ротмистра длилась не больше минуты.  Но
в жизни двух  молодых  людей  она  стала  роковым  рубежом,  наложив  свой
отпечаток на весь завтрак у подстаросты.
   Данило  Чаплинский,  как  и  во   всяком   деле,   и   здесь   оказался
недальновидным человеком. Великосветский  жест  ротмистра  воспринял,  как
проявление уважения ко вкусу хозяина. И на лице у него заиграла  довольная
улыбка. Зато Скшетуский понял, какие чувства пробудил у девушки  ротмистр.
Не ускользнуло от него и то, какое впечатление произвела она на его  сына,
и это  встревожило  полковника.  Какая-то  оказаченная  девушка,  пусть  и
шляхетского  рода,  так   пленила   избалованного   столичными   любовными
приключениями молодого человека! Не потому ли зарделась  и  Гелена,  когда
садилась рядом со своим женихом?
   - Пана  Данила,  кажется,  можно  поздравить  с  невестой!  -  произнес
полковник.
   Скшетуский поднял кубок, наполненный гостеприимным хозяином Чаплинским.
Он думал, что девушка по своей скромности не одарила его таким  же  пылким
взглядом,  каким  она  окидывала  то  полковника,  то  его  сына.  "Взгляд
засватанной", - убеждал себя Чаплинский.
   -  Дзенькую  бардзо,  уважаемые  панове.  Мы  бы  уже  обвенчались   на
праздники, если бы не эти страшные события у нас.
   - Вам не следовало откладывать, ибо события только  разворачиваются,  -
посоветовал полковник Скшетуский. - Очевидно, пану подстаросте лучше  было
бы выехать в Луцк или Гродно для этой брачной мессы. Такое событие в жизни
молодой паненки бывает только раз.
   - А я, уважаемые панове, не советовал бы спешить,  -  возразил  молодой
Скшетуский. - Венчаться молодой паненке надо бы в более  спокойное  время,
чем нынче. К тому же сейчас зима, морозы, путь дальний...
   Гелена вдруг вскочила из-за стола и почти убежала из  столовой,  окинув
молниеносным благодарным взглядом Ежи Скшетуского.
   Вместе с хозяином  он  поднялся  с  кресла.  А  дверь  за  Геленой  уже
закрылась, затихли и ее шаги. Они снова должны  были  сесть  за  стол,  не
взглянув друг другу в глаза. Завтрак продолжался так же принужденно, как и
начался.
   - Такие поступки свойственны невестам, -  оправдывал  неожиданный  уход
Гелены Чаплинский.
   - Вся вина за ее поступок ложится на меня, уж слишком  я  настаивал  на
немедленном венчании, - успокаивающе  промолвил  полковник  Скшетуский.  -
Молодые паненки, по давней традиции, не особенно радуются  этому  событию,
когда они расстаются со своей цветущей юностью!.. Во всем виноват  я,  пан
Данило...
   - Стоит ли обращать внимание, уважаемые  панове,  на  девичьи  капризы?
Гелена воспитывалась в казачьей семье...
   - Воспитывалась в семье одного из образованнейших в наше время казачьих
полковников,  уважаемый  паи  Чаплинский!  -  решительно  возразил  Тобиаш
Скшетуский. - Кстати, я только что возвращаюсь  от  него,  куда  ездил  по
поручению  короля  и  коронного   гетмана.   Его   не   только   полностью
реабилитируют,  отбросив  поспешные,  надо  сказать,   наветы   полковника
Пшиемского, но и предложили ему возглавить Белоцерковский казацкий полк!
   Чаплинский, услышав это, только раскрыл рот,  втягивая  воздух,  словно
его не хватало в комнате. Слова полковника приоткрыли перед  ним  страшную
действительность: простит ли ему обласканный королем  полковник  разбойное
нападение на его усадьбу, в которой к тому же умерла его жена? А он,  зная
об этом, еще настойчивее торопил своих поджигателей.
   Но молодой Скшетуский горячо возразил:
   - Это позор для польской шляхты! Одно дело - реабилитировать  хлопского
полковника, а другое - награждать его за предательские деяния.
   - Уже точно установлено, что никакого предательства с  его  стороны  не
было. Ежи, опомнись, - прервал его отец.
   - Нет, было! Я лично  разговаривал  с  полковником  Пшиемским,  который
собственными  ушами  слышал  о  сговоре  Хмельницкого  с   графом   Конде.
Разумеется,  родственники  французских  королей,   пребывающие   в   нашем
королевстве, всячески будут выгораживать Хмельницкого. Говорят, что король
Владислав направил королю Франции письмо с  извинениями.  Хорошего  короля
выбрала себе шляхта, может гордиться им...
   - Ежи, о таких вещах не говорят в гостях!.. Мне стыдно за сына, за  его
невоспитанность  и  неуважение  к  Короне.  Довольно,  Ежи,  оставим  этот
разговор... Так когда же пан Чаплинский приглашает нас на  свое  свадебное
торжество?  -  спросил  полковник  Скшетуский,  стараясь  переменить  тему
разговора.
   Чаплинский смутился. Теперь, когда весть  о  реабилитации  Хмельницкого
пронизала его холодом от головы до пят, он и сам не знал, состоится ли это
желанное событие. Пойдут прахом все его старания обесславить Хмельницкого.
Теперь он жестоко будет мстить за это. А ведь  известно,  каким  бывает  в
гневе этот хлопский полковник...
   - Не следует торопить пана Данила, уважаемые панове. Известно ведь, как
утверждает кто-то из мудрецов, что замужество для молодой  паненки  -  это
глубокая пропасть, в которую мало кто из них бросался по собственной воле.
Надо подождать до весны, когда распустятся цветы и у невесты будет  другое
настроение. Да и этот искусственно поднятый шум утихнет...  -  посоветовал
Ежи Скшетуский.
   Чаплинский даже не все понял из того, что говорил ротмистр. Только отец
уловил в словах Ежи какие-то его личные расчеты  и  надежды.  Очевидно,  у
него были свои тайные намерения в отношении молодой невесты хозяина дома.



7

   Уходит, уплывает  зимняя  пора,  приободряются  воины.  На  днепровские
острова слетаются ранние птицы, сходятся казаки.
   - Состоится ли поход на море  или  от  моря?  Кто  поведет  казаков?  -
раздаются вокруг голоса.
   - Долго ли, батя, будем жить на этих островах?..
   - Уже недолго, Тимоша. Видишь, уж птицы прилетают с юга...
   Снова, в который раз, утром выходил  задумавшийся  Богдан  из  зимовья.
"Кто поведет? На море или от моря?" - терзали его сомнения. Одному  Тимоше
разрешает он бродить с ним по островным дебрям и тальнику.  Светлеет  кора
на осокорях, наливаются почки на лозе и иве. Шумит вскрывшийся Днепр.
   - Вижу, Тимоша, ты уже поправился, повеселел.
   - Расту, батя. Бабушка Мелашка  говорила,  что  хлопцы  моего  возраста
растут быстро. Вот Мехметка почему-то не растет.
   - Тебе развлечение с ним, а ему неволя. Как тут будет  расти  Мехметка,
коль его угнетает подневольная жизнь?
   Богдан оглядывал юного и стройного, как молодой дуб весной, сына.  Даже
следы оспы на лице, казалось, сглаживались, придавая  ему  мужественность.
За красным  поясом  торчал  новенький  пистоль,  привезенный  казаками  из
Франции, а на боку висела сабля.
   -  Кресало  и  трут  в  кармане  держишь?  -  поинтересовался   Богдан,
отвлекаясь от тягостных мыслей, навеянных  пробуждающимися  предвестниками
весны - шелюгами.
   - А где же быть кресалу и труту, когда оттепель  наступает?  Здесь,  на
островах, весна такая обманчивая. А я привык остерегаться каждого.
   - Вот и хорошо, Тимоша, что сберег себя до нашей встречи. Сейчас,  пока
мы вместе, Тимоша, ни одна душа не посмеет тронуть тебя даже пальцем...
   - Теперь и я уже сильным стал, никого не боюсь. Я  очень  подружился  с
татарчонком. Ведь можно нам, православным, дружить с ним?
   - А почему же нельзя? Православие  не  мешает  дружбе,  Тимоша,  как  и
мусульманство. Есть похуже дела... Ведь хлопец помогает  тебе  изучать  их
язык. Вот на этом языке и  будем  мы  с  тобой  о  своем  при  посторонних
разговаривать... Ничего,  говоришь,  не  боишься?  А  чего  тебе  бояться,
казаче, когда рядом с тобой отец? Да хорошему воину и Люцифер не  страшен.
Вот наш Юрко маленький, пускай он боится...
   - Весной мы их сюда на острова возьмем! Бабушка Мелашка будет  нам  уху
варить, а мы с Мехметкой Юрка научим разговаривать по-татарски.
   - Посмотрим, как дальше будет с  Мехметкой.  Вот  тебя  не  знаю,  куда
пристроить на случай боя. Забирать детей и бабушку сюда не будем. Лучше мы
сами к ним вернемся.
   - А как же быть с богопротивным Чаплинским да с Пештой?..
   Богдан хотел что-то объяснить сыну, но лишь махнул рукой, услышав  шум,
доносившийся из зарослей ивняка. Из-за бугра показались казаки,  спешившие
за быстрым Петром Дорошенко.
   - Наконец-то! С самого рассвета выглядываем тебя, - обрадовался Богдан.



8

   Было еще раннее утро. Морозное на заре, оно  пощипывало  за  пальцы.  А
когда на горизонте из-за изломанной стены облаков  выглянуло  затуманенное
изморозью солнце, сразу потеплело.
   - Ну, батько, насилу переправились мы с ними через залив.
   - Надо и нам с тобой уходить отсюда на степные просторы к людям. Да вот
и они, - показал Дорошенко на группу воинов.
   - Что, не узнаешь меня, Богдан? Правда, я небритый, но не к теще  же  в
гости приехал, - усмехаясь, промолвил коренастый казак.
   - Федор Якубович! Вот так обрадовал, Вешняк! Да я  тебя,  как  бога  на
Иордане, жду здесь, на  днепровских  кручах.  Давай-ка,  братец  небритый,
поцелуемся с тобой, как на Новый год.
   Вешняк знал со слов Дорошенко о  том,  что  Хмельницкий  именно  его  с
нетерпением ждет на здешних островах. Ему теперь  недоставало  не  столько
атаманов-помощников, сколько хорошего советчика-друга.
   - Кажется, и просторно на Низу, но  у  тебя  тут  тесновато.  -  Вешняк
окинул взглядом шелюги и осокори. И сколько мог охватить  взором  -  всюду
между деревьями слонялись воины.
   - Мы собираемся уходить отсюда вон в те леса.
   - Видел я и там людей. Разумно  поступаешь,  Богдан.  Воинам  необходим
простор. По совету Дорошенко, мы там оставили и новичков.
   - Чигиринцы или сборные люди? - поинтересовался Богдан.
   - Большинство наших казаков, с которыми мы воевали под Дюнкерком.  А  с
ними и чигиринские новички, ирклеевские казаки, подброшенные нам Карпом.
   - А это случаем не Демко из сотни Пушкаренко, который воевал  тоже  под
Дюнкерком? - спрашивал Богдан, присматриваясь к казаку, стоявшему рядом  с
ним.
   - А кто же другой, как не он, пан атаман? Демко  и  есть,  -  засмеялся
казак, поглаживая черные усы. - Да нас тут у  Федора  Якубовича  наберется
немало. А там еще ирклеевские добровольцы пристали. Сейчас, с наступлением
весны, на обоих берегах Днепра  поднялось  столько  людей.  Прослышали  от
кобзарей, что вы, полковник, к какому-то походу готовились?
   - Хоть какой-нибудь, лишь бы поход? - поинтересовался Богдан,  улыбаясь
Вешняку.
   - Да уж как заведено. Без военных походов  казак  хиреет,  -  поддержал
Вешняк и оглянулся на своих товарищей.
   Казаки ответили на слова атамана дружным хохотом. Засмеялся  и  Тимоша.
Ведь он тоже чувствовал себя частицей этого товарищества. Рядом с ним  его
отец, казацкий полковник, а вокруг сотни вот таких  Демко  с  улыбающимися
лицами, с решимостью во взгляде. И  вон  атамана  какого  подобрали  себе,
крепкого, как дубовый комель.  Опережая  весну,  они  тянутся  на  степные
просторы, ища свободы и независимости от коронной шляхты. У каждого из них
мушкет,  привезенный  из-под  Дюнкерка,  длинная,  с  бронзовой  рукояткой
драгунская сабля на кожаном ремне. Да и одеты все  как  один  в  добротную
форменную одежду. Из-под смушковых шапок поблескивают бритые  затылки,  за
правым ухом свисают оселедцы. Казаки!
   И снова заговорил Вешняк, словно продолжал  давно  начатый  разговор  с
Хмельницким:
   - Люди на Приднепровье и в степях ждут  освобождения.  Там  такую  кашу
заварили коронные гетманы... - В эти слова Вешняк хотел вложить  все  свое
неудержимое желание освободиться от панского ярма, от иезуитских  ксендзов
и даже от власти Польской Короны... - Ведь польские войска подошли  уже  к
Корсуню, заполонили украинские села.
   - Дышать не дают они нам, пан Богдан, - поспешил дополнить Демко.
   Дубравы  и  шелюга  на  островах  кишели  вооруженными  людьми.  От  их
сдержанного шума, казалось, гудела промерзшая земля. С востока поднимались
тучи, наступала оттепель. На острове все дышало военным предгрозьем.
   - Все ли перебрались на остров? Тесновато становится здесь осокорям  да
вербам, -  промолвил  Богдан,  по-хозяйски  окидывая  взглядом  оживленных
казаков, окружавших его.
   - Почему все? Разве не видишь по вооружению, что большинство  прибывших
на это свидание - участники боев под Дюнкерком? А это... - продолжал Федор
Вешняк, посмотрев на высокого, в шляхетском бурнусе мужчину.
   -  Это  я,  Горуховский,  уважаемые  панове,  Янчи-Грегор  Горуховский,
наконец-то добрался сюда вместе с подолянами.  И  привел  с  собой  немало
польских жолнеров. Они там. - Он наугад указал рукой в  сторону  заросшего
многолетними камышами рукава Днепра.
   Богдан оживился:
   - Вот уж кого не ожидал! Рад видеть пана  часового  мастера  воином  на
наших островах. Только что же это пан без оружия?  -  И  подошел  к  слуге
Радзиевского, корчмарю. "Может быть,  он  подослан  шляхтой"  -  мелькнула
мысль. - Был слугой корчмаря, почему бы не стать еще  и  шпионом?"  Богдан
посмотрел на Вешняка.
   - Оружие мне не по  силам,  уважаемый  пан  полковник.  Прежде  часовым
мастером был, а век  думал  доживать,  служа  в  корчме,  -  рассудительно
промолвил Горуховский.
   - А теперь еще  казаком-нетягой  захотел  стать?  Или,  может  быть,  с
каким-нибудь поручением от пана Иеронима прибыл?
   -  Обреченный  и  я...  Пану   Иерониму   надо   было   самому   как-то
выкручиваться, заметать следы своих тайных услуг королю. Если уж и  пришел
с поручением ваш покорный слуга, только от простых польских жителей из-под
Варшавы.  Я  благодарен  пану  старшине  за  то,  что  он   разрешил   мне
присоединиться к его отряду.
   Слова Гороховского напомнили Богдану о  волнениях  поляков,  угнетенных
шляхтой. Поэтому и острова с каждым днем  пополняются  людьми,  как  Днепр
водами во время весеннего половодья. Люди идут на эти заброшенные острова,
надеясь на что-то лучшее. Неужели только в военных походах на турок  будут
искать утешения изгнанники из родных, отцовских селений?  Точно  пчелы  за
первым весенним взятком, устремляются воины на Запорожье!
   Богдан и сам не  мог  разобраться,  что  больше  всего  волновало  его,
заставляло задумываться: или несметное количество воинов,  которые  шли  к
нему на острова, или то, что вместе  с  украинцами  к  отрядам  восставших
присоединяются и польские крестьяне и мещане. И до них дошла весть о  том,
что обиженный субботовский полковник королевской службы ушел на Сечь.
   Давно уже, еще  со  времени  гибели  Ивана  Сулимы,  у  взбунтовавшихся
казаков, впитавших с молоком матери дух свободолюбия  и  товарищества,  не
было вожака, которому бы так же чувствительно, как  и  им,  шляхта  разила
душу. Томаковский Рог притягивает их, как  тепло  весеннего  солнца.  Идут
сюда старшины, сотники, куренные атаманы. Сама судьба надоумила и Вешняка,
прислав  его  на  помощь.  Их  сплачивали  жажда  мести  за  поражение   у
Кумейковских озер  и  беспросветная  жизнь,  а  победы  и  угрозы  гетмана
Потоцкого принуждали объединяться в воинские отряды.
   - Вижу, Федор Якубович, что вы совсем оголили Корсуньский полк...
   Вместо Вешняка поспешил ответить Богдану кто-то из прибывших казаков:
   - Мы не корсунцы, а черкасцы. А вон те из Умани, а  за  ними,  кажется,
белоцерковцы. В волостях стали формировать полки, забирая всех  поголовно.
Даже тех казаков, которые исключены были из  реестров.  Прошел  слух,  что
коронные полковники поведут их на острова - искать бунтовщиков. Вот люди и
воспротивились.
   Богдану было над  чем  задуматься.  Ведь  людей  надо  было  накормить,
вооружить, обеспечить порохом. А с кем посоветуешься? Разве что  с  сыном,
который стоит рядом, нервно подергивая саблю в ножнах. Ему тоже досталось:
прикидывался татарчонком, подружившись с пленником, лишь бы  не  пронюхали
коронные, чей он сын.
   - А не побоитесь коронных гончих? - вдруг  громко  спросил  Богдан.  Он
обращался сразу  ко  всем  -  к  ирклеевцам,  к  черкасцам,  к  уманцам  и
подолянам, держа свою руку на плече Вешняка, словно впившись в него.
   - Да что ты говоришь, полковник! - откликнулся  белоцерковец.  -  Нашим
людям теперь не страшен сам дьявол из пекла. Они достаточно натерпелись от
польских шляхтичей, которые разоряют и уничтожают их! Наши хлопцы советуют
громче кликнуть тех, которые в селах и хуторах только и  ждут  подходящего
момента. А такой момент наступил для украинцев.  Смогут  ли  наши  кобзари
всюду побывать, - ведь край большой, людей вон сколько  наплодилось.  Ведь
многие до сих пор ничего не ведают о твоих, полковник, распрях с Короной.



9

   Нынешняя зима не так морозами и обильными  снегами  донимала  коронного
гетмана Потоцкого, как зловещим оживлением простых людей. Даже  в  Галицию
добрались  кобзари.  Поэтому  коронному  гетману  приходилось  посылать  в
староства своих урядников с грозными приказами:
   - Повелеваю  выловить  всех  злостных  кобзарей,  зачинщиков  хлопского
бунта, и посадить их на колы.
   Коронному гетману Потоцкому  снова  надо  было  готовиться  к  военному
походу на приднепровские степи.  Дозорные  гетмана  доносили  о  том,  что
кобзарей в селах не уменьшается,  их  бунтарские  голоса  раздаются  и  на
дорогах. С каждым днем их становится все  больше.  Они  в  своих  думах  и
песнях призывают людей к неповиновению.
   Даже в Бродах вдруг услышали кобзарскую думу о коронном гетмане:

   Та наверны ока, который з Потока, идеш до Славуты,
   Невыннии души хапаеш за уши, вольности одиймаеш,
   Короля не знаеш, рады не дбаеш, сам соби сэймуеш...
   Булавою, як сам хочэш, кэруеш!..

   Помимо этого, ежедневно получаемые сообщения с Низа не  только  вселяли
тревогу в душу гетмана, но и пугали его своей угрожающей неотвратимостью.
   ...Поднимается люд не только на  Томаковском  Роге.  В  рвах  крепости,
построенной  накануне  Нового  года  воинами  Хмельницкого,  в   землянках
выступила подпочвенная вода. Под лучами  весеннего  южного  солнца  быстро
таял снег, широко разлился полноводный Днепр.
   В приднепровских лесах  наскоро  сооружались  новые  курени,  шатры  по
татарскому образцу. Низовье Днепра,  как  река  талой  водой,  заполнялось
людьми. На дорогах, в селах кобзари своими думами призывали народ  уходить
на Низ:

   Ох, грае-грае морэ веснянои,
   Козак пить жадае воды днипровои,
   Ой, маты-маты!
   Нэ шкодуй голосу сынам, щоб весну оспиваты,
   Щоб хмэлэм-хмилыною в гаях им проростаты!..

   Эти новые думы и песни уже звучали не только в городах и селах, но и на
Днепре. Долетали они и на острова, на Запорожье, поднимая воинственный дух
не только  у  молодых,  но  и  у  пожилых  казаков,  воодушевленных  идеей
вольности,  военных  походов.  Теперь  уже  не  Богдан  Хмельницкий  искал
куренного атамана, а он сам вместе с сечевыми старшинами  шел  к  нему  на
Томаковский Рог.
   - Тесновато уже тебе, Хмель,  на  Томаковском  Роге,  -  старались  они
завязать разговор с полковником.
   - Не весна ли вон натягивает шатры  и  на  побережье  Днепра,  рядом  с
островами, - отвечал Богдан. - Люди ищут путей для спасения, а приходят  к
нам. Да разве всех разместишь на острове? Вижу, что мне  не  усидеть  тут.
Казаки рвутся в поход.
   - Как раз пришла пора начать  поход  против  турок.  Ведь  сам  знаешь,
татары в друзья напрашиваются. Туган-бей  со  своей  вооруженной  саранчой
стоит у ворот Крыма. Если и в самом деле собираешься идти войной на турок,
то лучше бы двинуться по суше, в обход. Туган-бей  снова  присылал  к  нам
своего посла, да и сам собирается приехать для переговоров. Мы живем с ним
в мире, вот он и набивается к нам в кумовья.
   - Вижу, живется вам тут несладко, коль уже и крымчаки союз  предлагают.
Лучше бы уж с Москвой сближаться, чем с татарами, или уйти на поселение...
   - С Москвой советуешь сближаться? Были уже наши и на поселениях. А  как
же свой родной край?  Оставить  на  разорение  шляхте?  Не  то  советуешь,
полковник, - горячился куренной атаман. - Ты прав,