вопроса Дмитрий Иванович.
     - К нам из Москвы прислали "укрепление", заместителя Ланского, - некоего Пенькова; ты о нем, наверно, слышал. - Михаил немного волновался. - Владимир Георгиевич сначала даже обрадовался: знал, что тот имеет связи с правительственными чиновниками. Пригодится, считал. Но вышло плохо.
     - Что именно? Не тяни резину! - опять не выдержал Прохоров: ему было любопытно.
     - А то, что, поработав недолго, Пеньков предложил реорганизацию. Видно, там, наверху, хорошо все продумали. По их плану-фонд делится на две части. Одна - производственная, зарабатывает деньги; другая - распределяет блага. Ты понял? Хотят поделить на две самостоятельные организации. В одной - финансовые средства, выделяемые сверху и собственные, а в другой - контора Ланского. Которая должна распределять то, что дадут. Неплохо задумано? - И умолк, стараясь унять негодование.
     - Вроде бы дошло-о до верблюда! - протянул невесело Прохоров. - А неглупо рассчитали, может и получиться. Так воровать легче, и по-крупному! Ну а я чем могу быть полезен? Ведь не с пустыми руками ты явился? Так?
     - Конечно! Как узнал, что уходишь, - сразу бросился к тебе, - откровенно признался Михаил. - Выручи еще раз! Узнай, пока еще есть связь, все о Тихоне Пенькове. Чем занимался, с кем дружил. Нам нужно знать, кто за ним стоит. Придется опять занять круговую оборону. - Он помолчал. - А на новой работе от души желаю успеха! Мои ребята тебе всегда помогут, можешь не сомневаться. Не говоря уже обо мне. Сам знаешь!
     "До чего же трудно нам придется без Дмитрия! - думал Михаил по дороге домой. - Придется искать новых друзей в этой продажной конторе. Есть ведь еще хорошие люди? До чего же все надоело... и тянет домой, в Москву..."
     - А не придираешься ли ты к нему понапрасну? Мне кажется, он ошибается, - не согласился с Юсуповым Владимир Георгиевич. - Парень молодой, горячий. Связан с правительством. Хочет стать самостоятельным. Нормальное честолюбие! И нам спокойнее. Где деньги, там всегда склока.
     - Удивляюсь твоей доверчивости! - решительно возразил Михаил и даже слегка пристукнул ладонью по столу шефа; они, как всегда, при обсуждении щекотливых вопросов, сидели вдвоем в кабинете Ланского, задержавшись после работы. - Ну разве ты не видишь, какую подрывную деятельность он развил? И какие денежки ты собираешься распределять? Которые Пеньков со своими хозяевами разворуют, а ты и проверить их не сможешь, раз они самостоятельные. Средств тебя лишат, а все претензии будут к тебе! - Михаил весь кипел от возмущения. Чтобы успокоиться, встал, походил по кабинету; снова сел. - Запросил данные на Пенькова, чтобы сориентироваться, как с ним сладить, но хотел бы и у тебя узнать, что о нем известно.
     - Мало я его, к сожалению, знаю, - раздумчиво произнес Владимир Георгиевич. - Слышал в Афгане, что есть такой, в тылу работает, отзывы самые лестные: мол, хороший, свойский малый. Помогал офицерам посылки домой переправлять. Оборотливый. Говорили, что много чего сам отправлял: дубленки там, радиотехнику... Но кто этим не грешил? - Он подумал немного. - А ты всерьез полагаешь, что он с высокими чинами хочет казну, отпускаемую ребятам, и наши доходы разбазарить? - Поднял на Михаила недоверчивый взгляд. - До чего же мерзко, коли так!
     Юсупов сидел устало положив руки на стол и мрачно размышляя - как бы взвешивая все "за" и "против". Ланской решил успокоить верного сподвижника:
     - Знаешь что, Миша? Поедем со мной в Москву, а? - предложил он, тепло взглянув и положив свою ладонь на его руку. - Меня пригласили на похороны Трифонова. Ты о нем слышал. Очередное заказное убийство, которое, конечно, не сумеют раскрыть. Так вот, - мягко добавил он, - хоть дело и невеселое, но все же оторвешься немного от всего, развеешься. Заодно и о Пенькове больше узнаешь. Соскучился небось по Москве? - И улыбнулся, глядя на прояснившееся лицо Михаила. - Вот как я здорово угадал! А я проведу совещание с руководителями движения. Думаю, сообща отобьем охоту у чиновников лезть к нам в карман, какого бы ранга они ни были! - Поднялся, тронул Михаила за плечи. - Ну все! Пошли домой! Ты холостяк, а меня семья ждет. - В дверях остановился, напомнил:
     - Не забудь: завтра к девяти в аэропорт - спонсоров встречать.
     После ухода шефа Михаил долго еще сидел в его кабинете, поддавшись мрачному настроению. Спешить ему действительно некуда: дома никто не ждет. Как никогда за все это время, почувствовал, что устал от непрерывной борьбы и от неустроенности своей жизни в Западносибирске. Нет, он слишком привередлив, так ему никогда не завести семьи. Никого он не может принять в сердце, все сравнивает со Светланой... Это просто Божья кара, что он не в силах ее забыть!
     Было у него несколько курортных романов, но это с замужними женщинами; выдавали себя на отдыхе за свободных - от скуки или в поисках приключений. Одна, очень интересная дама, врач-кардиолог, немного старше его, так долго скрывала свое истинное семейное положение, что они регулярно встречались почти год - в его неуютной холостяцкой квартире, которую снимал для него фонд, - терять московскую прописку он не хотел. Объясняла она это тем, что муж ее, хирург, уехал на работу по конкурсу в Штаты. Они давно разошлись, но развод, по его просьбе, не оформили, иначе не выпустили бы за границу. Дома остались его родители, больные старики. Вот вернется, и они все устроят. Только когда Михаилу надоел неустроенный быт и он потребовал - пусть переезжает жить к нему, она призналась, что у нее дома не только муж, но и двое детей.
     Такой мистификации Юсупов своей подруге не простил - расстался с ней без переживаний, поскольку особых чувств не испытывал.
     Только напряженная работа, проходившая в постоянном противодействии интригам и козням врагов, выручала - настолько выматывала, что не до личных неудач.
     Кажется, жизнь его в Западносибирске подходит к концу - нужно возвращаться; здесь он себя исчерпал. Но как оставить Ланского? Сомнут его, если останется один, без помощи.
     За прошедшие годы Михаил всего три раза побывал в родной Москве. Дважды - по делам службы, а дольше всего - когда сгорел его старый московский дом и ему дали однокомнатную квартиру в отдаленном Орехово-Борисове.
     Когда он последний раз побывал в Москве, старый дом уже восстановила и реконструировала какая-то инофирма. Вполне возможно, ее агенты и организовали поджог - территория в самом центре столицы неоценима.
     Новую свою квартиру он сдавал молодой паре западно-сибирцев, обучавшихся в Москве, но по договоренности в любой момент мог освободить для себя.
     В конце концов он решился: "Ну что ж, найду себе замену и вернусь! Не век же быть к шефу привязанным. Пора начать самостоятельную жизнь, в Москве. Жилье у меня есть, денег накопил немало - моту войти в пай серьезного дела. Я же дипломированный юрист - хватит с меня этой мышиной возни!" Надоели бесконечные дрязги вокруг движения помощи бывшим воинам-афганцам. В голове уже созрел план новой деятельности, но нужно хорошенько все продумать.
     Этого не может быть! Доколе же его будет бить судьба? Михаил не прочитал и половины письма, строчки расплывались у него перед глазами. Его суровая, закаленная жизненными невзгодами душа давно уже не знала нежных эмоций, но слезы наворачивались на глаза, помимо его воли. Как же так? Сколько же ему сейчас лет? - Двенадцать? В каком он классе? Наверно, уже в пятом или шестом... О Господи! Отложил письмо, горестно уронил голову на руки. Сидел у себя в офисе, за рабочим столом, плохо соображая, что делает и где находится.
     - Никого ко мне не пускать и ни с кем не соединять! - крикнул он дежурному охраннику.
     Тот заглянул доложить об очередном посетителе и испуганно ретировался: никогда не видел хладнокровного, выдержанного шефа в таком взвинченном состоянии.
     Заказное письмо прибыло в адрес фонда вчера, во второй половине дня, - Михаила на работе не было. Секретарь передала ему конверт утром, как только он вошел в офис:
     - Михаил Юрьевич, а вам письмо из Москвы, личное. С вас причитается! - сообщила она ему с улыбкой.
     Эта девушка, давно и безнадежно в него влюбленная, от сослуживцев знала: холостой шеф службы безопасности шашней на работе не допускает.
     Михаил усилием воли взял себя в руки и снова принялся за письмо, шевеля губами и шепотом выговаривая слова.
     "Дорогой Миша! Простите, что обращаюсь к Вам, может быть, слишком фамильярно. Вы, наверно, забыли Светлану и ее маму, Веру Петровну. Но я измучилась, думая о Вас, и, прочитав письмо, Вы поймете почему. Наберитесь терпения: хочу передать все, что у меня на душе, иначе Вам не понять, почему осмелилась Вас потревожить.
     Иван Кузьмич, царство ему небесное, не родной отец Светы, хотя и растил ее как дочь. Скрыли мы с ним это от человека, которому она обязана жизнью. Он узнал, что Светлана его дочь, совсем недавно - ей уже за тридцать.
     Ужасная несправедливость... Всю жизнь считала, что поступаю правильно, в интересах дочери, а настоящий ее отец сам виноват... Слишком поздно я прозрела, и это мучит мою совесть.
     Вот почему сейчас, когда происходит почти то же самое с Вами и Светой, - решила не молчать больше. Повторить эту трагедию, на мой взгляд, преступление.
     Пишу Вам тайно от Светланы - она ничего не знает, не хочет, чтобы Вам стало известно что, что не пожелали Вы услышать от нее, когда вернулись из плена. Насколько я Вас успела узнать, - не сомневаюсь: Вы ничего не ведаете, иначе вели бы себя по-другому.
     Так вот, Миша: у Вас есть сын - Петенька, Петр Михайлович. Света моя родила его вопреки воле Ивана Кузьмича. Ваша покойная мама успела подержать его на руках и благословить. Вот почему Светлана не отдала медальон - его носит по праву Ваш сын.
     Фамилию Петеньке дали Григорьев, так как ваш брак не зарегистрирован. Мальчик убежден - так ему сказали, - что папа погиб в Афганистане; так он считает до сих пор.
     Понимаю, что своим письмом вношу осложнения и в Вашу жизнь, и в непростую жизнь моей дочери. Вызову, конечно, ее недовольство - она мать и имеет решающее право определять судьбу своего ребенка. Но, как видите, все же не Молчу. Да простит мне Бог! В. Григорьева"
     Прочитав письмо до конца еще раз, Михаил долго сидел с окаменевшим лицом, молчал, страдал... Ему казалось, что слезы душат его, но глаза оставались сухими.
     "А ведь она хотела мне сказать, пыталась, а я не дал! Не стал ничего слушать!.. Безмозглая скотина! Эгоист! Обиделся - а ведь столько лет меня считали погибшим... Это я ее предал!"
     Этот большой, мужественный человек никак не мог совладать со своим горем, взять себя в руки. "В Москву надо ехать! Скорее домой, в Москву! Увидеть наконец сына!"
     Родной город встретил его дождем и туманом - он даже опасался, что не разрешат посадку. Разрешили, но в условиях низкой облачности пришлось заходить на посадку второй раз.
     Когда Михаил вступил на московскую землю, первое свое побуждение - позвонить Светлане прямо из аэропорта, сразу договориться о встрече - он подавил. Было уже один раз так, а сейчас он обязан действовать осмотрительно, не подводить Веру Петровну.
     Никому не нужен переполох, - столько лет пропадал, может и еще немного подождать. Надо сначала разведать обстановку, поговорить с Верой Петровной... Звонить лучше из дома - телефон ему, к счастью, как афганцу, поставили в новой квартире вне очереди.
     Однако, пока он добрался до дома и привел себя в порядок с дороги, времени на личные дела не осталось: пора ехать в "Россию", к Ланскому - сопровождать его на церемонию похорон.
     "Ладно, ничего страшного - завтра, - с волнением перед встречей с наследником рода Юсуповых - Стрешневых думал он. - Интересно, на кого он больше похож - на меня или на Свету? По глазам увижу... Головенка-то, наверно, беленькая, а глаза - карие..." Радостное ожидание захватило все его помыслы, и он ни о чем не мог думать по дороге к шефу. Тот прибыл в Москву накануне и приветствовал Михаила новостью:
     - Могу тебя обрадовать: вчера мы с отцами-командирами единодушно договорились дать афронт всем этим новейшим прожектерам. Ты был прав - все согласились, что это далеко идущий план, - акулы нацелились проглотить наши фонды. А такие, как Пеньков, лишь их подручные. - Он помрачнел. - Но акулы эти крупные, большую власть имеют. Очень нам опасны: в их распоряжении спецслужбы, выполнят любой приказ. - И закончил, уверенный в своем друге и сподвижнике:
     - Так что для тебя, дружище, есть работа.
     Михаил смешался, - он уже принял твердое решение поговорить с шефом, но момент явно неудачный: Ланской на него рассчитывал, не бросать же его в такой критической, опасной ситуации. Как быть? Может, отложить на время? Порекомендовать кого-то вместо себя, оттянуть до отъезда... Однако объявить о своем уходе в последний момент - еще хуже. Нет! Отступать некуда, Ланской не кисейная барышня. И на нем, Юсупове, свет клином не сошелся. Полищук - надежный парень, будет на месте. Наконец он обратился к Ланскому:
     - Владимир Георгиевич, дорогой, давай-ка присядем на несколько минут, поговорить надо. У нас в запасе полчаса.
     - А что такое? - насторожился Ланской, почувствовав по задушевному тону Михаила, что тот готовится сказать что-то необычное. - Случилось что-нибудь непредвиденное?
     - Расстаться нам придется, Владимир Георгиевич, хоть и понимаю, что оставлю тебя не вовремя. Но ничего поделать с этим нельзя! - Серьезно и твердо посмотрел в глаза шефу и у него защемило сердце. - Я тебе сейчас скажу, ты поймешь почему я не могу вернуться в Западносибирск, - продолжал Михаил, и по его виду Владимир Георгиевич понял, как глубоко он переживает. - Ты отец двух сыновей, чуткий человек и хороший друг. - Он помолчал. - У меня нашелся сын, он здесь, в Москве. Ему уже двенадцать лет, а я его еще ни разу не видел. Теперь ты понимаешь... Это для меня важнее всего, всех самых неотложных дел на свете!
     Ланской был безумно огорчен: он и не представлял, что в такой трудный момент вдруг лишится ценного помощника и преданного друга. Но возразить ему было нечего, он подавленно молчал.
     - Я сейчас все бросил бы и помчался к сыну, - признался Михаил. - Но не могу тебя оставить в опасном положении, обстановка сложная. Ты мне дорог, и, кроме тебя, у меня, собственно, и близких никого нет, - удрученно заключил он. - Родственников моих, как ты знаешь, по всему свету разбросало. Не хотелось бы и тебя потерять, дружище! Прости уж меня! Сегодня служу я тебе в последний раз. - Говоря это, Михаил не подозревал, что произнес вещие слова.
     На похороны Трифонова собрался весь цвет руководителей общественных организаций бывших воинов-афганцев. Он был одним из наиболее авторитетных лидеров, объединял многочисленные структуры, разбросанные по всей стране, и координировал их деятельность.
     Вереницы машин запрудили все подъезды к кладбищу. Лидеры прибыли с помощниками и телохранителями; опасаться следовало любой провокации - такая сложная криминальная обстановка сложилась вокруг деятельности афганских организаций.
     Панихида шла своим чередом; похороны были обставлены пышно и торжественно, произносилось много речей. Говорили о славном боевом пути павшего лидера, о его больших заслугах по становлению и укреплению общественного движения бывших воинов-афганцев; клялись отомстить убийцам. Убийство было тщательно подготовлено; смертельный выстрел из снайперской винтовки сделан с дальнего расстояния.
     - Как же это допустили? Почему охрана прошляпила? - спросил Михаил у знакомого телохранителя одного из московских лидеров. - Каким образом все произошло?
     Он стоял в толпе сподвижников, окружавших место последнего прощания с покойным, и внимательно следил за обстановкой, ни на секунду не упуская из поля зрения своего шефа, который вместе с другими лидерами находился рядом с гробом.
     - Трифонов в окружении друзей был в этот момент у входа в баню, куда приехал вместе с ними - отдохнуть, расслабиться, - рассказывал ему знакомый. - Кого-то они ждали, что ли; денек был отличный. Охрана не дремала: все чердаки проверены, как всегда; за окнами наблюдали. Как этот снайпер ухитрился найти брешь и успеть выстрелить - ума не приложу. - Охранник не забывал следить за своим начальником и слушать переговорное устройство. - Видно, работал профессионал высокого класса из спецслужб; стрелял из подвала - об этом варианте даже не подумали.
     - Неужто Юсупов? - негромко сказал кто-то сзади, слегка тронув Михаила за плечо. - Сколько лет, сколько зим...
     Михаил обернулся - Сергей Белоусов из следственной группы, работавшей вместе с ним в Афганистане. Они не были близкими приятелями, но относились друг к другу с уважением.
     - Очень рад тебя видеть в такой отличной форме. - Сергей дружески улыбался. - Много слышал от ребят о твоих невероятных приключениях. Но теперь воочию убедился, что это не миф. Ты знал Трифонова?
     - Нет, я здесь со своим шефом, его пригласили на похороны, - ответил Михаил Белоусову, не прекращая наблюдения. - Я тоже очень рад снова встретить старого товарища. Чем теперь занимаешься, какое отношение имеешь к Трифонову?
     - Я его хорошо знал по Афгану. Прекрасный человек; очень большая для всех нас потеря. Просто пришел проститься. А занимаюсь... можно сказать, своей специальностью. Вместе с другом, который раньше работал в прокуратуре, создали на паях детективное агентство - частные расследования. Процветаем! - И показал на крепкого мужчину, выше среднего роста, стоявшего поодаль с большим букетом цветов. - Вот он стоит - коренастый такой, в кепке. Трифонова он тоже хорошо знал, часто с ним общался.
     Послушай, давай отойдем в сторону и потолкуем, расскажешь о себе. - Он взял Михаила за локоть. - Очень хочется знать, как живешь, чем занимаешься. Здесь неудобно.
     - Не могу отойти, я на службе. - Михаил напрягал зрение. - Не нравится мне обстановка. Видишь, вон там, за вырытой могилой, парней? Так вот, одного я знаю по Афгану - вон того, толстомясого. Сапер, проходил по делу о хищении взрывчатки. Скользкий тип. Что ему здесь надо? Тоже знал Трифонова? Не похоже.
     - Да брось ты! Все враги мерещатся, - решительно возразил Белоусов. - Они, конечно, есть, и очень опасные. Но сюда не сунутся, побоятся. Видишь, какая крутая собралась публика? Разнесут в клочья! Пойдем, не бойся за своего шефа! - теребил его Сергей. - Ничего ему не угрожает в таком окружении.
     И Михаил уступил - вопреки своим правилам. Потом ничем не мог этого объяснить, кроме как велением судьбы, сохранившей ему жизнь. Едва они успели отойти за массивный гранитный памятник - мощнейший взрыв разметал все вокруг и перепугал жителей близлежащих домов.
     Масштабы происшедшей трагедии были ужасающими. Радиоуправляемое взрывное устройство, заложенное вблизи могилы, убило десятки человек, около ста покалечило. В результате этого наиболее крупного из происшедших в столице террористического акта погибли многие лидеры движения. Вместе с ними пострадали совершенно непричастные люди - родственники, друзья и просто те, кто случайно оказался рядом.
     Только лежа в больнице Юсупов и Белоусов узнали, что среди погибших оказались Ланской и компаньон Сергея, и все подробности о том, что с ними самими произошло после рокового взрыва.
     Памятник, за которым они стояли, разбило и покорежило. Он спас им жизнь, но осколками Юсупову порвало бок, а Белоусову перебило руку. Их нашли без сознания, истекающими кровью и немедленно доставили в хирургическое отделение.
     Они лежали рядом, в одной палате, и два дня не разговаривали, молча переживая случившееся и постепенно приходя в себя. Первым заговорил Сергей Белоусов:
     - Просто не представляю себя без Андрея. - Он уставился невидящим взором куда-то в пространство. - Я ведь был только рабочей лошадкой, а он - головой, мозговым центром нашего дела. Это он создал агентство, пробивал регистрацию через этих бюрократов и взяточников. Благодаря его связям мы стали на ноги и завоевали авторитет. Не знаю, что и делать... У нас двенадцать сотру