рым были укрыты  ноги
Гелены. Трое лошадей,  словно  соревнуясь,  мчались,  управляемые  опытной
рукой кучеров-казаков. Комья  снега  вихрем  летели  из-под  копыт,  порой
попадали и в сани. Один комок  упал  Карпу  на  лицо.  Как  ни  вертел  он
головой, а комок сползал все глубже, холодил за ухом.
   Карпо открыл глаза и заметил, как Гелена радовалась этому. Хоть  мелким
злорадством она отомстила ему за свою неудачу, ключ от которой находился в
руках этого верного слуги гетмана.
   - Гелене, очевидно, кажется, что мне  мешает  этот  комок  снега?  А  я
забавляюсь им от нечего делать... - промолвил он.
   Гелена порывисто отвернулась от него. А Карпо, собрав все силы,  уперся
правой рукой и поднялся. Снежный ком скатился в сторону. И в тот же момент
Карпо, теряя сознание, упал в санях.



32

   В  Пятигорах  Гелена  посоветовала  оставить  Карпа  в  теплой  хате  у
крестьян. Постепенно она переставала чувствовать  себя  невольницей,  а  с
приближением к Чигирину держалась все более уверенно. Если отец спросит  о
грамоте московского царя, придется сделать удивленное лицо  -  не  видела,
мол,  и  не  слышала...  О  том,  что  собиралась  убежать  от  Карпа,  не
признается, а Явтуху гетман может и не поверить. Карпо ведь  умирает,  это
для нее ясно, а с его смертью канут в Лету и ее преступления. Ока убежит к
Чаплинскому вместе с Янчи-Грегором.
   От таких мыслей она повеселела и даже стала давать советы Явтуху. И тот
послушался ее, оставил Карпа в Пятигорах. Коня его не выпрягли из саней, а
о согласии Карпа и не спрашивали.
   Одного только не учла Гелена - казачьего побратимства. Как верный друг,
Явтух отправил Гелену с кучерами, а сам остался в Пятигорах.  Ведь  еще  в
Красном в эту страшную ночь они поклялись друг другу быть  побратимами.  В
бою с отрядами Пясочинского они обменялись саблями -  Карпо  узнал  ценную
саблю Игноция. Она служила залогом их вечной верности.
   - Не мог я, Карпо, оставить тебя одного, - оправдывался Явтух. - Черт с
ней, с этой потаскухой, если  даже  и  сбежит.  Доедет  и  без  нас,  а  я
благодарен ей за добрый совет оставить тебя тут, в теплой хате.
   Карпо был в тяжелом состоянии, говорил только глазами. Оставили Карпо в
хате старика пасечника, бывшего казака. У  него  двое  сыновей  служили  в
реестровом казачестве, и он с радостью принял раненого. Подогрел  на  огне
какую-то мазь из воска и намазал на сухой листок  чемерицы,  заготовленной
еще летом. Размякшую горячую лепешку  приложил  к  ране  на  плече.  Затем
угостил больного хмельным медом, молоком и подал люльку с крепким табаком.
   - Выздоровеешь, казаче, не такие раны залечивал, - успокаивал казака. -
Однажды ночью на пасеке моего Серка волк покусал, не меньше чем тебя ляхи.
За неделю зажило от тысячелистника с воском.
   Ночью, когда старик Омелько спал на  печи,  Карпо  потрогал  Явтуха  за
плечо:
   - Спишь, Явтух?
   - Да разве уснешь с этими мыслями. Голова разрывается, когда подумаю об
Орине: так без креста и умерла, бедняжка.
   - С крестом, известно, не так страшно.  Но  мне  вот  и  с  тринадцатью
крестами неохота помирать, прости господи. У меня же  дети...  Э-эх,  душа
моя, словно овечий хвост, снова в репейнике... Не  собираюсь  я  помирать,
сто чертей в печенку, Явтух! Неужели наши казаки не довезут кумушку?
   - Довезут! Говорили, что снова веревками, как дитя, спеленают.
   - Может быть, и довезут. А тут у деда Омелька и  я  выживу,  не  помру.
Седлай, брат, коня да скачи в Белую Церковь...
   - Вот те и на!.. У тебя снова жар, Карпо, успокойся. Может, дать попить
воды или... водки? У меня есть немного.
   Карпо попытался улыбнуться.  При  бледном  свете,  проникавшем  в  хату
сквозь узкое окошко, Явтух едва заметил на его лице слабую улыбку. Но  все
же заметил и понял.
   - Зачем обивать пороги мне у разных  церквей,  белые  они  или  желтые?
Выздоровеешь - вдвоем и поедем.
   - Нам не до шуток, Явтух, я говорю  серьезно.  Слыхал,  старик  говорил
вчера вечером, что батько Хмель уже прошел с  войском  на  Белую  Церковь.
Разве усидишь в Чигирине,  когда  эти  изверги  уже  потрошат  пограничные
полки? Если бы прямо сейчас ты выехал на Володарку, то завтра к вечеру был
бы уже в Белой Церкви.
   - Ну, приезжаю  в  Белую  Церковь,  говорю:  "Здравствуйте,  с  кем  не
виделся!.."
   - Скажешь и это, а как же. Здравствуйте,  люди  добрые,  укажите,  мол,
пожалуйста, дорогу к Хмельницкому. Потому что я привез  ему,  как  гетману
всей Украины, важные вести!
   - А как же, ждут не дождутся там Явтуха. Его  только  и  не  хватает  у
гетмана...
   - Погоди же, право, не хватает! Гетман, может быть, до  сих  пор  и  не
знает о нападении шляхты на Красное и гибели Нечая. А  кто  ему  расскажет
всю правду? Скажешь, казак Полторалиха послал. Доложишь, что  ляхи  напали
ночью, со всех сторон подожгли местечко, а  Нечай  погиб...  А  потом  уже
отдашь ему эту грамоту и скажешь, где взял ее, у кого вырвал из рук, и как
молодую жену потерял - тоже расскажешь.
   Явтух молчал. Взял  грамоту  из  рук  Карпа.  Но  как  его,  немощного,
оставить одного у чужих людей?
   - Хорошо, Карпо, поеду! -  наконец  согласился  он.  -  Скажу  -  Карпо
прислал. А ты не залеживайся, выздоравливай. Все, что  знаю,  расскажу:  и
как ляха Игноция поймал и допрашивал с помощью нагайки, и  об  одиннадцати
бочках водки для сотников, и о паненке Томилле все расскажу...
   - О Томилле не надо! У каждого из нас, как и  у  Данила  Нечая,  бывают
заскоки. Зачем говорить гетману об умершем?  А  вот  о  том,  что  Гелена,
вырываясь из твоих рук, бросилась к ляхскому ротмистру, - об  этом  скажи.
Но только после того, как отдашь грамоту. Да  скажи,  Явтух,  что  и  твою
Орисю они, проклятые  иезуиты  с  кумушкой,  на  тот  свет  отправили  без
молитвы...
   Явтух ладонью закрыл рот  раненому,  посмотрел  на  лежавшего  на  печи
старика.
   - Молчи! Карпо, я еду... Значит, вдоль реки на Володарку, а  оттуда  на
Белую?
   Карпо теперь только мигал глазами. Явтух поцеловал его в лоб,  взял  со
стола свою саблю и прицепил к поясу. Затем подошел к стене, где на  крючке
висела его шапка, надел ее и, низко наклонившись в двери, вышел.
   На дворе уже запели петухи. Явтух провел коня мимо  хаты,  чтобы  Карпо
слышал, и уже за воротами вскочил в седло.
   "А что, если вернется проклятая девка?.." - подумал.
   Но конь уже  скакал  рысью,  объезжая  занесенные  снегом  низкие  тыны
крестьянских усадеб. За последней хатой на околице Явтух  свернул  в  лес,
где по косогору спускалась к реке  дорога.  Это  и  была  торная  казацкая
дорога на Белую Церковь.



33

   За два дня пути Явтух только дважды соскакивал с седла, да и  то  чтобы
накормить коня. За Володаркой  ему  на  каждом  шагу  встречались  войска.
Несколько раз его  останавливали  татары.  Где  врал,  где  угрожал,  а  в
большинстве случаев просто удирал, полагаясь на  своего  коня.  Под  вечер
следующего дня его остановили казаки на переправе через Рось. Им бросилось
в глаза новое польское седло. Тут же ссадили Явтуха с  коня  и  привели  к
полковнику.
   Полковник был занят переправой конницы по подтаявшему льду  и  приказал
отвести Явтуха к обозному старшине. Однако Явтух уперся:
   - Как это до обозного, полковник? Вон уж вечер надвигается, а я спешу к
гетману с грамотой. Два дня не слезал с коня...
   - Давай грамоту, - приказал полковник. - Я Петр Дорошенко, правая  рука
гетмана тут на переправе! Ты из Москвы?..
   - Да нет, Явтух я...
   - Вот и хорошо, что ты Явтух. А мы  московских  поджидаем.  Давай  сюда
грамоту!
   - Карпо Полторалиха велел отдать ее в руки самому гетману!
   - Карпо? - заинтересовался Дорошенко. - А где же Карпо?  Сотник  Роман,
прикажи немедленно вернуть казаку седло!..
   - Все расскажу гетману, полковник...
   Они  пробирались  в  темноте  по  густому  лесу  вдоль  Роси  да  через
крестьянские дворы. В  лесу  ржали  кони,  проходили  вооруженные  отряды,
часовые жгли костры. Казаки, освещенные пламенем костров, казались ночными
привидениями. Где-то за Росью пели свадебную песню:

   Стала дивка на рушнык,
   Давай, божэ, щастя!..

   Совсем стемнело, когда Дорошенко  с  Явтухом  разыскали  гетмана  возле
водяной мельницы. На оклик Дорошенко выехал из-за моста  верхом  на  коне.
"Украинский гетман", - подумал оробевший  Явтух.  Следом  за  гетманом  на
белом коне ехали татарский мурза и целый отряд старшин и джур.
   - Ну как, Петр, нашел  переправу  для  конницы?  Следят  ли  казаки  за
дорогой из Москвы? - спросил гетман. - Если и в самом деле  царские  послы
не свернули на Чигирин, так надо их тут не прозевать!.. А от Пушкаренко из
Сквиры нет еще вестей?
   - Тут грамота, Богдан.
   - Из Москвы? От кого грамота, полковник?
   - От Карпа Полторалиха... - поторопился Явтух.
   - Наконец-то! - невольно вырвалось у Богдана.
   Хмельницкий тотчас соскочил с коня. За ним соскочили полковники, только
мурза чванливо гарцевал на  белом  коне.  Умолкли  джуры,  готовые  каждую
минуту выполнить приказ гетмана.
   Богдан давно уже ждал вестей от Карпа. Ведь он,  единственный  человек,
знал, в каком состоянии и с каким намерением Богдан провожал в эту  дорогу
Гелену...
   Молча вошли в мельницу, где гетман устроил  себе  походный  курень.  На
сбитом из досок длинном столе,  стоявшем  вдоль  стены,  горело  несколько
сальных и восковых свечей.  Тут  пахло  мукой,  плесенью  и  пивом.  Среди
глиняных кружек и жбанов на столе лежали  бумаги  и  книги,  свезенные  из
окрестных имений и белоцерковского магистрата. Увидев  гетмана,  казаки  и
старшины тут же вскочили на ноги. Несколько шляхтичей, сидевших в  дальнем
углу,  окруженные  казаками,  тоже  послушно   поднялись   по   приказанию
Выговского, который со свечой в руке разговаривал с ними. Выговский тут же
пошел навстречу гетману.
   - Так говоришь, казаче, от Карпа? - еще раз переспросил Богдан.
   - От него, пан гетман. Как прикажешь, батько, при всех и докладывать?..
   - Да нет. Ведь и у батюшки исповедуются наедине.
   Хмельницкий   окинул   взглядом    полутемное    помещение    мельницы.
Присутствующие  настроились  слушать  его  разговор  с   посыльным   Карпа
Полторалиха.
   -  Нет,  казаче...  Пан  Выговский,  кончай  с  полковниками  суд   над
шляхтичами. Пускай мурза ясырь из пленных шляхтичей,  как  нашу  плату  за
помощь, по собственному вкусу выбирает себе.  А  мы  с  казаком  пойдем  в
соседнюю хату... Полковник Дорошенко пойдет с нами.
   И они скрылись в ночной темноте. Вдоль Роси горели факелы, и все вокруг
окрашивалось в багряный цвет ада. Всюду спешили и толпились люди, скрипели
телеги, стоял приглушенный ночной темнотой шум.
   Хмельницкий не прислушивался ко всему этому. Тяжелой  походкой  он  шел
вперед, направляясь к первой хате, в которой светился огонек. Тесная  хата
была набита казаками. Показавшегося  в  дверях  гетмана  тотчас  узнали  и
умолкли.
   - Чья сотня? - спросил Богдан.
   - Ирклеевцев, пан гетман.
   - Разрешите, славные казаки ирклеевцы, гетману поговорить с дозорным...
   Казаки знали доброту Хмельницкого, когда он не разгневан.  И  когда  их
попросили выйти из хаты, казаки, не ожидая повторения просьбы,  столпились
у двери. Хмельницкий прошел в красный угол, подтянул фитиль в стоявшей  на
столе плошке. Он несколько раз то садился на скамью, то поднимался, покуда
не уселся удобнее, потупил взор, не взглянув на Явтуха.
   - Как звать тебя, казаче?
   - Явтух, батько гетман. Да не обо мне разговор.
   - Разговор, казаче, бывает пустым,  если  собеседники  не  познакомятся
друг с другом прежде. Так говоришь, Явтух?
   - Явтух...  Панский  управляющий,  разгневавшись  за  что-то  на  отца,
Голодрабенком прозвал его, это прозвище так и осталось за нами.
   - Значит, Явтух Голодрабенко? Нашенская фамилия! А что расскажешь  нам,
казаче, о брате нашем Карпе?
   Гетман так странно начал разговор, что Явтух  растерялся,  не  зная,  с
чего начать. Непонятно, Хмельницкий интересуется  ли  судьбой  Карпа,  или
прежде всего ему надо сообщить о Брацлавском полке? Явтух сознавал, что  у
гетмана много хлопот, ему надо докладывать обо всем коротко. Но как,  если
в голове все смешалось и она трещит от напряжения.  А  гетман  нервничает,
плошка в его руках дрожит, и кажется, свет пляшет по хате.
   - Уважаемый вельможный пан гетман...
   - Начал, как посол на приеме, - улыбнулся Богдан. - А ты, Явтух, говори
так, как у себя дома... Видел Карпа Полторалиха?
   - Ясно, видел. Да разве только видел его? Мы с ним  стали  побратимами,
саблями поклялись в верности, когда эту кумушку вырывали...  Она,  гетман,
стала вырываться от меня, бросилась к  шляхтичу-ротмистру...  Карпо  велел
рассказать вам обо всем, как было.
   - Говори, как было, - дрожащим голосом произнес Хмельницкий.
   - Это она выкрала у гетмана государственный пергамент  и  передала  его
ротмистру. А я у Игноция, гусара ротмистра, отнял его и отдал Карпу. Ну...
нам с Карпом пришлось связать Гелену. Его тяжело ранило,  но  мы  все-таки
вывезли ее, проклятую, из боя. А  гусары  гетмана  Калиновского,  которому
Гелена через Игноция посылала грамоту, зарубили  мою  Орисю.  Вот  ляхи  и
напали ночью, как звери. Полковник Нечай - рубиться  с  ними,  а  сам  был
выпивши, потому что кумушка затеяла попойку да файную шляхтянку подсунула,
ему... Нет теперича Красного, сожгли ляхи. А что с полком, не скажу. Тучей
окружили со всех сторон гусары и жолнеры местечко.  Пал  в  этом  бою  наш
Данило Нечай...
   - И Карпо пал, Явтуше? - вздрогнув, спросил Богдан.
   - Да нет, такие не умирают, пан гетман! Жив он, хотя  и  тяжело  ранен.
Гелена из мести оставила его в Пятигорах. Коня припрягла к своим  саням  и
поехала в Чигирин. Карпо велел передать вам вот эту грамоту  и  рассказать
обо всем, что мне известно.



34

   Явтух умолк, озираясь вокруг, словно провинился в  чем-то.  Гетман,  не
поднимая головы, зажал в руке грамоту московского царя. Рука его  дрожала,
плошка чадила. Наконец фитиль выпал из плошки, огонек блеснул и  погас.  И
казалось, что в тесной от  темноты  хате  до  сих  пор  еще  звучит  голос
тревожной вести, привезенной Явтухом.
   Вдруг заскрипела скамья под гетманом, зазвенели шпоры на  его  сапогах.
Хмельницкий, тяжело ступая, молча прошел к двери и открыл ее.
   - Эй, там есть кто, зажгите  каганец!  -  крикнул  голосом  атамана.  -
Сотника ирклеевцев ко мне!
   - Я тут, гетман!
   - Передай полковнику Джеджалию, что я посылаю тебя с сотником  вдогонку
Пушкаренко. Полтавцы должны ускорить марш, соединиться с  Иваном  Богуном.
Снова началась война со шляхтой!
   Вернулся к скамье, сел.
   - И снова не мы, а они начали, - задумчиво  произнес  он,  обращаясь  к
Дорошенко. - Что же, будем отбиваться. Петр, чтоб их нечистый  взял!  Надо
навсегда преградить им путь на Украину! Снова выступили против нас, словно
и не терпели поражений от казачества.
   - Значит, так и передам:  навсегда  преградить  им  путь,  -  отозвался
сотник ирклеевских казаков, словно выводя гетмана из задумчивости.
   - Верно, казаче. Так и действуйте. А преградим ли дорогу ляхам к  нашим
селениям, увидим после  воссоединения  с  Москвой,  -  поднял  он  руку  с
грамотой. - Но об  этой  грамоте,  сотник,  забудь.  Не  при  всех  гетман
высказывает свои мысли вслух.
   Хмельницкий повернулся к Явтуху, брови  у  него  сдвинуты,  руки  -  на
пистоле. Серая гетманская шапка с орлиным пером касалась потолка хаты.
   - Хорош у тебя побратим, Явтуше. Но  ежели  ты  соврал  хоть  на  йоту,
будешь зимовать в проруби подо льдом...
   Взял ото руку и потряс,  словно  испытывал  его  силу.  Затем  медленно
прошелся по хате. Какие дела приходится совершить за один  раз,  обо  всем
позаботиться, надрывая сердце. Явтух считал  его  шаги,  и  в  звоне  шпор
слышался ему его приглушенный стон.
   -  Ну,  Петр,  чего  молчишь,  теперь  слово  за  тобой!  -   обратился
Хмельницкий к Дорошенко.
   - Не зря, Богдан,  говорят  о  кровавых  знаках  на  стенах  Печерского
монастыря. Калиновского надо было бы сечь еще в бою под Корсунем...
   - К черту кровавые знаки, полковник! - вспыхнул Хмельницкий. - Так надо
было сечь их в бою, а не брать в плен. Слишком  много  рубить  приходится,
Петр. А разве всех уничтожишь? Вон видишь, какое  немецкое  войско  наняла
шляхта. А они тридцать лет воевали на полях  сражений  в  Европе,  опытные
воины.
   - Не складывать же нам руки. Ведь и сам вот снова идешь.
   - Иду,  но  не  нападать,  полковник.  Разве  мы  хоть  раз  напали  на
кого-нибудь? Они, проклятые, снова и снова принимаются за свое.  Какому-то
их дураку вздумалось создать государство от можа до можа, - вот  и  лезут,
калечат людей. Нечая зарубили, на  Богуна  напали,  разве  снесешь  такое?
Теперь в Паволочье снова собираются судить полковников Мозырю и  Гладкого,
казнью угрожают. Говоришь, снова идут... Что же  нам,  подставлять  головы
под мечи? Калиновский, Чарнецкий, Ланцкоронский,  холера  бы  их  взяла...
Вместе с немцами они смелые, Данила Нечая  погубили,  хотя  война  еще  не
началась. Что это такое, спрашиваю я тебя, Петр?..  А  о  знаках  напрасно
вспоминаешь, не к лицу старшинам по знакам и звездам  определять  воинское
счастье.
   - Ведь я говорю о кровавых знаках на стенах монастыря в Киеве...
   - Все равно! За злотые  пана  Киселя  сами  монахи  собственной  кровью
сделают эти знаки, Петр! Говори мне о деле.
   Гневный Хмельницкий расхаживал по хате из угла в угол так, что  в  печи
гул раздавался. Дорошенко подсел ближе к каганцу, поправил его - и в  хате
сразу посветлело. Хмельницкий подошел к столу, смотрел на огонь каганца, а
видел тревожную судьбу Украины. Сотни  лет  истекала  она  кровью,  тысячи
людей отдавали свою жизнь за будущее счастье для своих  потомков.  И  этой
борьбе не видно ни конца ни края...
   - Но не увидеть им второго Берестечка,  а  Жданович  наших  полковников
отобьет у них! - воскликнул Богдан. И уже спокойнее стал рассуждать вслух:
- Что же, матушка наша Украина, не уберегли тебя ни  наши  универсалы,  ни
молитвы православных архипастырей. Как видно, грешный меч  в  руках  твоих
преданных сыновей - самая лучшая молитва и... надежда. Эй, джуры,  следите
ли вы за дорогой из Паволочья?
   - Следим, пан гетман! - откликнулись за дверью.
   Гетман вздохнул  и  сел  на  скамью.  Подумал  секунду,  тихо  приказал
Дорошенко:
   - Немедленно выезжай с казаком Явтухом в Чигирин. Выставишь  казаков  с
надежными сотниками на московских дорогах, и без меня  встретите  царского
посла с его свитой. Скажешь боярину, что мы послали  в  Переяслав  сотника
Самойловича, он и  полковник  Сомко  подготовят  город  для  торжественных
переговоров. Тимоше передай, чтобы побыстрее выступил с полками казаков  и
татар. Я сам прослежу за тем, чтобы они не нарушили договор.
   - Мне кажется, что следовало бы заехать и  к  Карпу,  как  ты  думаешь,
Явтух? - спросил Дорошенко.
   Тот пожал плечами: разве он тут распоряжается? Но  Хмельницкий  ответил
за него:
   - Заедешь и к Карпу в  Пятигоры.  Делай  как  лучше.  А  нам  пока  что
придется воевать. Поторопишь Тимошу,  потому  что  чует  мое  сердце,  что
придется нам полковников наших  с  оружием  в  руках  отбивать  у  шляхты.
Неужели мы не справимся со шляхтой  с  помощью  Москвы?..  А  как  быть  с
девкой... решите вместе с Брюховецким.  Жаль,  правда,  ее,  жизнью  своей
рисковала, спасая меня. Да разве мы не  знаем,  что  из-за  любви  девушки
теряют рассудок? Порой и родного отца, стоящего на пути  к  любимому,  они
готовы толкнуть в пропасть! Эх-эх, чем  только  не  приходится  заниматься
гетману...



ЭПИЛОГ

   По  улице  Чигирина  от  церкви  двигалась  давно  ожидаемая  свадебная
процессия. Не только Ганна Золотаренко, но и Богдан пожелали торжественно,
под венцом, скрепить свой давний союз.
   Постарел  и  он,  всегда  бодрый  казацкий  гетман.   После   последней
победоносной битвы под гор