ночам его, словно половозрелого подростка, преследовали эротические сны, в которых Марис прижимала его к себе, низким от страсти голосом выкрикивая его имя. Пробуждение становилось для него мукой, и днем Паркер утешался тем, что представлял себе, как Марис ласкает его, как она проводи кончиками пальцев по его груди и животу, а ее мягкие губы скользят к его...
     - Это был ребенок Тодда?
     Паркер резко выпрямился, словно кто-то кольнул его булавкой.
     - Что-что? - Он откашлялся и постарался стряхнуть с себя наваждение. - Прости, я задумался.
     - Я говорю о ребенке, которого скинула Мария Катарина. Он - от Тодда?
     - А как ты думаешь?
     - Мне кажется, это вполне укладывается в сюжет. Ты собираешься где-нибудь это уточнять?
     - Пожалуй, нет... - Паркер покачал головой. - Пусть предположение остается предположением, иначе получится слишком банально. Пусть каждый читатель сам для себя решает, кто тут виноват.
     - Да, так действительно лучше. - Марис задумчиво перелистывала страницы, изредка останавливаясь, чтобы заново перечитать тот или иной абзац. - Знаешь, - промолвила она, - он начинает мне нравиться. Я имею в виду Рурка... Очень яркий персонаж - живой и с характером. Как сказала Мария Катарина, Рурк очень славный.
     Паркер презрительно сморщился.
     - Надеюсь, не слишком? Я бы не хотел, чтобы героем моей книги был святой или ангел во плоти.
     - Не слишком. - Марис улыбнулась, но Паркер продолжал хмуриться, и она добавила:
     - Можешь мне поверить, я говорю правду. Я же сказала, он - живой человек, а значит, у него есть недостатки и слабости. Терпеть не могу идеальных героев! Они слишком скучные, а с твоим Рурком... не соскучишься.
     - Читательниц редко "заводят" положительные герои; точно так же и читатели-мужчины недолюбливают слишком добродетельных героинь. Чтобы персонаж полюбился читателю, достаточно бывает снабдить его хотя бы одним простеньким недостатком... Например, чрезмерным пристрастием к бутылке.
     - Ты прав, - согласилась Марис, - но насчет Рурка можешь не беспокоиться - достоинства и недостатки смешаны в нем в нужной пропорции. Читательницы способны полюбить его за одну эту сцену у Марии Катарины. Он вел себя как настоящий мужчина, во всяком случае, его подсознательные реакции - чисто мужские. На каждую ситуацию он смотрит сначала в сексуальном аспекте и лишь потом начинает учитывать другие факторы - такие, как мораль, приличия и прочее. Но его нельзя назвать бесчувственным. Просто он знает, где заканчивается порядочность и начинается эгоизм, в особенности - эгоизм мужской, сексуальный. Ты не тыкаешь читателя носом в добродетельность Рурка, не морализируешь, так сказать, "в лоб"... - Марис подняла голову и увидела, что Паркер беззвучно смеется.
     - В чем дело? - спросила она растерянно.
     - Ты, я вижу, всерьез увлеклась работой над этой рукописью!
     - Это моя профессия, Паркер. Не вижу, что тут смешного!
     - Я понимаю, книга может увлечь, но проходит день, а книга так и остается книгой.
     - Только не для меня... - Марис говорила негромко и чуть смущенно. - Когда книга мне по-настоящему нравится, ее персонажи оживают, становятся для меня реальными людьми. Возможно, это происходит оттого, что я относительно рано лишилась матери. Книги в детстве были моим миром, и эта детская страсть к книгам сохранилась у меня и во взрослом возрасте и определила мою судьбу - ведь я стала не врачом, не адвокатом, а редактором.
     Несколько секунд она сидела, задумчиво опустив голову, потом снова взглянула на Паркера. Наклонившись к ней, он негромко проговорил:
     - Я понял, книга способна тебя завести, но я хотел бы знать, что еще ты любишь...
     Марис сразу догадалась, о чем он думает. Она уже убедилась - они мыслят очень похоже, и глаза ее мечтательно затуманились.
     - Еще меня заводит... угадай - что. Начинается на букву "е"...
     - На букву "е"?.. - Паркер, как видно, не ожидал такого ответа, поэтому растерялся.
     - Я знала - ты ни за что не угадаешь. Это вовсе не "езда", а "еда".
     Паркер откинул голову назад и захохотал. Это был такой громкий, искренний смех, что он, казалось, и сам был удивлен. И действительно, Паркер уже забыл, когда в последний раз он так смеялся. В этом смехе не было ни его цинизма, ни горечи - только беззаботная радость.
     Марис нацелила на него палец:
     - Пиф-паф, Паркер. Надеюсь, намек понятен?
     - Понятен. Ты здорово проголодалась?
     - Честно говоря - да. То, чем кормят в самолетах, мне никогда не нравилось, а позавтракать я не успела, так что я просто умираю с голода.
     - Майкл никогда мне не простит, если я тебя не накормлю. Думаю, мне удастся что-нибудь приготовить на скорую руку, но тебе придется мне помочь. Вдвоем будет быстрее.
     - С удовольствием. Показывай, куда идти.
     Они перебрались на кухню и, осмотрев имеющиеся в холодильнике запасы, решили сделать сандвичи с беконом, салатом и томатами.
     - Как насчет салата из авокадо? - осведомился Паркер, когда Марис включила микроволновку, чтобы поджарить нарезанный полосками бекон.
     - Это было бы замечательно.
     - Тогда тебе придется самой их почистить. Майкл говорит, я не могу почистить даже картошку, не помяв ей бока, а авокадо - штука нежная.
     - Одна вещь мне в тебе нравится, Паркер...
     - Только одна?
     - ...Ты не стыдишься признаться в своих недостатках.
     - Их настолько мало, что я могу себе это позволить, - парировал Паркер, и Марис в ответ швырнула в него шариком из фольги.
     Пока готовился салат, они решили перекусить картофельными чипсами и маринованными огурцами, которые они по очереди доставали прямо из банки.
     - Небось ты к такому не привыкла... - проговорил с полным ртом Паркер.
     - Мне кажется, ты все еще принимаешь меня за привередливую избалованную папенькину дочку... - возразила Марис.
     - Нет, не принимаю, - возразил Паркер. - Для избалованной любимицы книжного магната ты слишком много работаешь.
     - И на том спасибо.
     - Кроме того, ты предана своему делу.
     - Это точно.
     - И никогда не бросаешь дела на полдороге.
     - Я стараюсь.
     - Значит, именно за этим ты вернулась? Я - твое дело, которое необходимо доделать?
     - Я приехала, чтобы вручить тебе для подписи наше предварительное соглашение и чек на пятнадцать тысяч долларов.
     - Разве вы там, в Нью-Йорке, никогда не слышали про службу срочной доставки "Федерал экспресс"?
     - Я не знала, обслуживает ли она ваш островок. Курьер мог бы сюда и не поехать, испугавшись Терри и его пиратов.
     Паркер окинул Марис взглядом, который яснее ясного говорил: он не поверил ее отговоркам, и она опустила глаза.
     - О'кей, если говорить начистоту, я приехала, чтобы убедиться - ты работаешь над своей книгой. И если нет - чтобы тебя подтолкнуть. Мне посоветовал поступить так мой отец.
     - Значит, ты приехала только потому, что твой папа считал это необходимым?
     - Нет. То есть не совсем...
     - Тогда почему?
     Она внимательно посмотрела на него, потом открыла рот, собираясь что-то сказать, но передумала и начала снова:
     - Я... Перед тем как я уехала отсюда, мы поссорились. И мне хотелось убедиться, что ты... что я... В противном случае, наши деловые отношения могли бы...
     Паркер заблеял - совсем как главный герой в какой-то компьютерной игре.
     - Слушай, может быть, тебе Санта-Анна и кажется глухоманью, но - веришь ты или нет - у нас здесь есть и телефоны, и факсы, и электронная почта, и многое другое.
     - Но ведь ты не хотел разговаривать со мной по телефону и отвечать на мои послания.
     - В конце концов я бы ответил...
     - Я совсем не была в этом уверена.
     - Нет была. - Он поднял руку, как регулировщик, прекращая дискуссию, которую считал никчемной и пустой. - Ты села на самолет, в котором тебя так плохо кормили, чтобы увидеться со мной: Признайся, Марис, ведь так и было?
     Марис вздернула подбородок, и на мгновение Паркеру показалось, что она намерена все отрицать. Но Марис снова удивила его, сказав:
     - Да, ты прав. Я хотела увидеться с тобой. Положив руки на стол, Паркер некоторое время их разглядывал, потом снова посмотрел на нее.
     - Зачем? - негромко спросил он. - Вряд ли в этом повинно мое врожденное обаяние и безупречные манеры - вед" мы с тобой, кажется, уже установили, что я не наделен ни тем, ни другим. - Он поскреб плохо выбритый подбородок. - Все вышесказанное неизбежно приводит меня к мысли, уж не расплевалась ли ты со своим благоверным? Может быть, вы поссорились, и ты подумала: "Ах так? В таком случае я отправлюсь в Гарлем и заведу роман с одноногим нефом"?
     Паркер был уверен: после этого она пулей вылетит из кухни, схватит веши, запрыгнет обратно в гольф-кар и умчится прочь. И все это - не переставая проклинать его на все лады, но он снова ошибся. Марис осталась сидеть, где сидела. Когда же она заговорила, ее голос звучал на удивление спокойно.
     - Скажи, пожалуйста, Паркер, почему ты так хочешь казаться грубым? Может быть, ты считаешь, что это добавляет тебе силы и мужественности в глазах окружающих? Или ты стремишься делать людям больно потому, что не хочешь - или боишься - подпускать их слишком близко? Может быть, ты стремишься нанести удар первым из страха, что кто-то может тебя ранить, обидеть, уязвить? Если дело обстоит именно так, в таком случае мне тебя жаль.
     Он вздрогнул, и она пристально посмотрела на него.
     - Да, я тебя жалею, но моя жалость не имеет никакого отношения к твоим физическим недостаткам, - добавила Марис и встала из-за стола. Она держалась очень прямо и с достоинством: голова поднята, спина напряжена, плечи развернуты. Не глядя на него, она вышла из кухни, и Паркер, провожавший ее взглядом, почувствовал себя бесчувственным червем.
     Он обвинил Марис в том, что она использовала его, чтобы досадить Ною, хотя на самом деле все обстояло как раз наоборот - это он собирался использовать ее, чтобы отомстить.
     Испугавшись, что Марис уедет прежде, чем он успеет извиниться, Паркер выкатился в коридор. Входная дверь была открыта, и сердце у него упало, но Марис никуда не ушла. Она стояла на веранде и, облокотившись на один из опорных столбов, смотрела в пространство.
     - Марис...
     - Утром я уеду.
     - Я не хочу, чтобы ты уезжала.
     Она рассмеялась, но смех ее был невеселым.
     - Ты сам не знаешь, чего хочешь! Писать - не писать, быть знаменитым или жить в безвестности на этом острове, прогнать меня - не прогонять меня... Ты даже не знаешь, хочешь ты жить дальше или нет!
     Она посмотрела на него краем глаза, потом стала разглядывать виргинские дубы вдоль подъездной дорожки.
     - Пожалуй, мне действительно не стоило сюда возвращаться, - прибавила она. - Я и сама не знаю толком, почему я это сделала... Мне следовало остаться в Нью-Йорке, чтобы не мешать тебе упиваться собственным горем и лакать виски в обществе призрака. Но ничего, эту ошибку исправить легко: завтра я уеду, и ты сможешь снова жить как жил.
     Подъехав к ней сзади, Паркер положил руки на ее бедра.
     - Не уезжай, - сказал он и, наклонившись вперед, уперся лбом ей в поясницу. - Не уезжай, - повторил он и крепче стиснул ее талию. - Мне наплевать, почему ты вернулась, Марис. Клянусь - для меня это совершенно неважно! Даже если ты захотела досадить мужу, я... я только рад. Главное - ты здесь, а все остальное ерунда.
     Его руки сомкнулись и некоторое время лежали на узле блузки, потом опустились вниз и коснулись кожи. Несколько секунд он осторожно поглаживал ее живот, потом несильно потянул, и Марис что-то пробормотала удивленно и жалобно. Паркеру показалось, она хотела остановить его, но он продолжал тянуть ее на себя. Наконец Марис уступила - ноги ее подогнулись, и она оказалась у него на коленях. Паркер развернул ее боком, так что ноги Марис оказались перекинуты через подлокотник кресла, и подсунул одну руку ей под спину.
     - Тебе удобно?
     - А тебе? - Она поглядела на него с тревогой, и Паркер, улыбнувшись, провел руками по ее все еще влажным волосам, потом погладил по щеке.
     - Никогда не чувствовал себя лучше.

23

Ему пришлось мобилизовать всю свою волю, чтобы не поцеловать ее. Паркер знал - Марис ожидала чего-то подобного, и именно поэтому сдержался. Кроме того, он все еще чувствовал себя виноватым перед ней за то, что усомнился в чистоте ее побудительных мотивов.
     Можно было подумать, что его побудительные мотивы были чисты и благородны!
     - Не хочешь немного прокатиться? - спросил он.
     - Прокатиться?
     - Ну, спуститься к берегу...
     - Я могла бы пойти пешком.
     - Но лучше я тебя прокачу.
     Он снял кресло с тормоза и, съехав с веранды по специально устроенному пандусу, направил его на вымощенную плитами тропинку, которая терялась в лесу.
     - Какая удобная дорожка! - заметила Марис.
     - Пока шел ремонт, я велел выложить плитами все дорожки вокруг особняка, - объяснил Паркер. - Только подъездная дорожка осталась засыпана ракушечником, потому что... потому что я редко ею пользуюсь.
     - Майкл сказал мне, что ты отказался от кресла с мотором, потому что любишь трудности.
     - Езда на инвалидном кресле - отличный спорт. Майкл неплохо меня кормит, а мне не хотелось бы разжиреть.
     - А чем это так хорошо пахнет?
     - Магнолией.
     - Сегодня вечером нет светлячков.
     - Светоносок? Похоже, им кажется - будет дождь.
     - А он будет?
     - Не знаю. Посмотрим...
     Вымощенная плиткой дорожка тянулась до самого пляжа. Там она переходила в дощатый настил, который тянулся через песчаные дюны к океану. Кресло легко катилось по не струганным доскам, и пушистые метелочки морской ониолы приятно щекотали икры Марис.
     Дощатый тротуар заканчивался у линии прибоя небольшой огороженной площадкой размером примерно два на три ярда. Здесь Паркер снова поставил кресло на тормоз, развернувшись лицом к океану. Кроме них, на берегу больше никого не было; с юго-восточной оконечности острова не было видно континентального побережья с его домами, мачтами высоковольтных линий и башнями маяков, и оттого берег казался первозданно-девственным, словно он только что возник из морской пучины. Солнце село, луна то скрывалась за облаками, то появлялась вновь, и хотя света от нее было мало, Марис отчетливо различала фосфоресцирующую линию прибоя, который с шипением накатывался на мелкий белый песок. С океана тянуло легким ветерком, который нес с собой запахи моря и водорослей.
     - Удивительное место! - Марис почему-то говорила шепотом, словно находилась в церкви. - Лес, песок, море... Я и не знала, что в нашей стране еще существуют такие нетронутые, первозданные уголки!
     - Если ты имеешь в виду пятизвездочные отели, то здесь их действительно нет, - рассеянно отозвался Паркер. Вместо того чтобы любоваться видом, он теребил в пальцах прядь ее волос, наслаждаясь их шелковистой мягкостью.
     Марис повернула голову и посмотрела на него:
     - Мне показалось, ты упомянул наркотики... Это правда? Паркер протяжно вздохнул.
     - Надо же было мне так проговориться!.. Впрочем, я надеялся, что ты не заметишь...
     - Но я заметила, и с тех пор только об этом и думаю. Ты действительно принимаешь наркотики? Какие?..
     В ее взгляде, однако, не было ни осуждения, ни упрека - только интерес и сочувствие. Паркер снова вздохнул и, выпустив ее волосы, опустил руку.
     - В основном мне приходится принимать болеутоляющие средства, которые прописал врач. Все они довольно слабые... Должно быть, поэтому мне приходится лопать их буквально пригоршнями.
     - Это из-за... твоих ног?
     - Из-за чьих же еще?
     - Разве они не заживают?
     - Заживают, но слишком медленно.
     - Но... что с тобой случилось?
     - Со мной случилась... обыкновенная глупость. Причем это была моя собственная глупость, что вдвойне обидно. - Паркер немного помолчал, словно собираясь с мыслями, потом продолжил глухим голосом:
     - Я пережил несколько очень сложных операций. Сначала хирурги восстанавливали кости, заменяя недостающие кусочки пластиком и металлом. Потом настала очередь мускулов, порванных связок и сухожилий. Наконец пришел черед заняться кожей... Проклятье, Марис, неужели тебе обязательно знать все эти подробности?! Я, во всяком случае, не хочу об этом даже вспоминать! Может быть, тебе будет достаточно, если я скажу, что провел почти два года в больнице, потом еще год в... в других местах, но это было только начало. Понадобились годы физиотерапевтических процедур, прежде чем появились результаты. Все это время я жил точно в аду. Именно тогда я и подсел на болеутоляющие - производные морфия и опиаты. Если же врач отказывался выписывать мне новый рецепт, я покупал то, что мне было нужно, у уличных торговцев.
     - Они торгуют смертью, Паркер!
     - Но это не помешало мне стать их постоянным клиентом. Мне достаточно было позвонить, и наркотики приносили ко мне на дом, как пиццу.
     Это заявление не произвело на Марис особенного впечатления, и Паркер пожалел, что не может рассказать ей о том, до каких глубин падения он дошел.
     - Короче говоря, я был в ужасном состоянии - из-за боли и из-за наркотиков, - неохотно добавил он. - Хорошо, что ты тогда меня не видела.
     - Но ведь ты сумел выбраться из этого болота...
     - Черта с два! - резко возразил Паркер. - Меня выволокли оттуда за волосы.
     - Майкл?! - удивленно выдохнула Марис.
     - Да, Майкл, - повторил Паркер и покачал головой, словно и сейчас удивлялся, как Майклу это удалось. - До сих пор не понимаю, чем я ему так приглянулся, но мы стали друзьями. Он свалился на меня как снег на голову. Я до сих пор помню его глаза, когда он глядел на меня и решал - стоит ли тратить время и силы, чтобы спасти меня от самого себя, или нет.
     - Быть может, он был послан тебе свыше?
     - Майкл в роли ангела-спасителя? - Паркер хмыкнул. - Едва ли... Во всяком случае, в первые недели после того, как он явился меня спасать, я желал только одного: умереть. Ведь он начал с того, что реквизировал весь мой запас наркотиков, потом вызвал парочку знакомых врачей-коновалов и устроил мне полную детоксикацию.
     - Должно быть, тебе нелегко пришлось!
     - Нелегко - не то слово. К счастью для нас обоих, я был еще слишком слаб, чтобы причинить себе или Майклу серьезный вред, поэтому, когда я принимался биться головой о стену или пытался перегрызть себе вены, он довольно легко со мной справлялся. Ну а потом, когда "ломка" миновала и я все-таки не умер, Майкл перешел к психотерапии. Он привел меня в порядок, купил кое-какую одежду, снял квартиру, специально оборудованную для инвалидов, а потом... Потом он спросил меня, что я собираюсь делать дальше. Ну я и ляпнул, что когда-то мне хотелось писать, и он купил мне компьютер и бумагу.
     - То есть это он подтолкнул тебя к писательству?
     - Он не подталкивал. Просто Майкл слишком хорошо меня изучил и обставил дело так, что я воспринял это как вызов.
     - И у тебя появилась цель, ради которой стоит жить.
     - Не так... Просто к тому времени я уже решил, что должен жить, просто я еще не знал - как, - ответил Паркер. "Цель-то у меня появилась гораздо раньше!" - мрачно подумал он.
     - А можно задать тебе очень личный вопрос, Паркер?
     - Валяй, только не жалуйся, если ответ не придется тебе по вкусу.
     - Рурк - это ты?
     Паркер ответил не сразу. Он знал, что рано или поздно Марис придет к этой мысли. Она была слишком умна, чтобы не суметь сложить два и два и получить четыре. Писатель, пишущий о писателе... Она не могла не заметить явных параллелей и не задать этот вопрос. Впрочем, Паркер предвидел, что так будет, и заранее приготовил ответ - ответ, в котором не было ни слова лжи, но и всей правды тоже не было.
     - Не совсем.
     - То есть ты взял себя, свою жизнь за основу характера и творчески ее доработал?..
     - Да, пожалуй, можно сказать и так.
     Марис кивнула, но дальше разрабатывать эту тему ей, очевидно, показалось неудобным или преждевременным. Вместо этого она спро