но тут же тело ее напряглось, как пружина: перед ней стоял Росс. Он смотрел на сына, и ярость, пылавшая в его зеленых глазах, словно пригвоздила Лидию к стволу дерева.
     - Что это, черт побери, такое? - процедил он, указывая на соску.
     - А на что это, по-вашему, похоже? Коровье молоко, - ответила Ма. - Лидия, дай-ка мне малыша. Я с ним сойду вниз, к речке, да спокойно его там докормлю, а то, боюсь, если он останется здесь, то наверняка начнет срыгивать.
     Руки Лидии дрожали так, что она с трудом положила ребенка в протянутые руки Ма. Испуганный взгляд не отрывался от пылавшего яростью лица Росса. Его брови нахмурились так, что почти закрыли глаза. Прикушенная от гнева губа исчезла под усами; было видно, как играют под натянувшейся кожей мускулы.
     - Почему ты кормишь Ли из бутылки?
     Стараясь избежать его горящего взгляда, Лидия опустила глаза, нервно теребя побелевшими пальцами юбку.
     - У меня пропало молоко, - ответила она едва слышно. Ругательство, сорвавшееся с его губ, заставило ее вздрогнуть.
     - Когда? - отрывисто бросил он.
     - Когда переправлялись через реку. Ма говорит...
     - Больше недели?! - Его рычание спугнуло с веток дуба семейку соек, и они сердито на него зачирикали.
     - Да.
     - Прямо через день после свадьбы. - Он рассмеялся злым, ядовитым смехом.
     Лидия взглянула на него и нервно облизнула губы.
     - Через... несколько дней.
     Облокотившись о ствол дерева, он взглянул вверх, в путаницу ветвей, как будто прося у небес ответа, за какой грех посылают они ему эти бесконечные несчастья.
     - Значит, теперь я привязан к тебе - жене, мне на дух не нужной, а ты даже не способна делать единственное, ради чего я на тебе женился?
     Это заставило Лидию вскочить на ноги.
     - А тебе не приходило голову, что я тоже к тебе привязана?
     - Это совсем не то.
     - Совсем не то, уж конечно. Это черт знает во сколько раз хуже!
     - Вот как? Да кому нужна жена, которая ругается, как торговка?
     - А это я у тебя научилась!
     Он предоставил ей шанс освоить еще несколько весьма цветистых оборотов, прежде чем спросил:
     - А почему ты... твое... твое молоко... - При взгляде на ее грудь его вновь пробрала дрожь. Взяв себя в руки, он резко спросил:
     - Женщины кормят обычно долго. А с тобой что такое?
     - Ничего.
     - Да уж наверняка что-то - иначе бы у тебя до сих пор было молоко.
     - Ма говорит, оно исчезло во время переправы. Потому что я испугалась, переволновалась и еще... - Ее голос дрогнул при воспоминании о тех минутах, что провели они тогда в фургоне.
     Раздосадованный напоминанием о том, что он безуспешно пытался забыть целую неделю, он отвернулся, чтобы не смотреть на нее. Он не хотел видеть ее глаза - он так хорошо помнил, как смотрели они на него до и после того поцелуя. Не хотел видеть ее волосы, рыжим пламенем окружавшие голову, он помнил, как гладили их его пальцы. Ее рот - потому что даже сейчас он чувствовал его вкус. Старался не смотреть на лиф ее платья - потому что помнил, каким мягким и податливым было под ним ее тело.
     Проклятье! Он не желал помнить ничего о тех минутах - и помнил все. Память мучила его всю неделю, то затихая, то просыпаясь, заставляя вспоминать самые мелкие подробности.
     Лидия воспользовалась неожиданной паузой.
     - Ма говорит, что так иногда бывает. Если, например, женщина испугается, как я тогда на пароме, такое может случиться. Но с Ли все в порядке, - поспешила добавить она. - Он уже привык к соске. И от коровьего молока у него ни живот не болит, ничего. Растет прямо не по дням, а по часам. Он...
     Росс резко обернулся.
     - Но дело все в том, что я на тебе женат, а я вовсе не хочу этого. Я уже был женат. На женщине, тихой нравом и никогда не повышавшей голоса - на настоящей леди. Она и причесывалась, как подобает леди, и она бы не... - Он замолчал. Он хотел сказать, что Виктория не позволила бы ему целовать себя с той необузданной страстью, с какой целовал он Лидию, но говорить этого ей не следовало. Он не желал признаваться, что помнит об этом.
     И если он намеревался ранить ее, нанести самую горькую обиду - ему удалось сделать это. Лидия предпочла бы, чтобы он отстегал ее ремнем, как Клэнси, - ведь боль чувствует только тело, и она вскоре проходит. Но Росс причинил ей боль, равной которой она не знала: он напомнил ей о том, кто она и кем всегда останется, какую бы одежду и чье бы имя ни носила. В душе она всегда будет для него шлюхой.
     Но раненое животное может стать и опасным. Блеснув глазами, в которых отразилось расплавленное золото закатного солнца, она, вскинув голову, откинула назад растрепавшуюся гриву волос.
     - Для меня это тоже оказалась неважная сделка. Я ненавижу вас, все ваши выходки и то, как вы делаете больно людям без всякой на то причины. Подозреваю, что вы на самом деле ничем не лучше меня - и вот именно этого вы и не можете вынести, мистер Коулмэн.
     Хрипло зарычав, Росс шагнул к ней. Ее первым стремлением было бежать, скрыться от него и его страшных глаз, но и она, в свою очередь, разъярилась достаточно, чтобы презреть здравый смысл.
     - И я не могу придумать ничего хуже, чем всю жизнь быть твоей женой! - крикнула она. - Ты... ты... ты... просто блудливый мужлан!
     Росс застыл на месте, широко раскрыв рот - как будто сухожилия, поддерживавшие его нижнюю челюсть, разом лопнули.
     - Добрый вечер, миссис Коулмэн, мистер Коулмэн.
     Голос Уинстона Хилла словно освежил воздух, в котором усилиями Лидии и ее мужа уже будто чувствовался запах серы. Приветствие Хилла звучало сердечно, но, обернувшись к нему, они наткнулись на его пристальный, настороженный взгляд. Мужчины напоминали двух боевых петухов, стоящих друг против друга и уже готовых пустить в ход шпоры.
     Лидия пыталась успокоиться и скрыть смущение, деловито принявшись расправлять складки на юбке. Росс Коулмэн закусил кончик правого уса.
     - Привет, Хилл, - промолвил он наконец, затем кивнул Мозесу.
     Быстрый кивок Лидии предназначался обоим сразу.
     - Прекрасное место, не правда ли?
     - О да, мистер Хилл. - Лидия тяжело дышала. Она ведь была уже готова отхлестать Росса по его самодовольной физиономии. Что, если бы мистер Хилл вдруг не появился? И неужели он слышал все те оскорбления, которые кричал ее муж? Она готова была умереть от стыда и надеялась, что жар, проступивший на ее щеках, не очень заметен. - Здесь цветы... такие красивые, - произнесла она в тщетной попытке сгладить неловкость.
     - Я вот эти только что сорвал у реки. Возьмите, миссис Лидия! - Мозес протянул ей букет. - У вас в фургоне будет красивей.
     Она искоса взглянула на Росса. Его лицо было твердым, как гранит.
     - Спасибо, Мозес, - поблагодарила она, принимая охапку цветов и машинально их нюхая. Цветы щекотали нос, и, чихнув, она смутилась еще больше.
     Мистер Хилл и Мозес рассмеялись. Росс смотрел на них с нескрываемым раздражением.
     - Мозес просто в восторге от того, как вы понимаете лошадей, мистер Коулмэн, - сказал Уинстон. Не такой высокий, как Росс, из-за своей изящной, полной достоинства позы он казался выше. - Он ведь всегда работал только в доме. Я, конечно, ездил верхом, но никогда не имел дело с упряжкой из шести лошадей. Не смогли бы вы немного поучить его с ними управляться?
     Росс нервно прочистил горло.
     - Да смог бы, наверное.
     - Я был бы очень обязан вам, мистер Коулмэн. Лучшего учителя мне не найти, - с чувством сказал Мозес.
     - Я посмотрю, думаю, смогу вам помочь.
     - Прекрасно. - Уинстон поклонился Россу, затем обратился к Лидии:
     - Вы уже были у речки? Там так прохладно и хорошо. Я с удовольствием вызвался бы сопровождать вас. Разумеется, с позволения мистера Коулмэна.
     - Я... м-м... и сам вот хотел сводить туда Лидию.
     Лидия, обернувшись, посмотрела на мужа - тому удалось вложить в эту фразу небрежность мужчины, который нередко ходит с женой прогуляться вечером. А когда его рука обвилась вокруг ее талии и слегка притянула ее к нему, Лидия готова была упасть в обморок.
     - Ну что ж, тогда доброго вечера, - раскланялся Уинстон, приподняв шляпу.
     - Доброго вечера, - закивал Мозес, отправляясь вслед за хозяином к лагерю.
     Рука Росса тут же отдернулась, оставив Лидию в глубоком разочаровании. Прогулка с ним на реку показалась ей не такой уж плохой идей. Он ведь гулял в сумерках с Викторией, подумала она грустно.
     Но эта прогулка, увы, приятной не будет. Она подумала, что сейчас, когда Хилл и Мозес ушли, свара начнется снова. Сил у нее уже не было - но на всякий случай она с вызовом взглянула на Росса: вдруг опять на нее набросится.
     - Значит, блудливый мужлан? - спросил он неожиданно тихо.
     - Что? - Ну ясно, он дурачит ее. И вовсе не сердится. Под усами притаилась усмешка.
     - Где ты умудрилась услышать такое - и как тебя угораздило это повторить?
     Эти слова в адрес Отиса и Клэнси Расселлов она часто слышала от не слишком расположенных к ним ближних. Лидии казалось, что если так называли этих двоих, то это худшее из существующих в мире оскорблений.
     - А это... очень плохо? - тихо спросила она, глядя на него круглыми от испуга глазами.
     Откинув назад голову, Росс громко расхохотался. В первый раз она видела, чтобы он так смеялся, и, удивленно похлопав ресницами, с удовольствием присоединилась к нему.
     - Плохо, говоришь? - наконец сказал Росс, вытирая слезы тыльной стороной ладони. - Да, хуже не бывает. На твоем месте, если бы я хотел стать настоящей леди, я такого ни при ком бы не повторял. - Его снова начал разбирать смех, и, кое-как с ним справившись, он прислонился к дереву и сполз по стволу, присев на корточки. Выражения, с которым он сейчас смотрел на нее, она на его лице никогда прежде не видела. Оно было почти нежным.
     - Черт возьми, Лидия, что мне делать с тобой? - Взъерошив волосы, он задумчиво покачал головой. - Бывает, я готов тебя убить, задушить собственными руками. А через минуту ты заставляешь меня так хохотать, как я, ей-богу, давно не смеялся.
     Некоторое время он сидел, молча уставившись в землю, а она смотрела на него, желая - и не осмеливаясь - потрогать рукой его волосы, стереть со лба озабоченные морщинки.
     Когда он снова взглянул на нее, лицо его уже опять стало бесстрастным.
     - Видно, нам придется остаться вместе, пока не приедем в Джефферсон.
     - Видно, придется.
     А что потом? Спросить она боялась. Быть женой почти чужого мужчины, у которого каждую минуту меняется настроение, - не лучшая участь, но, по крайней мере, он не бьет ее. И чем быть совсем одной, как еще месяц назад, пусть лучше он будет рядом. Она уже начала скучать по нему, если долго его не видела, в каком бы настроении он ни являлся.
     - Прости меня за... за мое молоко. Но когда мы поженились, я и правда не знала...
     Помимо воли глаза его остановились на ее груди - такой же гладкой, налитой и соблазнительной, как и прежде.
     - Конечно, ты не знала, - ответил он. - И я сердился вовсе не на тебя, а так... на судьбу.
     Сердился - потому что жена его умерла безвременно и несправедливо. Потому что женился на этой девушке, все время твердя себе, что она - шлюха, дрянь, и пытаясь убедить себя, что она не нужна ему. И еще потому, что, несмотря на все свои уверения, желал ее еще больше, чем раньше.
     - А зачем ты сказал мистеру Хиллу, что сам отведешь меня к речке? И... обнял меня? - С последней фразой она обращалась уже скорее к собственным туфлям, потому что поднять на него глаза не было никакой возможности.
     "Потому что я не хочу, чтобы он провожал тебя. Потому что я взревновал, как дьявол, едва он сказал об этом. Потому что это дало мне возможность дотронуться до тебя".
     - Они с Мозесом, наверное, слышали, как мы ругались. А я не хочу, чтобы говорили, будто я плохо обращаюсь с тобой.
     - А. - Горькое разочарование помешало ей сказать еще что-нибудь.
     - Ну, пойдем к фургону. Ма и Ли, наверное, тоже сейчас придут.
     К удивлению ее и собственному, он заставил ее взять себя под руку, чтобы она не упала.

***

     - Более жалкого зрелища я никогда не видела!
     На поверхости воды появилась светловолосая голова Буббы Лэнгстона. Он шумно отплевывался. А всего в нескольких футах от него расположилась на заросшем травой берегу Присцилла Уоткинс. Она сидела, опершись на отставленные назад руки и подобрав колени, не смущаясь тем, что мальчишке, плававшему в мелкой воде, были хорошо видны ее бедра и исподнее.
     - Ты что, за мной шпионишь? И что увидала жалкого? - спросил Бубба, медленно выбираясь на берег. Перед тем как влезть в воду, он хотел сбросить с себя всю одежду и теперь благодарил небо, что сообразил оставить штаны.
     - Ни за кем я не шпионю, - отрезала она. - Я просто сюда пришла немного проветриться. Трястись целый день в старом фургоне - такая пыль и жарища.
     Присцилла сложила губы бантиком, зная, что это производит неотразимое впечатление на любого мужчину, и выпрямилась. Высоко подняв руки над головой, она потянулась, туго натянув платье на налитой груди. Из-под полуопущенных ресниц ее серые глаза сочувственно взглянули на Буббу.
     - А жалкое зрелище - это твоя грудь, Бубба Лэнгстон. На ней нет ни единого волоска. Я видела, как купался в реке мистер Коулмэн. У него везде волосы. На груди, под мышками. И еще на таких местах, которые молодой девушке не полагается даже видеть. - Она зевнула, изображая смертельную скуку, в то время как глаза ее зорко поглядывали на нервно запрыгавший кадык Буббы.
     - Знаешь, что было бы действительно здорово? - спросила она, внезапно оживившись. - Я, наверное, сейчас сниму туфли и поболтаю в воде ногами. Мы, девочки, не такие счастливые, как мальчишки. Мы не можем раздеться до трусов и купаться, где только вздумается.
     Бубба, как зачарованный, смотрел, как она, развязав тесемки, стащила туфли. Задрав юбку, она начала снимать чулок. Все тело Буббы одеревенело, когда ее руки спустили чулок от колена до щиколотки. Наконец с чулком было покончено, и, увидев ее обнаженную белую ступню и голень, Бубба решил, что сейчас скончается.
     Зажмурившись, она опасливо погрузила ногу в быстро бегущую воду речки. Затем, сладострастно приоткрыв глаза, лениво облизнула языком губы. Бубба, застонав, двинулся в ее сторону, зайдя при этом по пояс в воду.
     - Присцилла.
     Не обращая на него внимания, она начала снимать второй чулок. Наконец ее юбки оказались подобранными до пояса, а ступни болтались в прозрачной воде.
     - Это почти так же здорово, как кое-что еще - правда, Бубба?
     Бубба уже плохо соображал и не понял смысла ее вопроса.
     - На моей тоже есть волосы.
     Она недоверчиво усмехнулась.
     - Вовсе и нету.
     - Есть.
     Он стоял от нее всего в нескольких дюймах, и, болтаясь, ее ступня то и дело задевала его бедра и перед его штанов. О Боже, он точно сейчас умрет!
     - Вот, видишь?
     Она наклонилась, чтобы получше рассмотреть его грудь.
     - Да, теперь вижу. Есть несколько волосков - вот, и вот... - Она посмотрела на его пылающее лицо, по-прежнему прикрывая глаза ресницами. Понизив голос до мурлыкающего шепота, она спросила:
     - А ты чувствуешь, как они растут там? Какие они на ощупь?
     Язык Буббы точно распух во рту и, казалось, разучился двигаться. Даже если бы от этого зависела его жизнь, он сейчас не смог бы и плюнуть. Но тем не менее хрипло выдавил:
     - Потрогай - увидишь.
     В глазах Присциллы загорелся победный огонь; она оглянулась через плечо.
     - А если я потрогаю, ты никому не скажешь? Даже своему противному братцу?
     - Клянусь, - отозвался он, вложив в это слово всю преданность апостола, присягающего верховному божеству.
     - Ну хорошо. - Протянув руку, она поднесла ее к груди Буббы, но в последний момент отдернула. - Нет, не могу! Боже, она убьет его!
     - Можешь! - умолял он. - Просто потрогай.
     - Очень жестоко заставлять меня делать так, Бубба Лэнгстон, - сказала она с упреком.
     Но Бубба зашел уже слишком далеко, чтобы осознать, что ему намеренно отводят роль соблазнителя. Он чувствовал в эту минуту лишь обжигающее прикосновение пальцев к его груди. Тело его словно налилось белым пламенем; мужская сила безжалостно натягивала мокрые штаны. Если бы вода не доходила ему до пояса, она бы увидела, как велика ее власть над ним. Как раз в этот момент ее ступня коснулась его промежности.
     - О, Бубба, - произнесла она, закрыв глаза и дав пальцам продвинуться чуть подальше. - Тебя так приятно трогать. Ты настоящий мужчина.
     - Да?
     - Ах. - Со вздохом сожаления она убрала руки. - Но я не должна была позволить тебе уговорить меня делать это. Я вся горю.
     - И ты... тоже?
     Она кивнула, отчего ее светлые, пшеничного оттенка волосы рассыпались по плечам.
     - Наверное, мне придется обрызгать себя водой, чтобы остыть немножко.
     Нарочито отводя взгляд от его затуманенных глаз, она небрежным движением расстегнула две верхние пуговицы на платье и наклонилась к воде, убедившись, что ему хорошо видна ее грудь, почти вываливавшаяся из лифа. Набрав воду в пригоршню, она плеснула на грудь, давая ей стечь по платью.
     - Ой! - взвизгнула она. - Я не думала, что она такая холодная. - Она продолжала лить воду пригоршнями на себя, пока перед ее платья не намок и не прилип к телу.
     Выпрямившись, она с насмешливым удивлением взглянула в широко раскрытые глаза Буббы. Проследила за его взглядом - до самой своей груди. Мокрый хлопок плотно облепил ее, и от холодной воды соски набухли и торчали - все, как она задумала.
     - Ой, не надо! - вскрикнула она, закрывая грудь руками. - Не смотри на меня так, Бубба! У тебя глаза так блестят, что мне страшно.
     - Это ты смотришь на меня, - тупо произнес он.
     Постепенно она опускала руки, глядя, как они рассчитанно-лениво скользят по полушариям грудей, а кончики пальцев гладят напрягшиеся соски.
     - Я? Ах, Бубба, нехорошо так пользоваться беспомощностью девушки - но что сделано, то сделано.
     Он стоял, не в силах оторвать взгляд от ее груди и не видел, что губы ее побелели от досады. Парень безнадежно туп, это ясно. Если бы Скаут в первые часы привала не отправился в город, она бы не сидела здесь с этим чурбаном, который, видно, понятия не имеет, для чего у него в штанах эта штука. Но сама она знала - и с трудом могла сидеть от охватившего ее желания.
     Его, похоже, надо подбодрить.
     - Я ведь тебя тоже трогала, - сказала она, добавив в голос слезу. - Но ты ведь не будешь презирать меня за это, да, Бубба? - Носок ее ступни нырнул вниз, и нога прижалась к пуговицам на ширинке Буббы.
     Его голубые глаза смотрели в упор на нее.
     - Ты сказала, что сделано - сделано.
     Она снова облизнула губы, убедившись, что он это видел. Похлопав ресницами, она выжала пару слезинок.
     - Ты настоящий тиран, Бубба. Но обещай, что ты никому не скажешь.
     - Клянусь, - повторил он, впиваясь глазами в выступающие соски, которые не могло скрыть мокрое платье. Его руки неуклюже поднялись из воды.
     - Я... намочу тебе платье.
     - Да, пожалуйста! - простонала она. Если бы здесь с ней был Скаут, они развлекались бы уже добрый час. А этому дурню приходится растолковывать каждый шаг.
     Руки Буббы легонько сжали ее, затем, убедившись, что ей это приятно - сильнее. Он трогал, тер, нажимал, не веря, что прикосновение к чему-нибудь способно дарить такое блаженство. Он даже набрался мужества провести пальцами вверх и вниз по ее соскам.
     - Ммм, Бубба. Ты, похоже, часто делаешь это, - прошептала Присцилла. Она раздвинула ноги, и он буквально вошел в них. Ее пятки уперлись сзади в его бедра и прижали его к ней сильнее.
     - Нет, еще ни разу...
     - Ну, Бубба, мне-то ты можешь сказать!
     - Ни разу! Клянусь, Присцилла. Ты - первая девушка, которую я... полюбил.
     - Сильнее, - простонала она. - Сожми их сильнее, Бубба, и иди ко мне...
     - Бубба Лэнгстон! - Голос Ма, раздавшийся в ушах Буббы, как гром среди ясного неба, заставил его разжать р