удь
необдуманного поступка.
   Наступила зима. Теперь не заночуешь  в  лесу  под  кустом.  Приходилось
искать приюта в селениях. Богдан вынужден был отказаться от своих  прежних
намерений податься в Москву.  Решил  отложить  это  до  более  подходящего
времени. А украинская земля уже полнилась слухами о чигиринских  событиях.
Это еще больше нервировало Богдана. Его прежнюю рассудительность вытесняло
бунтарство, а порой и иезуитское упорство.
   - Кто вы и откуда идете, вояки? -  интересовались  хозяева,  у  которых
останавливался на ночлег Богдан со своими побратимами.
   - Возвращаемся с войны австрийского цесаря. Мы низовые  казаки,  третий
год как из дома.
   Богдан  каждый  раз  придумывал  новую  версию,  охотно  рассказывал  о
европейской войне.
   - Чем же недовольны протестанты? - спрашивал любопытный хозяин.
   - Да еще  и  как  недовольны.  Ведь  мы  навязываем  им  свои  порядки,
насаждаем своих иезуитов, позволяем шляхтичам грабить их  добро.  А  людям
беспокойство - то ли им самим пахать отцовскую землю, то ли  угощать  нас,
чужеземных воинов. Это не то что принять какого-нибудь ксендза-иезуита.  И
постой надо обеспечить для войска, а оно для них  чужое.  У  каждого  своя
семья, дети, свои хозяйские заботы и  прадедовские  обычаи.  Ну,  и  среди
нашего брата воина всякие люди бывают... Словом, навязали мы им эту войну,
навязываем и своего цесаря, своих иезуитов...
   - Ты смотри, что делается! Как же это вы, воины? Оно и у нас  тут...  -
намекал хозяин.
   - Слышали. Болит душа и за наших людей. Поэтому мы и возвращаемся домой
с цесарской службы. Навоевались уже,  пропади  пропадом  эта  война.  Надо
как-то защищать свою землю, свою  веру!  Не  идти  же  всем  в  монастыри,
оставляя отцовскую землю  и  некрещеных  детей,  чтобы  они  были  вечными
рабами...
   Во время таких бесед и самому Богдану яснее становился день грядущий. В
этих краях проходило немало  воинов,  бежавших  из  цесарских  войск.  Это
помогало Богдану сбивать преследователей со следа.
   Но полковник Скшетуский и его сын всеми  силами  старались  напасть  на
след Хмельницкого, разгадать его замыслы.
   То, что Хмельницкий группировал  вокруг  себя  недовольных,  раскрывало
гусарам его намерения. Только ли для  защиты  собирает  силы  Хмельницкий,
или, может, ждет подходящего момента, чтобы напасть самому?  Ведь  недаром
говорят, что Хмельницкий родился в сорочке победителя!
   Полковник Скшетуский был очень удивлен, узнав, что Хмельницкий кое-кого
прогоняет из своего отряда.
   - Как это прогоняет?  -  интересовались  гусары,  расспрашивая  местных
жителей.
   - "Уходите домой, я же вам не атаман!  Вон  земли  лежат  невспаханные,
уходите..." - рассказывали те, кто побывал у него в отряде.
   Полковник понимал мудрость этих слов Богдана. Он решил  разыскать  хотя
бы одного человека, которого Хмельницкий  прогнал  из  отряда.  Стремление
найти такого человека и простое любопытство  не  давали  покоя  полковнику
королевских войск. Неужели ему всю жизнь придется вот  так  допрашивать  и
судить выдающихся вожаков украинского народа? Облагораживает ли  это  душу
шляхтича, или радует полковника вооруженных сил Речи Посполитой?
   На Черкасщине,  в  одном  хуторе,  наскочил  на  группу  подозрительных
мужчин. Из шести задержанных у четырех оказалось оружие.
   - Так мы только что вернулись с войны в Австрии! - смело  оправдывались
задержанные.
   "Снова о войне в Австрии твердят, - подумал полковник Скшетуский.  -  В
какой раз уже слышу одно и то же! Не похоже ли это на заговор?!" Полковник
Скшетуский  все  больше  склонялся  к  мысли,  что  все   это   дело   рук
Хмельницкого.
   Он послал гонцов к своему сыну Ежи, находящемуся с гусарами недалеко от
Днепра. Гонцы давали  надежным  людям  приметы  Хмельницкого,  каждый  раз
увеличивая сумму вознаграждения за поимку его.
   И до Петра Дорошенко дошел слух о преследовании Хмельницкого. Он  долго
ждал Хмельницкого в Путивле,  да  так  и  не  дождался,  решил  пойти  ему
навстречу. И, очевидно, большинство казаков, которых расспрашивали гусары,
были предупреждены Петром Дорошенко. Во всех селениях он  хитро  запутывал
следы Хмельницкого и привлекал воинов на свою сторону. Дорошенко  понимал,
как тяжело скрываться Хмельницкому, стремившемуся добраться в родные края.
Однажды ночью Дорошенко напал на след отряда, который через приднепровские
леса и яры пробивался к Чигирину. "Что  они,  с  ума  сошли?  -  удивлялся
молодой казак. - Вместо того чтобы обойти эту западню, они  идут  прямо  в
руки врагам! Надо догнать и во что бы то ни стало предупредить!"
   Дорошенко наконец настиг одного казака, ехавшего последним.
   - Кто ты?  Чего  тут  околачиваешься!  Не  вместе  ли  с  бездельниками
этого... Хмельницкого? - настороженно спросил казака.
   И вдруг несдержанно захохотал. Да как  тут  не  захохочешь.  Перед  ним
стоял Тодось Гаркуша, казак  Хмельницкого,  одетый  в  форму  королевского
гайдука.
   - Тьфу ты, черт возьми, Тодось!.. Что  же  ты,  уже  не  узнаешь  меня,
Дорошенко!
   - Да узнал, тише, ишь расхохотался,  чтоб  тебе  пусто  было.  Вот  так
разведчик, тьфу ты! Так мог бы нарваться на самого  поручика  Скшетуского,
не приведи боже! Чего носишься тут, Петр, ведь ты должен  быть  в  Москве?
Полковник намеревается идти к тебе в Путивль.
   - Был и там, и ждал вас в Путивле. Но один  купец,  ехавший  в  Москву,
рассказал  мне,  как  рыскают  польские  гусары,  гоняясь  за  полковником
Хмельницким. Вот я и решил ехать ему на помощь, сбивать гусар со следа!
   Гаркуша признался Дорошенко, что ищет надежных людей, у  которых  можно
было бы переночевать.
   - От такой жизни  полковник  Хмельницкий  может  и  заболеть  -  всегда
напряжен, как струна на бандуре, вот-вот оборвется!  Королевские  псы  уже
несколько раз окружали нас. Не успеем  вырваться,  как  снова  попадаем  в
петлю... Полковник, как искра, того и гляди  не  сжег  бы  себя.  Поселяне
всюду предупреждены, запуганы гусарами. Среди них есть и подкупленные!
   - Надо останавливаться на ночлег у  своих,  надежных  людей,  чтобы  не
рисковать, - советовал Дорошенко.
   - Если бы знать, кто надежный! Полковник Скшетуский тут  был  давно,  а
сейчас его сын заполонил всю округу своими гусарами. К тому же снег валит,
следы  заметает.  Да  разве  только  гусары  Скшетуского  ищут  нас?   Вон
чигиринский  подстароста  по  всем  дорогам  разослал  отряды  жолнеров  и
реестровых казаков. Крысе не проскочить, все пронюхают, проклятые!  Засели
в хуторе, где живет сейчас овдовевшая сестра Золотаренко,  и  подстерегают
Хмельницкого. Ночи не спит женщина, стараясь  обмануть  гайдуков  младшего
Скшетуского.
   - Бог с тобой, Гаркуша! Неужто и у старика Золотаренко засаду устроили?
- ужаснулся Дорошенко.
   - Да, у Золотаренко. Может быть, что-нибудь худое о нем знаешь?
   - Нет, не знаю, - задумавшись, ответил Дорошенко. - Лучше бы обойти  их
всех. Особенно тех, которые знают полковника в лицо...
   Петр  Дорошенко  встретился  с  Богданом  Хмельницким  в  густом  лесу.
Дорошенко ужаснулся, с трудом узнав  похудевшего,  обросшего,  изнуренного
беспрерывными переходами Богдана.
   - Сейчас у меня единственное желание, Петр: отдохнуть в теплой  хате  и
проглотить ложку какой-нибудь похлебки! - сказал Богдан. И тут  же  словно
одумался: - Вот что, друзья, в домах, где я мог бы найти приют, уже  сидят
враги и поджидают меня. Бери, Петр, моих хлопцев,  и  скачите  в  Чигирин!
Мчитесь что есть мочи, словно от смерти убегаете. Отбивайтесь от  гусар  и
гайдуков, делайте вид, что и я вместе с вами. А я спрячусь там, где меня и
не ждут...
   Прощаясь с Петром Дорошенко, Богдан положил свою тяжелую голову ему  на
грудь. Петр Дорошенко был  внуком  известного  казака  Дорошенко,  который
геройски погиб в битве с крымскими татарами. Он был  для  Богдана  больше,
чем побратим. Как родному сыну,  вверял  ему  Богдан  свою  жизнь  и  свое
будущее.
   ...А оставшись один, Богдан снова вспомнил хутор Золотаренко  и  Ганну.
Кто же, как не она, может помочь ему!..
   Страшные эти мысли, потому что они усыпляют бдительность Богдана. Может
быть, на хуторе уже никого  и  нет...  Возможно,  и  старик  уже  умер,  а
Ганна... Сколько воды утекло с тех пор, как он видел ее и  разговаривал  с
ее братом Иваном... Жизнь, как вьюга, бушует!..
   "Запорожский казак...  Ходил  в  киевский  монастырь  на  богомолье  от
сечевых казаков. А сейчас иду в  Боровицу  обменять  коня..."  -  вспомнил
Хмельницкий, как он врал людям, с которыми приходилось  встречаться.  Надо
ли говорить это и отцу Ивана Золотаренко, ежели он еще жив?
   Хмельницкий улыбнулся, вспоминая свои  встречи  с  поселянами,  которые
сторонились его, как прокаженного. Это и понятно:  каждый  из  них  прежде
всего боялся за свою жизнь. А как отнесутся к нему у  Золотаренко?  Может,
тоже испугаются, увидев его? "Ходил в киевский монастырь на  богомолье..."
И снова червь сомнения точит его душу: "Может быть, на хуторе  Золотаренко
и в живых нет никого..."
   - Пан Богдан! - словно шелест  листьев,  услышал  он  в  густых  кустах
барбариса шепот. - Это я, Ганна, стерегу,  хочу  предупредить  вас,  чтобы
спасались!
   Ганна! С этим именем связана его  жизнь.  Но  какова  ирония  судьбы  -
сейчас за ним стоит его смерть! Он схватился  за  саблю,  но  с  места  не
тронулся.
   - Пан Богдан! В моей хате вас ждет смерть. Бегите...
   Он чувствует ее  дыхание,  волнение.  С  какой  самоотверженностью  она
предостерегает его об опасности! Она проводила Богдана к его коню, указала
наиболее безопасные тропинки. Советовала ему бежать в  Киев,  бросив  даже
коня...



15

   Хмельницкого сопровождали уже не трое друзей, с которыми  он  бежал  из
Варшавы. Теперь  его  отряд  состоял  из  девяти  казаков-смертников.  Так
называли они себя не потому, что хотели порисоваться.
   -  Сами  погибнем,  но  не  отдадим  на  поругание  шляхте   полковника
Хмельницкого, - говорили они в минуту откровения.
   Эти  молодые  смелые  парни  ненавидели   панских   гайдуков,   которые
преследовали их в хуторах и на дорогах Приднепровья. Таких  казаков  много
на Украине, они ждут только клича, чтобы объединиться, а если понадобится,
то и погибнуть в смертельной схватке с ненавистными шляхтичами.
   С Богданом был и Петр Дорошенко. Ему еще не приходилось  самостоятельно
водить казаков в походы,  но  он  был  прирожденным  атаманом.  Это  сразу
заметили его товарищи. И как загорелся он, когда Хмельницкий  поручил  ему
такую рискованную  операцию.  Видя  рвение  своих  товарищей,  Хмельницкий
предупредил их, что успех обеспечит  только  внезапность  и  доверие  друг
другу.
   Друзья Хмельницкого  вывели  лошадей  из  яра.  Петр  Дорошенко  первым
вскочил  на  коня.  В  тот  же  миг  по  его  знаку  прозвучали  несколько
беспорядочных выстрелов.  Возглавляемый  Дорошенко  отряд  на  отдохнувших
лошадях галопом проскакал на восток. Гусары зорко следили за каждой хатой.
Полковник Скшетуский чувствовал, что  Хмельницкий  непременно  заглянет  в
этот хутор. Ведь тут жила у отца  Ганна  Золотаренко,  а  он  слышал,  что
Хмельницкий неравнодушен к этой молодухе.
   Услышав стрельбу, Скшетуский решил, что  его  люди  вступили  в  бой  с
противником. И всех гусар, окружавших хутор, он бросил  к  предполагаемому
месту боя.
   Хмельницкий тоже прислушивался к затихающему шуму, поднятому Дорошенко.
А сам, словно прикованный, стоял, держа за поводья встревоженного коня. Но
тут же опомнился, ибо стоять здесь - значит ждать секиры палача!
   Время от времени раздавались выстрелы, удалявшиеся в сторону Днепра.  А
удалялась ли вместе с ними и смертельная опасность, трудно было сказать.
   Порой наступала тишина, глухая, мертвая тишина.  Но  не  этого  жаждала
встревоженная душа Богдана. Он  хотел  слышать  гул  боя,  чтобы  по  нему
судить, где находится враг...
   Сверху падали большие хлопья снега, то ли с неба, то ли с раскачиваемых
ветром веток деревьев. Хмельницкий думал о том, что надо немедленно что-то
предпринимать,  чтобы  спастись,  воспользовавшись   стычкой   казаков   с
гусарами. Ведь уже приближался рассвет.
   Он  стал  пробираться  с  конем  между  деревьями.   Напрягая   зрение,
всматривался в густой лес, за которым грезились  хаты,  незнакомые,  чужие
хаты. Вот, кажется, сейчас и собаки  залают,  если  они  еще  остались  во
дворах, как это было... у родителей светлоликой Ганны.
   Он вдруг почувствовал, как закружилась голова.  Почти  теряя  сознание,
оперся о сосну, но тут же сполз вниз и сел на землю.
   Ганна или не Ганна? Да, это она, такая же, какой он представлял ее, - с
непокрытой головой, с уложенными вокруг головы косами, в  вышитой  льняной
сорочке. Она еще издали увидела опустившегося на землю казака,  державшего
за поводья коня, и, стараясь отвлечь от него гусар, ласково щебетала:
   - Я же вам сказала, что здесь  не  было  никого  за  последние  дни.  А
Хмельницкий, говорят, погиб где-то во Франции, - может, слышали об этом...
Наша хата стоит у дороги, к нам часто заезжают проезжие путники.  Заходите
и вы, пожалуйста, - обедом угощу, покуда отец на ярмарке...
   У пышущей  здоровьем  и  обаянием  женщины  высоко  поднимается  грудь,
натягивая льняную сорочку.
   Войдут в хату или откажутся осторожные гусары?..
   Богдан лежал в  забытьи.  Снег  перестал  падать,  усиливался  морозец.
Грозную и  предательскую  тишину  нарушали  петухи  да  начавшие  утреннюю
перекличку собаки на  каком-то  хуторе.  Конь  стоял  спокойно,  не  ржал.
Разгребал копытами  снег,  грыз  листья  и  замерзшую  под  снегом  траву.
Одолевал сон...
   Полковник Скшетуский  ночью  выезжал  из  хутора.  Он  лично  не  видел
казаков, бежавших с Хмельницким, и не особенно  верил  рассказам.  Мог  ли
опытный воин, которому завидуют даже гетманы, пойти на такой риск?
   Он даже улыбнулся, представив себе  картину,  как  Хмельницкий  поучает
своих казаков, посылая их обмануть гусар, чтобы отвлечь погоню.  А  сам  в
это время будет скрываться в какой-нибудь хате или помчится в Киев,  чтобы
найти приют у православного духовенства.
   Полковник Скшетуский был сыном убитого наливайковцами дипломата гетмана
Жолкевского. Узнав от матери о  трагической  смерти  своего  отца,  Тобиаш
Скшетуский, еще будучи десятилетним мальчиком, поклялся отомстить за него.
Кому  же  он  мог  мстить,  как  не   Хмельницкому,   прямому   наследнику
наливайковского духа в этой  стране.  Позже  и  сына  своего  учил  всегда
помнить о кровавой мести за убитого деда.
   "Дикая  кровная  месть,  смерть  за  смерть...  -  вдруг  вспыхнула   у
полковника мысль. - Ведь Наливайко пал от руки палача. Разве этого мало? Я
же получил такое образование, как и Хмельницкий, владею  оружием  не  хуже
его. Неужели мне, полковнику Скшетускому, занимающему с Хмельницким равное
положение,  к  выполнению  своей  государственной  обязанности  надо   еще
прибавить, как дикарю, чувство кровной мести?"
   В страшных для  шляхтича  раздумьях  Скшетуский  коснулся  таившихся  в
глубине его души благородных человеческих чувств.  И  он  решил  направить
своих гусар на ведущие к побережью дороги, куда послал коронный гетман его
сына Ежи, поручика гусар. Пошел ли по этой дороге Хмельницкий или нет, его
совесть будет чиста.
   "Народ  Украины  не  без  оснований  ненавидит  нас!"  -  сделал  вывод
полковник. Он даже вздрогнул, подумав  об  этом.  А  когда  увидел  своего
дозорного, который искал его, петляя среди  гусар,  почувствовал  какое-то
облегчение.
   - Пан полковник, хорунжий коронного гетмана возвращается из похода!
   - Конецпольский?
   Неожиданное  появление  тут  чигиринского  старосты  не  обрадовало,  а
встревожило полковника, который по приказу коронного  гетмана  должен  был
арестовать  Хмельницкого.  Может   быть,   не   только   это   встревожило
Скшетуского?  Ведь  хорунжий  Конецпольский  был  владельцем  Чигиринского
староства! Скшетуский вдруг понял, что он невольно  оказался  в  положении
человека, который чуть ли не укрывает беглеца Хмельницкого от своих гусар.
   Он пришпорил коня и поскакал следом за гусаром навстречу сыну  великого
Конецпольского, которому сам верно служил.
   Встретились как старые друзья. Конецпольский был в хорошем  настроении,
довольный своим походом. Победил ли крымских татар, или только устрашил их
- слава одна.
   Татары, напуганные армией Конецпольского, отступили на  противоположный
берег Дуная. Да, татары действительно боялись  его  армии,  как  и  самого
имени Конецпольского! Но ему достаточно того, что враг испугался появления
его с казаками.
   - Уважаемый пан староста, мы поймали казаков-бунтовщиков! -  докладывал
всадник, разыскав Конецпольского.
   - Снова бунтовщики? Кто такие, гунцвот, чего они взбунтовались?
   - Не вем! Говорят, что возвращаются от австрийского цесаря домой.
   - Так почему вы их называете бунтовщиками? Отобрать оружие и  отпустить
по домам! - кричал Конецпольский, рисуясь  перед  Скшетуским.  Ведь  он  -
староста в этом крае! А староста имел право не  только  наказывать,  но  и
миловать людей в его пограничном старостве!
   Всадник галопом поскакал выполнять приказание.
   Подъезжали к  прибрежному  хутору,  из  которого  только  утром  выехал
Скшетуский, терзаемый сомнениями и угрызениями  совести.  Он  был  смущен,
порой невпопад отвечал Конецпольскому.
   Вдруг к ним снова подскакал на взмыленном коне джура. Теперь из  отряда
гусар, который пробирался по прибрежным днепровским зарослям.
   - Что за спешка, пан дозорный? -  спросил  Конецпольский,  останавливая
его.
   - Полковника  Хмельницкого  задержали  на  хуторе!  Собирался  ехать  в
Боровицу, менять там  коня.  В  хате  хлопа  гусары  поручика  Скшетуского
схватили его... - сообщил джура, захлебываясь от радости.



16

   Разгулялись  ветры-вьюги,  разгулялись  бури,  разгорались  распри  меж
людьми. Даже на Среднем Днепре установилась настоящая зима.  Поля  и  леса
покрылись снегом, когда-то оживленные,  торные  дороги  были  непроезжими.
Снежной зиме на Приднепровье не хватало хороших морозов.
   Потоцкий не по собственному желанию отсиживался в каменном доме в Белой
Церкви, зорко охраняемый жолнерами, хотя в это время никто  и  не  нарушал
его спокойствия в городе. Кривоносовцы рассеялись, словно  сон,  даже  при
разговоре с коронным гетманом о них никто уже не вспоминал.
   Однако гетман не мог забыть своей стычки с ними. Он был рад, что  никто
не видел его унизительного бегства. Но сам-то  он,  наверное,  никогда  не
забудет позорящих его военных неудач в этом неспокойном пограничном крае!
   Сидя в одиночестве, он терзался мыслями, стараясь трезво  оценить  свое
поведение. Вот до чего дожил, управляя страной, держа меч вместо  скипетра
власти. Теперь приходится надеяться только на крепкие стены,  спасаясь  от
людей, которые при других условиях должны бы встречать его с хлебом-солью.
   С хлебом-солью!..
   Даже усмехнулся. Но не радость, а горечь проявлялась в этом смехе.  Это
скорее был упрек  Потоцкого-человека  Потоцкому  -  шляхтичу  и  коронному
гетману.
   Под впечатлением этих размышлений  в  Белой  Церкви  Потоцкий  и  писал
письмо канцлеру Осолинскому:
   "...Почти ежедневно ко мне приходят просители  из  местных  жителей.  С
какими  только  жалобами  не  обращаются  они,  обиженные  нашими   панами
подстаростами и  государственными  служащими!..  Поля,  сенокосы,  пасеки,
зерно, да и все, что понравится нашим служащим, они отбирают у крестьян, а
непокорных избивают или запарывают до смерти... Это может привести к очень
плачевным результатам не только для милиции, которую могут уничтожить,  но
и для Отчизны, если разразится страшная  внутренняя  война,  которая,  как
буря, может нагрянуть на шляхту..."
   Потоцкий  писал  это  письмо  в  Варшаву  с  намерением,  чтобы  о  его
содержании узнали и на Украине! На следующий день после того, как  курьеры
ускакали с