дожидаясь  ответа,
выхватил  из-за  пояса  кинжал,  разрезал  веревку,  которой  был   связан
Матулинский.
   - Зовут меня Матулинским. Сейчас я - пленник этого  изверга  гусара  из
охраны коронного гетмана, - не задумываясь, ответил Лукаш Матулинский.
   - Ха-ха-ха... - захохотали казаки, - коронного  гетмана...  Получается,
смертник, братец, как и мы, по милости все того же коронного палача!
   - А ну-ка, хлопы, давайте проучим этих грязных изуверов! - крикнул один
из казаков.
   - Йок, не надо проучим! Сам  шайтан  да  горькая  жизнь  пусть  проучит
дурака жолнера. Отобрать у гусара коня, оружие и отпустить, пусть идет под
охраной жолнеров, - приказал Назрулла.
   Лукаш Матулинский не раз слышал о Назрулле. Хмельницкий рассказывал ему
о том, какая горькая судьба забросила его на украинскую землю.  Признаться
ли ему, с каким поручением пришел он к старшинам  Черкасского  полка,  или
промолчать? Долго раздумывал над этим и только сказал:
   - Полковник Хмельницкий, уезжая на Сечь, приказал нам присоединиться  к
воинам украинского народа. Но ведь всюду шныряют отряды коронного гетмана.
Вот и схватили меня эти негодяи...



27

   Богдан  Хмельницкий,  поторапливая  Дорошенко  и  Карпа,  прискакал   в
монастырь. Словно ветер влетел в келью, где  жили  его  дети  с  Мелашкой.
Разбуженные дети, прижавшись к старухе, оторопело смотрели  на  отца.  Они
видят, что он спешит, виновато улыбается,  окидывая  их  взглядом.  Только
младший сын Юрко первым прижался к отцу.
   - Нет у нас мамы... - заплакал мальчик.
   - Нет, Юрко, нет! Мамы у вас нет, но  жив  еще  отец!..  Вот  разыскать
только должен нашего Тимошу на Запорожье...
   - Бегите и вы, татусь! - со стоном, тяжело  вздохнув,  сказала  старшая
дочь, по-взрослому понимая, куда торопится ее отец.
   - Да! Да, беги, а...  мы  как-либо  переживем,  -  успокаивала  Богдана
постаревшая от свалившегося на нее горя Мелашка. - Своего дома у детей все
равно нет, а отсюда нас не выгонят добрые люди.
   Богдан спешил сюда, чтобы поговорить с детьми и Мелашкой, успокоить их.
У него сжималось сердце от угрожающей неизвестности, от напряжения. А  как
хотелось ему обласкать детей,  посоветоваться  с  Мелашкой,  поблагодарить
монахинь! Нежно, по-отцовски, ласкал рукой по голове Юрка,  глотая  слезы,
комком подкатывавшиеся к горлу. Осматривался, привыкая к сонным  детям.  А
как он сам нуждался в утешении и поддержке!  Кончалась  ночь,  приближался
рассвет.  Стоит  ли  ему  задерживаться  здесь  и   подводить   полковника
Кричевского?
   - Должен же я был встретиться с детьми,  -  говорил  он  Карпу,  словно
оправдываясь перед ним.
   - Тебе, Богдан, надо немедленно покинуть эти места, - настаивал  Карпо.
- Ведь уже и утро скоро, а Кричевский сдержит свое слово... Если  захочешь
передать что-то важное  полковнику,  делай  это  только  через  меня.  Так
советовал Кричевский, потому что больше никому другому, кроме меня, он  не
поверит. Но долго ли мне придется сидеть тут с детьми?
   - Не только с моими детьми, Карпо, но и со своей семьей. Детей  они  не
тронут.
   - Не говори, Чаплинский на все способен, - не унимался Карпо.
   - Говорю тебе, не тронут! Не забывай, Карпо, что у них тоже есть  дети.
Сожгу дом, все пущу по ветру, до  десятого  колена  уничтожу,  ежели  хоть
пальцем тронут детей! Так и передавай людям. Не  надоедай  Кричевскому.  О
причастности Гелены к моему  побегу  постарайся,  чтобы  никто  не  узнал.
Может, стоит и припугнуть ее за измену.
   - Думаю, что этого делать не следует, она  хорошая  девушка,  -  совсем
неожиданно заступился  за  Гелену  Дорошенко  и  покраснел...  Хмельницкий
посмотрел на него,  но  ночная  темнота  скрывала  зардевшегося  парня,  у
которого зародилась первая юношеская любовь...
   - Верно говорит Петр, не трогай девушку, ведь до сих пор еще  никто  не
знает, как она помогла мне бежать. Казакам, которые охраняли меня, скажешь
то же самое. А Кричевский нам еще пригодится в  критические  минуты  нашей
жизни, если что случится... К детям  я  еще  вернусь,  и  собственный  дом
построим, успокой всех.  Думаю,  что  одного  из  моих  коней  заберешь  у
подстаросты и вернешь его Кричевскому. Да не вздумай угрожать Чаплинскому,
не вспугни его преждевременно. Пускай сам дрожит от страха. А я не дам ему
спокойно жить, даже мертвого из-под земли  достану!  Эх,  только  ли  один
Чаплинский  виноват  во   всех   горестях,   выпавших   на   долю   нашего
многострадального народа!..
   Прощаясь у ворот монастыря, Богдан  сел  на  подведенного  ему  коня  и
скрылся в лесной чаще. За лесом занимался рассвет, и Богдан  поскакал  ему
навстречу. За оврагом, у торной дороги на Низ, поджидали казаки. Их не так
много, чтобы гарантировать полную безопасность, но  достаточно  для  того,
чтобы прокладывать путь к свободе.
   Только бы поскорее пробиться к запорожцам! "Тимоша, сын мой, найду ли я
тебя среди этих бедных друзей нашего люда? Они словно  нищие  -  в  рваных
обносках, но с саблями, с  самопалами...  Низ,  днепровские  острова  и...
украинская казачья воля!"



28

   В  эту  зиму  король  Владислав  не  жаловался  на  свое  здоровье.  Не
беспокоила его  забывшая  обо  всем  в  предпраздничной  суматохе  шляхта.
Молчали и опечаленные посполитые. Сенаторы разъехались по  своим  имениям.
Даже королева, весьма капризная женщина, притихла.
   Жители Варшавы встречали  наступающий  год  в  приподнятом  настроении,
словно  во  хмелю.  Шляхта   радовалась   относительному   спокойствию   в
пограничных областях королевства.
   В  хорошем  расположении  духа  находился  и   король   Владислав.   На
праздничный завтрак он пригласил  Эльжбету  Казановскую  и  ее  ближайшего
советника, своего министра двора Иеронима Радзиевского.  Она,  собственно,
была приглашена как приятельница Радзиевского. Этот день он решил провести
без советчиков из множества проходимцев и подхалимов, окружающих его двор.
   Мороз разукрасил венецианские окна сказочными узорами, отчего  большой,
пустой зал казался уютнее. На рабочем столе, где король просматривал порой
самые важные письма к папе римскому, к  государственным  деятелям  Европы,
сегодня слуги поставили завтрак на три персоны. Иероним Радзиевский,  зная
о симпатии Владислава к Эльжбете Казановской, любезно согласился прибыть с
ней к нему на завтрак,  чтобы  король  утешил  несчастную  жену  разбитого
параличом мужа...
   Король любовался узорами на окнах и прислушивался к шагам за дверью. Но
вот в назначенное время дверь  открылась.  Король,  даже  не  взглянув  на
вошедшего маршалка, сел за стол.
   - Их светлости панове  Осолинский  и  Николай  Потоцкий!  -  совсем  не
по-праздничному, сухо доложил маршалок.
   Владислав вздрогнул. Он ждал совсем  других  гостей.  Его  натруженное"
государственными невзгодами и этими двумя мужами сердце было настроено  на
совсем другой лад. Почему в такую рань явились эти немилые ему люди! Разве
в этом кабинете принимает он  государственных  деятелей?  К  тому  же  они
явились  вместе,  чего  прежде  не  бывало.  Король  никогда  не  принимал
одновременно канцлера и коронного гетмана.
   Каждый из них во время аудиенции  у  короля  мог  свободно  говорить  о
другом,  и  не  всегда  приятное.  Коронный  гетман  не  верил  слову  Ежи
Осолинского и считал его нетвердым в проведении политики Речи Посполитой в
отношении  украинцев,  проживающих  в  пограничных  областях  Украины.   А
канцлер, придерживавшийся  в  управлении  страной  европейского  принципа,
считал Потоцкого жадным и слишком ограниченным,  властолюбивым  человеком.
Король, благодаря своему приближенному сенатору Иерониму Радзиевскому, был
хорошо информирован  о  жестокой  вражде  двух  сановников  и  не  пытался
примирить их.
   Приход Потоцкого и Осолинского в такой ранний час не только удивил,  но
и возмутил Владислава. Один из них почтительно раскланивался перед  ним  в
своем парижском сюртуке, второй громко звенел шпорами и не смотрел в глаза
королю, занятый своими мыслями.
   - Что-то ужасное стряслось в Европе или какая беда угрожает нам, панове
сановники?  -  спросил  король,  поднимаясь  из-за  стола  и  не  дослушав
приветствий надменного Потоцкого и сдержанного Осолинского.
   Канцлер лишь взглянул на коронного гетмана. Королю  показалось,  что  в
этот раз они заранее о чем-то договорились между собой.
   - Случилось то, ваше величество, о чем  я  не  раз  предостерегал  вас.
Украинские хлопы могут поднять бунт против Короны и короля!
   Потоцкий собирался сказать  королю  значительно  больше.  Прежде  всего
упрекнуть Владислава за его мягкость в отношениях с украинскими  казаками,
за вынашиваемую им идею похода казаков против Турции. Но  в  этот  момент,
пользуясь правом сенатора, а может быть, еще и большим, без предупреждения
в кабинет вошел Иероним Радзиевский.
   По тому, как засиял от радости король, Потоцкий понял, что  именно  его
он и ждал на завтрак.
   - Уже и бунт? О каком бунте докладывает  его  величеству  пан  коронный
гетман? - на ходу вмешался в разговор Радзиевский.
   - О том самом, уважаемый пан сенатор, который зарождался в корчме  пана
Радзиевского...
   -   Мерзкая   ложь,   распространяемая   ничтожным   слугой   корчмаря,
оказывается, слишком уж всполошила гетмана  вооруженных  сил  королевства!
Хочу уведомить пана Потоцкого о том,  что  этого  неблагодарного  корчмаря
Горуховского я прогнал со службы, как только узнал о  распространяемых  им
слухах, бросающих тень на заведение моего отца.
   - Это еще не бунт, уважаемый пан Иероним, -  спокойно  присоединился  к
разговору Осолинский. - Не бунт, но на Поднепровье складывается далеко  не
праздничная ситуация в новом году, ваше величество.
   - У пана канцлера есть донесения об угрожающем положении на Украине?
   - Эти донесения присылают мне, коронному гетману,  ваше  величество,  и
они у меня есть! - поторопился Потоцкий. - Любимец пана Владислава...
   - Король считает своими любимцами весь народ Польского государства, пан
коронный гетман! Советовал бы и пану Потоцкому заботиться об этом... О чем
все же желают доложить мне панове сенаторы? - спросил  король,  подходя  к
Радзиевскому.
   - Как коронный гетман, я уже докладывал  вашему  величеству  об  измене
полковника Хмельницкого...
   -  Я,  как  король,  помню  об  этом.  Но  никакой  измены  со  стороны
Хмельницкого не было, пан  Потоцкий.  Об  этом  известно  не  только  мне.
Полковник Пшиемский слишком поспешил обвинить в измене  наказного  атамана
наших войск, воевавших во Франции. Шла речь о принятии государственных мер
безопасности в случае нападения на страну мусульман. Об этом нам  пишет  в
своем письме кардинал Мазарини! Его предложения - дружественные  и  вполне
разумные. Это и обсуждали граф Конде и наш наказной атаман во Франции.
   -  Но...  -  Потоцкий  взглянул  на  Осолинского,  словно  ища  у  него
поддержки. - Он уже сбежал на Запорожье! Совершил побег из заключения, как
настоящий изменник.
   - Откуда совершил побег, пан коронный  гетман?  Ведь  король  не  давал
своего согласия на арест наказного атамана. Пан коронный  гетман  дал  мне
слово отправить  Хмельницкого  в  полк,  как  человека,  который  достойно
занимает подобающее ему место в нашем государстве. Не объясните ли вы мне,
пан коронный гетман, почему наш наказной атаман, вопреки воле короля,  был
взят под стражу и передан этому богопротивному литвину Чаплинскому?
   - Хмельницкий пытался бежать в Москву. Это снова бы ухудшило наши и без
того не совсем блестящие отношения с царем.
   - И я, как король, узнаю об этом последним, черт возьми!.. -  Владислав
сел на поданный ему Радзиевским стул, схватился рукой за  грудь,  горестно
посмотрел на Осолинского.
   - Дело, конечно, велось довольно  запутанно  и  недостойно  чести  Речи
Посполитой, - промолвил Осолинский. - Лживые сообщения Пшиемского  вызвали
не только настороженность у пана коронного гетмана, но и привели к  наглым
действиям со стороны подстаросты Чаплинского. Было совершено  беспардонное
нападение  на  поместье  Хмельницкого.  Надругались  над  семьей,   детьми
полковника Речи Посполитой, как враги.
   - Как над детьми врага, изменника, ваше королевское  величество,  -  не
уступал Потоцкий.
   - Боже мой, где же эта измена,  в  которой  мы  так  поспешно  обвинили
Хмельницкого? - вскочил снова со стула Владислав.
   - Ее предвидели и  хотели  предупредить.  У  меня  есть  неопровержимые
факты,  ваше  величество!  Хмельницкий  сейчас  направил  во   все   полки
реестровых казаков своих единомышленников. Даже жолнер  королевских  войск
вел бунтарские разговоры с черкасскими реестровыми казаками.
   - Но ведь Хмельницкий был арестован по  вашему  приказу,  черт  возьми,
уважаемые панове! Как же он мог посылать людей, будучи в заключении? О чем
вы говорите, пан коронный!
   - Ему удалось бежать, обведя вокруг пальца даже чигиринского полковника
пана Кричевского...
   Ежи Осолинский вынужден был прервать коронного гетмана Потоцкого:
   -  Этим  разговорам  не  видно  конца,  уважаемые  панове!  Теперь  уже
действительно трудно разобраться в том, кто первым  бросил  камень,  чтобы
посеять эту рознь. Как канцлер, я взываю  к  сознанию  короля:  мы  должны
немедленно погасить  эту  рознь,  чтобы  предотвратить  страшный  пожар  в
стране.  Хмельницкий,  как  нам   известно,   ускакал   на   Запорожье   в
сопровождении всего каких-нибудь  трех  сотен  своих  сторонников.  Уехал,
чтобы разыскать своего сына, который вынужден скрываться от  преследования
этого  дурака  Чаплинского.  Разумеется,  и  свою  жизнь  спасал,  которой
угрожали подстароста и небезызвестный пан Лащ.
   - Что предлагает пан канцлер?
   Король Владислав, успокоенный рассудительностью Осолинского, снова  сел
за стол и нетерпеливо ждал окончания этой неожиданной аудиенции. А  голову
сверлила назойливая мысль: повидаться  бы  с  Хмельницким!  Такой  удобный
повод и для него, короля...
   - Предлагаю посольство к Хмельницкому!..
   Король удивленно поднял  голову.  Неужели  его  сановники  уже  заранее
договорились об этом? Выходит, Потоцкий стремился лишь порисоваться  перед
ним своей дальновидностью?
   - Кого же вы предлагаете послать  к  нему,  паны  сенаторы?  -  спросил
Владислав.
   - Полковника Краковского гусарского полка пана Станислава  Хмелевского,
ваше величество. Они с Хмельницким друзья,  вместе  учились  во  Львовской
иезуитской коллегии. К тому же полковник Хмелевский умный,  рассудительный
человек.
   Владислав слегка кивнул-головой. Сенаторы поняли, что утомительная  для
короля аудиенция окончена.
   - Пана Радзиевского прошу остаться, - через силу  промолвил  Владислав,
сдерживая дрожь в голосе. Глаза его пылали огнем ярости, а может  быть,  и
тревоги. И вдруг голова его поникла, беспомощно  упала  на  протянутые  на
столе руки.
   Почувствовав что-то страшное, как приближение неумолимой смерти, король
Владислав смирился и с этим,




ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ. НЕ НАДО СМЕРТИ БОЯТЬСЯ!


1

   Еще в детстве Богдан слышал, как мать рассказывала о том,  что  казаки,
собираясь в поход на турок, говорили: "Не надо  смерти  бояться!"  Теперь,
оказавшись на днепровском острове, он вспомнил мать и  ее  слова.  Ими  он
воодушевлял друзей и себя,  пробираясь  сюда.  А  как  он  спешил  на  эти
острова, словно навстречу новой жизни.
   Но сейчас, зимой, эти острова были  голые  и  мрачные.  Угрюмо  шумели,
казалось, даже стонали, раскачиваемые холодными ветрами столетние  осокори
и вербы на островах. Богдан прислушивался к этому стону, как делал всегда,
когда приезжал в это прибежище,  где  царила  неограниченная  человеческая
свобода. Голые, усыпленные ветрами, припорошенные снегом острова не  могли
порадовать своим видом воинов Богдана.  Но  они  знали,  что  эти  острова
укроют их и спасут от смертельной опасности.
   Томился на Запорожье и кошевой атаман Григорий Лутай, который никак  не
мог смириться с пребыванием здесь старшин реестрового казачества.
   -  В  бахчевого  сторожа  превратили  кошевого  атамана,  проклятые,  -
возмущался полковник, потому что настоящим  хозяином  коша  был  очередной
полк реестровых казаков.
   В это время размещался здесь присланный на три месяца  Черкасский  полк
реестровых казаков. Именно этот полк был самым тяжелым  для  сечевиков.  В
этом  полку  старшин,  вплоть  до  сотников,  назначали  из  шляхтичей,  а
реестровые казаки вынуждены были во всем угождать им. Ни в одном полку так
не угождали казаки старшинам, как в этом,  лишь  бы  только  удержаться  в
реестре.
   - Мне казалось, что на Сечи нас встретят, как родных,  а  тут  крымских
татар встречают радушнее, чем своего брата  полковника  с  казаками,  -  с
упреком  говорил  Хмельницкий  кошевому  атаману,  приехав   к   нему   из
Томаковского Рога. Сопровождавшая его сотня казаков,  ехавшая  на  хороших
лошадях,  вооруженная  новым  оружием,  вызвала   у   сечевиков   зависть.
Возглавлял ее Иван Ганджа.
   - Почему бы нам  и  не  поддерживать  с  вами  дружеские  отношения?  -
сдержанно оправдывался кошевой. И на его обветренном, суровом, с  большими
усами лице засияла улыбка. - А крымские татары, наши соседи, напрашиваются
к нам, запорожцам, в союзники. Сейчас  у  нас  на  острове  казацкой  силы
немало. Вон целый полк реестровых казаков расположился тут. Им бы стоять в
Кодаке - так нет, повадились в кош  и  присматриваются,  лишь  бы  угодить
шляхте. Сами удивляемся. А тут еще зима у нас в этом году суровая.  Весной
мы радушнее приняли бы вас... Много ли вас на Томаковском Рогу? Или только
те, что приехали сейчас с тобой? Хорошие у тебя хлопцы.  Сказывают,  будто
сотни четыре наберется их? Да, не так-то легко  прокормить  их  при  таком
бездорожье. Не от хорошей Жизни и серые волки зачастили к нам на  острова,
каждую ночь такие песни выводят. А черкасские казаки и рейтары из казацкой
крепости наперечет знают всех  наших  людей.  Зорко  следят  за  тем,  чем
промышляем, что в лесу добываем... Тьфу ты, прости господи!
   - Ты плюешь, брат, а места на островах хватит  и  нам,  как  и  всякому
смертнику. Стоит ли сердиться при  упоминании  бога?  Сегодня  вы  терпите
черкасцев,  лисиц  им  от  каждого  казака,  точно  дань  туркам,  дарите.
Черкасцев, кажется, сменят корсунцы, им тоже надо дать, да к тому  же  они
на вашу рыбу зарятся. А  это  потому,  что  запорожцы,  точно  невольники,
должны работать на них, таких же казаков... Но не печалься,  скоро  мы  их
всех объединим в одно товарищество, черкасцы тоже  станут  своими!  А  вот
стоит ли запорожцам так  сближаться  со  своими  крымскими  соседями?  Что
помирились с ними, это хорошо, а то, что дружите, - это уже  что-то  новое
зародилось в жизни запорожца...
   - Какая там дружба, что ты говоришь, полковник!
   - Ну, не дружите, а все-таки вступаете в союз с ними. А мы что: сегодня
переночуем на Томаковском Рогу, не понравится - завтра двинемся дальше,  в
Бучки, создадим свой кош, коль мы вам не угодны.  Если  уж  на  то  пошло,
оттуда до крымских татар ближе, чем от вас.
   - Ты что, насмехаться вздумал над нами?
   - А как же, мне только и осталось, что насмехаться! Говорю же, мы  люди
не гордые. С радостью принимаем к себе вольных казаков,  да  и  сами  всем
отрядом присоединились бы к таким же, как мы... А пока что  бьем  челом  и
выражаем свое уважение низовому товариществу.
   - Пока что, говоришь? И за  это  спасибо.  Но  о  харчах  для  них  сам
позаботишься,  да  чтобы  придерживались  сечевых  порядков.  Как  бы  ты,
полковник, ни перескакивал с острова на остров, а  уж  если  пришел  сюда,
придется тут и жить вместе с нами. Крымские татары чужие по вере нам люди,
да и то добиваются союза с нами. Видишь,  коронный  гетман  разместил  тут
черкасских реестровых казаков, чтобы они следили за тем, что происходит на
Сечи, да взымали с нас позорную дань, как с басурман.
   - О харчах мои хлопцы сами позаботятся, как заботились по дор