ст-турок с баркасом. Турок ценил  внимание
и  деньги  патриарха.  Огромные  партии   смирненского   ладана   покупали
европейские  купцы  у  него  по   рекомендации   патриарха.   Неоднократно
преподобный  отец  помогал  этому  постоянно  рисковавшему  контрабандисту
выпутаться из беды.
   Турок взялся переправить  беглецов  и  часть  своего  товара  на  чайки
казаков, которые должны были высадиться на стамбульском побережье.
   После  нескольких  дней  скитания  в  прибрежных  кустарниках  беглецам
наконец удалось оторваться от султанских военных отрядов и от  бдительного
глаза их командиров. Лишь на болгарской пограничной полосе они нашли турка
и его баркас. И  хотя  они  были  очень  утомлены  многодневными  опасными
переходами, закон контрабанды вынуждал их немедленно, ночью выбираться  из
прибрежных зарослей и выходить в открытое море.
   Вот  и  Черное  море,  бушующая   стихия,   безграничные   просторы   и
неизвестность!
   Богдан хорошо понимал, что сейчас у них на счету каждая минута. Беглецы
знали о том, что еще позавчера прекратились бои турок с казацкими чайками.
Три дня прошло, как они оторвались от султанских войск, скрываясь и  уходя
от преследования отрядов береговой охраны. Именно на этот берег  несколько
дней тому назад высадился  и  отряд  казаков  с  разбитой  чайки.  Туркам,
преследовавшим их,  оставили  в  челне  только  четырех  убитых  во  время
рукопашной схватки с галерой Галила-паши. Куда скрылись остальные  казаки,
прорвавшиеся на берег? И хотя следы их затерялись, янычары все еще рыскали
в прибрежных кустарниках.
   Отряды янычар  и  моряков  прочесывали  лес  на  побережье,  задерживая
каждого человека. Один из греков, сопровождавших  по  поручению  патриарха
беглецов, неожиданно столкнулся с янычарами. Убежать от них или обмануть -
никакой возможности  не  было.  И  он  вступил  в  бой  с  турками,  чтобы
предупредить друзей о грозящей им опасности.
   Беглецы  с  болью  в  сердце  вынуждены   были   молниеносно   изменить
направление...
   Буря чувств охватила душу Богдана, когда он наконец оказался на вершине
скалы, которая, казалось, звенела как струна от ударов волн! В  клокочущем
безграничном морском просторе его глаза искали если не землю, то  хотя  бы
звездочку, мерцавшую над ней.  А  черная  морская  пучина  только  хохотом
отвечала ему, жаждущему увидеть свой родной край!..
   Назрулла схватил за руку замечтавшегося Богдана и  насильно  потащил  к
баркасу.  Им  пришлось  прыгать  с  обрыва,  брести  по  бушующему   морю,
прегражденному острыми, мшистыми скалами, за которыми покачивался баркас.
   А на востоке  занималась  заря,  подчеркивая  величие  разбушевавшегося
моря. В небо уже поднялись стрелы ярких лучей утопавшего в волнах солнца.
   - На весла! - крикнул турок-контрабандист.
   Оставшийся слуга патриарха с мольбой глядел на контрабандиста, все  еще
надеясь на возвращение своего друга. "Своей головой отвечаете,  дети  мои,
за жизнь моего юного друга!.." - до сих пор звучали в его  сознании  слова
патриарха.
   Богдан  не  прислушивался  к  приказам  контрабандиста,  он   верил   в
искренность людей, помогавших ему бежать. Турок-контрабандист сказал,  что
до рассвета они должны покинуть это место и уйти в открытое  море.  Богдан
взялся за весла вместе с болгарином.  Назрулла  сел  рядом  с  осиротевшим
греком, выражая ему искреннее сочувствие. Хозяин и командир баркаса  стоял
у руля, грудью опираясь на него. Кому как не ему надо искать выход,  когда
рухнули неожиданно надежды на передачу беглецов  запорожцам.  Все  пути  к
казакам оказались отрезанными.
   Беглецы, забыв об усталости, изо всех  сил  налегли  на  весла.  Баркас
оторвался  от  берега  и  понесся  в  открытое  море,  разрезая  бурлящие,
пенящиеся волны. Вода захлестывала баркас.  Свободный  от  гребли  албанец
энергично вычерпывал деревянным ковшом воду из баркаса. У них был и парус.
Но как поднять его при таком порывистом ветре и высокой волне!  Ведь  этот
ветер больше всего и навредил стремительным  чайкам  отважного  полковника
Мефодия Мосиенко, заливая их водой.
   Об этом рассказал беглецам  верный  патриарху  турок,  хозяин  баркаса.
Казаки дважды приближались к Босфору, и каждый раз не столько Галила-паша,
сколько море вступало с ними в бой. Нападение казаков на  Стамбул  в  этот
раз было безуспешным. Только однажды ночью казакам  удалось  навязать  бой
кораблям Галилы-паши и отбить у него более десятка бортовых  пушек.  Но  к
утру нападающие и сами не досчитались шести чаек. Среди них  и  чайка,  на
которой находился их полковник. Остальным чайкам  пришлось  уйти  в  море.
Одна  затонула  уже  у  берегов  Болгарии,  где  высадились  казаки  после
ожесточенной схватки.
   - А казаки спаслись? - спросил Богдан, не подумав.
   - Это как кому повезет, эфенди, - пожал плечами рассудительный турок. -
В таких волнах казак, как в густом лесу: разве только заблудится, а в руки
врагу не дастся! А кому посчастливится добраться до болгарского улуса, тот
будет принят там как родной, ведь одной веры люди!..
   Богдан вздрогнул от ощущения какой-то новой силы. "Одной веры  люди!.."
Казацкие чайки разбрелись теперь  по  бушующему  морю,  просторы  которого
стали для них перелесками и буераками. В них легче спрятаться, чем искать.
Морякам Галилы-паши не найти и не догнать их. Но найдет ли их утлый баркас
контрабандиста?  Казаки  настороженно  блуждают  по   морскому   простору,
присматриваются к чужим и разят, не спрашивая, кто такие. А ведь беглецы в
янычарской форме...
   - Грести, зорко следя за берегом, не  удаляясь  от  него  и...  избегая
встреч с какими бы то ни было галерами! -  вдруг  властно  сказал  Богдан,
поняв, что ему самому теперь следует позаботиться о своем спасении.  -  Не
терять из виду берег, плыть вдоль него на север, к устью Дуная!..
   Турок с нескрываемым интересом посмотрел  на  неожиданно  объявившегося
командира. Словно только сейчас заметил его  на  своем  баркасе.  Покачал,
головой, невольно вздохнул. На своем веку, за время рискованного  морского
промысла, он видел всяких людей. Но среди молодых такого  не  встречал.  К
тому же он уже подумывал  о  возвращении  на  берег,  чтобы  в  чаще  леса
укрыться от бури. А к устью Дуная - не рукой подать! Еды взяли немного.
   - Был уговор, что  плывем  до  встречи  с  первой  казацкой  чайкой,  -
попытался он возразить.
   - Уговор остается уговором, эфенди. Но чайки,  видимо,  теперь  прибило
волной к берегу. Давайте поищем их в прибрежных водах, - быстро  сообразил
Богдан.
   Этот разговор  слышали  все  на  баркасе.  Рискованное  путешествие  по
бурному морю заставляло  каждого  напрягать  внимание,  прислушиваться  ко
всему. Янычар-болгарин Испирлик в душе соглашался с Богданом. Ведь берег -
это уже его родная земля. Там живет мать!
   ...И днем, и наступавшей бурной ночью, более  безопасной  для  бегства,
Богдан, не бросая весел, командовал как старшой. Трое суток качались они в
колыбели бушующего моря. Богдан почувствовал, что значит свобода!  Морские
волны, их пенистые гребни способствовали этому. Им  нет  преград!  Но  ему
теперь не волны, навевающие мысли о свободе, станут преградой  на  пути  к
ней.
   На вторые сутки установили на баркасе дежурство,  поочередно  отдыхали.
Только Богдан не мог уснуть во время отдыха. Порой он, гребя,  чувствовал,
как вдруг исчезал на мгновение окружающий мир и бушующее  море.  И  только
образ плачущей матери всплывал  у  него  перед  глазами.  Но  тут  же  его
заслонял другой:  растрепанные  густые  волосы,  прикрывающие  злые  глаза
блудницы, ее чарующий, пленительный голос и тянущиеся к его  горлу  хищные
руки...
   Он тут же просыпался и налегал на весла.



5

   На третий день нечеловеческой борьбы с морем обессиленный Богдан  уснул
за веслом. Контрабандист не разрешил будить его, направляя баркас ближе  к
берегу. А как хотелось изменить направление, распустив паруса,  мчаться  к
родным берегам.
   Но он дал слово  патриарху,  и  это  обязывало  его.  В  суровой  жизни
контрабандиста можно пренебречь всем: законами  государства,  запрещающими
контрабандную торговлю, законами войны, которой занят султан и вся страна,
своей семьей,  постоянно  подвергающейся  опасности.  Но  нельзя  потерять
доверие патриарха, на котором  держится  его  "дело",  пренебрегать  таким
доверием он не имеет права. И не будет!
   - Ай-вай!  -  вдруг  испуганно  воскликнул  он,  невольно  посмотрев  в
открытое море.
   Две   военные   галеры   Галилы-паши,   освещенные    солнцем,    четко
вырисовывались на гребнях волн. Не было  сомнения,  что  на  галерах  тоже
заметили баркас с янычарами, упорно пробивавшийся  к  болгарскому  берегу.
Обе галеры на вздутых парусах неслись вместе с  волнами  прямо  к  берегу,
держа курс на баркас контрабандиста.
   Турок не растерялся, а спокойно обдумывал, как  спастись.  Его  возглас
услышали все, кто сидел на веслах. Даже Богдан проснулся от его тревожного
крика. Он вмиг оценил обстановку. Только спросил:
   - Что будешь делать, бай-ота? - И еще энергичнее налег на весла.
   - Скорее к берегу! В лесу,  в  кустах  спрятаться,  словно  ветром  вас
опрокинуло в бездну морскую! - приказывал контрабандист, направляя  баркас
к берегу.
   Совсем  недавно  они  обогнули  эти  скалистые  берега.  Теперь   снова
возвратились к ним. Впереди виднелась прибрежная песчаная коса, на которой
торчали огромные каменные  глыбы,  будто  нарочито  разбросанные  по  ней.
Зеленовато-коричневые  водоросли  раскачивались  на  волнах,  сдерживаемых
отмелью.
   - За борт, грести к берегу! - приказал контрабандист,  воспользовавшись
моментом, когда обе военные галеры скрылись за высокими гребнями волн.
   Беглецам не надо было повторять приказание. Как один  бросили  весла  и
выпрыгнули за борт, погружаясь в воду. Сам контрабандист  тоже  прыгнул  в
море, но не покинул своего баркаса, а стал топить его.
   Когда-то, еще  в  Чигирине,  Богдан  по-мальчишески  учился  плавать  в
Тясьмине. Плавал, опираясь ногами о песчаное дно реки. Тогда ему казалось,
что он умеет плавать. Но когда это было!..
   Море, точно мачеха неродного ребенка в купели, схватило баркас  в  свои
объятия, заливая его, раскачивая на пенистых гребнях. К  счастью  Богдана,
когда он уже начал захлебываться, его ноги  вдруг  коснулись  песчаного  с
галькой дна, стали скользить по замшелым камням. И все же он продвигался к
берегу. Ему помогали набегавшие волны, которые порой хотя и сбивали с ног,
но и подгоняли к берегу.
   Вскоре Богдан уже твердо стоял на ногах и быстро брел к зарослям ивняка
и камыша. Обернувшись, он подумал:  а  где  же  товарищи?  Слева  от  себя
заметил  Назруллу,  на  карачках  выбиравшегося  из  воды.  Вдали  точками
мелькали головы других. Ни баркаса, ни его хозяина Богдан уже не  видел...
Только военные галеры быстрее стали приближаться  к  крутому  берегу,  где
только что высадились беглецы.



6

   Густой лозняк и  камыш,  среди  которых  вился  ручеек.  Стремительный,
прозрачный ручеек пресной воды!
   - Хмель-ака может  напиться.  Хорошая  проточная  вода...  -  предложил
Богдану Назрулла, высунув голову из камыша.
   - А остальные где? - спросил Богдан. -  Может  быть,  им  надо  помочь?
Отвлечь от них погоню, приняв удар на себя.
   Назрулла напряженно стал прислушиваться, всматриваясь в густые  заросли
лозняка и камыша. Грохочущий шум моря заглушал всякие звуки. Даже шум леса
терялся в морском клекоте.
   - Это они отвлекли на себя моряков Галилы-паши, побежав  вдоль  крутого
лесистого берега.
   - Сами спасаются, или хотят отвлечь врагов от нас?  -  вслух  рассуждал
Богдан.
   - Один аллах ведает о том. Возможно, и то и другое. Теперь мы находимся
на болгарской земле. Они ваши единоверцы, христиане. Могут помочь...
   Когда Богдан наклонился над ручейком, чтобы напиться, он вдруг вспомнил
Чигирин и свою  неограниченную  свободу  на  родной  земле...  Ручеек  был
неглубокий, воды в нем едва доставало до колен, пришлось нагнуться,  чтобы
напиться.  Наслаждаясь  этой  живительной  ключевой  водой,  Богдан  вдруг
услышал отдаленные  голоса.  Значит,  преследователи  тоже  высадились  на
берег. Теперь они будут рыскать по  всему  побережью,  прощупывать  каждый
кустик на этом мысе со спасительным ручейком.
   - Надо бежать,  Назрулла-ака!  Слышишь?  Нас  здесь  перестреляют,  как
селезней!
   - В лесу не лучше, Хмель-ака. Может, не заметят...
   - Все же бежим в лес! Там свобода или смерть. А  тут...  снова  неволя.
Айда в лес!..
   Брели по ручейку,  скользя  по  обросшим  мхом  камням.  На  суше  реже
попадались  кусты  лозняка.   Огромные   каменные   глыбы,   отшлифованные
неугомонными бурными волнами, теперь были покрыты зеленой  кожей  -  мхом.
Повыше виднелись ракиты с потрескавшейся корой, а еще  дальше  -  сосны  и
вековые дубы. Спрятаться за дубом можно  и  троим,  но  там  погоне  легче
обнаружить их.
   А крики, долетавшие с берега, становились все громче.  Окинув  взглядом
прибрежную рощу, Богдан повернул влево, где, как  ему  казалось,  лес  был
гуще. Но как раз оттуда и доносились к ним голоса.
   Вдруг в кустах они  неожиданно  натолкнулись  на  двух  болгар-рыбаков,
которые  тоже  бежали  от  моря  в  лес.  Старший  из  них,  видимо  отец,
остановился, замахнувшись веслом.
   - Погодите, болгаре! - воскликнул Богдан на их родном языке. - Мы  тоже
беглецы, а не янычары. Это нас преследуют турки...
   Болгарин про себя повторил слова Богдана:  "Погодите,  болгаре!"  Затем
опустил весло, мальчика десяти - двенадцати лет прижал к себе.
   - Беглецы, а не янычары,  -  повторил  он,  скорее  убеждая  себя,  чем
спрашивая.
   - Я невольник, украинский казак. А это...  мой  побратим  Назрулла.  Он
турок, но  тоже...  Не  янычары  мы,  медальоном  патриарха  клянусь!..  -
поторопился Богдан.
   Болгарин поверил, и на лице у него заиграла улыбка. Он отдал сыну весло
и стал прислушиваться к отдаленным голосам.
   - Беглецы? - переспросил, о чем-то думая. Потом взял Богдана за  мокрый
рукав и потащил в ту же сторону, откуда они с Назруллой бежали.
   - Айда, айда за мной... Там Аладжа... Мужской  монастырь.  Святые  отцы
должны... могут. Только они...
   Быстро перепрыгнули тот  же  ручеек,  нырнув  в  чащу  молодых  елей  и
орешника. Раскидистые колючие ветки жалили руки и лицо.  Болгарин  спешил,
увлекая за собой промокшего до нитки Богдана. Следом за ними, не отставая,
тащились его сын Петр и Назрулла.
   Выйдя из густого ельника, беглецы увидели на небольшой поляне  странное
каменное  здание  под  черепицей.  От  земли  до  крыши  было   не   более
четырех-пяти локтей высоты. У самой земли  едва  виднелось  два  небольших
окошка с железной решеткой с внутренней стороны. Только железный крест  на
переднем фронтоне свидетельствовал о том, что болгарин честно  и  искренне
исполнил свое обещание. У Богдана появилась надежда на спасение  именно  с
помощью обитателей этого монастыря.



7

   Несколько спускающихся вниз перекосившихся  каменных  ступенек  привели
Богдана и рыбака в колокольню.  Широкие,  кованные  железом  двустворчатые
двери, неплотно прикрытые, вели в  церковь.  Рыбак  Парчевич  жестом  руки
велел Богдану подождать его в притворе. Сам же, переложив из правой руки в
левую рыбацкую шляпу, открыл дверь и  на  цыпочках  вошел  в  нее,  словно
погрузился в какую-то бесконечную пустоту. Богдан все  же  успел  заметить
несколько зажженных свечей. Но их  было  так  мало,  что  в  церкви  стоял
полумрак.
   Через минуту-две с грохотом отворилась  тяжелая  железная  дверь,  и  к
Богдану вышел монах с медным кованым крестом на груди. Хотя борода, усы  и
волосы монаха, гладко зачесанные назад, были убелены сединой, Богдану  все
же  казалось,  что  он  выглядел  стариком  только  из-за  своей  типичной
монашеской худобы. В действительности ему было не больше  пятидесяти  лет.
Узкие, монгольские глаза пристально всматривались в Богдана.
   Для того чтобы  облегчить  знакомство,  Богдан  расстегнул  воротник  и
вытащил  из-за  пазухи  медальон  патриарха,   служивший   ему   священной
подорожной в его таком рискованном путешествии. Даже быстро перекрестился,
вспомнив, как учила этому его мать. Казалось, что он готовился  принять  и
благословение священника.
   - Во имя отца, сына и  святого  духа...  -  перекрестился  и  духовник,
увидев медальон патриарха. - Кто еси раб божий?
   -  Христианин  семь,  из-за  Днепра  сущий,  отче.  Бежал  из  турецкой
неволи...
   - Воин, как очевидно?
   - Да, отче. Но человек... без  оружия  не  воин!  Только  беглец.  Меня
преследуют янычары...
   Духовник оглянулся, не скрывая тревоги. Потом окинул взглядом  Богдана,
его кучерявую бородку, потрепанную, мокрую янычарскую одежду.
   - Вам, брат, надо немедленно переодеться! Как вас зовут?
   - Зиновий-Богдан...
   - Брат  Зиновий  будет  прислуживать  батюшке  во  время  богослужения,
если... - И, не закончив, резко схватил Богдана за руку и повел за собой.
   А со двора, со стороны леса, доносились голоса преследователей.  Богдан
только успел мельком взглянуть на открытые наружные  двери.  Назруллы  там
уже не было. Не оказалось и сына его спасителя.
   "Успели ли они спрятаться?" - подумал  Богдан,  услышав  тяжелый  вздох
рыбака Парчевича.



8

   Когда  моряки  и  янычары  окружили   монастырь,   там   уже   началось
богослужение. Такой же худощавый, как и монах, который  переодел  Богдана,
священник стоял перед аналоем, читал  ектенью.  Трое  певчих  подтягивали:
"Слава-а тебе, Христе, боже наш... Слава!"
   Справа от священника стоял  в  смиренной  позе  прислужника  Богдан.  В
правой  руке  кадильница,  в  левой  -   уникальное,   кованное   серебром
антиохийское Евангелие...
   Необходимо ли было  священнику  это  драгоценное  Евангелие  именно  на
данном  этапе  богослужения,  известно  только  священнослужителям.   Даже
немногочисленные, монахи, занятые молитвой, не обратили  внимания  на  эту
деталь. Дым из кадильницы поднимался прямо в лицо Богдану, разъедал глаза,
вызывал слезы. Но он стойко терпел, внимательно следя за каждым  движением
священника. Черная длинная ряса снова воскресила в его памяти забытые  дни
пребывания в иезуитской коллегии. Но рассуждать об этом было некогда.
   В церковь вошел, осматриваясь вокруг, воин-турок, - видимо, старший.  В
одной руке у него шапка-малахай,  в  другой  сабля.  Хотя  он  и  старался
держаться здесь как хозяин, но полумрак, горящие свечи, голос священника и
пение хора сдерживали его.
   К нему быстро подошел отец Аввакум, дьякон храма Святой троицы. Это  он
встречал  и  переодевал  Богдана,  чтобы  спрятать  его.  Они  встретились
посередине прохода на протянувшейся через весь храм ковровой дорожке.
   Турок   остановился,   прислушиваясь   к    шепоту    отца    Аввакума.
Торжественность богослужения окончательно  парализовала  его  воинственный
ныл. Правоверный  мусульманин  хорошо  понимал  значение  богослужения  во
всякой религии и помимо воли вынужден был и тут проявить свое  уважение  к
ней.
   В ответ на шепот диакона и сам заговорил вполголоса.
   - На ваш берег высадились беглецы, изменники из армии великого султана,
- торопливо заговорил он.
   - Беглецы, правоверные турки? Грех какой, святой аллах...  -  удивленно
произнес отец Аввакум, направляясь к выходу, чтобы продолжить  разговор  с
турком, который, казалось, и не собирался задерживаться тут. Ему надо было
только  лично  убедиться.   Вполне   возможно,   что   святые   отцы   или
дервиши-монахи этого храма видели предателей еще до начала богослужения.
   - Очевидно, уйдут в Варну! В лесу правоверные беглецы долго не  усидят,
голод заставит выйти оттуда. А дорога  на  Варну  начинается  вон  за  тем
дубовым лесом. Обычно правоверные беглецы стараются не попадаться на глаза
людям. Где вы видели, чтобы бежавший турок бродил среди христиан...
   Проводив воина за кованую дверь, отец