава богу, что денежки, которые мы зарабатываем на этих медведях, мы
считаем сами, - ворчливо поддержал его Пуанкаре. - А что царь Романов? Готов
ли он наконец отрабатывать полученные кредиты,  схватив за хвост германского
орла?  Ведь в  позапрошлом году,  во  время драки на  Балканах,  его военные
отказались  в  нее  ввязаться,  ссылаясь  на  неготовность армии  к  большой
войне...
     - Они и сейчас говорят,  что не готовы,  Раймон, - перешел на серьезный
тон  Палеолог.   -   По  их  расчетам,   русская  армия  полностью  закончит
перевооружение в 1917 году.
     - Мы  не  можем ждать так  долго!  -  категорически изрек президент.  -
Германия тогда  слишком прочно осядет на  Ближнем Востоке и  отхватит у  нас
Северную Африку. Разве русские забыли о прыжке "Пантеры" в Агадир?
     - В  России не думают о том,  какую угрозу германский флот и германские
промышленники составляют французским интересам  повсюду  в  мире.  Петербург
больше смотрит на Персию и  Афганистан,  противодействуя там Британии.  Даже
Турция его меньше волнует теперь... - Палеолог подумал, а затем продолжил: -
По докладам моих информаторов,  хорошо знающих настроения при дворе, царская
семья и  великие князья имеют множество интересов в  Маньчжурии,  их волнует
Закавказье,  примыкающее к  Ирану и  Турции.  Но  во  всех  этих  районах их
интересы  сталкиваются с  английскими.  Вот  почему  нам  трудно  превратить
Сердечное Согласие в крепкий Тройственный союз...
     - И  не  надо,  -  прервал его  Пуанкаре.  -  Совсем незачем устраивать
сближение России и Англии до уровня тесной дружбы. Это совсем не в интересах
Франции,  поскольку может усилить Россию и  повести ее к независимому курсу.
Нам  нужно  от  России  только  одно:  чтобы  миллионы  ее  солдат  отвлекли
германскую армию на Восток, пока мы изготовимся к наступлению на Берлин.
     Помолчали. Посол переваривал услышанное.
     - Я  думаю,  что  война  разразится весьма скоро,  и  мы  должны к  ней
готовиться...   -   задумчиво  сказал   президент  своему  другу.   Палеолог
забеспокоился.  Он  вытер большим белым платком легкий пот,  проступивший на
лысине.
     - В  самом деле?..  А  по какой причине?..  Каков будет предлог?..  И в
какие сроки?.. Неужели всеобщая война?..
     - Не спеши, мой друг! - улыбнулся президент. - Постараюсь ответить тебе
на все вопросы,  ответы к которым ты мог бы и сам, наверное, сформулировать,
поскольку совсем не новичок в европейской политике...
     Пуанкаре поведал  другу,  что  в  большой войне  заинтересованы хозяева
французской металлургии,  объединенные в  знаменитый "Комитэ де  Форж".  Они
мечтают о  возвращении Франции Эльзаса и Лотарингии,  отнятых немцами в 1870
году. Палеолог и сам хорошо знал, какую роль в нагнетании военных настроений
во Франции играли эти провинции.  Но,  кроме эмоций, за идеей реванша стояла
еще  огромная  экономическая выгода,  которую  рассчитывали получить магнаты
текстильной,  металлургической индустрии,  хозяева  железных  дорог,  вернув
Эльзас-Лотарингию.
     Президент указал,  что обстановка на  Балканах,  этой "пороховой бочке"
Европы,  остается  крайне  взрывоопасной.  Австрийцы пытаются  утвердиться в
Боснии и Герцеговине,  южные славяне кипят от ненависти.  Их, как всегда, не
очень  умно  поддерживает  Россия.  На  российское  правительство  оказывает
давление общественное мнение,  которое  весьма  умело  разжигают две  дочери
черногорского короля, жены русских великих князей.
     - Между тем,  -  хмыкнул по-простонародному президент, - нам доподлинно
известно,  что  сам  черногорский князь Николай,  на  словах заискивая перед
Романовыми и  получая от России миллионы рублей субсидии ежегодно,  проводит
политику в пользу Австрии и Германии.
     - Мне  говорил об  этом коллега в  Петербурге,  австро-венгерский посол
граф Сапари, - заметил Палеолог.
     - Далее,  -  не  давая себя перебить,  продолжал Пуанкаре.  -  По очень
надежным каналам нам стало известно,  что готовится покушение на  эрцгерцога
Франца-Фердинанда,   которое   может   стать   предлогом  для   столкновения
Австро-Венгрии и Сербии.  Разумеется,  при желании такое столкновение всегда
можно превратить в  более широкий конфликт,  если в данный конкретный момент
это будет нам выгодно...  Что же касается сроков,  мой дорогой посол, то это
известно только Судьбе. Мы лишь ее рабы, - скромно потупился президент.
     Посол прекрасно понял,  что некоторые сроки,  касающиеся конфликта, уже
известны его  доброму другу,  но  Пуанкаре не  хочет их  называть,  опасаясь
сказать слишком многое опытному дипломату.  Палеолог не  стал  допытываться,
справедливо полагая,  что президент и  так доверил ему слишком много опасных
тайн.    Старый   аналитик,    привыкший   лавировать   среди   пустых   или
ложно-многозначительных слов,  отыскивая в  них истинный смысл,  посол решил
про себя,  что схватка великих держав воистину назрела и разразится, видимо,
не позже нынешнего лета.  Он подвинулся на кончик своего кресла,  чтобы быть
ближе к Пуанкаре, и искательно спросил его:
     - Раймон,  не мог бы ты сказать мне,  что следует делать в Петербурге в
это сложное и опасное время? Мне всегда были особенно ценны твои советы...
     Пуанкаре криво усмехнулся.
     - Твоя  задача,  Морис,  сделать  в  Петербурге так,  чтобы  инициатива
развязывания войны  принадлежала не  Франции или  ее  союзнику -  Российской
империи,  но  Германии.  Поэтому поддерживай миролюбие царя только до такого
предела,  чтобы Вильгельм втравил его в  войну...  Но честь ее начала должна
принадлежать Гогенцоллерну!..  Это,  кстати,  весьма важно и для того, чтобы
наши  социалисты  и  радикалы  голосовали за  военные  кредиты  на  развитие
армии...
     - А что же Жорес?..  - удивился посол. - Неужели и этот социалист будет
голосовать за военные кредиты?
     - Его к тому времени уже не будет...  - загадочно ответил Пуанкаре и не
стал распространяться на  эту тему.  -  Еще раз не рекомендую тебе спешить в
Петербурге.  Пусть  для  истории и  наших  критиков слева  эта  война станет
схваткой славянства и германизма... Тогда они легче пойдут на нее.
     Президент и посол поговорили о слабостях и недостатках царской семьи, о
глубочайшей  моральной   противоположности  и   молчаливой  двусмысленности,
которые   лежат   в   основе   франко-русского  союза,   союза   прекрасной,
прогрессивной  и  гуманной  республики  с  мрачной  самодержавной монархией,
презираемой всеми либералами Европы.
     - Ослабить эту империю,  оторвать от  нее Польшу на  западе,  в  пользу
англичан -  Среднюю Азию и Кавказ, кроме, конечно, бакинских нефтепромыслов,
которые должны стать полноправным владением французских банков,  -  вот твои
долговременные задачи, мой дорогой посол! - журчал президент.
     ...Палеолог вспоминал теперь, как он согласно кивал своей лысой головой
в  такт  речи  друга,  поблескивал стеклышками пенсне  и  старался запомнить
исторические высказывания великого человека.  Да, он приложит все свои силы,
чтобы выполнить инструкции, данные ему лично президентом республики. Полчища
казаков и бессловесной пехоты отвлекут на себя орды гуннов, схватятся с ними
в  смертельной битве.  А  затем -  триумфальный марш французов на Берлин,  и
Франция -  снова властительница в Европе, как во времена Наполеона Великого!
Тогда и Англии придется потесниться в ее колониях...
     Пустынные улицы Парижа были светлы и прекрасны. Начиналось воскресенье,
когда простой люд не  спешит на работу.  Посол еще не представлял себе,  что
скоро  грянет  европейский  пожар  и   одна  из  спичек  будет  зажжена  им,
Палеологом,  а  целый  факел  -  его  другом-президентом.  Париж опустеет не
по-воскресному, а по-военному. Закроются кафе и рестораны, обнищают шикарные
витрины, автомобили будут реквизированы для армии, а он сам, Морис Палеолог,
несколько лет не увидит своей столицы...


                      19. Петербург, 15 июня 1914 года

     Жаркий июньский день  сиял  над  Дворцовой площадью,  когда Анастасия и
Алексей,   сопровождаемые  шаферами  и  подружками,   вышли  из-под  высоких
прохладных сводов  Главного штаба.  Только  что  в  военной  церкви  святого
великомученика Георгия  Победоносца совершился обряд  венчания.  В  сознании
новобрачных еще стояли слова священника, обращенные к ним:
     - Раба  божия  Анастасия,  согласна  ли  взять  в  мужья  раба  божьего
Алексея?.. - И еле слышное "Да!" в ответ.
     - Венчается раб божий Алексей рабе божьей Анастасии!  Да прилепится муж
к жене своей и будет одна плоть единою. Тайна сия велика есть...
     Небольшая толпа  гуляющих  собралась у  подъезда Главного штаба,  возле
экипажей,  ожидавших  свадьбу.  Яркое  солнце  заставило  всех  вышедших  из
затененных коридоров  зажмуриться и  остановиться на  мгновение у  подъезда,
толпа раздалась, пропуская молодых и гостей к коляскам.
     - Какая красивая пара! - восхитился вслух кто-то из прохожих.
     Они  действительно были прекрасны.  Сияющая от  счастья,  с  пепельными
волосами,  уложенными в гладкую прическу под фатой,  в простом белом платье,
подчеркивавшем ее стройную фигуру,  с  букетом пунцовых роз и  белых лилий в
руках,  Настя была необыкновенно хороша.  Ее бережно вел высокий,  стройный,
легко ступающий Алексей.  Молодой полковник при полной парадной форме и всех
орденах,  с  мужественным и  волевым  лицом  тоже  вызвал  большое одобрение
собравшихся зевак.
     Молодые,  а с ними Сухопаров, выступавший шафером, его жена, начинающая
полнеть веселая хохотушка с  подвижной мимикой,  и их младший сын,  несший в
церкви икону Георгия Победоносца,  которой благословили Анастасию и  Алексея
родители  Насти,  уместились в  первой  открытой коляске,  запряженной парой
белых генштабовских казенных лошадей, с бравым вахмистром в роли кучера.
     Вторую  коляску  заняли  подруга  Насти  Ольга,  подполковник Мезенцев,
Михаил Сенин и  большеголовый,  с короткой стрижкой студент Саша,  с которым
Соколов познакомился на  столь  памятном ему  вечере  у  Шумаковых,  где  он
встретил Анастасию.
     Лошади,  настоявшись на солнцепеке,  резво вынесли из-под арки Главного
штаба на Морскую улицу,  свернули на Невский,  по-воскресному полупустынный.
На  Полицейском  мосту  надрывался  мальчишка-газетчик,  размахивая  листами
"Нового времени".
     - Убийство герцога Фердинанда! Убийство герцога Фердинанда!
     Звонкий мальчишеский голос  легко перекрывал негромкий шум  затихшего в
летнем зное проспекта.  Все трое военных в  колясках насторожились.  Соколов
приказал остановить подле газетчиков.  Мальчишка, подбежав к экипажу, бросил
ему тугой сверток листов, еще влажных от типографской краски.
     Полковник повернул газету так,  чтобы  вместе с  Сухопаровым они  могли
прочитать телеграфное сообщение на первой странице. Оно было выделено жирным
шрифтом:
     "Сегодня утром в Сараеве выстрелами из револьвера наповал убиты ехавшие
в авто наследник австро-венгерского престола эрцгерцог Франц-Фердинанд и его
супруга графиня Хотек".
     - Это - война!.. - вырвалось у Алексея.
     - Бог даст,  обойдется!  - прищурился на газету Сухопаров. - Эрцгерцога
ведь  не  очень  жалуют в  Вене  и  войну из-за  него,  пожалуй,  не  станут
начинать...
     Радостное настроение Алексея слегка померкло от  неожиданного известия.
Заведуя  австро-венгерским делопроизводством,  полковник знал  о  намерениях
австрийцев и их союзников германцев развязать войну на Балканах. Знал он и о
том,  что Франц-Фердинанд не одобряет этой войны,  а  стремится политическим
путем превратить двуединую монархию -  Австро-Венгрию - в триединую, добавив
в государственный организм еще и югославянский компонент.
     Из  агентурных  донесений  Соколов  знал,  что  эрцгерцог  очень  хотел
восстановить  союз   трех   императоров   -   австрийского,   германского  и
российск