тревожные  слухи  с  Украины  доходили  и  до
Богдана.  Королевское  правительство  не  только  не   выплатило   казакам
содержания,  но  и  не  выразило   простой   человеческой   благодарности,
соболезнования семьям погибших воинов в этой тяжелой войне. Это возрождало
у казаков дух наливайковщины. Конецпольский, сглаживая противоречия  между
королем иезуитов и казаками, которых хочет во что бы то ни стало подчинить
Польше, вынашивает какую-то всеевропейскую  идею  смертельного  для  турок
реванша. А кто же у них на  "щите"  власти  и  справедливости?  Король  со
шляхтой или Конецпольский с войском? Но хуже всего - если они вместе!
   Не станет Богдан унижаться и говорить хозяевам,  что  оставляет  их  по
совету польного гетмана.  Он  собрался  еще  вечером,  и  теперь  даже  не
заглянет в комнату, в которой  поселили  его  Потоцкие.  Достаточно  будет
того, что попрощается с дворовым маршалком.
   Восход солнца застал его  во  дворе  за  подготовкой  к  отъезду.  Двое
молодых конюхов помогали пристроить к седлу дорожные  сумки.  Ведь  дорога
дальняя и трудная...
   Над Днестром поднимались облачка тумана, освещенные лучами  восходящего
солнца. Вот скоро пригреет солнышко и легкий ветерок  с  Днестра  поднимет
вверх паутину, висящую на росистых ветвях деревьев, и  понесет  ее  вдаль.
Так и желания-мечты  Богдана,  запутанные  как  паутина,  поднимут  его  и
понесут по течению естественных устремлений и призваний рода...
   От этих мыслей Богдана отвлек  несколько  приглушенный  утренним  шумом
голос дворцового маршалка. Он понимал озабоченность конюшего.
   Маршалок поздоровался с Богданом. Потом поинтересовался, куда  ни  свет
ни заря собрался конюший. Богдан почему-то решил, что маршалку все  хорошо
известно. Ведь он неоднократно говорил с ним о своем отъезде.  Так  почему
его ответ так удивил маршалка?
   - Как это  -  в  Киев,  если  егомость  пан  польный  гетман,  кажется,
советовал пану конюшему поехать в Краков? - спросил маршалок.
   Богдан удивленно пожал плечами, отойдя от снаряженного в  дорогу  коня,
подаренного ему гетманом, и вопросительно посмотрел на маршалка:
   - В Краков? Зачем мне ехать  в  Краков?  Ведь  родом  я  с  Украины,  с
Приднепровья!
   - Пану гетману виднее. По-видимому, и  он  знает,  откуда  пан  конюший
родом.
   - Только это и передал мне пан польный гетман? Или, может, сказал  еще,
и к кому следует обратиться в Кракове, если  так  таинственно  перехожу  к
нему на службу?
   Маршалок почувствовал раздражение и злую иронию в  словах  конюшего,  к
которому он с первых дней службы относился с большим уважением.
   - Не понимаю, что в моих словах было оскорбительного? Пан Богдан  может
охать, куда ему заблагорассудится. Это его дело  и  меня  не  касается.  В
такое время не мудрено и к Люциферу в ад попасть... Да сохранит вас  матка
боска!
   Маршалок резко повернулся  и  ушел.  Словно  сраженный  этими  словами,
Богдан в тот же миг опомнился. Зря обидел человека.
   Торопясь, привязал коня и побежал догонять маршалка. А тот быстро  шел,
то закладывая руку за борт кунтуша, то раздраженно опуская  ее,  и  Богдан
понял, что старик нервничает.
   - Przepraszam  bardzo,  pana  Wojceha!  [Прошу  прощения,  пан  Войцех!
(польск.)] Я был занят своими делами и невнимателен к вам. Прошу  простить
меня великодушно. Моя ирония адресована лишь Конецпольскому...
   - А,  ничего...  -  махнул  рукой  маршалок,  но  все  же  остановился,
посмотрел на взволнованного юношу.
   - Клянусь,  пан  Войцех.  Разумеется,  я  еду  в  Киев,  где  попытаюсь
разыскать хоть друзей, раз потерял родителей. Вы должны понять  меня...  Я
хочу осесть на родной земле, поехать в  Чигирин.  Там  мой  родной  дом...
похозяйничать надо в усадьбе отца. Ничего другого у меня  и  в  мыслях  не
было, хотите верьте, хотите нет! А сообщение пана Войцеха о Кракове...  по
воле гетмана, конечно, меня  возмутило.  Пан  Конецпольский  совсем  иначе
хотел бы распоряжаться моей судьбой.  Именно  поэтому  меня  не  прельщает
никакая служба в Кракове.
   Слушая трогательное признание конюшего, маршалок все реже поглядывал на
дом Потоцких, куда он так  спешил,  оскорбленный.  Окинул  Богдана  долгим
взглядом и, выслушав его извинения, улыбнулся, решительно подошел к нему и
пожал протянутую руку. Мир!
   Хозяева беседовали с ним еще до встречи пана Богдана с польным гетманом
в беседке: маршалок предусмотрительно огляделся вокруг,  призывая  этим  и
своего собеседника быть осторожнее. Польный гетман не уверен,  что  именно
на службе конюшим пан найдет свое место среди знатных поляков. Да и  жених
паненки Елизаветы, по-видимому, невзлюбил пана  Богдана.  Поэтому  польный
гетман и считает, что пану следует перейти на сугубо  королевскую  военную
службу, возможно в тех же казацких полках, в  которых  сейчас  просеивают,
словно через сито, неугодных  шляхте  людей...  Не  удалось  же  покойному
чигиринскому старосте Даниловичу это сделать в приднепровской Украине...
   - Покойному Даниловичу? - искренне удивился Богдан.
   - Да, уважаемый пан, примерно с  неделю  тому  назад  мы  получили  эту
печальную весть. Разве пан конюший не заметил траура в доме? Нет ни званых
обедов, ни танцев. Староство теперь без  хозяина.  А  покойный  приходился
шурином польному гетману по первой жене. Король сейчас щедро одаряет  пана
Конецпольского - очевидно, староство  перейдет  ему.  Значит,  и  во  всем
старостве произойдут большие перемены. Неужели пан  конюший  не  слыхал  о
смерти  своего  уважаемого  старосты?  Его   жена,   любимая   дочь   пана
Жолкевского, и ее сын Станислав, по-видимому, уговорят пана гетмана помочь
им навести порядки в старостве.  А  управляющий  польного  гетмана  сейчас
находится в Кракове. Вот поэтому я и думаю, что вам  следовало  бы  прежде
поехать в Краков, чтобы воспользоваться расположением пана Конецпольского.
   - Да, да. Это и в самом деле проще всего...  Сердечно  благодарен  вам,
пан Войцех, за это сообщение... Но все же...
   Богдан вдруг умолк на полуслове, посмотрел  на  оседланного  коня.  Все
чужое, панское. Подарок хитрого иезуита!..
   - Мне уже пора, пан Войцех. Нашему брату все равно где служить,  покуда
наша жизнь зависит от пана старосты. Надеюсь, что у нас с вами и в будущем
сохранятся хорошие отношения! - Еще  раз  протянул  руку,  теперь  уже  на
прощание. - И все-таки я еду не в Краков, а...  на  Днепр,  уважаемый  пан
Войцех! Прошу так и доложить Потоцкому.
   И вернулся к оседланному рыжему коню, который нетерпеливо бил передними
ногами.
   Маршалок дружелюбно снял с привязи поводья и подал их  Богдану.  Отошел
немного в сторону, чтобы полюбоваться, как садится казак в седло. При  нем
простая австрийская сабля. К седлу привязаны сумки с пожитками.  В  осанке
всадника ничего не осталось от  замкнутого  в  себе,  всегда  озабоченного
службой недавнего конюшего.
   Прижал  шпоры  к  бокам,  и  конь  рванулся  точно   ужаленный,   Казак
отправлялся в путь.




ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ. ВЗБАЛАМУЧЕНЫ СТОЯЧИЕ ВОДЫ


1

   Чигирин этой мирной  осенью  был  очень  многолюдным.  Такое  не  часто
бывало, разве что в военные годы.
   Чигирин находился далеко  от  Порогов  и  Переяслава,  а  Киев  казался
чигиринцам уже "другим  миром".  Здесь  собирались  казаки  перед  морским
походом, отсюда уходили они и на Дунай. Но даже когда приезжал  в  Чигирин
староста со своими войсками, в городе было значительно просторнее.
   Наступила уже осень со слякотью, когда казаки и  хлебопашцы  готовились
сушить стельки на печи, как говорили в Чигирине. Начались  ненастные  дни,
моросил мелкий, холодный дождь. В Чигирин  со  всех  сторон,  особенно  от
Днепра, прибывали казаки. Они шли группами, десятками, а то и в  одиночку.
Возмущенные  нападением  королевских  гусар  под  Киевом   и   постоянными
столкновениями с польскими войсками на дорогах и  селах,  казаки  особенно
были  поражены  несправедливостью  в   выплате   им   денег.   Королевское
правительство, вместо того чтобы  отблагодарить  казаков-украинцев  за  их
участие в победе над турками под Хотином, стало  на  путь  провокаций  под
Киевом и Кагарликом. И вооруженные украинские крестьяне  не  видели  иного
пути, как идти к казакам. Король и  шляхтичи  стремились  снова  заставить
крестьян взяться за панский плуг, сделать их  своими  крепостными.  Именно
потому, что считают их своими крепостными, шляхтичи  не  заплатили  им  за
участие в кровавых боях под Хотином. Король  и  польская  знать  упорно  и
настойчиво старались ограничить число реестровых казаков.
   В такой обстановке и стали распространяться по Украине слухи о  большом
походе казаков за "казацким хлебом". Это одобряло воинов, вселяло  надежду
на сохранение казацкого положения для всех вооруженных во время  Хотинской
войны крестьян-казаков.
   Единственная  чигиринская  корчма  не  могла  вместить  всех  желающих.
Вооруженные люди укрывались  от  холодного  осеннего  дождика  под  крышей
сараев, а то и прямо в  овинах  хлебопашцев.  Непогода  предвещала  скорое
наступление зимы, а  значит,  и  вынужденной  передышки,  затишья.  Не  на
казацкий Круг собираться бы в такую пору. Даже священник  вдруг  затеял  в
церкви службу, давая приют многим пришлым казакам.
   Но никому в голову не приходило, что именно из-за непогоды собрались  в
Чигирин вооруженные люди. Как известно, и прежде перед  большими  походами
казаки всегда съезжались в определенном месте. Нечто подобное  происходило
и сейчас.
   - Тьфу ты, мать родная, что тут творится, в этом Чигирине! - воскликнул
пожилой запорожец Онысько, обращаясь к моложавому казаку. С ним он  только
что вошел в город, приехав с Сечи.
   - А можно мне спросить у кого-нибудь, где мой батько? - спросил Данило,
впервые приехав из Запорожья в Чигирин.
   Онысько разрешил. Посоветовал не забираться далеко, поскольку дождь все
усиливался. Укрылись от дождя под широким навесом сарая.  Были  благодарны
хозяину за то, что коней разрешил поставить в сарай.
   Одетый в отцовский запорожский жупан, Данило  чувствовал  себя  как  на
большом празднике. То, что мокрый от дождя жупан был заметно  великоват  -
полы пришлось подоткнуть за пояс,  -  юноша  не  замечал.  Зато  на  поясе
турецкая сабля, за ним пистоль,  хотя  и  незаряженный,  а  на  персидской
цепочке игриво болтался  рожок  для  табака!  Все  это  вызывало  у  юноши
приподнятое, воинственное настроение. Он думал, что такое  же  впечатление
производит и на встречных казаков. И сразу  оторопел  от  первых  насмешек
старших, измученных долгой дорогой и  непогодой  казаков.  Хотя  казаки  и
торопились,  но  они  заметили  забрызганного  грязью  юношу,   и   кто-то
насмешливо спросил:
   - Ты смотри, там мать хворостинку  для  тебя  приготовила.  Задаст  она
тебе, казаче, за то, что испачкал отцовский праздничный жупан.
   - Ха-ха-ха! - раздалось вокруг.
   Данило смутился, попятился под  крышу  корчмы.  Его  смуглое  лицо  еще
больше потемнело, покраснев от стыда и  злости.  Черные  глаза,  казалось,
метали молнии  на  обидчиков.  Точно  загнанный  звереныш,  ежился  он  от
оскорбительного смеха.
   - Чего заржали, как на свадьбе у шляхтичей? По чарке все равно не дадут
за это. А по... заднице огреть вас мне, младшему, неудобно. Нашли над  чем
смеяться.
   - Ну, ну, разошелся, зеленый еще.
   - А вы, погляжу, переспели так, что даже лопаетесь...
   - Ну, казаче, не обращай внимания на этих  ветреных,  пойдем  со  мной.
Куда идешь? Провожу, я здешний. Богуном зовут, Иваном, и тоже, как видишь,
казакую. Тут нас наберется столько, что сможем и  сдачи  дать  этим...  Ты
откуда?
   - Я?.. Да из Запорожья, Данило, сын Нечая, кошевого атамана, - ответил,
обрадовавшись такому защитнику.
   - Нечая? Олексы? Кажется, он тут, с казаками утром  приехал  из  Киева.
Мартын! - окликнул кого-то из толпы, стоявшей возле корчмы.
   Вместе с Мартыном подошли еще несколько молодых казаков, окружив Данила
и Богуна. Пушкаренко тотчас сообразил, что Ивану Богуну и  этому  молодому
казаку нужна помощь.
   - Гляди, тоже мне чудо увидели, как на  пьяного  бычка,  выпялили  свои
зенки... А ну-ка, Иван, пошли с казаком в хату. Там кошевой  совет  держит
со старшинами.
   Нечай тоже чуть не ахнул, увидев  сына  в  своем  праздничном  и  таком
замызганном жупане. С появлением сына, которого безгранично любила Закира,
у полковника снова заныло сердце. Увидев в сыне черты  матери,  он  понял,
как сильно и преданно любил он свою турчанку!  Ему  захотелось  подойти  к
Данилу и прижать его к груди так, как, казалось, никогда не прижимал  свою
жену... Поспешил Данько вырасти.  Еще  рано  ему  впутываться  в  события,
которые назревают на казацкой земле.
   Нечай повернулся к сыну, хотел сказать ему что-то теплое, ласковое.  Но
полковник Острянин пошел навстречу кошевому, преградив ему путь. И тут  же
начал рассказывать  ему  о  киевских  событиях  и  о  королевской  выплате
содержания казакам.
   - До стычек у казаков с гусарами Конецпольского дошло. Ненависть шляхты
к казачеству и обман с выплатой содержания возмутили даже  доброжелательно
настроенных к Речи Посполитой старшин...
   И как  раз  в  эти  дни  появился  на  горизонте  новый  претендент  на
султанский трон - Александр Оттоманус, или  Яхия,  побочный  сын  Мухамеда
III. Его неожиданный приезд на Сечь, да  еще  и  призыв  к  походу  против
султана, вскружил казакам голову. А  горькая  несправедливость  Короны  по
отношению к казачеству заставила казаков снова  взяться  за  оружие.  Яхия
набирал войско, чтобы с его помощью захватить турецкий трон. Побочный  сын
Мухамеда III считал себя достойным занять монарший  трон,  пускай  даже  и
мусульманский!
   -  Так,  значит,  сынок  встречает  кошевого!  -  воскликнул  полковник
Острянин, прервав свой рассказ о киевских событиях и отпуская руку Нечая.
   - Зачем ты тут, Данько? Я уже все знаю... Беда свалилась  на  нас,  бес
помутил разум матери, а мы проглядели... С кем приехал? Григорий тоже тут?
- поторопился Нечай перевести разговор на другое,  чтобы  унять  сердечную
боль.
   - Григорий в сотне. Я с казаком Оныськом приехал искать вас. А это  вот
- хлопцы казаки, потому что одному тут как-то...
   - Правильно сделал, Данько. Да  мы  с  тобой...  Спасибо,  хлопцы,  что
показали моему сыну дорогу к отцу. Вот, видишь, Яцко, вылитая покойница. А
какой казак растет! Еще покойного  чигиринского  подстаросты  сына  помню,
тоже рос таким! Кстати, Богдан Хмельницкий жив, вернулся из неволи, где-то
у Потоцких служит... Но своего Данька я бы не  пустил  на  панские  харчи.
Правда,  в  отцовском  жупане  Данилу  только  в  церковь  ходить,  а   не
казаковать. Младшего отвез учиться в бурсу, к  киевским  монахам.  А  этот
рвется казаковать, - может, и ему придется наводить  порядок  на  турецком
престоле.
   - Может, еще рановато, пан кошевой?..  -  начал  было  Острянин.  И  не
закончил свою мысль, потому что его прервал  подбежавший  к  Нечаю  сотник
Беда, гонец от запорожского коша.
   - Как хорошо, пан полковник, что я нашел вас тут! Старшины послали меня
за вами.
   - Что стряслось, пан сотник? Данько мой тут, он ничего не говорил.
   - Да ничего особенного, полковник. В кош  вернулись  казацкие  послы  к
московскому царю. Привезли  от  него  много  даров,  добрые  советы...  Но
старшины послала меня, чтобы вернуть вас.
   - Зачем? Послы вроде бы мужики толковые.
   - Говорю же, даров навезли много! Но старшин сейчас беспокоит другое, и
они срочно вызывают вас. На  Сечь  собираются  казаки,  поджидают  Нестора
Жмайло, Круг собирают. Шляхтичи по наущению гетмана Конецпольского, вместо
того чтобы справедливо рассчитаться с казаками, убивают их.
   - Знаем, слыхали, - вмешался  полковник  Яцко.  -  Хотя  бы  Нестор  не
вступал в бой с гусарами Конецпольского.
   Кошевой неодобрительно  посмотрел  на  бывалого  полковника.  Острянин,
уловив в его взгляде осуждение, добавил:
   - Я это к тому, что сейчас не время нам, обессиленным боями на Днестре,
вступать в драку с Короной.
   - Не сегодня так  завтра,  а  драться  придется!  На  это  толкают  нас
шляхтичи Збаражские вместе со своим  иезуитом  королем...  Ну,  сотник,  -
обратился он к гонцу, - что же там стряслось, что так  срочно  понадобился
кошевой?
   - Да сын султана, какой-то байстрюк от гречанки, -  Яхией  дразнят  его
казаки,  -  собирает   войско,   чтобы   отнять   султанский   престол   у
придурковатого Мустафы. Ходят слухи, что  и  Польская  Корона  не  против,
чтобы казаки помогли ему.



2

   Нелегким был путь из Каменца до Днепра! Днем ехал по степным дорогам, а
на ночь останавливался отдыхать  у  чужих  людей.  В  пути  Богдан  словно
проснулся после длительного сна, присматривался к людям,  искал  знакомых.
Ему хотелось засветло добраться в Острог.  Еще  издали  заметил  перемены,
происшедшие здесь:  на  куполах  семейной  церкви  Острожских  возвышались
черные, точно вороны, кресты! Окатоличенный иезуиткой, чужой Острог!..
   С ума спятила или  с  жиру  бесится  молодая  вдова  Ходкевича,  внучка
неутомимого поборника православия Василия-Константина  Острожского,  после
бегства Максима Кривоноса, для которого  ласки  очередной  любовницы  были
только хмельной встряской души!..
   - Нет больше Острога!.. - воскликнул Богдан,  глядя  на  черные  кресты
острожского храма.
   И Богдан не остановился в Остроге, стараясь больше не думать о любовных
похождениях юной грешницы Анны-Алоизы Острожской.
   Когда он отъехал  далеко  от  замка  внучки  Острожской,  простые  люди
накормили его и показали дорогу. И как естественно все: эта же дорога вела
его когда-то от Днепра  к  Днестру,  словно  на  последний  экзамен  перед
вступлением в жизнь. Там лилась кровь, сносились головы отцов.
   Все ли уже позади? И ты  возвращаешься  по  той  же  дороге,  раскрывая
теперь двери зрелости? Сколько лет скрипят они, несмазанные,  тревожат,  и
тебе так хочется хотя  бы  на  миг  вернуть  детство,  особенно  прошедшую
юность! Неужели и река Тясьмин высохла, суровыми, как  у  Сули  мы,  стали
улыбки друзей?
   Возвращаясь на Украину по тем же дорогам, по которым проехали  когда-то
с отцом, Богдан думал не только о прошлом, но и о настоящем. Как необходим
ему сейчас казак Полторалиха!  У  одинокого  Богдана,  вот  уже  несколько
недель блуждавшего по руинам такого недавнего прошлого, всплывали  светлые
и радостные воспоминания.
   Придорожные  селения  на  степных   просторах   Украины,   опустошенных
татарскими набегами и войсками польного гетмана Речи Посполитой,  казались
безлюдными. Здесь до сих пор еще бродили ватаги гусар, попадались и телеги
с больными жолнерами.
   Богдан тоже встречал польских жолнеров. Гетман  уехал,  следом  за  ним
бегут и они, грабя крестьян, словно иноземные  захватчики.  Несколько  раз
пытались отобрать и у него коня. Одиноко едущий по степи казак не  страшен
карателям! Теперь Богдан больше не упрекал себя, что взял коня у гетмана.
   "Точно папская всепрощающая булла этот конь!.." - подумал,  улыбаясь  в
усы, Богдан Хмельницкий.
   Долго искал в Белой Церкви двор казака, у которого останавливался еще с
отцом. Приютом называли приднепряне двор старого казака Митрофана, жившего
за рекой Рось. Ночью к нему заезжали, как к родственнику,  да  и  днем  не
проезжали мимо. Наконец Богдан нашел двор Митрофана и обрадовался ему, как
чему-то очень близкому. Вспомнил  он  и  отца,  который  в  последний  раз
проехал здесь из Чигирина к месту трагических боев у Днестра...
   - Гляди!  Ей-богу,  покойного  подстаросты  сын!  -  словно  заголосила
пожилая хозяйка дома, узнав Богдана.
   Богдану приятно было чувствовать, что здесь он уже  не  одинок  и  люди
принимают его, как родного. Но как тяжело стало  у  него  на  душе,  когда
заговорили об отце. И в то же время радостно чувствовать, что ты здесь как
дома, после стольких лет мытарств. Материнская непосредственность  хозяйки
и ранила его душу восп