другу,  и  дитя,
согретое на груди отца, убаюканное песней и солнечным утром.
   В  гирло  Сулы  вошли,  когда  солнце  уже  пробивалось  из-за   густых
прибрежных верб и тополей.



12

   Недалеко от Чигирин-Дибровы галеру завели в прибрежные заросли лозы  и,
как было условлено, стали поджидать Якова. Далеко отсюда до Путивля, а еще
дальше до войска Болотникова. Путь к нему проходил  через  многие  города,
где стояли не только отряды казаков, но и жолнерская  стража.  Нужно  было
подумать и о способах передвижения. За Жовнином их должна  была  поджидать
целая сотня казаков, которую и возглавит атаман  Яцко.  Из-под  Лубен,  из
старого мгарского монастыря, ныне превращенного в доминиканский,  приходил
монах-расстрига. Он рассказал, что подневольные  люди  князя  Вишневецкого
спрятали в селе Солоницы много оружия, пороха, пуль. Такой груз в  Путивль
на плечах не понесешь!..
   В полдень из  Чигирин-Дибровы  возвратился  гонец,  посланный  туда  на
разведку. Немного погодя приехал и Яцко с каким-то  коренастым  моложавого
вида мужчиной, обросшим черной бородой. На  голове  у  него  из-под  брыля
[соломенной шляпы (укр.)] свисал толстый оселедец, обросший кругом густыми
черными волосами. Люди опознали в нем казака-выписчика, который, покоряясь
законам королевской Польши, видимо, совсем осел на волости  [на  свободные
земли], стал гречкосеем [хлебопашцем (укр.)].
   - Здравствуйте, панове молодцы! - сдержанно обратился Яков  к  казакам,
сняв шапку и проведя ею по поросшему лозой песчаному бугру, на котором его
встретили чигиринцы. - Ну, как поживает наш славный  батько  кобзарь?  Эй,
пан Федор, здравствуй! Это я, Яцко...
   - О, здравствуй, казаче! Спасибо тебе, брат, за  то,  что  пособил  мне
выбраться  на  волю  и  спас  жену  с  ребенком...  -  промолвил  кобзарь,
протягивая руки к Якову.
   Как родные, они обнялись и расцеловались, похлопывая  друг  друга  так,
что эхо разносилось над рекой.
   -  Бога  да  добрых  людей  благодарить  надо,  брат  Федор.  Первейшая
благодарность пани Хмельницкой и ее сыну, которого отныне казаки  Богданом
будут звать! Это  они  надоумили  мать  Мартынка  Семениху  да  советом  и
поддержкой  помогли  ей  в  этом  добром  деле...  Не   пофортунило   пани
Хмельницкой, дай бог ей счастья...
   - А что с ней, Яцко? Может, нужно помочь женщине...  -  спросил  Богун,
слегка отстраняясь от казака.
   - За убийство полковника, за похищение его трупа, за  побег  кобзаря  с
поводырем... - начал было  громко  Яцко,  но  закончил  почти  шепотом:  -
Урядника Хмельницкого хотят банитовать, то есть выгнать из дома и  хутора,
забрав все его имущество, пожитки, а может, и казнят на колу.
   - Казнят на колу?.. - повторило сразу несколько человек.
   - Да, хотят казнить... - ответил Яцко. -  Разве  панам  шляхтичам  жаль
наших людей? На такие плодородные земли, на такой богатый край сколько  их
зарится и раскрывает свои ненасытные рты. Они бы всех нас уничтожили, лишь
бы завладеть нашими землями. Во времена Наливайко  и  Косинского  едва  до
Белой Церкви дотянулись своими  загребущими  руками.  А  теперь  с  каждым
годом, с помощью католического креста, кола да  еще  виселиц,  все  дальше
распространяют шляхетскую власть, уничтожают наших людей. Теперь уже и  до
Чигирина добрались. Вместо рассудительного урядника  Михайла  Хмельницкого
поставят какого-нибудь упыря католика, а православную церковь превратят  в
униатскую.
   - Сожжем, но не допустим! - закричали казаки.
   - Нет, сжигать не нужно,  братья,  это  ничего  не  даст.  Вот  поможем
русским, Болотникову навести  порядок  в  своем  царстве,  народного  царя
поставим, а потом вместе с могучим братом - русским народом и навалимся на
наших "вашмостей" [вашмость - ваша милость (польск.)], шляхтичей и короля!
Униатских попов и палачей нашего народа посадим на колы и вместе с русским
народом будем создавать новую жизнь!..
   Богун, слушая Яцка, гордо поднял голову и всматривался в даль, словно и
забыл о том, что он слепой. Когда же, вздохнув полной грудью, Яцко  умолк,
с лица Карпа-Федора Богуна сразу исчезла мечтательная улыбка.  Обернувшись
к Яцку, он спросил:
   - Неужели так и погиб чигиринский урядник и нельзя  спасти  его  святую
жену и сына Богдана?
   - Хотели было отправить их в Кременчуг или на Низ...
   - Так что же помешало?
   - Да сам владелец Субботова, Михайло Хмельницкий... Не поверил он  нам,
отказался от помощи казаков.
   - Остался в Субботове ждать позорной баниции?
   - Да нет. Дело в  том,  что  переяславской  казачке,  пани  Матрене  не
удалось сделать казака из  него,  а  до  шляхтича  он,  наверное,  еще  не
дорос... Так вот и... поехал Хмельницкий к старосте Даниловичу в Переяслав
правды искать...
   - А Матрена, Яцко,  Матрена  и  Богданко?  -  взволнованно  допытывался
Богун.
   - Вместе с ним поехали, сам провожал их до деревни Медведовки.  С  ними
поехала и мать Мартынка.
   Все облегченно вздохнули.  Молодые  казаки  стыдливо  отворачивались  в
сторону - Лукия кормила ребенка. Яцко снова заговорил, но уже как старший:
   - Теперь, брат Федор... Твою Лукию с  сыном  поселим  в  Веремеевке,  у
нашего  товарища  Прокофия  Джулая.  Сам  там  малость  поживешь,  немного
очухаешься, а потом на  Левобережье  махнешь,  людям  о  нашей  правде,  о
будущей  свободе  будешь  рассказывать.  А  может...  и   нам   в   России
понадобишься, позовем... Ну, хлопцы, помогите молодице собрать пожитки  да
отнесите на  подводу,  что  стоит  за  лозой...  Спасибо,  брат  Прокофий,
поручаем мы тебе наше казацкое богатство - кобзарскую семью... Не  забудь,
молодица, что ты теперь Федориха. А сейчас прощайте,  будьте  здоровы!  Мы
двинемся в путь-дорогу, судьба ждет нас за Путивлем!..
   Прощались с каждым в отдельности,  расцеловались  даже  с  молодицей  и
маленьким Мартынком. И солнце  согревало  своими  лучами  этих  искренних,
сильных и добрых людей.



13

   Всю дорогу до самой Медведовки Михайло Хмельницкий  чувствовал  себя  в
обществе решительного казацкого вожака Якова как под надзором, хотя тот  и
уверял его,  что  сопровождает  их,  поскольку  ехать  по  лесным  дорогам
небезопасно, тем паче ночью.
   - Всякий народ шатается в наших краях, пан  Хмельницкий.  Со  мной  оно
как-то спокойнее, меня здесь каждая собака по духу чует, - объяснил  Яцко.
- Да и по пути мне, в Боровицу хочу наведаться...
   Яцко без умолку, громко рассказывал о своих  былых  походах  в  Ливонию
вместе с Самойлом Кишкой. Хмельницкому даже надоело слушать его, время  от
времени он поглядывал на женщин, несколько раз напоминал сыну,  чтобы  тот
ехал рядом с матерью, проявляя  какую-то  непонятную  неприязнь  к  своему
спасителю. Он познакомился с Яцком  сразу  же  по  приезде  из  Черкасс  в
Чигирин. Жители Чигирина называли Яцка  "отчаянной  головой",  но  уважали
его, как бывалого казака, ибо из всех  жителей  города  он  один  принимал
участие в ливонском походе и возвратился здоровым  и  невредимым,  хотя  и
сильно обносившимся. Люди  рассказывали,  что  воевал  он  рядом  с  самим
Кишкой, который, по  его  уверениям,  погиб  не  в  бою  с  врагом,  а  от
предательского удара в спину...
   Рассказы Яцка мало интересовали  Хмельницкого.  К  тому  же,  говоря  о
походах и кровавых  сражениях  на  земле  и  на  море,  казак  всякий  раз
возвращался к обязанностям и к поведению урядника Чигиринского  староства.
Вот и теперь Яцко советовал Хмельницкому подумать,  и  причем  немедля,  о
том, кем он является для казаков. Нельзя забывать о том, что Чигирин - это
новая, свободная  казачья  столица,  а  не  "пограничное  пристанище"  для
шляхты, зарящейся на Запорожскую Сечь. Хотя казаки и не могут пожаловаться
на своего нынешнего урядника, но они настороженно относятся  к  нему,  ибо
пан Хмельницкий за все время своего пребывания в Чигирине ни единого  разу
не посетил храма божьего, не причащался по православному обычаю,  как  это
делает его жена, наставляя  благочестию  и  своего  сына  Зиновия-Богдана.
Услышав это  новое  имя  своего  сына  из  уст  казака,  Хмельницкий  даже
вздрогнул. Выходит, что Мелашка Пушкариха  успела  рассказать  кое-кому  о
Зиновии  и  его  защите  наливайковцев...  Из  слов  Яцка  следовало,  что
выписанные  из  реестра  казаки  не  только  воинственно  настроены,   но,
наверное, и посполитых крестьян подстрекают к непослушанию.
   Казаки и посполитые будто бы, откликаясь на призыв короля, вооружаются,
чтобы помочь "царевичу Димитрию" воевать против Шуйского, а на самом  деле
остаются  в  волостях,  объединяются  в  отряды   и   порой,   недовольные
шляхтичами, нападают на их надсмотрщиков и урядников.
   Переехав на рассвете  реку  Тясьмин  и  попрощавшись  у  моста  с  этим
словоохотливым казаком, Хмельницкий почувствовал себя тревожно.
   Однако же возвращаться сейчас в Чигирин было бы совсем безрассудно.  Он
подстегнул коня, пообещал жене  приобрести  в  Корсуне  для  нее  и  вещей
подходящую телегу.
   Хмельницкие проезжали через  села  Смелянщины.  Здесь  Михайло  привлек
внимание крестьян, работающих на нивах панов-шляхтичей. По одежде и оружию
они безошибочно узнавали в нем польского урядника, то и дело останавливали
его, требовали объяснить, на каком  основании  казаков  вместе  с  семьями
выписывают из реестра.
   - Только и требуют, чтобы он, как скотина, четыре дня в неделю  работал
на польского пана.  Да  еще  в  первые  дни  недели,  а  потом  уже  может
обрабатывать свою ниву, когда зерно начнет осыпаться на корню.
   - Какой же это божий или человеческий закон, почтенный пан, коль и  эти
крохи потом нужно отдать на кормежку жолнерам?..
   Хмельницкий, искренне недоумевая, пожимал плечами, даже обещал передать
их жалобу самому старосте, лишь бы только оставили его в покое возмущенные
люди. Хотя крестьяне и были с косами или граблями, но от внимания урядника
не ускользнуло и то, что у некоторых из них под длинной  сорочкой  торчали
спрятанные за поясом пистоли.
   Хмельницкий  и  впрямь  собирался  рассказать  вельможе  Даниловичу   о
недовольстве выписчиков из реестра, принимающем угрожающий характер.  Ведь
из-за этого и начинаются ежегодные бунты в староствах.
   Оказавшись в окружении обозленных крестьян, Хмельницкий даже пожалел  о
том, что с ним нет Яцка.
   Правда, его выручали женщины - умная Матрена и  особенно  Мелашка.  Она
умела  так  успокоить  косарей,  расхваливая   Хмельницкого   -   урядника
Чигиринского  староства,  где  людей  не  притесняют,  что  они  от  угроз
переходили к просьбам. Даже Зиновий вмешивался в разговор,  поглядывая  на
изможденных, одетых в длинные, грязные от пота и пыли сорочки  подростков,
подходивших к ним с граблями в  руках.  Простота  и  обходительность  сына
урядника,  так  ясно  выступавшие  в  обращении  с  крестьянскими  детьми,
согревали сердца и души изнуренных работой  родителей.  И  они  доверчивее
относились к обещаниям пана урядника.
   Хмельницкий, озабоченный, изнемогший под палящими лучами солнца, только
под вечер въехал в предместье города Корсуня. Женщины устали  от  верховой
езды, выбились из  сил  кони.  Остановились  возле  перелеска,  расседлали
лошадей, пустив их попастись, и расположились на отдых. А сам  Хмельницкий
поехал в староство, чтобы раздобыть телегу. У него отлегло от сердца: ведь
в городе нечего  бояться  нападения  крестьян,  возмущенных  притеснениями
шляхтичей. Подстаросты сейчас нет в городе, он уехал в Чигирин. Солнце уже
было на закате, на дорогу легли длинные тени  от  деревьев,  дышать  стало
легче.
   Спустившись с пригорка, Хмельницкий  заметил  возле  моста  через  Рось
группу людей и остановился.  Впереди  как  на  ладони  на  противоположном
берегу Роси возвышался Корсунский замок, мимо него через парк  протянулась
дорога в город.
   "Здесь и заночуем..." - подумал Хмельницкий, решив покончить на сегодня
со всеми своими хлопотами.
   - Стой, пан военный! - вдруг услышал он не совсем дружелюбный оклик.  -
Через мост проезда нет.
   - Как это - нет проезда!.. - возмущенно произнес Хмельницкий, натягивая
поводья.
   Только сейчас он заметил, что и в самом деле вместо моста через Рось  в
ее самом узком месте были проложены мостки для пешеходов. На этих  мостках
не разминуться. Возмущение постепенно проходило.
   - Что, наводнением снесло мост? - совсем спокойно спросил Хмельницкий.
   Несколько мужиков плотным кольцом обступили всадника. В устремленных на
него глазах Хмельницкий прочел такую же ненависть, как и у  работающих  на
полях смелянцев. Невольно он резко обернулся и посмотрел назад, подумав  о
семье и казаках, оставшихся у леса.
   - Хлопцы, за ним едет отряд! -  крикнул  мужчина,  стоявший  крайним  и
первым бросился в ту сторону,  откуда  приехал  Хмельницкий,  приказав  на
ходу: - Задержи, Сидор, этого шляхтича, а вы... за мной!
   - Что вам нужно от меня, панове казаки? Там осталась лишь моя семья.  В
чем дело?
   Тон Хмельницкого  и  его  вежливое  обращение  заставили  призадуматься
корсунцев. Их старший остановился и снова подъехал к уряднику.
   - Семья? Зачем это семья прибыла в Корсунь и откуда? - допытывался  он,
внимательно присматриваясь к Хмельницкому. И тут же добавил:  -  А  оружие
прошу сдать мне, так будет спокойнее.
   Хмельницкий оказался в затруднительном положении.  Ни  сдать  оружие  -
значит подвергнуть себя опасности столкновения с полутора десятком  людей.
У большинства из них висели сабли на боку, у некоторых за поясами  торчали
пистоли. Кое-кто уже схватился за саблю... Но отдать  оружие...  а  потом,
может быть, и коня...
   - Не могу понять,  панове  казаки,  -  снова  вежливо  обратился  он  к
воинственно настроенным корсунцам. - Как будто я и не крымский татарин, не
налетчик какой-нибудь. Еду из Чигирина... убежал от шляхтича-пацификатора.
К старосте вашему, пану Даниловичу, хочу обратиться с личной жалобой...  а
также замолвить слово и за посполитых.  Если  вы  казаки,  так  зачем  вам
обезоруживать меня? Если я попал к... Что же, берите оружие, я ношу его не
для того, чтобы сносить головы православным людям... - И, опустив поводья,
он стал отстегивать саблю.
   - Не торопись, Сидор, - посоветовал кто-то. - Не всегда  тот  пан,  кто
носит жупан. Надо разобраться.
   - Добро. Пускай пан оставит оружие при себе, -  согласился  старший.  -
Только старосты сейчас нету  в  Корсуне.  А  эти  панские  шкуродеры  тоже
разбежались, вопя "караул", хотя мы их, клянусь  богом,  даже  пальцем  не
тронули...
   Хмельницкий пристегнул саблю и соскочил с коня. Кто-то  взял  его  коня
под уздцы,  Хмельницкий  расценил  это  как  знак  уважения,  он  отпустил
поводья, поправил пояс. Из разговора  выяснилось,  что  корсунские  мещане
отказались чинить мосты за свой счет.
   - Это настоящий грабеж, уважаемый пан, - объяснил Хмельницкому старший.
- Люди ему пашут и сеют, да еще и чинш [оброк (польск.)]  оплачивают...  А
за что, спрашивается, посудите сами? Наверное,  за  то,  что  мы  живем  и
дышим,  не  торопимся  стать  отступниками,  униатами.  Верно  я   говорю,
уважаемый пан?
   - Так вы можете  пожаловаться  пану...  -  попытался  было  Хмельницкий
закончить этот неприятный разговор.
   Солнце тем временем опускалось все ниже и ниже. Скоро и вечер наступит.
А голодная семья ждет его у леса. Но  несколько  человек,  перебивая  друг
друга, с возмущением стали рассказывать, как урядники староства издеваются
над мещанами, преследуют их за то,  что  они  не  хотят  чинить  мосты  на
собственные средства. Один мещанин умер от побоев, а четверых, в том числе
и самого искусного в Корсуне кузнеца, забрали в замок, а там, должно быть,
пытают. Человек десять мужчин и женщин тяжело ранены.
   - И казаки теперь, уважаемый пан, взялись сами  хозяйничать  в  городе.
Урядники удрали в замок, а двое из них лежат связанными в  магистрате.  Мы
вот  охраняем  тут,  а  братья  казаки  хотят  ворваться  в  замок,  чтобы
освободить задержанных мещан и казацкого кузнеца, если они еще живы...
   Хмельницкий только разводил руками.  Потом  он  сообразил,  что  сейчас
может помочь обеим сторонам.
   - Постойте, панове казаки, -  дружелюбно  предложил  он.  -  Я  мог  бы
убедить здешних панов  урядников  не  причинять  зла  кузнецу  и  мещанам.
Понятно, погорячились люди, защищая собственное добро. Наказывать за это -
значит толкать людей на бунт!..
   - А кто ответит за умершего? - спросил пожилой  казак,  которого  звали
Сидором.
   Его поддержали  еще  несколько  человек.  Снова  раздались  возмущенные
голоса, как и в первые минуты встречи.
   -  Закон,  карающий  за  убийство  человека,  должен  быть   единым   в
государстве, - неожиданно для самого себя высказал Хмельницкий  услышанную
им только сегодня из уст Яцка мысль, с которой он был не вполне  согласен.
Хмельницкий  даже  удивился,  что  при  данных  обстоятельствах  она  была
повторена им вполне чистосердечно, без малейшего раскаяния.
   Раздались возгласы: "Верно!", "Единый закон!", "К  ответу!"...  Тревога
охватила Хмельницкого, так внезапно поддержавшего справедливые  требования
взбунтовавшихся корсунцев.
   Никто  из  присутствующих  не  заметил,  что  сразу  после  того,   как
Хмельницкий соскочил с седла, к толпе тихонько подъехал на своем небольшом
карем жеребчике Зиновий. Все были так возбуждены, что не слышали,  как  он
сошел с коня и поставил его рядом с  отцовским.  Только  после  того,  как
казаки успокоились, одобрив суждение Хмельницкого  о  законе,  а  жеребчик
Богдана, играя, укусил отцовского коня ниже колена и  тот  заржал,  -  все
оглянулись и увидели подростка.
   - Сынок? - спросил кто-то.
   В первое мгновение Хмельницкого рассердило, что сын  слышал  весь  этот
разговор. И в то же время его сердце наполнилось отцовской гордостью.  При
других обстоятельствах он накричал бы на Зиновия, отругал как следует,  но
сейчас не стал этого делать. А сын не скрывал восхищения  своим  отцом  и,
высоко  подняв  голову,  разглядывал  казаков.  Лучи   заходящего   солнца
отражались в его глазах, и они не по-детски горели, как у орленка, который
впервые силится расправить крылья и вылететь из гнезда следом за отцом.
   -  Да,  это  мой...  Зиновий-Богдан!   -   произнес   Хмельницкий,   не
удержавшись, чтобы не похвастаться новым, таким благозвучным именем своего
сына. - Почему же ты не остался вместе с матерью? Не отдохнул?  -  спросил
он Зиновия.
   - А мама послала меня за вами. Мы уже остановились ночевать  в  крайней
хате у старого казака. Он хорошо знает моего покойного  дедушку,  маминого
отца, казаковал  вместе  с  ним.  Он  уже  и  ужин  велел  приготовить,  -
скороговоркой выпалил мальчик.
   Казаки одобрили выбор жены Хмельницкого - ее  решение  остановиться  на
ночлег у почтенного казака Дениса. Они тут же  выделили  одного  мещанина,
чтобы тот помог мальчику отвести коней во двор Дениса и постарался достать
наутро телегу с хорошим кучером. Несколько мещан остались охранять мост, а
остальные пошли вместе  с  Хмельницким  к  замку.  Они  хотели  освободить
заключенных там невинных людей.



14

   Стоял чудесный летний день.  Проехав  степью  по  пыльной  дороге,  под
палящими лучами солнца, путешественники добрались до Терехтемирова.  Здесь
сразу повеяло на них прохладой Днепра, и они полной грудью вдыхали  свежий
воздух,  любуясь   красотой   окружающей   природы.   Корсунский   кузнец,
освобожденный  из  темницы  после   вмешательства   Хмельницкого,   охотно
согласился сопровождать женщин в  телеге,  раздобытой  для  них  казаками.
Богдан ни на шаг не отъезжал от телеги, жадно  прислушиваясь  к  рассказам
кузнеца о бесчинствах, творимых в старостве.
   - Люди наши - православные с деда-прадеда. Да и не  понимают  они  этих
католических молитв, не  хотят  признавать  опостылевшую  унию,  не  могут
мириться с тем, что чужеземцы хозяйничают в  стране,  -  жаловался  кузнец
женщинам. - А они все лезут и лезут к нам, называя себя нашими панами,