только  что  покинул  поле  боя.  Ему  хотелось  спросить   об   этом
Хмелевского.  Но  в  первую   очередь   он   спросил   про   охочекомонных
[добровольных,  пеших  (укр.)]  казаков,  которые  уже  выступили   против
захватчиков. Удалось ли убедить их в том, что они не  одни,  что  русские,
донцы и сечевики помогут им  наголову  разбить  врага?..  Во  время  этого
разговора полковник проявил  такую  же  ненависть  к  захватчикам,  как  и
Богдан. И, отметая возникшие подозрения, навеянные разговором с  сотником,
молодой Хмельницкий решился спросить:
   - Почему же пан гетман не  стал  во  главе  коронных  вооруженных  сил,
выступивших против басурман?
   - Не стоит удивляться, сын мой, тому,  что  вельможный  пан  гетман  не
возглавил  объединенные  коронные  войска  в  борьбе  с  Ордой,  -  вполне
серьезно, беседуя как со взрослым, перешел региментар к обсуждению военной
темы.
   Он знал Богдана по рассказам Стася, знал об  их  беседах  и  мечтах,  о
свободолюбивых настроениях. Поэтому и  не  удивлялся  ни  одному  дерзкому
поступку Богдана во Львове.
   - Пан Станислав является  не  только  польным  гетманом  Короны,  но  и
выдающимся дипломатом в стране. Но  шляхта  в  своей  жадности  зашла  так
далеко, что бедный пан Станислав не знает, как ей и угодить.
   - Скорее шляхте следовало бы подумать, как угодить такому  заслуженному
хранителю ее славы и покоя, - не утерпел юноша, чтобы не  выразить  своего
крайнего возмущения действиями шляхты.
   - Конечно... Но жестокие законы и придворные, плетущие  интриги  вокруг
старого короля, меньше всего считаются со здравым смыслом. Корона  зарится
на лакомый кусок - русский престол, хочет мира  с  турками  и  прекращения
раздоров со шведской династией. А пан  Станислав  должен  выкручиваться  и
перед султаном, и перед коронными гетманами, окружающими короля. Султан  и
так недоволен Варшавой из-за казаков. Угрожает большой войной, если Корона
не утихомирит их. Король заверяет турок, что уничтожит  казачество,  велит
пану Станиславу осуществить это, а мирную жизнь страны не  обеспечить  без
вооруженной помощи казаков, и этого не может не видеть умный гетман.
   Богдан тяжело вздохнул, и это еще больше воспламенило полковника.
   - Уничтожать казаков - значит  проявлять  вопиющую  бесхозяйственность.
Для такой  богатой  страны,  как  Украина,  нужен  хороший  порядок.  Пока
существует казачество, люди видят в нем свою опору. И они живут,  трудятся
не покладая рук, а за счет их труда  обогащается  шляхетская  держава.  Не
станет казачества - люди оставят  этот  край,  уйдут  на  слобожанщину,  в
Московию,  к  донцам.  С  кого  же  воеводство  будет   брать   подворную,
испольщину, арендную плату?
   - Даже страшно становится.
   - Страшно и непонятно, сын мой. Мне  гетман  велел  прекратить  военные
действия против Мухамеда Гирея  и  расположиться  на  постой  в  старостве
князей Вишневецких. Да и хватит об этом! А ты, наверное,  возвращаешься  к
родным и решил ко мне заглянуть? - спросил он Богдана.
   "Вот оно что! - подумал Богдан.  -  Гетман  не  желает,  чтобы  Высокий
султанский Порог гневался на  королевские  войска.  Сечевому  сотнику  пан
Стефан не сказал того, что довелось услышать мне..."
   - Нет, ищу своих... - волнуясь,  ответил  Богдан.  -  Своих  дорогих...
Уважаемый пан Стефан, наверно, помнит пани Мелашку, которая была  со  мной
во Львове?
   - Которая во Львове заменяла Богдану мать? Как же, помню.  Открою  тебе
секрет - пан Станислав  Жолкевский,  узнав  о  том,  что  она  осужденная,
посоветовался со мной, и ее не преследовали...
   - Спасибо за доброе слово, пани Мелашку никто не трогал во Львове.
   -  У  пана  Станислава  доброе  сердце.  Он  так  любит  пана   Михайла
Хмельницкого, что свою любовь перенес и на его сына. А судьба связала пани
Мелашку с Богданом... Но что же с ней?
   - Бедная пани! На хутор Джулая напала орда...
   - А, да, да, помню. Кстати, послание от казаков  пана  Кривоноса  и  от
хлопов села Веремеевки я отправил с гонцами на Самборщину, в село Чернцы.
   - И Мусий Горленко тоже поехал с ними?
   - Да, прошу, Богдан, и Мусий Горленко, и еще несколько  наших  польских
жолнеров... Прекрасная мысль пришла в голову пану Максиму! Это  не  только
проявление военной терпимости, но и человеческого братства.  Послал  их  к
польским хлопам, собственно - к польским крестьянам, как говорят украинцы.
Прекрасная мысль родилась у пана Максима. Так  что  же  случилось  с  пани
Мелашкой - в ясырь взята, бедная?
   - И ее сын Мартынко. Правильно говорите, что надо жить в мире и дружбе,
особенно когда под боком такая Орда... Но... но, пусть  извинит  меня  пан
Стефан...  прошу  пана  Стефана...  я  утратил  хорошую...  такую  хорошую
дивчину.
   - Езус всеблагий, матка боска! - искренне растрогался полковник.
   - Ее похитил турецкий  шпион  Селим,  которому  сам  пан  гетман  выдал
грамоту, разрешая поступать на нашей земле так, как ему заблагорассудится.
А тот...
   -  Знаю  и  об  этом  позорном  решении.  Молчал,   щадя   имя   такого
прославленного гетмана.  -  Хмелевский  встал  из-за  стола  и  подошел  к
бересту, подпер его своим крепким плечом воина. - Все знаю, милый  Богдан.
Знаю также  и  то,  как  негодовали  казаки,  узнав  об  этом.  Презренный
турок-шпион  похитил  монастырскую  послушницу,  воспользовавшись   полной
свободой действий, предоставленной ему.  Это  не  только  личная  трагедия
девушки, это кровавое пятно на чести Короны.
   - А я надеялся на пана  Стефана,  -  совсем  упавшим  голосом  произнес
Богдан. - Мне стало  известно,  что  ваш  полк  отбил  у  крымчаков  много
пленников. Думал, может быть, среди них и Христина окажется...
   - Все понятно. Не говорил об  этом  сразу,  поскольку  знал,  что  этот
позорный факт так глубоко затрагивает Богдана...  он  любит  послушницу...
Как жаль! Наш полк на первых порах освободил несколько несчастных. Но  все
они жители верховьев Сулы и южных пограничных районов Московии.  А  теперь
мы всего  лишь  пограничная  охрана...  Но  имя  монастырской  послушницы,
Богдан, известно почти всем жолнерам моего полка. Если бы спасли ее, то об
этом знал бы не только региментар, а и до Варшавы слух дошел  бы,  уверяю.
Понимаю и разделяю твою печаль, мой Богдан... Слишком рано испытал ты, сын
мой, превратности судьбы...
   - Мне было бы не так больно, если бы не знал, что  в  этом  есть  часть
вины и гетмана... Гаснет вера в его человеческую искренность. Лучше бы  он
умер раньше, чем я узнал об этом. Тяжело мне считать своим  недругом  пана
Жолкевского. Кровь стынет в жилах от мысли, что все-таки придется...
   - Бог с тобой, благоразумный юноша! Свои  проклятья  оставим  на  конец
жизни, когда будем меньше ошибаться... Эй, джура! Прикажи-ка писарю  зайти
сюда со списками спасенных нами людей.



3

   А война в степи, полная неожиданностей и ужасов,  принимала  все  более
острый характер. Она протекала не так, как того  желали  ее  вдохновители,
сидящие где-то вверху, на престолах и в уютных залах...
   Вечером Стефан Хмелевский  распрощался  с  Богданом,  убедив  его,  что
вынужден был остановить полк  по  велению  польного  гетмана.  Он  одобрил
намерение юноши отправиться в отряд Кривоноса,  но  только  с  тем,  чтобы
попрощаться с ним перед отъездом к родителям. В такие молодые годы ему  не
следует   рисковать   своим   здоровьем,   а   может   быть,   и   жизнью.
Подкарауливающего его турка можно встретить повсюду. А разве узнаешь,  где
он сейчас ужом ползет с  сопроводительными  грамотами  гетмана,  в  одежде
казака, в совершенстве владея украинским языком и со льстивой  улыбкой  на
устах?
   - Вам еще непременно придется повоевать вместе со Стасем,  сам  готовлю
его к военной карьере. Но прежде вам  нужно  стать  на  собственные  ноги,
избавить родителей от ежедневного страха за вашу жизнь. Все же, Богдан, ты
должен вернуться в Чигирин, это мой тебе последний совет! Если басурману с
пленницей не удалось проскочить через Днестр где-то в тех краях, то в этом
месте, где так много казаков, не так легко проскользнуть. Что же  касается
меня, то нех Богдась бендзе в полной уверенности...
   На этом они и  разошлись.  Богдан  пошел  спать  с  твердым  намерением
послушаться совета отца Стася, как своего родного.
   А  ночью  к  региментару  прибыл  вызванный   из   передовых   дозоров,
находящихся в степи, боевой сотник Станислав Мрозовицкий. Полковник созвал
и всех других сотников разбросанного по округе, разбухшего от добровольцев
регимента для реорганизации его. Хмелевский получил  категорический  наказ
польного гетмана - воздержаться от боевых действий против турок!
   Такой приказ удивил, а многих, и  не  только  сотников,  но  и  рядовых
жолнеров,   просто   возмутил.   Особенно   решительную,   позицию   занял
Мрозовицкий.
   - Прошу пана региментара исключить мою  сотню  из  регимента,  дабы  не
пришлось воинам опускать поднятый меч, когда нужно  наступать.  Вельможный
гетман не ведает, что тут творится. Орда  уже  не  наступает,  а  бежит  в
страхе. Именно теперь и настало время проучить басурман, освободив  от  их
арканов христианские души.
   - Пану гетману известно все, пан  Мрозовицкий,  абсолютно  все.  Но  он
заботится не о мести разбитому, отступающему врагу, а о мире в пограничных
староствах Речи Посполитой. Ведь мы уже вырвались далеко за их пределы,  -
уговаривал Хмелевский горячего сотника, а у самого сердце  разрывалось  на
части. Он понимал, что именно беспощадный разгром Орды и принесет мир Речи
Посполитой. - В каком положении находится сотня, что делается в степи?
   - Казаки атамана Яцка соединились с донцами, -  наверное,  займут  наши
позиции, но прекращение боевых действий  нашего  полка  улучшит  положение
отступающих. Еще  позавчера  у  нас  была  страшная  баталия.  Крымчаки  и
турки...
   - И турки, говорите? - удивился региментар.  -  Согласно  реляции,  как
говорит пан гетман, их там не должно быть.
   - Пан гетман ничего не знает! Именно турки, прошу пана, и сожгли  перед
началом боя большую степную слободу  поселенцев-осадников.  Вырезали  всех
поголовно - около тысячи человек.  Не  пощадили  ни  детей,  ни  стариков.
Женщин, девушек, даже детей публично позорили в храме божьем, а  потом  со
всей жестокостью убивали.  Ясырь,  который  угоняли  с  севера,  вместе  с
трупами слобожан сожгли в той же церкви. Совсем обезумев перед  боем,  они
привязывали детей к лошадям и разрывали их на части,  бросали  в  огонь...
Может ли  моя  подольская  сотня,  свидетель  страшных  зверств  басурман,
уважаемый пан Хмелевский,  подчиниться  приказу  гетмана  и  не  отомстить
прижатому со всех сторон врагу?
   - Пан сотник уверен, что это были турки?  -  допрашивал  Хмелевский,  с
трудом сдерживая злость.
   Сотник почувствовал, что региментар колеблется.
   - У нас есть доказательства, пан Стефан,  военное  знамя  стамбульского
регимента султанской конницы, есть оружие, одежда...
   - Пленные?
   - Только трупы! Но и по ним  видно:  на  головах  у  них  не  татарские
малахаи, а фески; одеты по последнему образцу турецкой конницы -  короткие
европейские венгерки с вышивкой.



4

   Поддавшись военному пылу или под влиянием продолжительного разговора  с
сотниками, региментар принял окончательное решение.  Кто  и  впрямь  будет
знать, что творится в этих необъятных  степях?  А  он  не  может  сдержать
благородный порыв войск, не может не проучить врага.
   Утром полковник отправил вместе с Богданом сотника Мрозовицкого с двумя
жолнерами.  Гонцы  ехали  в  Сечь,  чтобы   передать   кошевому   согласие
региментара поддержать казаков в их наступлении на Крым.
   Если бы не сотник, который не раз бывал в  Сечи,  молодому,  неопытному
юноше трудно было бы теперь напасть на следы Максима Кривоноса, терявшиеся
на южном Левобережье Днепра. Богдан  при  каждой  встрече  расспрашивал  о
Селиме и поручил Назрулле зорко следить  за  каждым  человеком,  чтобы  не
упустить этого шпиона. Разгром  турок  и  татар  вдохновлял  казаков,  они
настойчиво преследовали отступающего врага, это воодушевляло и Богдана...
   Встречные казаки рассказывали, что Кривонос вел большие  бои  с  Ордой,
отбил у нее много пленных - ясыря и вместе с другими атаманами двинулся на
Перекоп.
   - Да он, ваш Максим, молодой казаче, сейчас, наверное,  сидит  на  коше
сечевом, - напоследок добавил один казак. - Сам Петро  Сагайдачный  прибыл
на кош, созывает старшин!
   Что же Богдану оставалось? Он согласился ехать с сотником на Сечь,  еще
там поискать Кривоноса.
   Ночью подъехали к Днепру, к переправе на остров. Сотника  из  регимента
Хмелевского  узнали  пожилые  казаки,  вместе  с  которыми  он  испробовал
военного счастья в Молдавии.  Его  охотно  взяли  на  паром,  так  же  как
немолодого Хмельницкого. Обоих казаков и  турка  Назруллу  Богдан  поручил
Силантию. С ним же остались и жолнеры Мрозовицкого.
   Теперь, когда его нога ступила на прославленный в народных  легендах  и
думах остров,  Богдан  целиком  положился  на  опыт  сотника.  Здесь  было
многолюдно. Но ночью,  среди  густых  столетних  деревьев,  люди  казались
сказочно маленькими, как муравьи в кустах. И в  темноте  они  были  похожи
друг на друга, точно одной матери дети.
   Богдан почувствовал, что с ним происходит что-то непонятное. Что именно
- трудно объяснить, но он совсем растерялся,  как  только  оказался  среди
этих толстых тополей и ив, среди этих сказочных людей. Ведь это и  есть  -
Сечь! Не один раз он бродил в лесу, бывал среди  людей.  А  ощущал  ли  он
тогда такое чувство растерянности и подавленности, как сейчас?
   Все вокруг него было овеяно ночной тайной. Среди толпы казаков, где  то
и дело вспыхивали трубки,  освещая  суровые  усатые  лица  запорожцев,  он
увидел  есаула,  с  которым  встречался  в  Терехтемирове  у  гетмана.  И,
обрадовавшись, бросился к нему, точно к родному.
   - Неужели и пан спудей на Сечь прибился?  -  удивленно  спросил  есаул,
чтобы убедиться, не обознался ли в темноте.
   - Да, пан есаул, это я. Но вместе со  мной  прибыл  к  кошевому  и  пан
сотник из регимента Стефана Хмелевского, - обрадованно заторопился Богдан,
отвлекаясь от своих тревожных мыслей и впечатлений.
   "На Сечь прибился", - повторил он про себя. Наверное, простым  величием
этих слов  и  объясняются  все  эти  дива  и  страхи,  встревожившие  его,
неопытного юношу, здесь, в сердце громкой славы и будущего всей страны!..
   Есаул приветливо пожал руку Богдану и, не  выпуская  ее,  повел  его  и
сотника сквозь толпу  казаков,  меж  огромных  деревьев,  вершины  которых
сливались в вышине с темным, непроглядным мраком ночи.
   Есаул говорил  что-то  о  кошевом,  о  курене,  но  увлеченному  вихрем
впечатлений юноше трудно было все это осмыслить. Какое-то подобие жилища и
в самом деле возникло у них на пути. "Курень, как на большой  бахче?"  Это
действительно  был  курень  неимоверных  размеров  и  необычайной   формы,
покрытый густой шапкой ветвей. Богдан понимал, что здесь ему  все  кажется
сказочным. Ведь любой казак на острове, даже этот знакомый есаул, выглядит
неестественно маленьким среди гигантов тополей.
   "Наверное, я ему кажусь и вовсе малышом, которого он ведет за руку, как
мальчишку..." Даже неприятно стало от такой мысли.  Он  вежливо  освободил
свою руку, переложил в нее нагайку,  чтобы  левой  поддерживать  саблю.  И
почувствовал себя как-то увереннее.
   Курень освещался факелом, подвешенным в казане, что висел на подпругах.
Кроваво-багровое пламя озаряло  лица,  одежду  и  оружие  казаков,  камыш,
бревна. Падало на серебряный крест, висевший на шее седого  священника,  и
казалось, будто по нему стекала густая кровь.
   Есаул вежливо попросил сотника  и  Богдана  подождать  немного,  а  сам
бросился в толпу людей, заполнявших курень. Богдану  даже  завидно  стало:
простой есаул терехтемировского Круга старшин  смело  нырнул  в  подвижную
шумную массу, утонув в море разноцветной одежды, кривых сабель,  оселедцев
на блестящих бритых головах.
   Он вспомнил годы своей бурсацкой жизни, иезуитскую коллегию, студентов,
порой болтающихся толпой по городу, во время  праздников.  Но  там  Богдан
чувствовал себя как рыба в воде. Даже в  таком  хаотическом  шуме  он  мог
безошибочно  улавливать  отдельные  латинские  фразы,  остроты,  бурсацкие
шутки, пародии, эпитафии по адресу  живых  наставников  и  учителей.  Даже
сейчас  он  ясно  представляет  себе  отдельные  лица...  злющий   шляхтич
Чарнецкий, улыбающийся мудрый философ  Мокрский,  а  вот  и  вдохновляющий
образ каменотеса Бронека... Здесь же все слилось в общую пеструю массу,  в
сплошной, неясный шум.
   Вдруг он отчетливо услыхал, словно  пробившийся  сквозь  волны  звуков,
голос есаула и будто пробудился от тяжелого и в то же время чарующего сна.
   - Пан полковник, - обратился есаул  к  усатому,  с  толстым  оселедцем,
совсем не похожему на полковника, молодому запорожцу, который без шапки, с
бритой головой, сидел на бревне рядом с солидными казаками и  разговаривал
со священником. Полковник повернул голову, и  отблески  багряного  пламени
осветили изломы шрамов и складок на его шее. Толстый оселедец  качнулся  и
тяжело упал на ухо. Богдан не  видел  его  в  Терехтемирове.  Полковник  с
интересом рассматривал прибывших. Он даже трубку вынул изо  рта,  прижимая
искристые жаринки пожелтевшим от табака пальцем.
   - А что, пан  есаул?  Кто  такие?  -  спросил  полковник  басом,  легко
поднимаясь с бревна.
   - Да вот прибыл пан спудей  с  посланцем  от  региментара  Хмелевского,
прошу. Какой будет наказ?
   - Что ж тут наказывать, пан есаул, раз люди уже прибыли?  Пану  сотнику
мое почтение... Го-го! Пан Станислав Мрозовицкий прибыл! Стась  Морозенко,
перекрещенный казаками на Днепре! С чем бог послал к нам, дорогой друг?  -
обратился полковник к молодому сотнику жолнеров, с которыми вместе был  за
Днестром в молдавском походе. А на казака,  стоявшего  рядом  с  сотником,
даже не обратил внимания.
   Но когда сотник обстоятельно  стал  докладывать  полковнику  о  решении
Хмелевского выступить во  главе  своего  жолнерского  регимента  вместе  с
казаками против Орды,  их  тотчас  окружили  солидные  казаки.  Подошел  и
бородатый  старшина,  с  которым  Богдан  встречался  во   время   ночного
приключения в Терехтемирове.  Еще  там  молодому  Хмельницкому  показалось
странным: старшина, и с бородой. Но тогда юноше было не до  этого.  А  вот
здесь, в  толпе  казаков,  возбужденный  Богдан  видел  в  этом  бородатом
человеке носителя чудесной  силы,  который  снова  спасает  его,  молодого
казака, оказавшегося в таком затруднительном положении. Сдержать юношу или
предупредить его было  некому.  Все  были  взволнованы  вестью  о  решении
королевского региментара выступить вместе с  казаками  и,  перебивая  друг
друга, приветствовали Мрозовицкого. Атаманы узнавали его, завязывали с ним
разговор. Богдан меж тем протиснулся к знакомому старшине.
   - Не помните, уважаемый пан старшина, попавшего в беду юношу,  которому
вы оказали такую услугу  в  Терехтемирове?  -  умоляющим  тоном  обратился
Богдан к бородатому старшине.
   Тот, как и другие, прислушивался к разговору полковника с  Мрозовицким,
но резко обернулся на голос Богдана. Он узнал юношу и приветливо улыбнулся
ему.
   И в тот же момент к мнимому старшине обратился моложавый полковник:
   - Уважаемый Петр Кононович, вот сотник, сын трембовельского подстаросты
Павла Мрозовицкого Станислав, прибыл с хорошей вестью от региментара, пана
Хмелевского. Од выступает вместе с нами! Так это уже, пан старшой,  совсем
иной разговор.
   - Хвала богу, разумеется, пан кошевой! Пан Стефан  рос  на  Украине,  у
воеводы  князя  Острожского  становился  воином.  Как  же  иначе  он   мог
поступить, когда речь идет о защите жизни и  веры  украинского  народа!  -
восхищенно произнес Сагайдачный. - Здравствуйте, пан сотник, дай  бог  вам
сч