-  воскликнул  старик
Тимоха, которого до сих пор казаки называли Рязанцем.  Казак  Онысько  был
его старым побратимом. И теперь они вместе отправились с Запорожья,  чтобы
помочь казакам.
   Побитого, израненного казака привел не один, а трое польских  жолнеров.
Рыжебородый жолнер был у них старшим и вел  как  к  себе  домой.  Особенно
удивил казаков, когда заговорил с ними на украинском языке:
   - Братья, заберите своего казака, помогите ему.  Да  не  болтайте,  что
жолнеры привели его. Жолнер тоже человек, у него  есть  и  душа  и  семья!
Коронный взбесился после неудачи на болоте. Жолнеры тихонько посмеиваются,
но приказы  выполняют.  Кому  нужна  эта  война?..  -  вполголоса  говорил
обросший жолнер, озираясь по сторонам.
   Когда жолнеры собрались уходить, чтобы затемно  вернуться  к  своим,  к
бородатому подошел полковник Гуня.
   - Погоди, браток. Ты не... - напрягал он память.
   Но жолнер быстро прикрыл ему рот рукой.
   - Не надо, пан Гуня. Да, мы встречались когда-то... Я Ставецкий, - тихо
произнес он, - но об этом никому ни слова. Нам еще придется встретиться, и
трудно предугадать, при каких обстоятельствах. Лучше, если казаки не будут
знать, кто я. Да и  незачем  всем  знать,  кто  и  почему  спасал  старика
Оныська... - И, повернувшись к товарищам, быстро ушел.
   Морозная ночь поглотила жолнеров, словно их и не было здесь.
   Казаки  осветили  несколькими  факелами  окровавленное   лицо   старого
Оныська. Никто не расспрашивал его, не  требовал  объяснений.  Все  знали,
почему и зачем добровольно пошел он навстречу каневским казакам. Знали и о
том,  что  он  должен  попасть  в  плен  к  киевскому  воеводе  и   своими
"признаниями" обмануть поляков, убедив их идти в сторону Куруковских озер!
Онысько до  сих  пор  держался  рукой  за  окровавленную  щеку,  а  второй
отмахивался  от  вопросов  его  многочисленных   друзей.   Только   Тимохе
улыбнулся, превозмогая боль.
   - Чужими были проклятые паны старосты, чужими и остались.  Разве  я  им
хоть  что-нибудь  сбрехал?  Говорю,  ищут  каневские  казаки   путей   для
отступления,  потому  что  не  могут  уже  сдерживать  напор  войск  панов
Потоцкого и Тишкевича... А он, проклятый католик,  по  зубам...  Ну  разве
только не доживу! Я тоже посчитаю ему его панские зубы!.. Что же мне  было
делать, признался! "Пойдут, говорю, вот сюда, в обход  озера..."  Спасибо,
жолнер попался с доброй душой.  "Бежим,  говорит,  из  этого  подвала,  мы
проводим". Есть еще добрые люди и среди них...
   Старик рассказывал, как допрашивали его  поляки.  Но  рассказывал  так,
чтобы не нагонять страху на старшин и казаков. Даже  о  выбитом  шляхтичем
зубе говорил: "Проклятая кость треснула от панского  кулака..."  А  своего
спасителя - польского жолнера - он прозевал. И вдруг забеспокоился:
   - А где же мой спаситель? "Пойдем, говорит, старый казаче, а то  тут  и
челюсти повыворачивают..." Смотри-ка, уже и нет его.
   - У него тоже свои паны и командиры. За такой поступок могут  и  голову
свернуть. Это наш человек, убежал в Белоруссию от покойного Жолкевского...
   - Да, шляхтичи Потоцкие не погладят по головке за такое...
   - Мои  хлопцы  повели  их.  Скажут:  "Убежали  из  плена",  -  объяснил
полковник Гуня."
   Возле Оныська еще толпились казаки. Старшинам надо было спешить,  время
шло. Хватит ли его,  чтобы  расставить  казаков  для  решительного  отпора
королевским войскам у этих озер?
   В кругу старшин не утихали  споры,  горячо  поддерживаемые  полковником
Дорошенко.
   - Не дело, говорю, Нестор, затевать бой с войсками коронного гетмана! -
настойчиво доказывал Дорошенко наказному.
   - Да разве  мы  затеваем,  Михайло?  Да  пропади  он  пропадом,  трижды
проклятый гетман! Он же напал на нас. Отразим нападение королевских войск,
тогда  и  отправляйтесь  в  поход.  Вольному  воля...  Жолнеры   Потоцкого
наседают,  как  на  басурманов!  Снова  уничтожили   почти   всю   заставу
черкассцев.  Едва  вырвались  добровольцы  запорожцы  с  пушками...   Нет,
полковник, до тех пор, покуда я буду наказным, с  поклоном  к  гетману  не
пойду, я командир, а не проситель от имени украинского народа. Вот тебе  и
весь мой сказ.



25

   Страшным судом назвали казаки эту ночь.
   - Будь я проклят, чтобы когда-нибудь полез в  такую  драку!  -  услышал
Нестор Жмайло в разгар боя.
   Его и самого терзали сомнения, - казалось,  что  и  в  душе  происходил
страшный бой. Отступление - это не  только  гибель  казачьих  полков.  Это
вечный позор. И он не прекращал боя, потому что смерть на поле брани - это
казацкое знамя благородства, силы и гордости! Наказной шел в бой, ведя  за
собой то сотню против жолнеров, то целый полк против отрядов, состоящих из
польских, белорусских и волынских посполитых.
   В таких горячих схватках прошла ночь. А мороз крепчал, сковывая кровь в
жилах. Тесно крови, тесно и душе казацкой в этом адском беспрерывном, бою.
Отбить!..  Отбить  и  это  последнее  яростное   нападение   взбесившегося
шляхтича. И горячей становилась кровь в жилах... лилась  она  на  покрытую
снегом и скованную морозом приднепровскую землю!..
   - Пан Нестор! - узнал  наказной  голос  Карпа  Полторалиха.  Оглянулся,
услышав у себя за спиной звон сабли.
   Гусар  уже  занес  карабелю  над  головой  наказного,  но  Карпо  сумел
подставить под удар свою саблю, сгоряча окликнув наказного. Рассвирепевший
гусар обернулся  и,  выругавшись,  скользнул  карабелей  по  подставленной
Карпом сабле, чуть задев руку Жмайла. Но в этот же  момент  гусара  настиг
смертельный удар Карпа.
   - Давно не было таких жарких схваток,  чтоб  ты  взбесилась,  проклятая
шляхта! - вздохнув, произнес наказной, когда казаки вынесли его с поля боя
в безопасное место.
   Только на рассвете утих страшный бой. Утих потому, что коронный  гетман
вдруг прислал парламентера,  чтобы  договориться  о  погребении  убитых  и
выносе раненых с поля боя Гетман послал парламентера после того, как узнал
о гибели высокочтимого им рыцаря Мальтийского ордена,  шляхтича  Юдицкого.
Копьем, закаленным чигиринским кузнецом, казак пронзил  грудь  шляхтича  с
мальтийским крестом.
   - Мы не басурмане. Согласны! До вечера  не  пойдем  и  мы  в  бой...  -
ответил наказной на предложение гетмана.
   А в это время разгорались споры. Полковник Дорошенко охотно  согласился
возглавить реестровых казаков и часть запорожцев. Но им так и не  пришлось
вступить в бой. Вдруг их известили,  что  коронный  гетман  сам  предложил
казакам на один день сделать передышку.
   И  снова  старшины  потребовали  созыва  Круга.  Сам  коронный   гетман
приостановил  бой!  Дорошенко  воспользовался  этим,  стал  настаивать  на
прекращении  войны.  Теперь-то   он   уже   решительно   выступил   против
вооруженного сопротивления королевским войскам:
   - К чему это приведет, братья казаки! Сам  коронный  гетман  прекращает
братоубийство! Да разве простят  нам  такие  дерзкие  действия?..  Выгонят
нашего брата из хуторов, покарают старшин, как Наливайко, и  совсем  лишат
казаков реестра.



26

   На  этот  раз  Дорошенко  удалось  найти  слабую  струнку  у   казаков,
утомленных тяжелыми боями. И они не противоречили ему. А бывалый полковник
умел разбередить самую больную рану в сердце казака. Выгонят из хуторов...
Страшное дело, разве они не знают, чем это  пахнет!..  Ведь  не  заплатили
шляхтичи казакам за их помощь в войне с турками! Не заплатили... и сам бог
бессилен заставить их заплатить!
   Королевство! Сила!.. Лишат реестра!
   И в такой напряженный момент, когда казаки  были  охвачены  тревогой  и
сомнениями, кто-то из старшин, сторонников Дорошенко, предложил отстранить
Жмайло и избрать наказным Дорошенко.  Казаки  умолкли,  насторожились.  Но
никто не возражал. Утомленные телом и душой казаки жаждали отдыха.
   - Дорошенко! Не война с королем нужна нам, а  мир  для  наших  селений,
детей и отцов! - закричали старшины и казаки.
   - Вовремя предлагаете, панове старшины. Нестор Жмайло  тяжело  ранен  в
ночном бою. Лежит в овине за Куруковом...
   Эта весть не была  новостью  для  большинства  казаков  и  старшин.  Но
повторенная  полковником,  она  ошеломляюще   подействовала   на   войско.
Оказывается, им приходится воевать сейчас без наказного!
   - Дорошенко! - еще громче закричали казаки.
   Так  продолжалось  до  обеда.  Молчали  пушки,  отдыхали  казаки.  А  в
обеденную пору прибыл, в сопровождении гусарских,  жолнерских  и  немецких
старшин, давний друг казачества и признанный ими воин, воевода Хмелевский.
В торжественном марше  этой  делегации  чувствовалось  военное  могущество
Короны. Кроме воеводы,  все  остальные  старшины  были  хмурые,  важные  и
высокомерные.
   - Что это, послы коронного гетмана для мирных переговоров? - заговорили
казаки.
   - Да, уважаемые  панове  казаки!  -  не  в  меру  оживленно  реагировал
воевода. - Мы, уполномоченные королевских войск, предлагаем по-деловому, а
не с оружием в руках, договориться о мире и порядке в  нашем  королевстве.
Хотите воевать - будем продолжать войну, убрав с поля боя павших сыновей и
братьев... Вот и этой ночью старый Нестор Жмайло положил под  Куруковскими
озерами тысячи убитых и зарубленных.
   - Поляков? - крикнул кто-то из казаков.
   - Грех гневить всевышнего - полегли не только  казаки.  Среди  погибших
старшин известный рыцарь Мальтийского  ордена,  шляхтич  Юдицкий.  Погибло
немало и казаков и поляков. Теперь и сам бог не разберет, кого больше.  Но
погибли ведь люди!
   - Об этом следовало бы подумать шляхте перед тем, как  напасть  на  наш
казацкий край!
   - Надо прекратить эту резню! Ни за понюшку табаку гибнут люди.
   - Пусть Дорошенко договаривается с ними! Только бы прекратили паны жечь
наши селения, глумиться над нашими людьми.
   - Об этом мы и хотим вести речь. Если казачество хочет мира, прекратить
борьбу, советуем пану  Дорошенко  вместе  со  своими  старшинами  ехать  к
коронному гетману Конецпольскому и договариваться с ним о  мире,  которого
жаждет не только казачество, но и весь народ Речи Посполитой!  -  завершил
воевода Хмелевский.
   ...А под вечер через Чигирин проезжала казацкая делегация,  сопровождая
послов  королевских  войск.  Делегацию  важно  возглавлял  новый  наказной
казачьих войск Михайло Дорошенко. Никогда в жизни он не был так горд,  как
сейчас, добившись этой, может быть и последней, победы!
   В  Чигирине  возле  старой  корчмы  стояли  давние  друзья   -   Богдан
Хмельницкий и Станислав Хмелевский.  Не  остановившись,  их  приветствовал
проезжавший мимо воевода Хмелевский, спешивший с  делегацией  к  коронному
гетману.
   ...Тяжелым Куруковским соглашением завершилась  и  эта  кровавая  битва
между шляхтой Речи Посполитой и украинским  казачеством.  Корона  огнем  и
мечом покоряла свободолюбивый украинский народ. Иных путей  к  миру  между
этими двумя славянскими  народами  шляхта  и  король  не  искали.  Вера  в
могущество римского папы, который стремился с помощью распятия  объединить
целый народ, а инквизицией и кострами покорить и превратить его  в  рабов,
туманила головы даже более благоразумных представителей шляхетской Польши.




ЧАСТЬ ПЯТАЯ. РОКОВОЕ ПРЕДГРОЗЬЕ


1

   Долгими, извилистыми путями шел Назрулла в поисках своей судьбы. Еще  в
тот день, когда он впервые попал в плен к казакам и стал  слугой  молодого
Богдана, он  с  каким-то  фанатизмом  поверил  в  то,  что  именно  теперь
изменится его горькая судьба. Она и повела Назруллу по извилистым  дорогам
и буеракам. И сейчас, находясь среди лисовчиков, подумал  словно  во  сне:
найдет ли он ее здесь, среди изгнанных из  родной  страны,  осужденных  на
смерть люден?..
   Было по-летнему тепло. Хотя наступила осень, но в Италии Назрулла и его
товарищи еще не думали о  теплой  одежде.  Южное  солнце  ласкало  их.  Но
все-таки пришлось спуститься с гор в долины, где было теплее.  Только  вот
кривоносовцы, а с ними и Назрулла, тосковали по своей родной  Украине!  Им
приходилось  скрываться  от  испанских  и  итальянских   правительственных
карабинеров, вести напряженные партизанские бои в горных ущельях и  лесах,
принимая участие в упорной борьбе народов против загнивающего  феодального
строя. И этой борьбе не было видно ни конца ни краю, а значит, и  не  было
утешения для воинов.
   Максим выслушивал товарищей, их жалобы и чаяния. Он привык  к  этому  и
никому не навязывал своих советов. Даже горячего, вспыльчивого Вовгура  не
останавливал, когда тот подговаривал товарищей возвратиться в родные края.
Вовгур, правда, был самым заядлым искателем нового, лучшего. Но до сих пор
еще  не  нашел  самого  себя.  В  родные  края   рвались   многие   бывшие
банитованные.
   Максим невольно прикидывал, сколько их. И оказывалось, что больше,  чем
тех, кто хотел вместе с ним разделить его судьбу.  Еще  плотнее  сходились
над переносицей его лохматые брови. Не так много храбрых воинов осталось с
ним в изгнании, не сотни, а десятки. Задумчиво всматривался в лица каждого
из них. Дольше всего задержал свой взгляд на оказаченном турке Назрулле. И
у него больно сжалось  сердце.  Турка  сделали  казаком,  а  сами,  бывшие
казаки, стали лесными "гезами" [оборванцами, нищими (исп.)], коммунерос!..
   - Что вам сказать? - соглашался он, словно очнувшись от тяжелого сна. -
Ищите лучшую жизнь. Все равно и на Днепре придется воевать! Такое  настало
время, лопнуло терпение у людей, они вынуждены бороться за место на родной
земле...  Место,  захваченное  шелудивыми  шляхтичами!  Да   пропади   она
пропадом, эта так называемая свободная наша жизнь. Тут приходится  воевать
не с врагом казака, а с голодом! Додумаешься ли здесь, ради кого  идешь  в
бой? Вон снова вербовщики шатаются по побережью, нанимают воинов на Дунай,
на Одер, на Рейн... Войн в  Европе  хватает,  выбирай,  за  кого  идти  на
смерть! И не сам ты  выбираешь  себе  соперника,  тебе  его  покажут.  Все
наниматели заботятся о себе. Им нужны воины. Лишь бы у воина билось сердце
и он мог воевать с их врагами!  И  для  смертников  найдется  война  -  за
какую-нибудь веру или за Дунай. Правда, с устья Дуная уже и родных петухов
услышать можно.
   - Возле Дуная не только можно услышать родных  петухов.  Родной  землей
пахнет даже ветер.
   - Пахнет ветер... Мне он смертью пахнет оттуда! - оживился Кривонос.  -
Не так ли, пан Себастьян? Ведь нам, осужденным на смерть, остается  только
в морские пираты идти...
   - На это купцы  и  подбивают?  Они,  кажется,  откуда-то  с  севера?  -
допытывался Ганджа, боясь прозевать более теплое место у земных владык. Он
до сих пор колебался, куда направить паруса своего жизненного челна.
   - Да, с севера... Что рыбаки, что купцы на морской пиратской  дороге  -
один черт. Говорят, теперь вольно им. От испанцев будто бы  избавились.  А
что лучше выбрать? На море нам не впервые бить врага! Надо бы соглашаться!
Ведь совсем измотались, дальше уж некуда... Вместе с рыболовством,  может,
и каким-нибудь делом занялись бы на той свободной земле. Там ни короля, ни
баниций, ни кровожадных иезуитов!
   - Значит, нанимают рыбаков... А может, разбойниками станем на  море?  -
снова поинтересовался  единственный  среди  лисовчиков  шляхтич  Себастьян
Степчинский.
   - Лучше уж море, пан Степчинский, чем эти  непроходимые  лесные  дебри!
Осточертело зверем шнырять  по  земле.  В  этих  лесах  волком  завоешь...
Галеры, говорят, уже есть у них.  Соберемся  -  и  в  море.  А  морей  тут
достаточно, можно и поискать свободную страну!
   Так прощались друзья, оставляя Максима Кривоноса с его "смертниками"  и
с туманными надеждами. Однако  он  не  потерял  надежду,  верил  в  лучшее
будущее и не бросал оружия. С оружием в руках он шел храбро  сражаться  за
человеческую  свободу,  пусть  даже  и  наемным  воином  у  подозрительных
северных рыбаков. Единственное желание сейчас у него - труд, спокойный сон
да хоть какая-нибудь семья, ребенок!.. Побольше бы свободы, ласковых слов,
близких и поменьше проклятой войны!
   Рыбаки, правда, приходят сюда тоже с опаской.  Жизнь  дороже,  чем  эти
рискованные барыши. Но все же... они свободны. Обретет  ли  он  со  своими
друзьями подлинную свободу у рыбаков на берегу Северного  моря?  Голландцы
тоже  не  прекращали  борьбы   за   свободу,   отвоеванную   у   испанских
поработителей. Ненасытный испанский король  до  сих  пор  силится  вернуть
многовековое господство над нидерландскими трудящимися...



2

   Поздней осенью казаки, возглавляемые Иваном Ганджой, снова втянулись  в
затяжную  войну  австрийского  цесаря  против  Бетлена   Габора,   потеряв
несколько человек. Но все же им удалось выбраться из Болгарии, заполненной
ордами крымских татар и турецких войск.
   Хотя старшим в отряде был Ганджа, но вел их по этим извилистым  дорогам
Назрулла. Ему не впервые блуждать по болгарским  дебрям.  В  начале  зимы,
усталые, обносившиеся и голодные, вступили они на украинскую  землю.  Тоже
страдает горемычная, как и "смертники" Кривоноса, обнищавшая, ограбленная.
   С какой радостью переправлялись они по льду  через  Прут  в  Каменец!..
Несчастная, но родная земля!
   Приближался вечер,  свежий  снег  припорошил  лед.  Потрескивающий  лед
словно приветствовал их. Еще больше задрожали легко одетые казаки,  но  не
так от холода, как  от  радости,  что  наконец-то  вернулись  домой!  Даже
Назрулла, как утомленный пловец,  преодолевший  последний  гребень  волны,
радовался этому возвращению. Вот он, Каменец, весь перед глазами!..
   Но нет, не весь... Еще на льду, когда они только подошли к  берегу,  их
встретили жолнеры Потоцкого. Рассеяли, разогнали!
   Не удержался и кое-кто из казаков отряда Ганджи.  Ведь  воины  же  они!
Спускались сумерки. Последним отступал горячий  Вовгур,  отстреливаясь  из
новейшего французского штуцера с кремневым запалом. Пули с воем  настигали
даже  тех  жолнеров,  что  охраняли  покой  каменецкой   шляхты.   Жолнеры
всполошились. Им  пришлось  столкнуться  не  с  простыми  разбойниками  из
Молдавии, а с обстрелянными воинами.  Жолнеры  струсили  и  подняли  такой
крик, что на помощь им из Каменца выскочили конные гусары...
   Спустившаяся ночь приостановила  эту  перепалку.  Счастье  окончательно
изменило  странствующим  украинским  воинам.  Голодных,  легко  одетых   и
перемерзших негостеприимно встретила родная земля.
   - Вот так вернулись домой! Чтоб они, проклятые ляхи, вовек не попали  в
свой родной дом!.. - с горечью говорили беглецы.
   Утомленные боем, без еды и отдыха, с двумя ранеными, они вынуждены были
бежать  ночью.  Стороной  обходили  хутора,  посылая  туда  одного,  чтобы
расспросить о дороге да выпросить еды, или хоть на порох  выменять  теплую
одежонку.
   - Что же тут творится, на нашей родной земле, люди добрые? Думали,  что
домой вернулись, а нас здесь саблями, как турецких захватчиков, встретили!
- жаловались они хуторянам.
   - Пацификуют, взбесились  бы  они,  проклятые!  И  придумали  же  такое
словечко  для  нашего  украинского  брата,  точно  мы  кроты  или   крысы.
Обезоруживают казаков и заставляют пахать для шляхтичей захваченную у  нас
землю... - оглядываясь, жаловались хуторяне и лисовчики.
   - По-моему, дядько Иван, - обратился Юрко Вовгур к Гандже, - осесть нам
тут негде. Хотя и далеко до Чигирина, а придется добираться туда, не глядя
на зиму.
   -  Чигирин,  добре,  добре...  Богдан-ака!  -  чуть   слышно   произнес
обессиленный Назрулла. Во время стычки у Каменца он тоже был ранен  саблей
в руку.
   И они пошли  дальше,  походя  подкрепляясь  случайно  раздобытой  едой,
убогим подаянием хуторян. Снежные бури, рождественские и крещенские морозы
пересиживали возле костров в лесах, подальше от селения.
   Каменецкие гусары и жолнеры не преследовали их.  Но  во  все  староства
были разосланы гонцы с извещением войск о продвижении казаков.  Под  Белой
Церковью казаков поджидали немецкие рейтары польного гетмана, поставленные
в двух местах пр