ии полка под командованием  Назруллы.  Очевидно,  Конде
будет говорить об участии казаков в другой войне, и не только в Европе!..



31

   Только поздно вечером состоялся ужав, устроенный графом Конде. Компанию
Хмельницкому  и  Конде  составляли  полковник  Пшиемский   с   несколькими
старшинами, сопровождавший графа  французский  полковник  и  даже  старшин
офицер из пленных кабальерос. И то, что ужин состоялся  в  глубоком  лесу,
по-походному, в шатре, а не во дворце,  не  помешало  ему  быть  приятным.
Конде попросил рассказать о бое, в  котором  взяли  такую  массу  пленных.
Предупредительный испанский пленный офицер охотно согласился рассказать об
этом бое, как его оценивал побежденный воин. Испуганный испанский  офицер,
описывая ужасы сражения, не скупился на краски.
   - Неизвестная до сих пор в Европе тактика  стремительных  атак  казаков
тотчас сковала руки нашим закаленным в боях кабальерос! - говорил офицер.
   То ли рассказ его, то ли какие-то  далеко  идущие  замыслы  подогревали
графа,  он  прерывал  рассказчика,  расспрашивал  об   испанских   воинах,
генералах... Очевидно,  выпитое  вино  возбуждало  воображение,  придавало
рассказу  экспансивного  испанца  большую  яркость.  Около  полуночи  граф
пожелал поговорить с Хмельницким с глазу на глаз.
   - Двум военачальникам на  поле  брани  всегда  есть  о  чем  поговорить
наедине,  без  свидетелей!  -  произнес  он,  словно  оправдывался   перед
полковниками и сотниками, которым предлагалось оставить этот гостеприимный
шатер.
   - Прошу пана Пшиемского позаботиться о создании соответствующих условий
для беседы с его светлостью. Но если прибудет гонец от казаков с  Украины,
немедленно приведите к нам! - сказал Хмельницкий полковнику Пшиемскому.
   Граф Конде поднялся, проводил полковника Пшиемского до выхода из шатра.
Затем он выглянул из шатра  и  вернулся,  убедившись  в  том,  что  они  с
Хмельницким остались одни. Это придавало беседе еще большую таинственность
и разжигало любопытство не только командующих.
   Меры предосторожности графа Конде немного угнетали Хмельницкого. О  чем
им еще говорить? Ведь уже все сказано о ходе боев, договорились и о  плате
казакам, о сроке пребывания их во Франции! Даже говорил с ним об ожидаемом
прибытии отрядов казаков с Пьером  Шевалье,  о  чем  доложил  Хмельницкому
гонец, прискакавший из Гданьска.
   - По донесениям из Варшавы... - начал  Конде,  пристально  посмотрев  в
глаза собеседнику, словно он требовал от него согласия на  этот  секретный
разговор, очевидно не только о войне здесь, во Фландрии.  У  Богдана  даже
промелькнула мысль: не собирается ли  граф  говорить  с  ним  о  неудачах,
которые постигли казаков в Польше и на Украине?
   - Если это донесение исходит от ее  величества  госпожи  королевы...  -
начинал догадываться Хмельницкий.
   - О нет! Мария-Людовика  -  это  не  та  лошадь,  на  которой  гидальго
добывает себе славу победителя!
   И он залился задорным, молодецким смехом. Взял  графин  и  снова  налил
вина Богдану и себе.
   - Королева, правда, большая любительница  интриг.  Она  не  жалеет  для
этого ни денег, ни своего имени!..  Ее  замужество  говорит  об  этом.  Но
прелат Мазарини не возлагает больших  надежд  на  ее  помощь  Парижу.  Нам
известно из ее писем не только о том, что украинское казачество недовольно
своей судьбой, жестокой пацификацией войсками Потоцкого.
   - Неужели и  это  известно  правителям  Франции?  -  искренне  удивился
Хмельницкий. - Не скрою, коль уж заговорили об этом. Не только казачество,
но и весь украинский народ не простят польской шляхте, не забудут жестокой
несправедливости и унижения их военного и человеческого достоинства.
   - Вот именно это я и имел в виду, начиная разговор с вами! У нас с вами
не так много времени, да и обстановка  не  совсем  подходящая...  Господин
Хмельницкий, очевидно, видит и  понимает,  что  война  в  Западной  Европе
подходит к  концу.  Завершаем  ее  мы,  французы,  как  победители.  Почти
тридцать лет продолжалась она. Да еще каких  тяжелых  лет!  Разве  Франция
воевала столько времени только для того, чтобы подписать еще  один  мир  с
черной коалицией иезуитов?..
   С  какой  ненавистью  и  горячностью  говорил  Конде  об  этом!  Богдан
почувствовал, как и в его  душе  загорается  ненависть  и  жажда  отмщения
давним жестоким врагам его народа.
   - Но иезуиты остаются,  уважаемый  граф!  Остаются  с  поднятым  мечом,
возможно - с еще большей уверенностью в своей силе, с жаждой реванша...
   - Да, да. И меч, и до  сих  пор  не  сломленная  уверенность,  господин
Хмельницкий, в том, что право интердикта [запрет, вето (лат.)] принадлежит
только им, слепым последователям Игнация Лойолы!
   - Игнаций Лойола!.. А Лютер, прошу прощения, уважаемый граф?  Разве  он
не призывал убивать, душить, как бешеных  собак,  людей,  то  есть  народ,
который добивался человеческих прав?
   - Святая правда, - в тот же миг  согласился  граф.  -  Лютер  тоже  был
духовником, как и все они... Я говорю о  том,  что  украинское  казачество
великолепным ударом по иезуитам сбило спесь с испанского короля!
   - Еще не совсем сбили... Но все идет к этому!
   - Не сомневаюсь, что будет именно так. А не интересует  ли  вас  судьба
всей иезуитской коалиции после  нашей  полной  победы  в  Европе?  Правда,
существует еще и Турция, ближайший сосед будущей антииезуитской коалиции в
Европе!
   - Какую вы имеете в виду коалицию, позвольте спросить,  господин  граф?
Ведь Франция находится в дружественных отношениях с Турцией. Понятно,  что
иезуитская Польша, господствующая в Восточной Европе,  представляет  собой
значительную силу, преграждающую путь экспансии протестантского Запада.
   - Мне приятно беседовать с человеком, который так прекрасно разбирается
в политической обстановке в Европе! Королевская Польша сейчас представляет
собой нечто подобное стволу старого, подгнившего уже,  трухлявого  дерева!
Лицемерие, консерватизм  -  вот  их  традиции!  Она  рухнет  под  натиском
казачества, умно поддержанного Западом и, вполне  возможно,  Москвой.  Это
вы, господин Хмельницкий, очевидно, хорошо понимаете и сами.  Но  поймите,
что настало  время  и  для  польской  шляхты  отказаться  от  наследования
престола королевской династией и  перейти  к  избранию  королей  из  среды
знатных людей могущественной западноевропейской коалиции. Это  приведет  к
объединению сильных государств континента.
   - Выбирать королей из других стран, то есть варягов,  как  говорится  у
нас! А кого же из принцев Европы  может  избрать  своим  королем  польская
шляхта? Разве что...
   - Вы, господин Хмельницкий, верно оцениваете  политическую  ситуацию  в
Европе. Действительно, и я считаюсь  принцем  по  крови,  но  у  меня  нет
никаких шансов получить престол Франции... Польшу можно было бы превратить
во вторую Францию, возможно еще более могущественную,  при  наличии  таких
доблестных казаков...
   - О-о, понимаю, господин Конде. Конечно, вполне понимаю, да и не только
я один. Понимает весь наш народ, но и благоразумно ждет... - Богдан как бы
опомнился.  -  Погодите.  Может  быть,  нам   только   кажется,   что   мы
разговариваем без  свидетелей...  О,  слушайте...  Не  убегает  ли  отсюда
мерзавец, подслушивавший наш разговор?
   Граф Конде даже кубок не поставил,  а  бросил  на  стол.  Вокруг  шатра
поднялась какая-то суматоха.
   - Что здесь? - воскликнул Конде.
   К шатру подбежали казаки и французы из охраны графа.  Но  их  опередили
несколько забрызганных грязью всадников. Один из них соскочил с коня.
   - Где Богдан Хмельницкий? - раздался молодой, немного охрипший голос.
   - Я тут... Не снится ли  мне?  Кого  я  вижу?  Петро  Дорошенко!..  Что
случилось дома?..
   - Да нет, пани Ганна еще  не  умерла,  пан  Богдан,  хотя  дни  ее  уже
сочтены. Там такое творится,  в  нашем  Субботове...  Но  и  тут  тоже  не
лучше... Полковник Пшиемский только что с обнаженными саблями встретил нас
в лесу. Набросился на нас, как на турецких  захватчиков.  Вместе  с  тремя
жолнерами он поскакал  к  шведской  границе,  горланя:  "Измена,  гунцвот,
измена!.."




ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ. РУБЕЖ СОМНЕНИЙ, РАЗДВОЕНИЯ И ТЕРЗАНИЙ


1

   Не в таком бы настроении возвращаться Богдану в родные края!..
   Почти целый год пришлось, как изгнаннику,  рисковать  своей  жизнью  на
воине в далекой Франции. Но прошлого не вернешь, не  поднимешь  настроения
только тем, что снова оказался на знакомой еще с юных лет окраине Варшавы.
   Усталость,  особенно  тяжелые  душевные   переживания   наложили   свой
отпечаток на лицо Богдана. Не прошла даром  и  бешеная  скачка,  когда  он
мчался от берегов Северного моря, опережая дни и ночи.
   Это поспешное путешествие началось так же внезапно, как  и  наступившее
затмение солнца. В этом захватывающем явлении  природы  он  видел  грозное
предзнаменование.  Тяжелые  мысли,   вызванные   известием   Дорошенко   о
сгустившихся тучах  над  Субботовом,  как  эти  черные  шторы  на  солнце,
омрачали его  душу.  Что  творится  в  мире,  куда  исчезли  порядочность,
честность в человеческих отношениях? Умер Конецпольский, вместе с ним ушли
и его обещания, заверения. Покойного ни в грош не ставит даже родной  сын!
Сгустились тучи над могилой коронного гетмана, а, как известно,  вместе  с
тучами приходят бури!
   Подлый, ничтожный  доносчик!  Удастся  ли  опередить  его,  как  солнце
опережает тень луны? А надо бы любой ценой опередить Пшиемского, чтобы  он
не запятнал его воинскую честь подлой клеветой!
   Хмельницкий не находил успокоения. Правда, сообщение  Дорошенко  скорее
было лишь его  предположением.  Он  уехал  из  Субботова,  зная  только  о
намерении Чаплинского вернуть староству принадлежащие  ему  угодья,  якобы
захваченные покойным Михайлом  Хмельницким.  А  это  угрожало  спокойствию
семьи Богдана, могло кончиться, разграблением нажитого им добра.
   Вооруженные жолнеры староства, зная о намерениях Чаплинского, готовы  в
любую минуту приступить к разгрому усадьбы. И нет ничего  удивительного  в
том, что они, подстрекаемые выкрестом корчмарем Захарией, напали  на  сына
Хмельницкого Тимошу, который мчался по улицам  Чигирина  к  Тясьмину.  Они
остановили его, стащили с седла. Подстароста Чаплинский,  не  отличавшийся
особой отвагой в военном деле, остервенело отстегал плетью Тимошу.
   Хмельницкий и Чаплинский повздорили  еще  до  сражения  у  Кумейковских
озер. Пренебрежительное  отношение  Богдана  Хмельницкого  к  Чаплинскому,
словно короста, глубоко въелось в его душу. Этого Чаплинский не забудет  и
не простит ему, пока жив.  Вот  и  хотел  отомстить  Хмельницкому,  сгоняя
злость хотя бы на его сыне. Что  теперь  может  сделать  ему  Хмельницкий,
банитованный любимец короля!
   А тут в Чигирин прискакали  гонцы  от  коронного  гетмана  с  приказом:
"Сжечь гнездо изменника Речи Посполитой!" Прибытие из Франции  ревностного
доносчика  полковника  Пшиемского   ускорило   осуществление   мстительных
намерений чигиринского подстаросты. К сожалению, Хмельницкому  не  удалось
опередить Пшиемского. В Субботове семья Хмельницкого жила  под  постоянной
угрозой подстаросты Чаплинского изгнать их с  хутора.  Мелашка  советовала
немедленно мчаться хоть на край света к  Богдану.  В  тот  же  день  Карпо
Полторалиха и снарядил Петра Дорошенко в дорогу.
   Ганна лежала тяжелобольная - у нее парализовало руку  и  ногу.  Но  она
просила Мелашку не сообщать Богдану  о  ее  недуге.  В  то  же  время  она
понимала, какое страшное несчастье нависло над  их  семьей,  и  советовала
именно об этом известить мужа. Ее так измучила болезнь, что  свет  был  не
мил. Какое горе навалилось вдруг! А у нее ведь дети. Что будет с ними, как
будут жить? Скорее бы вернулся отец!..
   С волнением и тревогой она говорила  об  этом  с  Мелашкой.  Чаплинской
все-таки напал на гумно с необмолоченным хлебом. Услышав  об  этом,  Ганна
потеряла сознание и, не приходя в себя, скончалась...



2

   Богдан Хмельницкий, терзаемый  тревожными  думами,  еще  не  знавший  о
постигшем его горе - смерти жены, подъезжал  к  Варшаве.  Небольшой  отряд
отважных чигиринских казаков с  подменными  лошадьми  и  старшиной  Петром
Дорошенко, сопровождавший Богдана, проезжая по дорогам Польши, не  вызывал
никакого  подозрения.  В  это  тревожное  военное  время  столько   воинов
передвигалось с запада и с востока! Дороги,  ведшие  в  Варшаву,  особенно
были забиты разными воинами.
   Богдан Хмельницкий вспомнил  о  корчме  Радзиевского,  находившейся  на
окраине Варшавы, о которой распускалось много всяких  слухов.  Вспомнил  о
благосклонном отношении к нему ее молодого владельца Иеронима Радзиевского
(теперь известного государственного деятеля!), который неоднократно гостил
у него в Субботове. Этот энергичный, жаждавший действий человек,  кажется,
является сторонником короля, а не шляхты.
   Именно  к  нему  и  решился  обратиться  со  своими   жалобами   Богдан
Хмельницкий.  Богдана  больше  всего  беспокоила  мысль,  удастся  ли  ему
опередить полковника Пшиемского, помешать этому подлецу оклеветать его.
   - Тебе, Петро, придется остаться с казаками да  почаще  заглядывать  ко
мне в корчму тоже, - приказал он Дорошенко, прерывая тяжелые мысли. То  ли
его  тревожила  неизвестность,  то  ли  им  овладевало   чувство   страха.
Неприветливой и  чужой  показалась  ему  столица  государства,  терзаемого
беспокойными войнами.
   Но в корчму Богдан  зашел  с  высоко  поднятой  головой,  как  подобает
сильному духом  воину.  Ведь  в  пароде  неспроста  говорят:  на  слабого,
шелудивого пса свои суки, как на врага, оскаливают  зубы!  Рукой  поправил
сивую смушковую шапку с длинным малиновым донышком,  -  пусть  видят,  что
вошел не какой-нибудь прощелыга, а полковник!  В  самой  большой  светлице
корчмы облюбовал себе стол со свободными  четырьмя  дубовыми  скамьями.  И
радовался, что может по очереди накормить и своих казаков.
   - Подать вина и закуски на четверых! - потребовал он, словно  находился
в корсунской или чигиринской корчме.
   И удивился, увидев  обеспокоенного  его  появлением  пана  Янчи-Грегора
Горуховского. Тот вдруг  застыл  на  месте,  словно  испугался  полковника
Хмельницкого. Словно шелудивого пса, разглядывал Богдана прихвостень  пана
Радзиевского. Горуховский остановил слугу, который должен был  обслуживать
Богдана Хмельницкого.
   - Пану полковнику лучше было бы пообедать у меня в комнате... - понизив
голос, сказал он.
   - Пан Янчи-Грегор хочет пригласить меня в гости или... предостеречь?  -
спросил Богдан, не  выдавая  своего  беспокойства.  И  тоже  понизил  свой
немного  охрипший  голос  и,  как  бы  извиняясь,  окинул  взглядом   свою
загрязнившуюся в дороге одежду.
   - По-дружески хочу предостеречь уважаемого пана Богдана.  Прошу  вас  в
мою служебную комнату, там поговорим.
   Он даже взял Хмельницкого под руку, то  ли  проявляя  уважение,  то  ли
торопя  его  поскорее  пройти  мимо   подвыпивших   жолнеров,   купцов   и
разгулявшихся шляхтичей.
   - Уже  почти  две  недели  вас  всюду  ищут  гонцы  коронного  гетмана,
получившие приказ арестовать как изменника, - шепотом сказал  Янчи-Грегор,
плотно прикрывая за собой дверь. - Приказано схватить  пана  и  немедленно
заковать в цепи. И я не могу поручиться, что и в нашей корчме не находятся
такие гонцы.
   - Получается, что пан Янчи-Грегор на себя накликает беду, принимая  тут
банитованного! Или, может быть, я уже и арестован? - Хмельницкий схватился
за саблю. - Банитованный... За что, дьявольская ты судьба, за что? Ведь  я
повел свои войска, выполняя волю королевы... Оказывается, не в ту  сторону
повел их,  будучи  верен  верноподданническому  долгу.  Что  же,  можно  и
изменить направление!
   Хмельницкий тут же овладел собой, опустил руку. Кому жалуется?
   - Кстати  приехали,  пан  полковник!  С  минуты  на  минуту  ждем  пана
Иеронима, еще вчера условились.  Коронный  гетман  такую  кашу  заварил  в
стране!  Король  сейчас  остался  один.  Канцлер  Осолинский  и   хорунжий
Конецпольский сейчас где-то на Украине. Пан Иероним сейчас в  немилости  у
шляхты из-за того, что поддерживает оскорбленного ею короля  Владислава  и
его политику. В этой стране шляхта может  оскорблять  даже  короля,  и  не
только на заседаниях в сейме.
   - Так король еще не отдал приказа о моем аресте?
   - Сила короля  у  нас  сейчас  измеряется  силой  взбесившейся  шляхты.
Король, очевидно, сам остерегается, боясь стать жертвой  заговорщиков.  Он
весьма сожалеет о  том,  что  не  вовремя  отправил  Осолинского.  А  ведь
королева отправила вместе с паном Хмельницким и  полковника  Пшиемского...
Разве  разгадаешь  их  замыслы...  А  вот  и  пан  Иероним!  -  воскликнул
Горуховский, посмотрев в окно.
   "Разве знаешь, разве разгадаешь их замыслы? Делают  одно,  а  думают  о
другом, посылая с тобой таких шпионов, как Пшиемский!.."
   Чтобы освободиться от гнетущих мыслей, Богдан резко встал из-за стола и
подошел к окну. Он увидел большой двор корчмы. Утренний  туман  рассеялся,
поднявшись над лесом, окружавшим Варшаву, начинался теплый летний день.
   Во дворе стояла карета с гербом, запряженная тройкой лошадей.  Молодой,
но уже располневший Радзиевский молодцевато  выскочил  из  кареты,  словно
хотел покрасоваться перед окнами своего многолюдного заведения. Он  что-то
приказал сопровождавшим его всадникам и легко  взбежал  по  ступенькам  на
просторное крыльцо корчмы.
   Богдан отошел от окна, стараясь  подавить  гнев,  вызванный  сообщением
Горуховского. Резко обернулся к двери, куда опрометью выбежал этот  слуга,
встречая своего хозяина. Богдан одернул смятый в дороге  кунтуш,  потрогал
рукой саблю и пистоль.



3

   Полковник Пшиемский скакал напрямик, по кратчайшей дороге к  Бару,  где
размещалась  военная  резиденция  коронного  гетмана,  а  не  в   Варшаву.
Пшиемский почти на две недели опередил Хмельницкого.  Стремясь  как  можно
скорее найти гетмана, он загнал не одну лошадь,  словно  под  их  копытами
горела воеводская земля. Не щадил он и себя. Прискакав в Бар, он не  думал
об отдыхе, а тотчас же направился к гетману. И, как  воин  с  поля  брани,
предстал он перед глазами коронного гетмана!
   - Измена, вашмость пан гетман! - закричал  он,  едва  перешагнув  порог
кабинета гетмана, вместо приветствия и пожелания здоровья хозяину.
   - Пресвента матка  боска!  Пан  полковник  Пшиемский?  О  какой  измене
говорите вы в моем доме? Что за наветы! И в каком  виде  явились  вы,  пан
Пшиемский! Позор для шляхтича!
   -  Хмельницкий!..   Известный   вам   Хмельницкий   с   графом   Конде,
родственником королевы, в заговоре!
   - В своем ли вы уме, пан? С французами, с  родственниками  королевы,  -
хлопы в заговоре! Мог бы пан Пшиемский спокойно,  без  истерики,  подробно
доложить, как подобает воину? Вижу, что пан явился ко мне прямо с дороги!
   - Да, ваша милость, чуть живой. Но дело  не  терпит  промедления.  Ваша
милость, очевидно, знает известного итальянца  кардинала  Мазарини,  этого
ренегата и интригана... Сейчас глава французского правительства привлек на
свою сторону такого же, как и сам, но  совсем  еще  молодого  интригана  -
главнокомандующего вооруженными силами Франции графа Конде.
   - Это все нам известно, ведь наша королева родственница ему. Но при чем
тут измена Хмельницкого? Он послан во Францию нашим королем!
   -  Хмельницкий  становится  орудием  интриг  молодого  политика!  Конде
задумал создать всеевропейскую коалицию против  Речи  Посполитой  и  хочет
вовлечь в нее Хмельницкого с казаками. А это означает, что вся  украинская
чернь по призыву Хмельницкого возьмется за оружие!..
   Слова  Пшиемского  прозвучали  как  предупреждение   о   приближающейся
гражданской войне.  Слава  Конде  Луи  де  Бурбона,  молодого  полководца,
туманила головы европейским самодержцам, немецким  курфюрстам.  Втягивание
казаков, этой огромной вооруженной силы, в со