Обмануть себя я тщусь;
                       Я колеблюсь и бешусь,
                       Хоть решил без колебанья
                       Домогаться обладанья
                       Тем, чего алкать устал.
                       Ибо я, как царь Тантал, -
                       Пленник своего желанья.

                       Огорчительней всего,
                       Что награды избегает
                       Тот, кто счастья достигает.
                       Но не заслужил его.
                       Из-за горя моего
                       Веря в то, в чем ложь я чую,
                       Я болезнь на миг врачую,
                       Чтобы заболеть опять
                       И лишиться сил желать,
                       Хоть еще желать хочу я.

                       За былое, госпожа,
                       Ты сполна воздашь мне скоро
                       Той тревогою, в которой
                       Я живу, тебе служа.
                       Смерть зову я, то дрожа,
                       То с отчаяньем холодным
                       В лабиринте безысходном,
                       Ибо выхода назад
                       Я не нахожу, хоть рад
                       Был бы снова стать свободным.

     В этих стихах Лисардо был менее почтителен  и  любезен,  чем  в  других
случаях,  так  как  в  них  он  вел  разговор  со  своей  мыслью.  Итак,  он
признавался, что старался найти выход, как если бы не был знаком со  словами
Сенеки, который говорил, что попасть в лабиринт любви легко, а выбраться  из
него трудно. Не знаю, может ли служить извинением  нашему  кабальеро  мнение
величайшего из философов {19}, утверждавшего,  что  любовь  не  имеет  целью
обладание любимым существом, но вместе с тем не может без этого жить. Я бы с
удовольствием попросил его разъяснить мне эти слова, если бы он жил  сейчас,
даже если бы для этого мне  нужно  было  съездить  в  Грецию,  так  как  мне
кажется, что между этими двумя положениями имеется  некоторое  противоречие.
Мне думается все же, что он хотел этим сказать, что истинной  может  быть  и
любовь, мечтающая об обладании, и та, которая не  стремится  к  нему.  Пусть
ваша милость решит, какая именно любовь владеет ее умом, и простит молодости
Лисардо то, что он не любил Лауру платонической любовью.
     Итак, переходя от одной черты к другой, Лисардо стал близок к последней
из тех пяти черт влюбленного, которые Теренций описал  в  "Андриянке".  И  в
ответ на его страстные уговоры Лаура написала ему следующее:

     "Если  бы  ваша   любовь   была   истинной,   мой   Лисардо,   она   бы
удовольствовалась тем положением, в котором вы, вернувшись из  Индий,  нашли
мою честь; ведь вам хорошо известно, что я  вышла  замуж  потому,  что  меня
обманули, что я ждала вас, надеясь  на  вашу  верность,  и  оплакивала  вашу
женитьбу. Как вы можете желать, чтобы я нарушила свой долг перед родителями,
надругалась над честью мужа и подвергла опасности свою  добрую  славу?  Ведь
все эти доводы настолько важны, что о каком бы из них я ни  задумалась,  мне
делается ясно, что  ваше  удовольствие  вам  дороже,  чем  любой  из  них  в
отдельности или даже все  они,  вместе  взятые.  Мои  родители  благородного
происхождения, мой муж своей любовью и  своими  подарками  делает  меня  ему
обязанной, и мое доброе имя - лучшее мое украшение. Что же станет  со  мной,
если я все это утрачу из-за вашего  безрассудного  желания?  Смогут  ли  мои
родители восстановить общее к ним уважение, муж мой - свое честное имя, а  я
- свою честь? Будьте же довольны, сеньор, тем, что я полюбила  вас  сильнее,
чем люблю моих родителей, моего повелителя и себя, и не  говорите  мне,  что
если бы это в самом деле было так,  то  я  бы  для  вас  всем  пожертвовала.
Признаюсь, что, на первый взгляд, такой довод кажется справедливым, но  если
подумать над ним, то становится ясно, что он ложен, ибо я могу  вам  на  это
ответить, что если вы не в силах пожертвовать для  меня  тем,  что  вы  сами
можете  при  желании  в  себе  подавить,  то  как  же  вы  хотите,  чтобы  я
пожертвовала тем, что, будучи отдано мною вам однажды, никогда уже больше ко
мне не вернется.
     Скажите же, кто из нас решается  на  большее  в  горьких  превратностях
нашей любви: я - женщина, страдающая  так  же,  как  вы,  или  вы,  желающий
погубить меня, чтобы больше  не  страдать?  Я  бы  напомнила  вам  несколько
несчастных историй, но мне известен ваш характер, и я знаю, что вы пробежали
бы эти строки, подобно человеку, который столкнулся на улице со своим врагом
и притворяется, что не замечает его, до тех пор, пока не завернет за угол.
     Я бы подчинилась любви, если бы за это должна была только расстаться  с
жизнью,  и  тогда  вы  могли  бы  увидеть,  что  моя  любовь  не   побоялась
пожертвовать ею для вас, и я приняла  бы  смерть  с  радостью.  Окажите  мне
милость, пусть это письмо судит ваш разум, а не ваши чувства;  и  тогда  оно
умерит ваше желание и продолжит нашу любовь; если же будет так,  как  хотите
вы, то ей грозит опасность закончиться очень скоро".

     Лисардо, который временами мечтал об  осуществлении  своего  желания  и
своих надежд и который уже замечал  признаки,  ему  это  сулившие,  едва  не
расстался с жизнью, он заплакал, потому что ведь Амур - дитя, и,  как  дитя,
бросающее на землю то, что ему дают, хотя бы это и было тем, чего  оно  само
просило, Лисардо отнесся к письму  Лауры  без  должной  почтительности.  Он,
который всегда чтил ее послания, на этот раз  осыпал  полученный  им  листок
обидными и дерзкими словами. Наконец, схватив перо и бумагу, он  написал  ей
следующее письмо:

     "Я люблю вас истинной любовью, несравненно более  сильной,  чем  любовь
вашей милости, и если мое желание задевает вашу честь, то в этом повинен  не
я, а та, которая сделала его столь  безумным;  такой  беды  могло  бы  и  не
случиться, если бы ваша милость не оказывала мне столько знаков внимания,  а
я не обманывал бы самого себя.
     К вашим родителям, супругу и вашей чести я отношусь со  всей  возможной
почтительностью и умоляю извинить мне прежнее мое недостаточное  уважение  к
ним; я открыто отрекаюсь от былых заблуждении, дабы моя нынешняя  скромность
намного превзошла вольность моих прежних мыслей. Но вина моя лишь в том, что
я с самого начала захотел стать вашим мужем, и меня ни на минуту не покидало
желание достигнуть этой честной цели,  хотя  и  сознаю,  что  допустить  это
чувство означало пить сладкий яд и что привычка эта имеет надо мной  столько
власти, что, будучи не в  силах  забыть  вашу  милость,  я  вынужден  отсюда
уехать.  Завтра  я  отправлюсь  ко  двору,  где  буду  стремиться   получить
должность, так  как  то,  к  чему  мы  с  вами  стремились  оба,  не  смогло
осуществиться. Быть может, двор с  разнообразием  его  жизни  заставит  меня
забыть мои безрассудные мечты, а если этого  не  случится,  то  очень  скоро
жизнь перестанет меня утомлять".

     Письмо это вызвало у Лауры немало  слез,  но,  думая,  что  Лисардо  не
сделает того, что, казалось ей, он не может сделать, она не  позаботилась  о
том, чтобы это предотвратить. Несчастный юноша прождал два дня, а когда  они
миновали, он вместе с Антандро и Фабио покинул Севилью, проехав  в  почтовой
карете мимо дома Лауры, которая,  услышав  звук  рожка  и  повинуясь  биению
своего сердца, отложила в сторону рукоделие  и  бросилась  к  решетке,  где,
бледная как полотно, она стояла до тех пор, пока карета не скрылась из глаз.
     Лисардо так не хотелось ехать ко двору, что в каждом городе,  куда  они
прибывали, он заговаривал о том, чтобы вернуться назад. В  первые  несколько
дней его немного развлекли дворец с канцеляриями, жалобщиками и  просителями
должностей, множество кабальеро, знатных сеньоров, дам, различных нарядов  и
всевозможных лиц, съехавшихся со всех концов Испании и нашедших  себе  здесь
пристанище, и Прадо с бесконечной вереницей карет, в окнах которых  мелькают
поднятые для приветствия и сразу же опускающиеся руки.
     Немного  осмотревшись,  он  начал  делать  визиты,  которые,  возможно,
отвлекли бы его, если бы продлились несколько дольше, от мыслей о красоте  и
благоразумии Лауры,  -  ведь  на  дворцовых  лугах  пасется  самый  красивый
молодняк. Но в то время, когда он уже совсем потерял надежду и начал думать,
что любовь Лауры была от начала до конца обманом, ему вручили письмо от нее,
в котором она писала:

     "Сеньор мой, я убедилась, что ваша любовь ко мне основывалась  лишь  на
желании, и вы любили меня так мало, что, зная о  том,  что  ваше  отсутствие
убьет меня, все же уехали, и не куда-нибудь, а ко двору,  избрав  тем  самым
верное средство, ибо вам  было  известно,  что  именно  там  находится  река
забвения, в которой, говорят, многие так и остаются, чтобы никогда больше не
вернуться к себе на родину. Я не стану говорить о  том,  сколько  я  пролила
из-за вас слез и как я изменилась по вашей вине, но  все,  кто  меня  видят,
меня не узнают, хотя все эти люди живут в моем доме, из которого  я  еще  ни
разу не выходила. Я умираю, и  если  какая-нибудь  песчинка  из  этого  моря
красоты, ума и нарядов еще не  привязала  к  себе  вашу  душу,  отзывчивость
которой мне известна,  возвращайтесь  прежде,  чем  ваше  отсутствие  успеет
лишить меня жизни, потому что я  решилась  подчиниться  вашим  желаниям,  не
думая больше о родителях,  муже  и  чести,  так  как  все  это  кажется  мне
ничтожным по сравнению с горем утратить вас".

     Поверьте, сеньора Марсия: сейчас, когда я дошел  до  рассказа  об  этом
письме и о решении, принятом Лаурой, у меня не хватает сил, чтобы  закончить
эту повесть. О безрассудная женщина! О женщина!  Но  мне  кажется,  что  мне
могут  напомнить  слова,  которые  произнес,  стоя  уже  на  лесенке,   один
висельник, обращаясь к тому,  кто  помогал  ему  умереть  и  при  этом  весь
обливался потом: "Отец мой, я ничуть не вспотел, так почему же  потеет  ваше
преподобие?" Если Лаура не беспокоится о позоре и об опасности,  то  к  чему
должен утруждать  себя  тот,  кто  обязан  лишь  рассказать  обо  всем,  что
случилось, ибо, хотя повествование это и кажется с виду новеллой,  на  самом
деле оно является правдивой историей.
     Почти лишившись рассудка, Лисардо в тот же день покинул  Мадрид,  купив
своим слугам роскошные ливреи на той чудесной улице, где, не  снимая  мерки,
оденут кого угодно, а кроме того, два ожерелья, по тысяче эскудо каждое, для
Лауры, ибо даже  самой  богатой  женщине  в  мире  бывает  приятно  получать
подарки,  в  особенности  после  разлуки.  Невозможно   передать,   как   он
безумствовал в дороге, ибо безумство его можно было бы сравнить только с его
счастьем, а счастье его было столь велико, как и его желание. Наконец  он  -
удивительное дело - благополучно достиг Севильи, и на другой день  во  время
его продолжительного пребывания в ее доме Лаура исполнила свое обещание.  На
этом их любовь не кончилась, как это часто бывает; напротив, от этих  встреч
она стала еще более пылкой, а встречи постепенно становились более  частыми,
чем они должны были быть,  чтобы  оставаться  благоразумными,  ибо  то,  что
любовникам кажется блаженством, чаще всего приводит их к  гибели  и  лишь  в
редких случаях кончается только разлукой.
     В это время умерла Росела, тетка Лисардо; она была  вдовой,  и  Лисардо
должен был взять к себе в дом Леонарду, свою кузину, девочку тринадцати  или
четырнадцати лет, очень стройную и хорошенькую. За несколько  дней,  которые
она у него провела, Антандро столь безрассудно влюбился в эту  девушку,  что
его дерзкие чувства  заметили  остальные  слуги  Лисардо  и  кто-то  из  них
рассказал ему о происходящем, опасаясь какой-нибудь из тех бед, которые  так
часто происходят, когда девушки еще столь невинны и неосмотрительны.  Какими
удивительными путями идет судьба,  приносящая  несчастья!  Лисардо  был  так
возмущен наглостью Антандро, что не на шутку его выбранил, а  тот  стал  ему
отвечать на его справедливый гнев с неподобающей дерзостью и  тогда  Лисардо
схватил алебарду, которая находилась у изголовья  его  кровати,  и  принялся
бить Антандро ее рукояткой, ранив при этом  его  в  голову,  так  что  слуга
должен был целый месяц пролежать в кровати и прошел еще месяц, прежде чем он
вполне выздоровел. Лисардо помирился с ним, хотя в таких случаях мир  всегда
бывает непрочен, и снова с неразумной доверчивостью стал поверять свои тайны
Антандро, который однажды, после того как Лисардо укрылся в доме Лауры,  как
он часто делал это и раньше, окликнул Марсело и у  входа  в  одну  небольшую
церковь сказал ему, что Лисардо лишает его чести,  и  изложил  ему  во  всех
подробностях то, что ему было столь хорошо известно  с  самого  начала  этой
злосчастной любви. Для того чтобы Марсело не подумал, что он его обманывает,
желая получить деньги или отомстить какому-нибудь своему врагу, он предложил
ему отправиться к себе домой, где сейчас  укрылся  Лисардо,  и  заглянуть  в
комнату, примыкавшую к саду, в которой хранились для зимы циновки  и  разная
садовая утварь. Марсело долго не в силах был ему ничего ответить, и  наконец
с осмотрительностью, которая не покинула его  в  такую  трудную  минуту,  он
сказал слуге Лисардо: "Пойдемте со мной, ибо я хочу, чтобы  первый  человек,
сказавший мне об этом, первый увидел, как я отомщу". Антандро пошел вместе с
Марсело и оставил его только у самого входа в дом, куда Марсело вошел один и
направился к упомянутой комнате,  где  за  одной  из  циновок  он  обнаружил
Лисардо и сказал ему следующее:
     - Безрассудный юноша, хотя вы  и  заслуживаете  смерти,  но  вы  ее  не
примете от моей руки, так как я не хочу  верить,  чтобы  Лаура  нанесла  мне
такое оскорбление, и полагаю, что только ваша безумная дерзость привела  вас
сюда.
     Лисардо, полный смятения, стал подкреплять это мнение всякими  клятвами
и уверениями.
     Марсело сделал вид, что поверил  ему,  и,  выведя  его  в  сад,  открыл
потайную дверь, скрытую плющом. Выйдя на улицу, ошеломленный юноша,  сам  не
зная как, добрался до своего дома. Терзаясь  самыми  ужасными  сомнениями  и
вопросами, ни один из которых не находил ответа, он без сил упал на кровать,
мечтая лишь о смерти.
     Что касается Марсело, то, выпроводив  Лисардо,  он  вышел  на  улицу  и
сказал Антандро:
     - Вы, должно быть, питаете злобу  к  этому  кабальеро:  его  нет  ни  в
указанной вами комнате, ни вообще во всем доме. Знайте, что я  не  наказываю
вас, как вы того заслуживаете,  только  потому,  что  людей,  подобных  вам,
карает правосудие. Кто вам сказал, что этот человек являлся сюда, чтобы меня
оскорблять?
     - Сеньор, - ответил смутившийся Антандро, - мне об  этом  сказала  одна
ваша служанка, по имени Фениса.
     - Отправляйтесь же с богом по своим делам, ибо вы не  знаете  ни  дома,
который желаете  обесславить,  ни  моей  жены,  которая  выше  столь  гадких
подозрений.
     На этом совершенно растерявшийся  Антандро  распрощался  с  Марсело  и,
полный опасений, не решился вернуться в дом Лисардо, а вместо того  поспешил
где-то укрыться на несколько дней.
     Марсело, у которого на самом деле составилось несколько иное  мнение  о
добродетели Лауры, колебался между доверчивостью и отчаянием и,  опечаленный
своими предположениями и горькой истиной, стойко  переносил  это  несчастье,
терпеливо ожидая случая, который принес  бы  ему  удовлетворение;  ни  перед
одним человеком, обладающим честью, не стояло еще столь трудной  задачи.  "О
вероломная  Лаура,  -  говорил  он  себе,  -  возможно  ли,  чтобы  в  такой
совершенной красоте свил себе гнездо  порок,  чтобы  твои  складные  речи  и
честное лицо прикрывали столь бесчестную душу?  Чтобы  ты,  Лаура,  изменила
небу, своим родителям, мне и своему долгу? Но что же я сомневаюсь,  когда  я
видел  собственными  глазами  наглого  соучастника  твоего  преступления   и
прикасался к нему собственными руками? Могу ли я еще сомневаться, когда твой
проступок осквернил святыню  нашего  брака,  а  жестокость  нанесенного  мне
оскорбления пробудила во мне обязательства перед честью, с которой я рожден?
Я это видел, Лаура, и я не могу не замечать того, что я видел. Любовь моя не
может избежать этого оскорбления, хотя мстить я должен чужими руками. Как  я
несчастен! Ведь мне труднее стремиться к твоей смерти, чем тебе расстаться с
жизнью, потому что я должен ее отнять у той, которая мне  настолько  дорога,
что я страдаю от этой мысли сильнее, чем ты будешь страдать от боли, хотя  и
мучительной, но уже последней".
     Так говорил себе Марсело, стараясь притворной  веселостью  скрыть  свою
безумную печаль. Он принялся осыпать Лауру знаками  внимания,  как  человек,
прощающийся с жертвой, которую он должен возложить на  алтарь  своей  чести.
Чтобы доказать себе ее вину,  он,  когда  Лауры  не  было  дома,  с  помощью
заказанных  им  ключей  открыл  все  ящики  ее  стола  и  ознакомился  с  их
содержимым. Он нашел в них портрет Лисардо, связку писем, лент, разные милые
пустячки, которые любовь называет своими знаками, и два  ожерелья.  На  что,
сеньора Марсия, надеются любовники, которые, зная об опасности,  хранят  все
это? А что касается писем, то сколько бед они причинили! Кто  не  испытывает
страха в то время, когда пишет письмо? Кто не перечитывает  его  много  раз,
прежде чем поставить под ним свою подпись? Люди совершают,  не  задумываясь,
две чрезвычайно опасные вещи: пишут письма и приглашают в свой дом друга,  и
если не всегда, то, во всяком случае, очень часто, и то и другое губит жизнь
и честь человека.
     Лаура уже обо всем знала и, видя Марсело таким веселым, думала  иногда,
что он принадлежит к числу тех мужчин, которые с кротким терпением переносят
пороки своих жен, но иногда ей казалось, что терпит  он  только  в  ожидании
случая, который позволит
     ему застать их обоих вместе, хотя она надеялась, что ей удастся себя от
этого уберечь. Но Марсело вовсе не ждал случая, чтобы убедиться в полученном
оскорблении, ибо он знал,  что  его  оскорбляли  уже  давно,  и  вынес  свой
приговор. Все время думая об этом, он  постарался  разжечь  ненависть  между
своим  рабом  и  Лаурой,  говоря  ей,  что  он  желает  как-нибудь  от  него
отделаться, так как ему сказали, что Зулемо ее ненавидит, и будто бы он  уже
много раз принимал решение убить Зулемо, так как не может выносить  в  своем
доме человека, который бы не прислуживал ей с обожанием.
     Лаура, совершенно не виновная в этом, стала сурова к Зулемо в словах  и
на деле и даже приказывала публично его наказывать, чему  Марсело  радовался
необыкновенно. В конце концов все это достигло предела, так что весь  дом  и
даже все соседи знали, что больше  всего  на  свете  Зулемо  ненавидит  свою
госпожу.
     Лаура догадывалась, что Зулемо знает о предательстве Антандро, и потому
жаждала его скорейшей смерти, но  не  решалась  просить  Марсело,  чтобы  он
продал раба, так как боялась, как бы тот не стал бесчестить ее за  пределами
их дома. Когда Марсело решил, что  об  этой  ненависти  все  уже  достаточно
знают, он позвал к себе Зулемо и, запершись вместе с ним в потайной комнате,
после долгих предисловий стал подбивать его на убийство Лауры и  вручил  ему
кошелек с тремястами эскудо. Зулемо, этот дикарь,  питавший  злобу  к  своей
хозяйке  и  постоянно  видевший  покровительство   Марсело,   помимо   денег
предложившего ему коня, на котором он бы мог достичь морского берега  и  там
дождаться  алжирских  галионов,  часто   появляющихся   между   Альфакой   и
Картахеной,  согласился  на  это;  выждав  удобный  случай,  он,  с   лицом,
искаженным злобою, и в душе решившись на все, вошел в комнату Лауры и  нанес
ей три удара кинжалом, от которых она с отчаянным стоном упала на подушки.
     На крик, поднятый слугами, вошел Марсело, который с  нетерпением  ждал,
когда это случится, и тем же самым кинжалом, выр