н снаряжала в путь Джеджалиева сына, поглядывая на невестку
с ребенком, чтобы не зарыдать. Лукерия представила себя молодой, когда она
вот-так же напутствовала своего мужа. Она  не  плакала,  провожая  его  на
отработки к панам, а потом в казацкие  походы.  Жена  должна  быть  доброй
советницей мужу  в  его  неспокойной  казацкой  жизни,  а  не  обузой.  За
непосильной работой у  колониста  шляхтича,  захватившего  его  землю,  за
бесконечными военными походами он света божьего не видит, не то что жены!
   Такая земля, столько хлеба вырастить можно, да и надо! А  ты  прозябай,
не ведая, с  какой  стороны  обрушится  на  тебя  беда.  Нет,  Лукерия  не
уговаривала мужа подчиниться панскому  надсмотрщику,  не  проливала  слез,
когда он уходил казаковать. Еще раз она вложила бы в руки мужа кол,  чтобы
гнать со двора панских надсмотрщиков...
   И как-то радостнее стало на душе у Лукерий от этих воспоминаний. Теперь
она этот кол передала бы своим сыновьям, чтобы гнали им  панскую  нечисть.
Было всего в ее жизни - и радости, и горя. Сколько лет она была  поводырем
у своего слепого мужа, родила ему сына Ивася! Эх-хе-хе!..
   Даже покачала головой, словно хотела отогнать  от  себя  эти  печальные
воспоминания. Посмотрела на небо, выйдя на крылечко, рукой смахнула с глаз
горячую тяжелую слезу, беспокоясь о судьбе отправляющихся в поход сыновей.
   - Не отпускай от себя Ивася,  если  встретишь  его  живым  и  здоровым.
Держитесь вместе, дети, душой будьте едины! Вам еще жить да жить  на  этом
свете. А вместе, сами знаете,  один  троих  стоит.  О  нас,  женщинах,  не
беспокойтесь, мы ведь остаемся дома.
   И в самом деле, райским уголком должен был казаться  этот  дом.  Где-то
заплакал ребенок, а дети  испокон  веков  доставляли  женщинам  не  только
заботы, но и радость.
   ...Сын Конецпольского не слыхал этих разговоров, не знал, о чем  думают
его воины, прощаясь с молодыми женами и матерями. У  него  одна  забота  -
разгромить крымских татар и турок, напомнить им  о  достоинстве  шляхты  и
принудить отказаться от получаемой дани. В войне  с  ордой  приднепровские
казаки были незаменимыми воинами. Но знатная шляхта воспринимала  это  как
дар божий. Особенно им  нужны  казаки  в  войне  с  татарами.  С  коронным
войском, пусть численно увеличенным, и  думать  нечего  о  войне  с  ними.
Коронный гетман и послал жолнеров сыну Стефану как пышную свиту, а не  для
войны.
   Джеджалий задержался на крылечке, издали оглядывая оседланного  коня  и
четырех казаков, которые отправляются  вместе  с  ним.  Вдруг  он  услышал
бешеную скачку всадников в прибрежном лозняке. Очевидно, хуторские  хлопцы
отпросились у родителей, чтобы уйти в первый в их  жизни  поход.  Коронный
хорунжий объявил о том, что в этот поход он набирает и  молодежь,  которая
не надоедает шляхтичам своими требованиями  равноправия,  как  старшие,  а
храбростью превосходит их. Трое  взмыленных  коней  с  всадниками  скакали
прямо к их двору:
   - Не Тимоша ли, мама? Да, он!..
   И поспешил к дубовым воротам. Первым въехал во двор Тимоша Хмельницкий.
Он только у порога остановил коня. Двое казаков придержали своих коней  за
воротами. По всему видно было, что они вплавь переправились  через  Днепр.
Голые тела казаков были только перетянуты поясами  с  саблями.  Одежда  их
привязана к седлам. Женщины-казачки привыкли к таким сюрпризам и  смотрели
на нагих казаков, как на детей в купели.
   - Вот и мы! - воскликнул Тимоша, соскакивая с коня. - Разогревали коней
после купания в холодной днепровской воде. Здравствуйте, матушка  Лукерия!
Да я сейчас натяну штаны... Кузьма, лови коня, расседлайте своих и вытрите
их хорошенько соломой. Как хорошо, что у Филона и Ивася есть мама! А я...
   Лукерия подошла к хлопцу и прижала его голову  к  своей  груди.  Трудно
было и ей свыкнуться с мыслью, что  Ганны  уже  нет,  оплакивала  ее,  как
родную.
   Услышав разговор на улице, вышла из хаты и жена Джеджалия. Щеки молодой
матери горели, как маков цвет. Она знала Тимошу, познакомилась  с  ним  на
своей свадьбе. Даже удивилась, как он вырос за этот год.
   - Поскорее одевайся в сухое, Тимко, а то еще простудишься,  не  приведи
бог, - отозвалась она.
   - Мне, Евдокия, теперь все равно. Отца до сих пор нет, мать  умерла,  а
коронный хорунжий болтается тут, задумав поход  на  татар...  И  не  знаю,
останется ли отец живым. Охотятся за ним проклятые Потоцкие!
   Лукерия повела юношу в хату одеться, не молодухе же заботиться об этом.
Достала из сундука одежду сына и протянула Тимоше.
   - Ты подожди, Филон, накормим сейчас хлопцев, поговоришь с  Тимошей,  а
потом поедешь, - сказала Лукерия сыну.
   Тимоша торопливо одевался, словно и  не  слышал  разговора  об  отъезде
Филона с казаками. Он  был  поглощен  своими  мыслями,  а  постигшее  горе
заставляло думать о будущей жизни. Молчал, то ли прислушиваясь  к  советам
женщин, то ли решая, как  быть.  Наконец,  когда  уже  сидели  за  столом,
высказал желание присоединиться к Филону.
   - С кем мне сейчас быть, как не со своими!  Пойду  в  казаки,  когда-то
отец тоже начинал в таком возрасте свой боевой путь. Пойду вместе с  вами!
Возьми меня с собой, Филон!
   Джеджалий посмотрел на жену и на мачеху, словно ждал их  совета.  Затем
стал присматриваться к Тимоше, хотя знал его с пеленок. Еще молод,  зелен.
А в одежде Ивана вроде взрослее стал, на казака похожий. Заметил,  что  на
губе у него уже пробился шелковый пушок, такой же черный, как  и  у  отца.
Глаза горели, а левая рука лежала на рукоятке  отцовской  парадной  сабли,
висевшей на кумачовом поясе.
   -  Сказывают,  Тимоша,  что  перед  Чаплинским  тебя  держали   четверо
гайдуков? - то ли спрашивал, то ли подзадоривал  парня  Джеджалий.  Тимоша
уже может быть хорошим, надежным джурой.
   - Не знаю, от злости на них и не разглядел. Жив  буду,  я  его  не  так
высеку! Не помогут ни смалец, ни горячие припарки, - смущенно  отвечал.  -
Коли не возьмешь с собой, все равно поеду  следом  за  вами.  Мне  с  вами
только до Запорожья добраться. А там я подговорю запорожцев и пойду с ними
вызволять отца!
   Заговорились и не заметили, как солнце стало клониться к западу.  Филон
согласился взять Тимошу в этот поход. А в том, удастся ли юноше  уговорить
запорожцев принять его, не  был  уверен.  Не  то  сейчас  время  -  поляки
неусыпно ведут наблюдение за казаками из Кодацкой  крепости.  Кроме  того,
здесь  сосредоточиваются   войска   под   началом   коронного   хорунжего,
задумавшего поход на крымчаков.
   - Не время сейчас, Тимоша. После похода Конецпольского я и  сам  помогу
тебе уговорить сечевиков, объединить  людей,  чтобы  спасти  твоего  отца.
Разыщем Мартына, Иван  Богуна...  А  тебя  мы  назовем  Чигиринцем,  чтобы
скрыть, что  ты  сын  Хмельницкого.  Тимоша  Чигиринец!  Да  друзей  своих
предупреди, не пронюхал бы кто, что сын Хмельницкого  участвует  в  походе
шляхты!
   - Предупрежу, не маленький. Только надежных людей  и  в  походе  тайком
буду уговаривать помочь мне спасти отца. В случае чего подамся в Москву. У
отца там есть немало своих  людей,  он  говорил,  что  вступим  в  союз  с
московским царем!..
   Только в сумерки отправились они в путь, догонять сотню лубенцев, чтобы
под Кременчугом присоединиться к казачьим полкам.



12

   Библейская мудрость гласит,  что  Иуда  Искариотский  повесился,  когда
осознал подлость своего предательского поцелуя  Иисуса  Христа.  Полковник
Пшиемский был ревностным католиком, который в молитвах осуждал это  подлое
предательство. Но в то же время донос на Хмельницкого расценивал как  свой
высокий патриотический поступок. И поэтому считал себя первым шляхтичем  в
стране, патриотом. Но, как и библейский Иуда, он не мог спокойно ни  есть,
ни спать. Полковнику все казалось, что поднятый им  шум  так  и  окончится
лишь наскоком Чаплинского на усадьбу Хмельницкого. Не вешаться же ему, как
Иуде, из-за этого, а вот напомнить  Потоцкому  о  "тридцати  сребрениках",
которые он должен получить за свой донос, надо. Хмельницкого он  отдал  на
явную смерть, а где же достойное вознаграждение за это?
   - Прошу, ваша милость, пан коронный гетман, понять  и  меня,  -  взывал
полковник Пшиемский к совести Потоцкого, встретившись с ним при выезде  из
Варшавы. - Какими страшными окольными путями мчался я  из  Франции,  чтобы
предупредить государственных мужей сейма об измене. А  какой-то  литовский
выродок, цыган, а не шляхтич, Данило Чаплинский пожинает плоды...
   - Пан  полковник,  очевидно,  огорчен,  что  владения  этого  предателя
достались не  ему?  -  нервно  перебил  коронный  гетман,  ставя  ногу  на
ступеньку кареты. Впереди кареты коронного гетмана  выстроились  до  самых
ворот дворца вымуштрованные гайдуки. Два кучера уже замахнулись кнутами на
лошадей.
   - Не огорчен, но, ваша милость, и о себе должен...
   Возмущенный Потоцкий прервал  разговор,  приказав  выезжать  со  двора.
Возможно, в этот момент и он не вспоминал о предательстве Иуды?
   Этот разговор Потоцкого с полковником Пшиемским происходил в Варшаве  в
первые дни филиппового поста, в конце 1647  года.  Года  небывалых  комет,
появлявшихся  на  небе,  и  спада   затянувшейся   Тридцатилетней   войны,
угрожающих примет трагического безвластия в стране.
   Но  не  на  новогоднюю  прогулку  выезжал  коронный  гетман   в   таком
раздраженном состоянии. В карете с гербами он доехал только до Брод. А там
пересел на коня, возглавив регимент  кавалерии.  В  его  составе  были  не
только гусары из свиты коронного гетмана. Половина регимента  состояла  из
нескольких сот  наемников,  испытанных  в  боях  с  бунтовщиками  немецких
рейтар. Они ехали на отборных гнедых лошадях с подстриженными  хвостами  и
гривами, с тяжелыми, в  черных  ножнах,  мечами,  как  у  крестоносцев,  с
пистолями за поясами и со старинными рыцарскими бердышами.  Казалось,  что
коронный гетман вывел их, как на парад истории, в  степи,  где  уже  снова
вспыхнули первые зарева пожаров.
   В подавлении  народных  восстаний  Николай  Потоцкий  возлагал  большие
надежды именно на немецких рейтар. Однако и украинские казаки тоже  прошли
хорошую школу, принимая участие  в  войне  в  Европе.  Вооружились  новыми
самопалами, которые не уступали немецким...
   Потоцкий, будучи на  сейме,  прихватил  с  собой  Самойла  Лаща,  точно
библейский Христос прокаженного, поставил его во главе гусар  и  гайдуков,
отправлявшихся на Украину. Лащ лучше других знал, как воюют казаки!  Разве
не Лащ обеспечил ему, коронному гетману,  победу  над  казаками  во  время
сражения у Кумейковских озер? Что-то фатальное видел  Потоцкий  в  Лаще  и
глубоко верил в его силу. Вопреки мнению велеречивых сенаторов, он привлек
Лаща для подавления  восставших  казаков,  возглавляемых  Кривоносом.  Лащ
многократно  был  осужден  королем  за  его  недостойные  чести   шляхтича
поступки. Однако это не образумило его. Наоборот, на сейме, перед шляхтой,
он демонстративно подчеркивал ужасную несправедливость короля, не ценящего
его воинских заслуг перед Речью Посполитой.



13

   Из донесений разведки Потоцкий узнал, что Кривонос  этой  ночью  прошел
через Белую Церковь, не тронув  ни  одного  шляхтича,  ни  арендатора,  ни
шинкаря. Это в какой-то степени встревожило коронного гетмана: боится  или
хитрит?
   Максим Кривонос действительно поднял  своих  людей,  заранее  собранных
Иваном Богуном, и расположился в Погребищенском лесу на берегу реки Роси.
   - Надо быть начеку, друзья, -  предупреждал  атаман  своих  старшин.  -
Тебе, Иван Карпович, придется пристально следить за тем,  что  творится  в
Белой Церкви. Ежели слухи,  распространяемые  шляхтичами  о  новом  походе
Потоцкого на Украину, подтвердятся, надо должным образом  встретить  этого
пана. Кому поручим это дело?
   - Давай я встречу его как коронного гетмана! - довольно  смело  и,  как
показалось Кривоносу, довольно легкомысленно предложил Богун.
   - Встречают, Иван, только с хлебом-солью. А  коронного  гетмана  с  его
рейтарами следует уничтожить как злейших наших врагов. Видишь, снова  идет
на Белую Церковь со своими гусарами и  рейтарами.  Опять  тянет  за  собой
Лаща, как под Кумейками.
   - Получается, что Потоцкий встречает именно нас, а не мы его.
   -  Получается  так!  Поэтому,  братья,  будьте  на  страже!  Приказываю
выделить несколько расторопных хлопцев в разведку.  Особенно  тебе,  Иван,
надо не прозевать коронного гетмана Потоцкого.
   "Надо  не  прозевать..."  -  повторил  про  себя  Богун.   Он   недолго
советовался со своими белоцерковскими казаками и  направил  разведчиков  в
Белую Церковь, расположившись своим отрядом в густом сосновом  лесу.  Вряд
ли знал Богун, что, выполняя поручения Максима  Кривоноса,  он  не  только
сколачивал отряд повстанцев, но и становился грозным  бунтарем,  достойным
имени Максима  Кривоноса!  Белоцерковские  шляхтичи  предупредили  гетмана
Потоцкого о том, что Иван Богун создал отряд бунтовщиков.  Почти  половина
состояла из исключенных из реестра казаков "за бунтарские настроения".
   - Вместо того чтобы пугать жолнеров, панам шляхтичам следовало бы самим
браться за оружие да вооружать свою  дворовую  челядь.  Почему  же  вы,  -
возмущался Потоцкий, - сидите, точно крысы в норах, когда на ваших  глазах
Богун собирает бунтовщиков?
   Потоцкий со своими войсками не задерживался в Белой Церкви, а  двинулся
вдоль Роси на Погребище. Вот  как  раз  здесь  и  пригодился  ему  опыт  и
сноровка Самойла Лаща.
   - Пан Самойло  должен  воспользоваться  ночной  темнотой  и  напасть  с
гусарами на спящих богунцев. А с Кривоносом мои рейтары справятся, - решил
коронный гетман.
   - Может, сначала послать разведчиков, ваша милость? - колебался Лащ.
   Потоцкий поморщился, дав этим понять, что не любит неудачных советов, и
засмеялся, заметив с издевкой:
   - Об этом, пан  полковник,  договаривались  с  жителями  Белой  Церкви.
Только вчера ночью прошли эти  ребелизанты  через  город.  Сам  же  бандит
Кривонос повел своих головорезов на Подолье,  чтобы  скрыться  в  тамошних
лесах. Мы должны перехватить их, пан Самойло!
   - А Богун? Ведь белоцерковцы предупреждали и о Богуне. Несколько недель
он носился тут, собирая сотни таких же, как сам...
   - Так что же, пан Самойло уже испугался Богуна? Велю рейтарам взять  на
себя защиту чести шляхты, а пан Лащ останется под моей гетманской защитой!
   - Рейтарам, ваша милость, достаточно будет и  одного  Кривоноса.  Прошу
оставить за мной Богуна! - решительно возразил Лащ.
   -  Хорошо,  пан  Лащ,  поручаю  этого  изменника   вам.   Отправляйтесь
немедленно, пан полковник, пока Богун не успел далеко уйти. А с Кривоносом
справятся мои рейтары.
   Коронный  гетман   Потоцкий   любил   побахвалиться   своими   военными
способностями. Ему так и хотелось посмотреть на себя со стороны, когда он,
как полководец, давал мудрые наставления подчиненным. Некоторое  время  он
прислушивался к  топоту  копыт  коней  гусар,  которые  мчались  за  своим
испытанным в боях атаманом Самойлом Лащом. Он был глубоко убежден  в  том,
что  Лащ  догонит  какую-нибудь  сотню  бунтовщиков,  этим  и   закончится
операция. И гетман успокоился окончательно.
   Другое дело Кривонос! Если верить рассказам шляхтичей, он прошел  через
город не в очень-то приподнятом настроении. Но в его отрядах  есть  немало
закаленных рубак, а его военная хитрость и находчивость известны всем.  Да
и воинов у него насчитывается не одна сотня. Есть и пушки,  которые  везли
не волы, а лошади. Эти  легкие  пушки  послал  бунтовщикам  богобоязненный
Львовский владыка Арсен.
   Когда скрылись за горизонтом гусары Лаща, коронный гетман послал  своих
рейтар в погоню за Кривоносом. Он приказал им  прежде  всего  отрезать  от
казачьей  конницы  их  пушки.  А  сам,  сопровождаемый   двумя   десятками
придворных гусар, поскакал вперед.
   Река Рось раздваивалась на два рукава. По правому берегу направил своих
гусар Самойло Лащ, стремясь напасть на легкую  кавалерию  казаков  Богуна.
Потоцкий же, не раздумывая долго, двинулся по левому берегу, по  которому,
по  его  предположению,  отходили  войска  Кривоноса.  Гетман  намеревался
окружить их и уничтожить в междуречье.
   "Именно уничтожить, чтобы и следа не осталось! Из-за нашей  беспечности
Кривонос  стал  человеком,   вокруг   которого   объединяются   все   силы
ребелизантов. Ему удалось  с  несколькими  десятками  дерзких  разбойников
отбиться  от  двухсот  жолнеров  Чаплинского..."  -  размышлял   Потоцкий,
прислушиваясь к каждому звуку.
   Белая Церковь давно уже осталась позади. Теперь ехали по  перелескам  и
сосновому  бору  вдоль  Роси.  Густой  лес   скрывал   утренний   рассвет,
занимавшийся на горизонте. Здесь все еще было погружено в ночную  дремоту,
на что и рассчитывал Потоцкий,  собираясь  неожиданно  напасть  на  спящих
кривоносовцев. Вначале он думал, что можно было бы  и  не  посылать  такой
большой отряд наемных войск, из тысячи отборных воинов.  Под  Чигирином  у
Кривоноса было всего несколько десятков оборванцев, сразившихся с отрядом,
которым командовал бездарный Чаплинский. Сейчас у него их, может  быть,  и
сотня, но ведь они бегут!..
   Именно в это сладкое мгновение самоутешения Потоцкого и завязался  бой.
Но не впереди, где рейтары должны были  напасть  на  воинов  Кривоноса,  а
рядом с гетманом.
   Что-то удивительное произошло  вначале.  Несколько  десятков  ничтожных
кривоносовцев осмелились напасть на меченосцев рейтар!..
   - Прошу, пан гетман! Там!.. - испуганно воскликнул сотник Трутовский.
   - Что там, пан сотник? Зачем так громко  кричать  и  пугать  меня,  пан
Трутовский? Вам следовало бы бросить туда воинов  и  схватить  ребелизанта
Кривоноса!
   - Но это не Кривонос...
   И в этот момент совсем рядом произошло что-то невероятное. В совершенно
безопасном, казалось бы, месте, под самой Белой Церковью,  из  лесу  вдруг
выскочили с обнаженными саблями, вооруженные самопалами  казаки.  В  серой
предрассветной мгле гетман узнал атамана казаков.
   - Богун!  -  словно  взывая  о  помощи,  крикнул  Потоцкий,  выхватывая
карабелю из ножен.
   - Да, пан гетман, Богун, Богун! - И казацкий атаман взмахнул саблей.
   Потоцкий вмиг соскочил с седла. Сабля Богуна врезалась в спину  лошади.
Гетман пополз в кусты.
   Воинское счастье и тут не изменило Потоцкому. Бой прошумел в стороне, а
в кустарнике лишь путались в поводьях рейтарские кони да стонали и хрипели
в предсмертной агонии изрубленные богунцами наемники. Потоцкий  выполз  из
кустов, освободил поводья коня из-под зарубленного  рейтара  и  вскочил  в
седло. Куда же скакать, где свои, где слава, а не позорное бегство?  Разве
тут поймешь?
   Бой то утихал, то снова вспыхивал где-то впереди.  До  слуха  Потоцкого
доносился стон раненых и отборная брань Богуна.
   - Назад! Отступать! - изо всех сил закричал гетман, с трудом  сдерживая
отчаяние. Не задумываясь, видят его или нет,  он  круто  повернул  коня  и
помчался в сторону Белой Церкви.
   Позади него стала стихать страшная сеча.  Растянувшиеся  отряды  рейтар
были захвачены врасплох. В этом  молниеносно  навязанном  им  бою  они  не
успели даже сообразить, за что хвататься - за бердыши или за мечи. Они  не
знали  о  способности  Богуна  наносить   стремительные   удары.   Рейтары
отбивались от богунцев тяжелыми палашами, которыми трудно было защищаться,
ибо они цеплялись за ветки деревьев в густом лесу.
   Гетману ничего не оставалось, как отдать приказ об отступлении, хотя  и
этот маневр не вызвал у рейтар ни одобрения, ни осуждения.



14

   Богдану приходилось каждую ночь менять направление  своего  продвижения
на Украину. Днем вместе со своими людьми он осторожно расспрашивал местных
жителей о ближайшей  дороге.  Иногда  во  время  этого  тяжелого  пути  он
ошибался, терял уверенность. Давала себя знать душевная усталость, и порой
ему стоило  больших  усилий  сдержать  себя,  не  допустить  какого-ниб