,
касалось и его, человека, который столько дней двигался со  своими  людьми
на соединение с казаками Хмельницкого.
   - Ну хорошо. Только не теряйте  рассудка,  а  то  и  без  головы  можно
остаться, - согласился атаман.
   - Да что там рассудок! Каждая девушка когда-нибудь да теряет его. Но от
этого род человеческий разумно увеличивается!..
   Еще  вечером  Кривонос  приказал  Богуну  к  полуночи  продвинуться  до
Гороховой Дубравы.  Именно  там  должны  были  пройти  отступающие  войска
Потоцкого и Калиновского. Полки Богуна и своего сына теперь он не  трогал.
А своих  подолян  тоже  повернул  в  перелески  возле  Гороховой  Дубравы.
Кривонос находился под  впечатлением  горячего  разговора  с  Богуном.  Он
возлагал все надежды  на  своих  боевых  сотников,  а  сыну,  Подгорскому,
поручил первому нанести удар. "Хотя бы прислал его повидаться перед  таким
боем!.." - невольно подумал Кривонос.
   Пешее войско Максима Кривоноса длинной колонной растянулось  по  левому
берегу реки Рось, - рассыпалось, словно развязавшаяся нить бус, и исчезло.
Конница Богуна вместе с сотнями Подгорского свернули влево и тоже растаяли
в лесистых буераках, словно сроднившись с ними.



32

   Даже во время этого бесславного отступления коронный и польный  гетманы
ссорились между собой. Казалось, что они испытывали  удовольствие  оттого,
что упрекали друг друга постигшими их неудачами. Все же они были убеждены,
что  после  восстания  реестровых  казаков  на  Днепре  коронные   войска,
находящиеся на этих отдаленных землях, угрожающе слабеют  и  им  надо  как
можно скорее пробираться в  Польшу.  А  по  каким  дорогам  быстрее  всего
дойдешь до нее? Очевидно, через Белую Церковь,  из  которой  ушли  казаки,
возглавляемые Клишой и выкрестом турком Назруллой.
   Ни коронный, ни польный гетманы не собирались воевать. Один  скорбел  о
смерти сына и все больше спивался, заливая горе вином, а второй не замечал
даже того, что творится вокруг него. Они стремились отойти к Белой  Церкви
и расположиться лагерем  на  берегу  Роси.  Здесь  намеревались  подождать
приезда из Варшавы гонцов от короля или от канцлера Осолинского.
   "От короля..." - промелькнула  тревожная  мысль  у  коронного  гетмана.
Сколько дней он ждет вестей от полковника Пшиемского. Тогда у него были бы
развязаны руки и он мог бы приступить к разгрому  казачества  на  Украине,
нанести ему второе и уже последнее поражение, как под Кумейками.
   Белая Церковь считалась шляхтой  золотой  серединой  между  Королевской
Польшей и ее  украинской  периферией  с  турецкой  границей.  Поскорее  бы
добраться до Белой Церкви  по  кратчайшей,  пускай  даже  и  ненаезженной,
дороге!
   Выйдя из Корсуня, они встретили какого-то прощелыгу казака. Он,  будучи
то ли пьяным, то ли после похмелья, тоже направлялся по той же дороге,  на
которую собиралось поворачивать коронное войско.
   - Куда путь держит этот казак? - опросил  коронный  гетман  Потоцкий  у
рейтара, высунувшись из кареты. Ему было приятно, что не  только  он  один
пьет, а пьют и другие. - Куда путь держит казак, пусть гладко стелется ему
дорога!.. - пытался завязать разговор сам гетман.
   - А разве нельзя, ясновельможный пан? - с трудом  произнес  подвыпивший
казак. - Испокон веков наши хлопы по  этой  проселочной  дороге  ездили  в
Белую Церковь, потому что панский шлях чересчур далекий, да и  тесноватый,
- заплетающимся языком продолжал казак, едва держась на  ногах,  отчего  у
коронного гетмана веселее становилось на душе.
   - Мог бы и по длинной дороге обойти, пьянчужка, чтобы к утру попасть  в
Белую Церковь! - повысил голос задетый гетман.
   -  Прошу  прощения  у  ясновельможного  пана,  я   же   есть   коренной
белоцерковец. Вот тут и проходит наша хлопская дорога. Она самая короткая,
ясновельможный пан. А  на  той  какие-то  выкресты,  чтоб  их  черт  взял,
гоняются за нашим братом - реестровцем.
   Потоцкий в  конце  концов  приказал  взять  этого  казака  проводником,
который поведет  их  в  Белую  Церковь  по  кратчайшей  дороге.  Ведь  уже
приближается ночь, а найдут ли рейтары эту дорогу - никогда же  не  ходили
по ней. Даже саблю не отобрали у гуляки казака.
   Когда глубокой ночью казак круто повернул на тропинку, проходящую через
лощину, к нему на взмыленном коне  подскакал  посланный  польным  гетманом
ротмистр.
   - Куда ты ведешь нас по этому проклятому бездорожью?
   - Разве пан старшина не видит! Вот же стежка под ногами, а  там  дальше
заросшая колея. Моя  мать  отсюда  родом,  с  Гороховца.  Вон  там,  возле
ручейка, что за лесом, стоит дедова хата, могу завести туда. А тут,  через
ольховую рощу, проходит дорога на Белую Церковь.
   За лощиной действительно дорога стала заметней. Она круто сворачивала с
бугра  по  размытому  весенними  водами  взгорью.  В  темноте  на   спуске
опрокинулась повозка с пушкой. На нее налетела  вторая  повозка.  Поднялся
шум, послышались проклятья, и  шедшие  позади  воины  восприняли  это  как
начало боя. Войско все же продвигалось, каждый  всадник  спешил  скрыться,
нырнув в непроглядную ночную темень  леса.  Колеи  на  дороге  становились
глубже, повеяло сыростью,  справа,  где  по  словам  казака,  должно  было
находиться село, заквакали лягушки.
   А казак уверенно вел войско гетмана по этой  дороге,  потому  что  и  в
самом деле это была самая кратчайшая  дорога  на  Белую  Церковь.  На  его
счастье, где-то  справа  залаяли  собаки.  Проводник,  услышав  лай,  даже
усмехнулся в усы.
   Именно в этот момент, словно сигнал, неожиданно  прозвучал  выстрел  из
пушки. Прозвучал далеко и,  нарушая  мертвую  тишину,  эхом  пронесся  над
перелесками, ошеломив гусар.
   - Кто стрелял, откуда? - крикнул кто-то властным тоном казаку.
   Вряд ли  знал  кто  из  рейтар,  какими  бесстрашными  бывают  казацкие
затейники. Ведь пьянчужкой прикинулся не  кто  иной,  как  Роман  Гейчура,
договорившись с Иваном Богуном, что тот  выстрелит  из  пушки,  когда  они
будут готовы встретить неосмотрительную или обманутую  ими  шляхту.  Вдруг
Гейчура исчез, рейтары его уже  не  нашли.  Непроглядная  ночь  да  болота
укрыли его.
   А ночь в буераках  поглотила  почти  все  вооруженные  силы  Потоцкого,
которые безрассудно углубились в этот предательский болотистый  перелесок,
пересеченный оврагами. Но они не знали,  что  были  окружены  сидевшими  в
засаде казаками Подгорского.
   Войско  гетмана  со  страху  шарахнулось  вправо,  откуда  донесся  лай
хуторских собак. Но не находило дороги,  только  натыкалось  на  болото  и
поваленные деревья. Песчаные  наносы  еще  больше  вводили  в  заблуждение
коронных воинов,  заманивая  к  лесным  завалам,  за  которыми  притаились
казаки. Неожиданно прозвучал и второй сигнал Подгорского  -  пронзительный
казачий  свист.  Рейтары  Потоцкого  всполошились,  испуганно  засуетились
гусары.
   - Назад, тут западня! - воскликнул какой-то испуганный поручик.
   - Напшуд, в бой! - кричали более смелые коронные воины.
   - Мы вас, чванливые шляхтичи, в гости к  себе  пригласили!  -  раздался
голос Богуна позади кареты Потоцкого.
   Так начался  этот  последний  для  Потоцкого  ночной  бой.  Неожиданные
выстрелы впереди, а  потом  пальба  со  всех  сторон  отрезвили  коронного
гетмана. А что ему теперь оставалось  делать,  как  не  отдать  приказ  об
отступлении?
   - Отступать, полковники, гунцвот! - крикнул Потоцкий и  удивился:  даже
сам едва слышал собственный голос.
   Но и в той стороне, куда, как казалось гетману,  надо  было  отступать,
вдруг завязался упорный бой. "Это Хмельницкий настиг нас!" - точно  молния
поразила его мысль. Его карета металась во все стороны. Да и мог ли гетман
приказывать в такой суматохе? И вдруг среди этого сплошного гула  раздался
отчаянный крик:
   - Гусары, ко мне!..
   Подчинились ли гусары приказу, похожему на призыв  о  немощи,  польного
гетмана? Потоцкий этого не видел. Содом и Гоморра восторжествовали в  этом
страшном лесу. Коронный гетман понял, что его, как  мальчишку,  заманил  в
эту западню какой-то гуляка казак. То, что вокруг  все  больше  разгорался
бой,  говорило  ему,  опытному  воину,  о  широко  задуманном  и  блестяще
проведенном нападении на его войско. Поможет ли  ему  теперь  его  военный
талант?!
   Он не мог выбраться из кареты, чтобы взять управление боем в свои руки.
Карета  металась  по  песчаному  островку,  окруженному  черным,  каким-то
таинственным, как врата ада, непроглядным  лесом.  Не  так  выстрелы,  как
смертельная, со стоном  и  руганью  сеча,  завязавшаяся  со  всех  сторон,
морозом сковала волю коронного гетмана.
   - Хватит вам, пан Потоцкий, метаться из  стороны  в  сторону!  -  вдруг
услышал он голос полковника Корецкого.  То  ли  титул  князя,  то  ли  его
здравый  рассудок  дал  ему  право  так  невежливо  приказывать  коронному
гетману. - Я теперь командую! Прошу пана следовать за мной!  -  воскликнул
Корецкий и скрылся в том направлении, которое казалось  коронному  гетману
самым неподходящим для спасения. Потоцкий даже съежился,  прислушиваясь  к
этой отчаянной сечи вокруг.
   Вдруг у его кареты слетело  колесо.  Карета  заковыляла,  опрокинулась.
Неукротимые лошади протащили накрытого каретой  Потоцкого  по  кочковатой,
неровной земле и остановились. Гетману это показалось  чуть  ли  не  самым
большим счастьем в его жизни. Стон рейтар и  предсмертное  ржанье  лошадей
терялись в адском грохоте выстрелов, воплей и стонов. Вокруг гетмана,  так
заботливо прикрытого поломанной каретой, шел бешеный бой.
   Только под утро стихло это ужасное сражение.  Но  Потоцкий  не  пытался
выбраться из своего укрытия. Его обнаружили уже казаки Богуна.
   - Вызвать ко мне польного гетмана Калиновского! - невольно вырвалась из
уст Потоцкого давно заготовленная фраза. Мысль о том, что Калиновский  мог
услышать спасительный приказ князя  Корецкого  и  спастись,  славно  ножом
пронзила перепуганного коронного гетмана.
   - Сейчас увидитесь, панове гетманы. Мои казаки перевязывают ему раненую
руку, - с достоинством ответил полковник Богун.
   Но больше всего поразило Потоцкого  то,  что  он  среди  пленных  кроме
Калиновского увидел и полковника Криштофа Пшиемского.
   - Матка боска, пан все же прискакал... - удивленно воскликнул Потоцкий,
глубоко почувствовав свою страшную вину, которая  привела  его  в  ужасное
смятение.
   - В последний момент, уважаемый пан Николай, князь Корецкий,  вырываясь
из окружения, отвлек внимание казаков,  -  ну,  я  и  проскочил  к  вам  с
вестью...
   - К дьяволу эту безумную весть! Пан полковник...
   - Да нет, ваша милость коронный пан гетман!  Пан  Владислав  с  тем  ся
светом пожегнал... [скончался (польск.)]



33

   Войско продвигалось на запад от Белой Церкви в глубь Подольщины. Дороги
развезло, и ехать становилось все труднее, наступало осеннее  ненастье.  А
надо было гнать с Украины недобитые остатки коронных войск, чтобы  сказать
ошеломленной  смертью  короля  шляхте  веское  слово  украинского  народа.
Какое-то время ехали молча.
   Первым заговорил Хмельницкий, продолжая ранее начатый разговор:
   - Как хочешь, Максим, тебе виднее. Можешь взять и Назруллу с его  самым
большим  у  нас  Полком  уманских   казаков.   Действительно,   трудновато
становится нам продвигаться таким большим кошем.
   - Об этом же и речь. Полковника Назруллу я пошлю вместе с моим сыном  в
погоню за Вишневецким.
   - Надо найти  этого  лукавого  гада!  Иезуитом  стал,  мерзавец,  чтобы
отдалиться от нашего народа. В короли метит.
   - Да его нетрудно найти, будет свою Махновку стеречь.
   - Знаю. В это имение и жену свою Гризельду, урожденную  Замойскую,  как
сокровище, перевез из Лубен.
   И совсем  неожиданно,  но  непринужденно  засмеялся.  Странным  казался
казацкому гетману этот брак родовитой  шляхтянки  Гризельды  с  заносчивым
лубенским магнатом. Вишневецкий -  и  красавица  Гризельда!  Зачем  такому
воину, как Вишневецкий, обременять себя женитьбой, которая словно  камень,
повешенный на ноги утопающего?
   - Файную женку взял себе лубенский просветитель...
   - С такой не только в Махновку, а  к  самому  черту  в  зубы  попадешь.
Прятал бы ее подальше, за краковскими воротами...
   - Не видел, судить не могу, - ответил, улыбнувшись. Кривонос.
   - Я посоветую  хлопцам  напомнить  Вишневецкому  об  этих  спасительных
краковских воротах. Ни Назрулла, ни Николай об этом не забудут...
   - Да он может и не поверить Назрулле. Ведь  коронный  гетман  не  знает
турецкого языка, - засмеялся Хмельницкий. - Отдать бы его крымчакам,  хотя
бы на год, покуда мы оправимся со  шляхтой.  Не  поверит  Назрулле  дошлый
князь.
   - Не поверит? А я подтвержу! Следом за полковником Назруллой пойду и  я
со своими казаками... А что будешь делать с Кричевским и  Морозенко?  Ведь
они оба изменили королевской присяге.
   Максим Кривонос и Богдан Хмельницкий  тяжело  вздохнули.  Разве  только
этих  полковников  считают  изменниками  коронные  шляхтичи?   Оглянулись.
Хмельницкий  даже  придержал  коня,  поджидая   джур,   и   позвал   Карпа
Полторалиха:
   - Поезжай-ка с нами, Карпо. Давно ты виделся с Кричевским?
   - Он идет справа. Мартын  Пушкаренко  нагнал  его  со  своим  полком  и
донскими казаками.
   - Надобно разыскать их обоих. Мартына придется с его  войском  оставить
на Левобережье. Дадим ему в  помощь  и  Золотаренко,  пускай  там  наводят
порядок. А Кричевскому посоветуем  наведаться  в  его  родную  Белоруссию,
затем в Литву. Да позовите и Морозенко. Пускай,  вместе  с  нами  идет  со
своими корсуньскими казаками. Это надежный полк...
   В полночь  Хмельницкий  распрощался  с  Максимом  Кривоносом,  который,
словно орел, расправив крылья, направлялся со своими  испытанными  полками
на юго-западные просторы в междуречья. На левый  фланг  он  послал  своего
сына Кривоносенка! Радовался, что все  так  называют  его  сына.  Вспомнил
также о том, как радовалась этому и Василина.
   В годы непримиримой борьбы со шляхтой  Василина  стала  еще  и  воином,
побратимом  своего  мужа.  Казак,  да  и  только.  Не  по  годам   заядлой
разведчицей стала. Надо было бы  и  поберечь  жену,  своего  искреннего  и
самого надежного друга. Но заменить ее в его войске некем.  Василина  даже
удивилась, когда он лишь намекнул ей о  том,  что  нет  у  него  надежного
человека, которого можно было бы послать в глубокую разведку.
   - Что же ты молчишь? Давно бы уже сходила, -  бросила  она  с  упреком.
Будто бы на праздник или на свадьбу в соседнее село направлялась.
   - Да, пожалуй,  Василина,  может,  и  во  Львов  пробьешься,  -  просил
Кривонос. - Да обойди стороной  этого  живодера  лубенского  князя,  может
казнить.
   И пошла Василина через Подольщину на Львов, чтобы подготовить Кривоносу
достойную народную встречу. Василина рассуждала  просто:  что  ей  теперь,
ведь и у мужа и сына сейчас столько важных  дел.  Надо  как-то  помочь  им
разведать, что творится вокруг, поговорить с людьми. А если будет  Максиму
угрожать опасность, и его предупредить.
   ...Полк Назруллы углубился на Подольские земли,  оторвался  от  отрядов
Кривоноса. Даже далеко ушел от сына  Кривоноса,  Подгорского,  который  со
своими войсками двигался слева, неосмотрительно  углубившись  во  владения
Вишневецкого, желая напасть на его войска. Но хозяином  положения  в  этих
краях был пока что князь Вишневецкий!
   В этот раз Назрулле изменил военный опыт.  Совсем  неожиданно  на  него
напал Вишневецкий со своим семитысячным  войском.  Назрулла  наткнулся  на
такую силу, с которой не мог справиться его полк.  На  каждого  его  воина
приходился целый десяток рейтар противника.
   - Что будем делать, полковник? Впереди рейтары лубенского князя  напали
на две наши сотни, - доложил полковой есаул Демко Суховяз.
   - Все-таки напали, проклятые!  Нехорошо,  Демко,  что  докладываешь  об
этом, когда уже начался бой.
   - Да наши наскочили только на их разведку...
   - На разведку, Демко, на разведку... Командуй, Суховяз, полком, а я сам
поскачу к этим нерасторопным сотникам. Подтянешь все сотни,  чтобы...  как
орел бьет крыльями, понимаешь, - с двух сторон, точно крыльями!.. Да пошли
с донесением к Кривоносу гонца.
   И Назрулла поскакал  с  десятком  казаков  в  том  направлении,  откуда
доносился шум боя. Один  просчет  полковника  приводил  к  другому,  более
тяжкому. Передние сотни приняли на  себя  удар  всей  армии  Вишневецкого.
Казаки сражались насмерть, нанося ощутительный урон войскам  Вишневецкого.
В первую сотню есаул прискакал именно тогда,  когда  рейтары  Вишневецкого
растерянно искали путей для отступления.
   Назрулла тотчас сообразил это и решил воспользоваться их  отступлением,
чтобы  отвести   свою   сотню.   Рейтары,   почувствовав   нерешительность
противника, снова напали на обескровленную сотню казаков. Назрулла дрался,
как лев, стараясь отвести сотню. Когда он, сраженный саблей, упал с  коня,
казаки подхватили его, хотели перевязать раны  на  обеих  руках.  Но  его,
безоружного и раздетого, схватили гайдуки Вишневецкого.
   Вишневецкий все-таки отступил, предчувствуя смертельную  угрозу.  Полки
Кривоноса напали на его растянувшиеся войска.
   - Отступать на Львов! - приказал князь Вишневецкий.
   - Неужто мы будем везти с собой и этого  басурмана?  -  спросили  князя
гайдуки.
   -  Обезглавить!  -  злобно  приказал  Вишневецкий.  И  далеко  не   как
победитель поспешно бросился к карете, запряженной свежими лошадьми.




ЧАСТЬ ПЯТАЯ. КУМУШКА ХМЕЛЬНИЦКАЯ

                             Не только вихрями сражений пылает душа героя.


1

   И нашему победителю захотелось наконец остановиться, как  бегуну  после
долгого и утомительного бега. Он, как всякий человек, объят был  думами  о
бурно прошедших годах  своей  жестокой,  кровавой  борьбы  со  шляхтой.  И
почувствовал, что самые легкие победы не были последними в его жизни!..
   Воспоминания Хмельницкого захватывали все больше и больше, и чем дальше
он углублялся в тьму прошлого, тем все больше оно захватывало его. Были  и
личные поражения, и позорный плен, но была и победа в битве  у  Пилявец!..
Да можно ли назвать это победой?.. Досталось наконец и Яреме Вишневецкому,
когда на него напало войско Кривоноса. Князю, конечно, снова удалось выйти
из боя под Пилявцами невредимым. Интересны судьбы этих двух людей:  Максим
Кривонос, олицетворяющий собой мечты и  чаяния  обездоленного  украинского
народа, и Ярема  Вишневецкий  -  глубоко  ненавидящий  этот  народ!  Князь
Вишневецкий воюет с помощью своих жолнеров, которые покуда что не видят  и
не сознают, за  что  кладут  свои  головы.  Теперь  же  этот  преследуемый
войсками хваленый вояка шляхты, князь, как  и  всякий  смертный,  бросился
наутек, спасая свою шкуру.
   Кривонос никогда не бегал на виду у врага!..
   Под Пилявцами у поляков пало семь воевод, пять каштелянов и шестнадцать
старост! Co panek, to chcial bye hetmanek... [каждый пан  хотел  бы  стать
гетманом... (польск.)] как и тот же Вишневецкий.
   А все началось с битвы под Желтыми  водами!  Богдан  Хмельницкий  горел
желанием продолжать битву со шляхтой, но его тревожили и сомнения. А пламя
мести за кумейковское поражение разгоралось в его сердце  со  все  большей
силой.  Даже  собственные  неудачи  не  так  огорчали  его,  как  страшное
поражение казаков под Кумейками!
   Перед глазами у него и сейчас возникает красная, как пламя, скатерть на
столе, за которым стояли, опустив глаза, опозоренные казацкие  полковники,
сотники. Казалось, что их  согнул  до  самой  земли  чванливый  победитель
Николай Потоцкий и стыд за то, что не  сумели  оправдать  надежд,  которые
возлагал на них народ... Они не забудут этого позора, никогда  не  забудут
его и будущие поколения.
   Победа под Пилявцами! Коронной шляхте, воеводам, каштелянам и старостам
пришлось  здесь  не  только  ощутить  на  себе  силу  и  мощь  вооруженных
украинских казаков, но и распрощаться со свои