о   душа
категорически их отвергала.
   - Опять не  поняла  ничего!  Теперь  ясно,  почему  дочку  не  сумела
воспитать. В тебя она такая распущенная! - разъярился Григорьев - он  не
мог больше владеть собой. Годами сдерживаемая, загоняемая в глубь горечь
прорвалась наружу.  -  Душа  у  тебя  нежная,  отзывчивая.  Это  ты  так
считаешь. А я говорю - слаба на передок! И дочь вся  в  тебя!  По  твоим
стопам пошла! - И умолк, кипя и негодуя.
   Когда остыл немного, почувствовал недовольство собой и горечь:  выдал
себя и прощен вряд ли будет.

***

   Веру Петровну потрясло сделанное открытие. По некоторым признакам она
и раньше подозревала, но теперь убедилась: муж знал, знал все  с  самого
начала...
   Немного придя в себя, прошептала едва слышно:
   - Так ты столько лет прикидывался... а сам обо всем догадался?..
   - А мне и догадываться нечего было! - признался запальчиво. - Ты  что
же, шило в мешке думала утаить? В деревне секретов нет! Старик  Ларионов
видел, как он к тебе бегал. И я не дурной - сразу понял; бросил он тебя,
вот ты ко мне и прибежала. А потом мне и Дешка Савельев рассказал.
   - Так как же, Ваня, ты меня принял, ни словом не попрекнул?  Это  при
твоем-то самолюбии!
   - Что ж, растолкую тебе, раз на то пошло. Может, поумнеешь.  Баба  ты
совестливая, с душой, из себя видная,  мне  пришлась  по  душе.  Хозяйка
хорошая. Зачем рисковать? Вон сколько карьеристок, нерях, ну и... всяких
там распущенных кругом вертится... Разве наперед их разгадаешь? А тебя я
знал.  -   Перевел   дыхание   и   со   спокойным   цинизмом   продолжал
саморазоблачение:
   - Чужой ребенок мне был не помеха. Знал - привяжет  он  тебя  ко  мне
намертво. Вообще-то я не люблю сопливое племя, но без ребенка нет семьи.
А мне нужна была семья - крепкая, образцовая. - Снова умолк, поглядел на
нее с саркастической усмешкой.
   - Да ты... не человек ты, Ваня, ты... компьютер,  -  произнесла  Вера
Петровна как-то отчужденно, бесстрастно.  -  Неужели  никогда  не  любил
Свету, раз знал, что она не твоя дочь, а  только  разыгрывал...  и  отца
образцового?
   - Нет! Никогда не поймешь ты мою душу! Видно, тебе это не дано,  -  с
грустным самодовольством возразил Григорьев. - Разве отец ребенка -  кто
зачал? Нет! Всем известно - кто воспитал. А Светочку  люблю  как  родную
дочь. И ничуть не ревную ни к тебе, да и ни к Розанову. Знаю -  я  лучше
его, во всех отношениях. Вон - мыкается один. Меня-то бабы любят!
   Высказав  все,  что  накопилось  за  долгие   годы,   Иван   Кузьмич,
почувствовал облегчение и  успокоился.  Для  его  холодной,  расчетливой
натуры главное - сохранить видимость мира в семье. Подавленное  молчание
жены он расценивал как полную утрату способности к сопротивлению; теперь
он и воспользуется трудным положением, в котором оказались его  женщины.
Покровительственно взял притихшую Веру Петровну  за  руку,  заключил  со
спокойной уверенностью:
   - В  отношении  Светы  никакой  трагедии  не  вижу.  Во-первых,  есть
отличный выход  -  медицинское  вмешательство.  В  Кремлевке  прекрасные
условия, избавиться от ребенка можно совершенно безопасно для  здоровья.
Во-вторых, если захочет - пусть рожает! Ребенок наш, и никому нет  дела,
что у него в  жилах  голубая  кровь.  Огласки  я  не  боюсь,  сейчас  не
патриархальные времена. А Светочка без хорошего мужа  не  останется.  Ты
нашла, а она - тем более. Давай-ка лучше спать, завтра все-таки  рабочий
день. - С этими словами Иван Кузьмич слегка пожал ей руку, повернулся на
бок и быстро уснул - будто и не было нервного, тяжелого объяснения.
   Вера Петровна долго лежала с открытыми  глазами,  печально  размышляя
над своей  неудачной,  несмотря  на  все  внешнее  благополучие,  личной
жизнью. Она совершенно по-новому смотрела  на  спящего  Григорьева:  вот
лежит рядом, мерно дыша и похрапывая во сне, абсолютно чужой, незнакомый
человек...

Глава 20
МАТЬ-ОДИНОЧКА

   С развитием беременности Светлана наряду с физическими  метаморфозами
организма ощутила и  изменения  психологические.  Ее  по-прежнему  часто
одолевала тревога за Мишу, беспокоило отсутствие  писем,  но  она  стала
спокойнее, уравновешеннее. Постепенно все ее  помыслы  переключились  на
поселившееся в ней еще неведомое  существо,  С  первого  же  дня,  когда
почувствовала, как ребенок шевелится, внимание ее было поглощено  новыми
ощущениями, а сознание - возрастающей ответственностью за  благополучное
появление маленького человечка на свет.
   Теперь она старалась меньше волноваться, избегать  резких  и  опасных
движений, правильно питаться. Ребенок рос не по  дням,  а  по  часам,  и
живот становился все заметнее.
   - У нее что, уже три месяца? - обеспокоился Иван Кузьмич, когда они с
женой вместе обедали.
   Светлана отдыхала у себя  в  комнате:  питалась  она  по  собственной
программе, руководствуясь советами  врачей  из  женской  консультации  и
медицинскими журналами.
   - Ошибаешься, больше  четырех,  -  ответила  Вера  Петровна,  подавая
второе. - А что ты, собственно?..
   - Да так... Надеялся на ваше благоразумие, - недовольно проворчал он,
нахмурив брови. -  Напрасно  аборт  не  сделала.  Ребенок  здорово  руки
свяжет. Ведь у Светы голос  хороший,  лучше  бы  ей  карьерой  заняться.
Успеет еще нарожать детей, когда замуж  выйдет!  -  Сердито  замолчал  и
принялся за еду.
   - А ты не расстраивайся, время еще есть. Но  что  аборт  безопасен  -
напрасно  так  уверен.  Знаешь  ведь,  сколько  женщин,  особенно  после
первого, остаются бесплодными на всю жизнь.
   - Чепуха! Это зависит от врачей и от условий!  -  убежденно  возразил
Григорьев. - В нашем медицинском центре все - лучшее в  стране.  Прыгать
будут вокруг моей дочери!
   Больше он ничего не сказал, просмотрел сидя за столом свежие газеты и
только потом отправился в комнату дочери.
   - Светочка, к тебе на прием можно? - пошутил он,  приоткрыв  дверь  и
убедившись, что она не спит. Вошел, присел рядом с ней на кровать. - Как
твое самочувствие, дочка? От Миши есть что-нибудь?
   Светлана приподнялась на кровати, взбив повыше подушки.
   - В консультации говорят - все у меня  идет  как  надо.  Самочувствие
вполне приличное, а аппетит - прямо гигантский. Ем за двоих, а может, за
троих! - пошутила она, делая испуганные глаза; но тут же приуныла  -  От
Миши давно никаких вестей... В последнем письме к матери,  месяц  назад,
сообщил, что выезжает с товарищами на задание; с тех пор - ни строчки!
   - Думаю,  Светочка,  волноваться  не  следует,  -  постарался  он  ее
успокоить. - Обстановка  там  сложная;  боевые  действия  идут  по  всей
стране. Письма могут проваляться в блокированном районе, а то  и  совсем
пропасть. - Помолчал, подумал; потом спросил осторожно:
   - А как твои музыкальные планы? Совсем забросила? С распределением-то
прояснилось? Уж не решила ли бросить пение в связи с родами?
   -  Меня,  папа,  стажером  направили,  в  труппу  Театра  музыкальной
комедии. Да ты знаешь, я  говорила.  Но  пока  мне  полагается  законный
отпуск, а там посмотрим. - И, видя его  недовольное,  озабоченное  лицо,
добавила:
   - Не беспокойся, я свой талант в землю  зарывать  не  собираюсь.  Вот
увидишь - буду знаменитостью. Я и псевдоним  уже  придумала  -  Светлана
Светланова. Как тебе, а?
   - Вот эта ты дело говоришь, доченька! - Григорьев решил,  что  настал
благоприятный момент.  -  Нельзя,  конечно,  бросать  дело,  к  которому
чувствуешь призвание, столько  лет  готовилась...  -  Посмотрел  на  нее
испытующим взглядом и с преувеличенной тревогой поинтересовался:
   - Как же ты в театре будешь работать, когда  родишь  ребенка?  Он  же
свяжет тебя по рукам и ногам. Да и вообще, зачем вам с Мишей торопиться?
Вы совсем молодые, вам для себя пожить бы.  А  ему,  как  вернется,  еще
сколько работать, чтобы встать на ноги и содержать семью.
   -  А  что  ты  предлагаешь?  -  насторожилась  Светлана,  и  лицо  ее
потемнело. - Избавиться от ребенка?
   - Ну зачем же так резко? - Иван Кузьмич немного смутился  от  прямоты
поставленного вопроса, но решил не отступать. - Хотя, в общем-то, я счел
бы правильным воздержаться от шага, который осложнит жизнь вашей молодой
и  неокрепшей  семьи.  И  тебе  и  Мише  нужно  реализовывать  себя  как
личностям, а ребенок... он не даст.
   - Хватит меня агитировать, папа! - Светлана начинала сердиться.  -  Я
твою позицию знаю и не разделяю. Мне мой ребенок дороже всего на свете -
любой карьеры! Понял ты меня? Между прочим, твой внук. Неужели не хочешь
стать дедушкой? - Она как будто смягчилась от своих слов.
   - На этот счет возражений, конечно, нет. Но для меня  главное  -  это
ты, доченька, твоя судьба! А внуки - дело второстепенное, - не  сдавался
Григорьев. - Я тебя люблю больше... всего остального.
   - Что-то сомневаться в этом начинаю, - покачала головой  Светлана.  -
Если я тебе дорога, зачем же толкаешь меня на аборт? Не боишься  за  мое
здоровье? Думаешь, это не опасно?
   - Вы что же, сговорились с  матерью?!  -  взорвался  Иван  Кузьмич  -
обычное самообладание оставило его: видно, с возрастом нервы сдают. -  У
вас  обеих...  дефект  какой-то  в  голове!  Какая  опасность  -  это  в
блестящих-то условиях Кремлевки? Всего бояться - так и жить не стоит!  -
И, ругая себя за несдержанность, опасаясь в раздражении  сказать  дочери
еще что-нибудь лишнее, поднялся и вышел.
   "И это говорит мне родной отец?  Не  дорожит  мной,  не  хочет  иметь
внука! А если аборт кончится плохо? Не похоже, что его это беспокоит,  а
ведь  он  такой  предусмотрительный.  Странно  все  это!  -  недоумевала
Светлана, поневоле вспоминая признание Нади. -  Неужели  это  правда,  и
отец... мне не родной? Что-то  не  почувствовала  в  нем  сейчас  голоса
крови, - удрученно думала она. Но тут же отбросила  печальные  мысли.  -
Нельзя мне волноваться! Для маленького моего вредно!"

***

   Иван Кузьмич об аборте  больше  не  заикался,  но  Светлана,  как  ни
старалась, не могла избавиться от неприятного осадка, - он остался из-за
его настойчивости и возродил ее сомнения. Как-то, завтракая с матерью на
кухне после его ухода на работу, она не удержалась:
   - Мамулечка! Давно вот собираюсь тебя спросить... -  издалека  начала
она, глядя на нее невинными глазами. - А почему у  вас  с  папой,  кроме
меня, нет детей? Ведь я теперь взрослая, скоро рожу сама,  и  ты  можешь
откровенно все мне сказать. Или это секрет?
   - Да какие уж тут секреты? Особенно  от  тебя.  -  Вера  Петровна  не
почуяла подвоха. - Роды у меня были непростые, с осложнениями, вот и  не
получилось у нас больше никого. А ты что, недовольна?
   - Да... как тебе сказать... не совсем. Иногда мне кажется,  что  папа
добрее был бы, если кроме меня еще кто-нибудь был - брат или сестра...
   - Думаю, ты ошибаешься. Он мне сам признавался, что не  любит  детей.
Но  это-то  я  много  позже  узнала,  а  сначала  даже   боялась   снова
забеременеть. Казалось мне: если рожу еще ребенка -  тебя  меньше  будет
любить.
   Светлана отметила в уме последнюю фразу и решила подойти к главному.
   - Ты знаешь, мне иногда кажется, папа меня разлюбил. Так пристает  ко
мне с абортом, будто совсем  не  дорожит...  и  внука  вроде  не  жаждет
иметь... Разве может так... родной отец?
   Вера Петровна бросила на дочь быстрый испытующий взгляд:  "Неужели  о
чем-то догадывается?" Но не стоит опережать события.
   - Он такой человек - сухарь. И по сути таким всегда был. По-своему он
тебя любит.
   - Но прости меня, мама, почему же ты вышла за него - такого?  Неужели
никого у тебя не было, кто нравился бы тебе больше?
   "Что-то все-таки знает... Может, сказать? Все равно  когда-нибудь  да
откроется правда...". И все же ушла Вера Петровна от  прямого  ответа  -
время еще не настало.
   - Любила я, доченька, одного человека, как ты, больше всех на  свете.
Но... разочаровал он меня. - Она внимательно смотрела на  дочь,  пытаясь
понять - что ей известно. - Потому и  вышла  за  отца  -  знала  хорошо,
встречалась до этого. Он был свой парень, надежный. Мне казалось - очень
меня любит.
   - Значит, с горя вышла за папу? - заключила Светлана, по-женски поняв
мать. - А того... до сих пор любишь?
   - Экая ты, дочь, настырная! - рассердилась Вера  Петровна,  чувствуя,
как заколебалась почва у нее под ногами. - Ну прямо допрос мне устроила!
Для тебя это знать очень важно? Разве не о другом думать надо?
   - Очень важно, мама, - серьезно ответила Светлана. -  Если  говоришь,
что секрета нет, - ответь мне,  пожалуйста,  и  мы  к  этому  больше  не
вернемся.
   - Ну ладно, коли так, - сдалась Вера Петровна, боясь потерять доверие
дочери, но не в силах открыть ей всю правду. - Если хочешь знать, отца я
никогда по-настоящему не любила, хоть  многие  годы  мы  прожили  с  ним
дружно, в мире и согласии. Просто  привыкла  к  нему,  ценила,  уважала.
Всегда был он хорошим отцом и мужем. Но в последние годы я по-другому  к
нему относиться стала. Огромная власть его испортила. Стал он таким, как
вот есть, и сейчас для меня... словно чужой.
   - С отцом ясно. Сама вижу - не ладите  вы  -  и  считаю:  он  в  этом
виноват, - выразила свою солидарность Света и добавила настойчиво:
   - Но ты не ответила на мой вопрос.
   - А что я могу тебе сказать? - Лицо у Веры Петровны затуманилось, она
задумчиво смотрела на дочь, вновь вспоминая минувшее.  -  Любовь  моя  к
тому человеку была, как твоя - на всю жизнь. Потом было угасла  -  когда
думала, что бросил он  меня.  Но  вот  узнала,  что  мы  стали  жертвами
интриги, она и разрушила наше счастье. Хочешь знать?.. Тот огонь не дает
мне покоя и сейчас - по-другому все, конечно.
   - Так что же, вы с папой... разойтись можете? - с замирающим  сердцем
тихо проговорила Светлана. - Это после стольких лет совместной  жизни?..
И тебе не будет жалко?
   - Вот здесь и кроется секрет моего  несчастья  -  в  натуре  моей,  -
печально признала Вера Петровна, словно вынося себе смертный приговор. -
Как бы ни оплошал Ваня - а он, доченька, давно уж мне изменяет, - первая
его не оставлю. Буду нести свой  крест  до  конца.  -  Подняла  на  дочь
чистые, ясные серые глаза и произнесла торжественно:
   - Мы с ним в церкви не венчаны, но, если сам меня не покинет -  навек
буду ему верной женой.

***

   Этот день с  самого  утра  начался  для  Светланы  неудачно.  Еще  до
завтрака, когда она лежала  в  постели,  тихонько  ощупывая,  поглаживая
огромный свой живот и радостно ощущая толчки ребенка, зашел к  ней  Иван
Кузьмич и устроил безобразную сцену - почему отказывается от  аборта.  И
это на пятом месяце беременности... До этого он еще держал себя в рамках
приличия, но теперь, когда прошли все сроки и он понял,  что  ничего  не
добился, не постеснялся в выражениях. Каких только  оскорбительных  слов
не наговорил в адрес ее и Веры Петровны  "Дуры  безмозглые"  -  это  еще
самая  мягкая  характеристика.  Выпустив  пар,  Григорьев,  багровый  от
злости, уехал заниматься государственными делами.
   "Да-а... не завидую сотрудникам его аппарата и посетителям", - думала
Света со спокойной иронией. За  последние  месяцы  она  привыкла  к  его
гневным демаршам, и они отлетали от нее как  от  стенки  горох.  И  мать
безответно выслушивала  его  ругань  и  проповеди.  Не  обращая  на  них
никакого внимания,  обе  они  добросовестно  и  деятельно  готовились  к
важнейшему событию - рождению малыша.
   Вскоре после ухода отца Светлану  ждала  еще  одна,  более  серьезная
неприятность. Сначала раздался телефонный звонок.
   - Здравствуй, Светочка! - послышался в трубке сочный баритон Марка. -
Как твое самочувствие? А настроение? - Помолчал и продолжал грустно:
   - Наверно, я тебе его испорчу, но деваться некуда - обязан.
   - А что случилось? С Мишей что-нибудь?.. Или с Ольгой  Матвеевной?  -
взволновалась она.
   От Миши по-прежнему никаких известий, а мать его  в  последнее  время
сильно сдала - все к врачам приходится обращаться.
   - Знаешь что, Марик, - нашлась она, чувствуя, что он  не  знает,  как
изложить по телефону неприятное известие, - ты не мог бы зайти ко мне  и
все подробно рассказать? Ты далеко находишься?
   Последние месяцы они почти не виделись.  Светлана  со  своим  животом
старалась на людях не показываться, но Марика она не стеснялась.
   - Да совсем рядом! Я, собственно, за этим и  звоню.  И  тебя  хочется
повидать, - честно признался Марк.
   Когда он явился и проследовал за ней  в  гостиную,  бросив  печальный
взгляд на ее подурневшее лицо  и  огромный  живот,  она  усадила  его  в
кресло, сама присела на диван.
   - Ну выкладывай все не стесняясь. Я ко всему готова. Ты меня не щади!
   - Значит, так... - Марк помолчал, собираясь с духом.  -  Вернулся  из
Афгана Сало... хотя ты же наших прозвищ не знаешь! - спохватился  он.  -
Сальников Витек, парень из нашего двора. Насовсем  вернулся,  без  ноги.
Считает, что ему повезло.
   - Ну и что? Говори скорее! Что с Мишей? - выпалила Светлана, сама  не
своя от охватившего ее волнения и страха.
   - Так вот, он слышал... - мямлил Марк, не в силах выговорить  роковые
слова, - до него дошли слухи... от ребят из других  частей,  он  с  ними
лежал в госпитале перед отправкой в Союз... - Он опять замолчал,  тяжело
дыша и с жалостью глядя на притихшую Светлану.
   - Да скажешь ты наконец? Я с ума сойду! -  простонала  она,  умоляюще
глядя на него.
   - Ну, в общем, то ли убили его, то ли в плен взяли  моджахеды  -  это
повстанцев так называют, - пробормотал он, опустив глаза. - Если в  плен
- то переправили в Пакистан, там у них базы. - И умолк,  видя,  что  она
близка к обмороку; попытался утешить:
   - Но ты... не спеши горевать. Если б убили - пришла бы  похоронка.  А
если попал в  плен  -  может  вернуться.  Ведь  эта  война  когда-нибудь
кончится... Сало пытался справки о нем навести,  но  ничего  путного  не
узнал.
   "Так вот почему писем нет! - мелькнуло в голове у Светланы. -  Но  он
жив, я знаю! Сердце мое предчувствовало бы беду!  -  внушала  она  себе,
стараясь успокоиться. - Мне  нельзя  волноваться!  Это  повредит  нашему
ребенку!" Ей удалось взять себя в руки.
   - Вот что, Марик. Пока я не получу доказательств... неопровержимых  -
ничему не поверю! Мое сердце знает: он жив! Я верю:  наша  судьба  будет
счастливой! И не подумаю волноваться! - С гордостью посмотрела на своего
верного товарища, взяла его, ничуть не стесняясь, за руку и приложила ее
к своему животу. - Вот оно - мое счастье! Ты только посмотри, Марик, как
он там шевелится... Чувствуешь?..
   Осторожно прижимая руку к ее  теплому,  тугому  животу,  Марк  ощутил
толчок этой новой, зарождающейся жизни и его захлестнула жгучая  зависть
к далекому, возможно, уже мертвому другу. "Был  бы  это  мой  ребенок  -
считал бы себя счастливейшим человеком!" - думал он, с любовью глядя  на
Свету. Даже в таком состоянии она для него желаннее всех женщин в  целом
мире...

***

   "Надо навестить Ольгу Матвеевну;  привезти  фруктов,  еще  что-нибудь
вкусное;  поддержать  морально.  Наверняка  этот  Сало  и  ей  уже   все
рассказал", - решила Светлана и, переделав с утра все  неотложные  дела,
стала собираться.
   - Меня до обеда не будет, - предупредила она Веру Петровну,  заглянув
к ней на кухню.
   Светлана решила тихонько прогуляться пешком. В последние месяцы Ольга
Матвеевна тяжело болела. Увы, ее сразил рак желудка, да еще  в  какой-то
особо агрессивной,  быстротекущей  форме.  С  присущим  ей  мужеством  и
энергией она боролась с недугом; согласилась на операцию, но  судьба  ее
была предрешена. "Слишком поздно, все поражено"  -  таков  был  приговор
врачей; ей лишь зашили разрезанные ткани.
   После операции Ольга Матвеевна уже не смогла работать; дома почти  не
вставала с постели. Светлана, Марк, другие  Мишины  друзья,  собственные
коллеги не оставляли ее без внимания,  заботились  как  могли,  стараясь
облегчить остаток дней.
   Света часто навещала Ольгу Матвеевну, ухажи