едем ночь вместе, - умоляюще глядя на мать, объяснила Света. - Здесь, у тебя в спальне. Ну не смогу я в своей комнате! Не мучай меня и не спрашивай почему!
     Но Вера Петровна и не собиралась спрашивать. Она все поняла и молча стала собирать свои ночные принадлежности.
     Марк нисколько не удивился тому, что они проведут первую брачную ночь в большой родительской спальне, - счел это в порядке вещей. Ему было все равно где, лишь бы со Светой!
     Светлана уже легла в постель и пребывала в томительном ожидании, когда он, приняв холодный душ, вошел в спальню. Благоухая дорогим мужским одеколоном, Марк сбросил халат и осторожно прилег рядом с ней.
     - Светочка, женушка моя дорогая! - нежно прошептал он, поворачиваясь к ней и чувствуя, как его охватывает страстное желание. - Наконец-то свершилась самая заветная моя мечта!..
     Он ласково и бережно обнял ее и легкими прикосновениями губ стал целовать губы, шею, грудь, горячо шепча:
     - Если бы ты знала, как я тебя люблю, как ты мне дорога! Я докажу тебе, что ты во мне не ошиблась, что я достоин тебя!
     Светлана давно уже мысленно подготовилась к тому, что должно произойти между ними. Она истосковалась по мужской ласке и испытывала острое желание, смешанное со страхом и любопытством.
     Активности она не проявляла, однако не сопротивлялась, позволила делать все как ему хотелось. Приятно чувствовать прикосновения ласковых рук и губ, ощущать, как все сильнее разгорается в ней страстное желание его близости... Любовная игра приносила ей радость, но уже хотелось большего... Чутко уловив ее желание, он готов был овладеть ею, как вдруг почувствовал сопротивление и остановился. Ласково шепнул, целуя ее в ухо:
     - Что с тобой, любимая? Что-нибудь не так?.. Увидев у нее на глазах слезы, постарался успокоить:
     - Не надо, не плачь, милая, родная!.. Я ничего не сделаю против твоей воли! У нас впереди целая жизнь...
     В самый неподходящий момент Света вдруг ощутила острую боль в сердце - и сразу все пропало - желание, радость... Она услышала какой-то внутренний голос, он приказывал ей: "Остановись, опомнись! Не изменяй своей любви, ты же поклялась!" Этот укор совести наполнил душу горечью, и слезы ручьем полились из глаз...
     "Нет, так нельзя! Я просто сумасшедшая! Какая же это измена, когда он давно уже мертв?.. Я теперь жена другого, жена Марика. Я должна начать новую жизнь!.." Но у нее ничего не получалось... И тогда она интуитивно нашла выход: нельзя ей обидеть мужа отказом в первую же брачную ночь, но и забыть Мишу она тоже не в силах... Она закрыла глаза, представила на месте Марка своего первого, своего любимого... Это он, он ее обнимает, он шепчет ей ласковые слова...
     Глотая горячие, обильные слезы, Светлана обняла мужа, доверчиво прижалась к нему - и ее снова охватила горячая волна желания. Обрадованный ее страстным порывом, Марк возобновил свои нежные ласки и овладел ею со всей силой любви, на какую был способен.
     В страстном угаре, видя мысленным взором только своего ненаглядного Мишу, она вспомнила - ее тело вспомнило - их жгучие ласки и испытало прежнее блаженство.
     Но Марк ничего не видел и не слышал - тоже испытывал пик счастья. У него было немало подруг, и он пользовался у них успехом. Однако и не мыслил до этого, что мужчина может быть так счастлив, обладая любимой женщиной.

Глава 23
ПОБЕГ ИЗ ПЛЕНА

     В первую брачную ночь Светланы и Марка Михаил Юсупов, за много тысяч километров от Москвы, проснулся в холодном поту с ощущением боли в сердце. Ему приснился ужасный сон. Вдвоем с товарищем, в одной связке, поднимается он по отвесному скалистому утесу. Взобравшись на небольшой уступ, подтягивает друга, тот цепляется за край, но в этот момент веревка обрывается и он еле успевает схватить товарища за кисть руки.
     Напрягая все силы, пытается его удержать; тот кричит: "Спаси, Миша!" - но почему-то голосом Светланы... Он смотрит вниз - и видит, что это вовсе не друг, а она, она отчаянно взывает о помощи. Вот он уже подтянул ее выше, чтобы подхватить второй рукой, - и вдруг острая боль в сердце... Хватка его ослабевает, ее кисть выскальзывает, и Светлана летит в пропасть...
     На этом сон оборвался. Михаил пришел в себя: он все еще здесь, в грязном гостиничном номере, куда его поместили до прибытия российского консула. "Неужели с ней стряслась какая-то беда?! Не дай Бог! Однако впервые мне снится о ней такая чертовщина... - думал он, растревоженный, стараясь не шевелиться, чтобы успокоилось сердцебиение. Михаил был в какой-то мере суеверен и доверял втихомолку вещим снам.
     За годы плена и рабства он часто видел Светлану в лучших своих сновидениях. Она являлась к нему, ощутимая как наяву. Ему снились их жаркие объятия, он физически чувствовал ее близость; она любила его и дарила ему наслаждение...
     Эти воспоминания, эти сладкие сны помогли ему - перенести годы тяжких лишений, сохранить бодрость духа и мужество. Что это были за годы!
     Лежа без сна на жесткой, продавленной кровати, где в полный рост не помещался, Михаил вспоминал все, что довелось пережить. Он закрыл глаза - и картины долгих лет плена одна за другой медленно поплыли перед его мысленным взором...
     Узкая горная тропа; он приторочен поперек спины ишака. Только что пришел в себя и пытается сообразить, что с ним и где он находится. Рядом, таким же способом, везут раненых моджахедов; на их вопли и стоны никто не обращает внимания. Постепенно до него доходит горькая истина: он попал в плен... Но непонятно: зачем им такая обуза? Уж очень тяжела дорога!
     - Почему меня не убивают? - спросил он на привале афганца, который поил его водой и немного говорил по-русски. - Куда и зачем тащат?
     - Твоя большой, здоровый. Наш командир Абдулла нужен такой. Радуйся, шурави, - живой будешь! - Моджахед осклабился, показывая гнилые зубы.
     Низенький, тщедушный; огромный круглый берет с широкими полями делает его похожим на гриб-поганку. Страшно горд, что сумел взять в плен такого огромного русского и выполнить наказ командира. Вот и старается всячески его оберегать и доставить к месту назначения в целости и сохранности.
     Разговорчивый Али, так звали моджахеда, относился к пленнику не только без вражды, но, как показалось Михаилу, даже с симпатией.
     - Ты поначалу была совсем плохой, - охотно рассказывал он, без устали шагая рядом. - Твоя большая осколка по голове шарахнул, твое счастье - на излете. Контузил сильно. Но Али - умный, - и с гордостью выпятил слабенькую грудь, - понял: будешь в порядок, нужно ждать.
     Михаил попытался вспомнить, что произошло там, на горной дороге, но в памяти всплыло лишь одно мгновение: он выскочил вместе с другими из горящей машины и услышал грохот разорвавшейся мины... Остальное как в плотном тумане...
     За двое суток, пока добирались до дальнего лагеря полевого командира Абдуллы, расположенного почти на самой границе с Индией, от общительного Али Михаил узнал, зачем понадобился его начальнику. С надеждой, что его ценят как офицера и намерены использовать для обмена, пришлось расстаться.
     Его везли теперь связанным, в повозке, где постелена вонючая солома, вместе с ранеными моджахедами, а рядом шагает неутомимый Али и рассказывает:
     - Абдулла имеет четырех жен, он богатый. Семья большая, много детей. Ему работника надо. - С восхищением окинул взглядом мощную фигуру Михаила и продолжал:
     - Надо здоровый, такой, как ты! Женщин много, а что толку! Хозяйство, нужны мужские руки.
     - Куда же делся их прежний работник? Раз ты меня к нему везешь, значит, у них нет никого? Что с прежним работником сталось?
     - Совсем плохое дело, - покачал головой Али, - он младшую жену хотел соблазнить. Не советую! Не любим, когда шурави на наших женщин смотрят. Принимай ислам и бери в жены - только так!
     - А зачем Абдулле пленные враги в доме? - поинтересовался Михаил. - Разве не лучше использовать своих? Он же богатый человек.
     - Афганцам воевать нужно, а не прислуживать, - презрительно ответил ему маленький человечек, с чувством превосходства взглянув на высоченного русского. - Нам для того шурави хватает!
     "Эх, не контузило бы меня - показал бы тебе "шурави". Задавил бы как вошь!" - мысленно вскипел Михаил, но, понимая, что дать волю гневу не может, проглотил его, лишь спросил, не без дальнего прицела:
     - Но ведь работая на дому и сбежать нетрудно. Это не в тюрьме сидеть! С чего же работникам такое доверие?
     - Давай попробуй убеги! - от души рассмеялся Али, удивляясь наивности русского. - Или сам в горах разобьешься, или с голоду подохнешь! А то еще раньше пристрелят. Ты же приметный, как белая ворона!
     "А ведь он прав, - тоскливо подумал Михаил, представив как он, с его ростом и соломенной шевелюрой, пробирается тайком через всю страну. - Абсурдное дело... Верная погибель!" Безысходность, отчаяние его охватили, - придется временно смириться...
     Так у молодого князя Михаила Юсупова начался отсчет годам рабства.
     Полевой командир Абдулла руководил действиями большого отряда пуштунов, почти поголовно связанных узами кровного родства. Его многочисленная семья жила в большом доме, окруженном дувалом, посреди лагеря. После проведения рейдов и других военных операций отряд и его отдельные боевые группы неизменно возвращались к месту базирования.
     Абдулла, крупный мужчина, жилистый, худощавый, с лицом, заросшим черным волосом настолько, что видны были только желтые, как у волка, глаза, всегда сохранял вид суровый и мрачный. Михаил ни разу не заметил, чтобы он весело рассмеялся или хотя бы улыбнулся. Казалось, он постоянно пребывает в плохом настроении. "Неужели он и с женами всегда так же хмур и серьезен, - не без иронии подумал он о хозяине, - даже с детьми не поиграет? Ну и экземпляр! Неужели ни о чем больше не думает, кроме войны?"
     Однако вскоре по ряду признаков Михаил убедился, что суровый Абдулла и вся семья ему симпатизируют. Это он понял еще тогда, когда его стали лучше кормить, подавая то же, что ели сами хозяева. Потом он с удовольствием отметил, что ему перестали давать унизительные поручения и нагружали работой хоть и тяжелой, но сугубо мужской.
     "Наверно, ценят, что тружусь с раннего утра и до ночи, добросовестно делаю любую работу, - объяснил он это себе, но удивился. - Вот уж не думал, что такие дикари способны уважать тех, кто находится в жалком положении. Но ведь ни разу меня никто не оскорбил - ни женщины, ни дети!"
     Большую роль сыграло, видимо, и то, что женщин он демонстративно сторонился, причем не только жен хозяина, но любого существа, если оно носило юбку.
     Дни тянулись за днями, складывались в однообразные месяцы, и, хотя внешне казалось, что Михаил привык к своему скотскому состоянию, мозг его неустанно работал - изучал окружающую обстановку, пытался найти путь к освобождению.
     Надежд на обмен он не питал - тут у него шансов нет. Ему удалось узнать от Али, что по приказу Абдуллы его не внесли в список пленных. По существу, его с самого начала облюбовали, надежно упрятали: в этот дальний лагерь другие пленные, за исключением работников Абдуллы, не поступали.
     Так за полтора года Михаилу Юсупову ничего конструктивного придумать не удалось. На безнадежную авантюру он решил не идти: твердо поставил задачу не подводить своих любимых людей - Светлану и мать - и вернуться, как обещал им, живым и здоровым.
     - Не может того быть, случай обязательно представится! - горячо шептал он по ночам, мобилизуя всю волю, обдумывая все новые варианты освобождения. - Нужно заставить себя терпеть - и верить!
     Только к концу второго года рабства впервые возник у Михаила реальный план, как вырваться на волю.
     Обычно все работы, которые он выполнял, производились внутри приусадебного участка и он редко бывал за его пределами. Чтобы не вызывать подозрений, старался не общаться с моджахедами и ни с кем не заговаривал. Потому он долго и не подозревал, что в лагере, кроме него, есть еще русские. А узнал об этом, когда Кривого Мустафу в одной из операций ранило и после госпиталя он полгода долечивал перебитую ногу у себя в семье, проживавшей на базе Абдуллы. В доме хозяина об этом много говорили, и событие не прошло мимо ушей работника.
     Так Михаилу стало известно, что Мустафа, начальник штаба и правая рука командира Абдуллы не кто иной, как русский офицер: он перебежал на сторону моджахедов и принял ислам.
     Кривой - курчавый брюнет, высокий, сутулый, с черными, навыкате глазами - один глаз стеклянный. Кожа то ли смуглая, то ли загорелая; носит курчавую бороду и усы и походит если не на афганца, то уж точно на цыгана. Михаилу и в голову не пришло бы, что это его соотечественник.
     - Мустафа совсем не любит нашу Дильбар. Только свою русскую. Он и женился на ней, чтоб породниться с Абдуллой. Шурави - чужаки! - услышал он, как переговаривались женщины, когда, наколов дров для мангала, сидел, отдыхая, в тени чинары. - Надо сказать Абдулле, чтоб не обижал сестру. Напрасно так ему доверяет!
     Постепенно и осторожно наведя справки, Михаил выяснил все, что его интересовало. За долгие месяцы плена он уже сносно объяснялся по-пуштунски, во всяком случае все понимал. Многое узнал от беззубого Али - тот вроде ординарца при полевом командире.
     - Мустафа - толковый офицер, капитаном был у русских. Грамотный. Яценко фамилия. Я его конвоировал, когда и он, и его баба - санинструктор она - к нам перебежали, - поведал он Михаилу. - Ну вот так, как тебя.
     Али доверительно относился к своему "крестнику", искренне веря, что тот доволен своей жизнью у Абдуллы.
     - Так он что, перешел по идейным соображениям или украл чего-нибудь? - с деланным безразличием осведомился Михаил.
     - Нет, он честный! - убежденно возразил Али. - Выгоды для себя не ищет. Коммунистов ненавидит.
     "Это надо взять на заметку. Важная деталь, - подумал Михаил. - Может, отсюда подход удастся найти". Вслух равнодушно произнес:
     - Наверно, ислам полюбил. Две жены имеет. У нас так нельзя. Закон строгий - только одну! Надоела, видно, ему русская, ваши погорячее? - И подмигнул Али.
     Дома вспомнил разговор, решил уточнить ситуацию.
     - Говорят - совсем наоборот. С нашей Мустафа только для виду, жалуется она на него, - охотно передал сплетни Али. - Дождется - поссорится с Абдуллой. Сестра это его.
     - Ну ладно. Без нас разберутся, - зевнул Михаил. - Пойду. Работы много.
     Но в разговоре с Али у него созрел оригинальный план действий; центральная роль в нем принадлежала Кривому Мустафе - Яценко.
     Благоприятный случай для сближения с Кривым представился Михаилу нескоро. Но за это время ему удалось продумать свой план во всех деталях.
     В один из мусульманских праздников в доме Абдуллы собрались его близкие родичи на плов. Среди них был и Мустафа - Яценко со своими женами. Отправил их на женскую половину, а сам сидел в тени, наблюдая, как Михаил ловко разводит огонь под огромным казаном с пловом. Заметив, что работник Абдуллы не отрываясь от дела все время бросает на него любопытные взгляды, Кривой не выдержал, спросил по-русски:
     - Ты чего на меня так таращишься? Давно своего брата не видал или спросить что хочешь? - Поднялся и подошел поближе к огню, - чувствовалось, что ему самому захотелось перемолвиться на родном языке.
     - Говори, не бойся, - предложил он. - Живой останешься!
     Михаил не спеша подбросил в огонь сухих дров и повернулся к Кривому.
     - Прошу меня извинить, если что не так скажу, - начал он, делая вид, что немного робеет. - Давно хочу вас спросить: это правда, что вы идейный борец против коммунистов? Что ненавидите их и потому бьете?
     - Допустим. А почему тебя это интересует? - насторожился Кривой.
     - Потому что они для меня тоже враги. Отца и деда убили. Россию разрушили. - Он насупился. - Мой дед против них воевал, и я готов, если можно.
     После долгих раздумий Михаил пришел к выводу, что единственный реальный путь к освобождению - это вступить в войско моджахедов и при первой возможности перейти к своим. Но эта идея, как говорят, шита белыми нитками, особенно для Мустафы - Яценко, применившего ее на практике.
     - Смотри не перехитри сам себя! - Кривой с насмешкой, пронзительно взглянул одним глазом - будто видел его насквозь. - Думаешь, только так можно отсюда сбежать?
     - Напрасно вы мне не верите, - спокойно ответил Михаил, выдержав его взгляд. - Для чего мне бежать? Чтобы голову сложить за мерзавцев, которые отняли у моей семьи все, что мы имели? Я здесь уже два года и доволен, что отделался от них и остался жив, хоть и на положении раба.
     Он посмотрел на Яценко как можно дружелюбнее и добавил:
     - Если бы вы больше обо мне знали - не стали бы сомневаться!
     В это время из дома выглянул Али и позвал:
     - Мустафа, ты нужен командиру! Абдулла тебя по всему дому ищет!
     Кривой повернулся, чтобы идти, и, еще раз пристально посмотрев на Михаила, бросил:
     - А ты, я вижу, занятный парень.
     Больше он ничего не сказал и ушел к гостям, чтобы принять участие в праздничном пиршестве.
     Прошло не меньше недели до того дня, когда к Михаилу, чинившему в сарае упряжь, заглянул Али и объявил:
     - Пойдем, друг, провожу тебя к Мустафе. Ты ему зачем-то нужен.
     Когда он вошел, Яценко сидел на кошме, по-восточному скрестив ноги, и пил зеленый чай. Стояла очень жаркая погода, но в доме это не ощущалось - веял легкий сквознячок.
     - Садись! - указал он Михаилу на место рядом с собой. - Сульфия! Принеси гостю пиалу и фруктов! - приказал он круглолицей женщине, одетой по-восточному, - она им прислуживала. - Хотя погоди минутку! - Моя жена, по-нашему Софья, - представил он ее Михаилу и, указав на него, объяснил:
     - Этот крепкий парень, Софочка, - москвич и говорит, что хочет воевать на нашей стороне против коммуняков. Он тоже офицер, лейтенант. Вот решил поближе с ним познакомиться.
     Михаил поудобнее расположился на кошме и отхлебнул из пиалы. Гок-чай приятно охлаждал разгоряченное тело. Несмотря на разницу в положении, он решил держаться с Яценко как равный. В той игре, что он начал, это правильный ход. Нужно показать, что он знает себе цену.
     - Ну, так расскажи немного о себе. Прошлый раз ты говорил довольно интересные вещи, - предложил хозяин, вперив в него свой единственный глаз.
     - Скажу все как есть, - со спокойной уверенностью начал Михаил. - Может, кое-что вас удивит, но это факты, чистая правда. Проверить нелегко, но можно. Дома, в Москве, у матери, есть все фамильные документы. Если понадобится, то пакистанская или американская, - он проницательно посмотрел на Яценко, - агентура может в этом убедиться. - Сделал паузу и так же серьезно и уверенно продолжал:
     - Я происхожу из старинной дворянской семьи Юсуповых-Стрешневых. Мог быть очень богат, носить титул князя. Большевики, разорившие Россию, отняли все и у моей семьи. Дед воевал с ними, и его расстреляли. Отца тоже убили.
     Михаил собрался с духом и, стараясь, чтобы в голосе не проскользнули нотки фальши, твердо заявил, глядя прямо перед собой:
     - Я хочу драться с ними, чтобы их режим ослаб и рухнул. Если не возьмете, мне бы хотелось вернуться домой к матери. Она больна и одинока. Но я готов пожертвовать наши фамильные драгоценности, которые хранятся у матери, на святое дело. Эти старинные украшения много стоят. Неизмеримо больше, чем моя жизнь!
     Посидели молча, попивая гок-чай, каждый думал о своем. Видно, сказанное Михаилом произвело впечатление на хозяина дома. Наконец Яценко произнес:
     - Ну что ж! Я сразу понял, что ты интересный парень, не из простых. Негоже тебе уподобляться рабочему скоту. Попробую взять тебя в свою группу. - Пожевал губами, досадливо морщась, будто съел что-то неприятное, и добавил:
     - Но забрать тебя из дома Абдуллы ох как будет непросто! Привыкли они к тебе, да и работник ты отменный. - На секунду умолк и как бы между прочим спросил:
     - А эти твои фамильные драгоценности каковы? Могут заинтересовать Абдуллу, как считаешь? До денег он не жадный, а вот камушки любит!